м оплатить предъявленные
ему иски из гонораров его супруги.
     - Гонорары моей супруги?! - с негодованием отвечал  мистер  Уокер  этим
джентльменам и их поверенным. - Неужели вы думаете,  что  я  позволю  миссис
Уокер выступать на сцене? Неужели же вы думаете, что я  такой  дурак,  чтобы
выдавать обязательства об уплате долгов, когда  через  несколько  месяцев  я
смогу выйти из тюрьмы, не уплатив ни шиллинга? Уверяю вас,  джентльмены,  вы
принимаете Говарда Уокера за идиота.  Мне  нравится  Флитская  тюрьма,  и  я
предпочитаю просидеть здесь еще десять лет, чем платить долги.
     Иными  словами,  капитан  вознамерился  извлечь  некоторую  пользу   из
переговоров  со  своими  кредиторами  и  с   джентльменами,   которые   были
заинтересованы в том, чтобы миссис Уокер выступала на сцене.  И  кто  станет
отрицать,    что    такая    решимость    была    продиктована    похвальной
предусмотрительностью и чувством справедливости?
     - Мой дорогой сэр, не считаете же  вы,  что  половина  гонорара  миссис
Уокер слишком большая плата за неимоверные труды и хлопоты, потраченные мною
на ее обученье? -  воскликнул  сэр  Джордж  Трам  (который,  получив  письмо
Уокера, счел наиболее благоразумным лично посетить этого джентльмена). -  Не
забывайте, что я первый преподаватель  музыки  в  Англии,  что  я  пользуюсь
огромным влиянием и могу добиться для нее приглашения во дворец или на любой
концерт или музыкальный фестиваль в Англии; не забывайте, что каждой  нотой,
которую она способна взять, она обязана  мне  и  что  без  меня  она  вообще
никогда не сможет петь, как ее малыш - ходить без няньки.
     - Допустим, что половина всего  того,  что  вы  наговорили,  правда,  -
сказал Уокер.
     - Мой дорогой капитан Уокер, уж не сомневаетесь ли вы в моей честности!
С  чьей  помощью  добилась  признания   миссис   Миллингтон,   прославленная
Миллингтон, капитал которой достиг теперь ста  тысяч  фунтов?  Кто  выпустил
лучшего европейского тенора Попплтона? Спросите в музыкальном мире, спросите
самых  знаменитых  певцов,  и  они  скажут  вам,  что  они   обязаны   своей
известностью и своим состоянием сэру Джорджу Траму.
     - О, я вполне это допускаю,  -  сдержанно  проговорил  капитан.  -  Вы,
безусловно, хороший преподаватель, сэр Джордж, но я не намерен отдавать  вам
на три года миссис Уокер и, сидя в тюрьме, подписывать ее контракты. Пока  я
не выйду на свободу, миссис Уокер Петь не будет. Это решено;  она  не  будет
петь, даже если мне придется просидеть в тюрьме до самой вашей смерти.
     - Боже правый! - вскричал сэр Джордж. - Уж не хотите ли вы, сэр,  чтобы
я оплатил ваши долги?
     - Вы угадали, старина, - ответил  капитан.  -  И  сверх  того,  вы  еще
выложите кругленькую сумму мне лично. Это мой ультиматум. А теперь я пожелаю
вам всего хорошего, так как меня ждут внизу на теннисном корте.
     Этот краткий разговор чрезвычайно взволновал достойного  сэра  Джорджа,
который отправился домой к  своей  супруге  в  ужасе  от  наглости  капитана
Уокера. Попытки мистера Слэнга оказались столь же бесплодны:  Уокер  сообщил
ему, что он должен  четыре  тысячи  фунтов,  но  что  можно  договориться  с
кредиторами и выкупить долговые обязательства по пять шиллингов за фунт.  Он
повторил, что не позволит  своей  жене  подписывать  какой  бы  то  ни  было
ангажемент, пока его кредиторы не будут  удовлетворены  и  пока  сам  он  не
получит достаточную сумму, с которой он снова сможет начать  свою  жизненную
карьеру.
     - Если вы сейчас отмените выступление моей жены,  ваше  имя  попадет  в
газеты, вам это прекрасно известно; итак, решайте сами.
     - Пусть она выступит сначала хоть  один  раз  для  пробы,  -  предложил
мистер Слэнг.
     - Стоит ей выступить хоть раз, как кредиторы потребуют  с  меня  полной
выплаты по всем векселям, -  возразил  капитан.  -  Я  не  позволю  бедняжке
трудиться ради того, чтобы наживались эти мерзавцы!  -  с  чувством  добавил
узник. Слэнг покинул его, проникшись к Уокеру величайшим уважением, которого
никогда не питал раньше. Он был поражен тем, с какой твердостью этот человек
сумел восторжествовать над невзгодами, более того -  сумел  извлечь  из  них
выгоду.
     Миссис  Уокер  немедленно  получила  предписание  заболеть   тяжелейшей
ангиной. Газеты, соблюдая интересы  мистера  Слэнга,  в  самых  почтительных
тонах оплакивали ее недуг; газеты же противоположного лагеря с  нескрываемой
злобой  преувеличивали  эту  дипломатическую  болезнь.  "Новая   певица,   -
говорилось в одной из газет, - великое чудо, обещанное Слэнгом, хрипит,  как
ворона!"
     "Доктор  Терекс  заявляет,  -  сообщалось  в  другой,  -  что   ангина,
неожиданно приковавшая к постели "Вороново крыло", чье  пение  в  филармонии
перед ее появлением на сцене ...Королевского  театра  вызвало  столь  бурные
овации, навсегда лишила певицу голоса. По счастью,  мы  не  нуждаемся  ни  в
какой новой примадонне, пока это место занимает мисс Лигонье, что ежевечерне
подтверждают тысячи зрителей".
     А в "Наблюдателе" сообщалось.
     "Хотя некоторые хорошо осведомленные  газеты  сообщают,  что  "Вороново
крыло" заболела ангиной, другие не менее авторитетные источники  утверждают,
что это не что  иное,  как  чахотка.  Так  или  иначе,  певица  находится  в
чрезвычайно тяжелом состоянии, но мы надеемся, хоть это и маловероятно,  что
она поправится. Относительно достоинств этой певицы мнения расходятся.  Одни
говорят, что она во всех отношениях уступает мисс Лигонье, тогда как  другие
знатоки утверждают, что вторая из упомянутых певиц далеко не так совершенна,
как первая. Мы опасаемся, - говорилось дальше, - что этот  спор  никогда  не
будет решен, если только миссис "Вороново  крыло"  не  оправится  настолько,
чтобы выступить с дебютом, что, к великому нашему  сожалению,  маловероятно;
но и в этом случае у новой певицы вряд ли будут равные шансы с Лигонье,  ибо
трудно надеяться, чтобы ее голос и силы были  восстановлены  полностью.  Эти
сведения получены нами из самых  достоверных  источников",  -  говорилось  в
заключение в газете.
     Сообщения о состоянии здоровья  миссис  Уокер,  появившиеся  в  газетах
якобы от лица приверженцев Лигонье, были состряпаны не кем иным, как дерзким
и хитрым узником Флитской тюрьмы капитаном Уокером. Сторонников Лигонье  они
привели в полный восторг, а кредиторы  мистера  Уокера,  прочитав  их,  были
глубоко потрясены. Даже сэр Джордж Трам поддался на  эту  удочку  и,  не  на
шутку испугавшись, приехал во Флитскую тюрьму.
     - Ни слова об этом, мой дорогой сэр,  -  сказал  ему  мистер  Уокер.  -
Теперь самое время договориться с кредиторами.

     Итак, наконец эти дела были улажены. Совершенно не  важно,  по  скольку
именно  шиллингов  за  фунт  согласились  получить  алчные  кредиторы   мужа
Морджианы. Верно то, что ее голос мгновенно  вернулся  к  ней,  лишь  только
капитан был выпущен из тюрьмы. Газеты фракции Муллигана снова затрубили о ее
совершенствах. Было заключено соглашение  с  мистером  Слэнгом,  а  также  с
великим композитором сэром Джорджем Трамом, к  полному  удовлетворению  всех
заинтересованных сторон; п вот название новой  оперы  появилось  на  афишах,
напечатанное огромными буквами, и в театре  начались  репетиции,  причем  на
костюмы и декорации были затрачены колоссальные деньги.
     Нужно ли рассказывать о грандиозном успехе, выпавшем на  долю  "Невесты
разбойника"? На следующее  утро  после  премьеры  все  ирландские  помощники
редакторов постарались поместить  такие  рецензии  на  спектакль,  что  мисс
Лигонье и Бароски умирали от зависти. Все свободные репортеры были в  ложах,
дабы поддержать старания своего друга  мистера  Муллигана.  Все  подмастерья
фирмы "Линдси, Вулси и Кo" были снабжены билетами в  партер  и  аплодировали
что было мочи. Все боковые ложи  сияли  белизной  лайковых  перчаток  друзей
мистера Уокера по "Риджент-клубу"; а в маленькой  директорской  ложе  сидели
миссис Крамп и мистер Булей. Он был слишком  взволнован,  чтобы  хлопать,  и
даже забыл бросить букет, приготовленный им для "Воронова крыла".
     Однако в произведениях садоводства в  тот  вечер  недостатка  не  было.
Капельдинеры вывезли целую тачку знаков признания, а Морджиану,  краснеющую,
задыхающуюся и  всю  в  слезах,  увел  за  кулисы  знаменитый  тенор  мистер
Попплтон, перед тем увенчавший ее одной из  самых  огромных  и  самых  ярких
гирлянд.
     Тут она бросилась к мужу и обняла его.  Он  любезничал  за  кулисами  с
мадемуазель  Флик-Флак,  танцевавшей  в  дивертисменте,  и   был,   пожалуй,
единственным из присутствовавших здесь мужчин, который нисколько не оце- нил
этой ласки. Даже Слонг был растроган и со всей искренностью объявил, что  он
хотел бы быть на месте Уокера. Театральные сборы, по крайней мере,  на  этот
сезон, были обеспечены. Слэнг сообщил об этом Уокеру, который в тот же вечер
забрал авансом все, что причиталось его жене за неделю.
     В актерском фойе, как водится, был устроен великолепный  ужин.  Грозный
мистер Блодьер присутствовал на нем в новом сюртуке хорошо  известного  всем
покроя Вулси,  а  сам  портной  и  миссис  Крамп  были  едва  ли  не  самыми
счастливыми из всей компании. Но когда миссис Уокер взяла за  руку  Вулси  и
сказала ему, что без его помощи она никогда не оказалась  бы  здесь,  мистер
Уокер принял очень строгий вид и дал ей понять, что в  ее  положении  ей  не
пристало поощрять внимание столь незначительной особы.
     - Я выплачу ему до последнего фартинга все, что мы ему должны, -  гордо
заявил он, - и в будущем намерен пользоваться его услугами, но пойми, любовь
моя, мы но можем за своим столом принимать собственного портного.
     Слэнг произнес потрясающий тост за здоровье Морджианы, вызвавший  такие
аплодисменты, такой смех и такие рыдания, каких  только  антрепренеры  умеют
добиваться от причастных к театральному миру  и  зависящих  от  них  леди  и
джентльментов. Было замечено, что особенно расчувствовались хористы на самом
дальнем конце стола. На следующий день они собрались  все  вместе  и  решили
преподнести блюдо Адольфусу Слэнгу, эсквайру, за его исключительные  заслуги
в области драматического искусства.
     Уокер произнес ответный тост. Он объявил, что это  самый  торжественный
день в его жизни, что он гордится тем, что воспитал для сцены миссис  Уокер,
и счастлив от сознания, что все перенесенные им ради нее страдания оказались
не напрасны и что его труды увенчались таким успехом. Он  поблагодарил  всех
собравшихся от ее и от своего имени, после чего уселся и снова  сосредоточил
все свое внимание на мадемуазель Флик-Флак.
     Затем  произнес  речь  сэр  Джордж  Трам,  в  ответ  на  тост   Слэнга,
провозглашенный в его честь. Его речь сводилась примерно к тому  же,  что  и
речь мистера Уокера: каждый из этих  двух  джентльменов  старался  поставить
себе в заслугу, что  именно  он,  а  не  кто-либо  другой,  дал  музыкальное
образование миссис Уокер. В  заключение  он  объявил,  что  неизменно  будет
относиться к ней как к своей духовной дочери, и до конца жизни будет  любить
и лелеять ее. Совершенно очевидно, что сэр Джордж находился в этот  вечер  в
необыкновенно приподнятом состоянии духа, и если бы не такой триумф, ему, по
возвращении домой, непременно досталось бы от его супруги.
     Благодарственная речь Муллигана, автора либретто "Невеста  разбойника",
была, надо признаться, до невозможности скучной. Казалось,  ей  и  конца  не
будет, в особенности когда он приступил к ирландскому  вопросу,  который  по
какой-то  непонятной  причине  оказался  теснейшим   образом   связанным   с
интересами музыки  и  театра.  Даже  хористы  не  проявили  к  ней  должного
внимания, хотя она исходила из уст  снискавшего  всеобщее  одобрение  автора
застольных, любовных и военных песен, исполненных ими в этот вечер.
     "Невеста разбойника" долго не сходила со сцены. Хоровые  песни  из  нее
были подхвачены шарманщиками, а арии Морджианы  "Роза  на  моем  балконе"  и
"Молния над водопадом" (речитатив и сцена) распевались всеми;  авторский  же
гонорар сэра Джорджа Трама достиг таких размеров, что он отважился  заказать
гравюры со своего портрета, которые еще по сей день можно  видеть  в  нотных
лавках. Не многие, я думаю, приобрели экземпляры этой  мало  кому  доступной
гравюры, продававшейся по две  гинеи  за  штуку;  но  зато  у  всех  молодых
банковских клерков, у всех беспутных студентов  висели  на  стенах  портреты
"Воронова крыла": в роли Биондетты ("Невеста разбойника"), Зелимы  ("Свадьба
в  Бенаресе"),  Барбарески  ("Тобольский  рудник")  и  во  всех  других   ее
знаменитых  ролях.  В  последней  же  из  вышеупомянутых   ролей   Морджиана
появлялась спасать своего  отца  из  тюрьмы  в  костюме  улана  и  была  так
неотразима в  панталонах  и  желтых  сапогах,  что  Слэнг  решил  немедленно
поручить ей роль капитана Макхита, из-за чего и рассорился с Морджианой.
     Вместо Морджианы Слэнг принял в театр Снукса,  укротителя  носорогов  с
целым  стадом  диких  буйволов.  Они  имели  бешеный  успех.  После  первого
представления Слэнг устроил ужин, на котором опять все  прослезились,  а  на
следующий день в актерской комнате  было  решено,  как  обычно,  преподнести
блюдо Адрльфусу Слэнгу,  эсквайру,  за  его  выдающиеся  заслуги  в  области
драматического искусства.
     В инциденте с капитаном Макхитом мистер  Уокер  считал,  что  его  жена
должна уступить Слэнгу, но тут Морджиана впервые не подчинилась мужу и  ушла
из театра. Когда же Уокер, нуждаясь в деньгах, стал, по обыкновению,  клясть
ее за потрясающий эгоизм и равнодушие к его интересам, она залилась  слезами
и заявила, что за целый год  истратила  на  себя  и  на  малютку  не  больше
двадцати гиней, что ее театральным портнихам до сих пор не заплачено  и  что
она ни разу не спросила его, сколько  потратил  он  на  мерзкую  французскую
фигурантку.
     Все это было чистейшей правдой, за исключением французской  фигурантки.
Уокер, господин и повелитель, получал все зарабатываемые Морджианой деньги и
распоряжался ими как подобает джентльмену. Он  устраивал  весьма  изысканные
обеды в небольшом домике близ Риджент-парка (мистер и миссис Уокер  жили  на
Грин-стрит  рядом   с   Гровнер-сквер),   он   довольно   крупно   играл   в
"Риджент-клубе", но что касается французской  фигурантки,  то  миссис  Уокер
сильно заблуждалась: с этой особой капитан давно  уже  расстался,  и  теперь
домик в Сент-Джонс-Вуде занимала мадам Долорес де Трас ос Монтес.
     Но если капитана и можно было упрекнуть в кое-каких  мелких  проступках
подобного рода, зато когда его  жена  уезжала  в  провинцию,  он  был  самым
внимательным мужем: он заключал за нее все  контракты  и,  пока  не  получал
вперед всех гонораров до последнего шиллинга, не разрешал ей взять ни  одной
ноты.  Таким  образом,  он  оберегал  ее   от   надувательств   со   стороны
антрепренеров и устроителей концертов, которые неминуемо  злоупотребляли  бы
ее покладистым характером. Чета  Уокеров  всегда  путешествовала  в  карете,
запряженной четверкой, и во всех крупных  гостиницах  Англии  Уокера  просто
боготворили. Лакеи стремглав бросались на его звонок. Горничные уверяли, что
он большой проказник, и  совсем  не  находили  его  жену  такой  уж  писаной
красавицей; а хозяева гостиниц  предпочитали  его  любому  герцогу,  ибо  он
платил по их счетам, не глядя, да оно и понятно, ведь его годовой доход в ту
пору составлял около четырех тысяч.
     Юный Булей Уокер был отдан  в  школу  доктора  Уопшота,  откуда,  после
многочисленных переговоров и требований со стороны доктора об уплате за  его
полугодовое содержание и  после  нескончаемых  жалоб  мальчика  на  скверное
обращение, его забрали и поручили попечению  преподобного  мистера  Порки  в
Тернхем-Грине, счета которого оплачивает  крестный  отец  мальчика,  ставший
теперь главой фирмы "Вулси и Кo".
     Будучи истинным джентльменом,  мистер  Уокер  по-прежнему  отказывается
принимать у себя портного, хотя до сих пор, насколько мне известно, не отдал
ему денег, которые грозился вернуть; но ввиду того, что капитан редко бывает
дома,   портной   может   приходить   на   Грин-стрит   когда   ему   только
заблагорассудится.  Вместе  с  миссис  Крамп  и  миссис  Уокер  он   нередко
отправляется  в  омнибусе  до  Брендфорда,  прихватив  с  собой  пирог   для
маленького Вулси, которому портной намеревается оставить все свое состояние.
     Других детей  у  Уокеров  не  было,  но  когда  миссис  Уокер  выезжает
покататься в Парке, она всякий раз отворачивается при виде низкого  фаэтона,
в котором сидит женщина  с  нарумяненными  щеками  с  многочисленными  пышно
разодетыми детьми  и  француженкой-бонной,  именуемая,  как  говорят,  мадам
Долорес де Трас ос Монтес. Завидя экипаж миссис  Уокер,  мадам  де  Трас  ос
Монтес неизменно подносит к глазам большой золотой лорнет и  с  усмешкой  ее
разглядывает. Оба кучера при этом всегда подмигивали  друг  другу;  впрочем,
недавно  мадам  Долорес  де  Трас  ос  Монтес   наняла   лакея   чрезвычайно
внушительного вида, с огромными бакенбардами, в зеленой с золотом ливрее,  и
с той поры кучера друг друга уже не узнают.
     Сценическая жизнь "Воронова крыла" была сплошным триумфом,  а  так  как
нет ни одного светского льва, который не был бы в нее влюблен,  то  нетрудно
представить себе, какая у нее репутация. Леди Трам  готова  скорее  умереть,
чем заговорить с этой несчастной  молодой  женщиной;  к  тому  же  у  Трамов
появилась  новая  ученица,  настоящая  сирена,  но  вполне  безопасная,  она
обладает внешностью Венеры и умом Музы и вот-вот должна выступить  на  сцене
одного из театров. Бароски неизменно повторяет, что "Воронофо крыло" так  же
нерафнотушна ко мне как  преште".  В  обществе  Морджиану  принимают  весьма
неохотно, а если она приезжает в дом, чтобы принять участие в концерте, мисс
Прим в сильнейшем  страхе  спешит  прочь,  боясь,  как  бы  эта  "особа"  не
осмелилась с ней заговорить.
     Уокера все считают  добрым,  веселым,  бесхитростным  малым,  настоящим
джентльменом, который если и приносит кому  вред,  то  только  самому  себе.
Говорят, что его жена - сверхъестественная  сумасбродка;  и  в  самом  деле,
после женитьбы, несмотря на огромные доходы миссис Уокер, капитан не однажды
попадал в тюрьму; но его жена неизменно оплачивает его векселя, и  он  снова
выходит на свободу, веселый и жизнерадостный, как  всегда.  Уокер  настолько
умен, что  давно  отказался  от  всяких  денежных  махинаций;  он  не  прочь
переброситься в кости по вечерам и выпить бутылку-другую вина за обедом.  По
.пятницам он появляется в театре за жалованьем жены и всю  остальную  неделю
уже не занимается никакими денежными делами. Он  сильно  растолстел,  красит
волосы, а на его одутловатых щеках и  на  носу  появился  какой-то  багровый
оттенок, словом, он совсем не похож на  того  Уокера,  что  когда-то  пленил
сердце Морджианы.
     Между прочим, Эглантайна выставили из "Цветочной Беседки" и он содержит
лавочку в Танбридж-Уэлзе. Приехав как-то туда в прошлом  году  и  оказавшись
без бритвы, я  обратился  с  просьбой  побрить  меня  к  полному  обрюзгшему
джентльмену в поношенной нанковой куртке, лениво прислонившемуся к  дверному
косяку маленькой, довольно претенциозного вида лавчонки в Рядах.
     - Сэр, что касается бритья - это не по  моей  части,  -  ответил  он  и
прошел в лавку.
     Это был Арчибальд Эглантайн. Даже потерпев полное крушение, он все  еще
носил капитанскую форму и большой крест Панамского ордена Замка и Сокола.

ПОСЛЕСЛОВИЕ
     Из письма Джона Фиц-Вудла, эсквайра, к О. Йорку, эсквайру

                                                  Цум Триришен Хоф, Кобленц.
                                                  10 июля 1843 года.

     Мой дорогой Йорк, повесть "Вороново крыло" была написана  давным-давно,
и мне всегда был непонятен дурной вкус столичны