а
обедом в течение, по крайней мере, последних ста лет. Он был посвящен во все
скандалы на свете от Бонд-стрит  до  Бред-стрит,  он  был  знаком  со  всеми
писателями,  со  всеми  актерами,  со  всеми  сколько-нибудь   "выдающимися"
личностями в городе и знал подробности личной жизни каждого из  них.  Не  то
чтобы он на самом деле был так уж хорошо осведомлен, но если ему не  хватало
фактов или изменяла память, у него всегда были наготове неизменно  находящие
спрос выдумки. Он был самым благожелательным существом на свете и,  встречая
вас, никогда не  упускал  случая  рассказать  вам  какую-нибудь  потрясающую
гадость про вашего ближнего, а расставшись с вами, спешил оказать  такую  же
услугу вам.
     - Э-э, да разве деньги для  вас  что-нибудь  значат,  мой  дорогой?!  -
проговорил Том Дейл, который только что вышел  от  Эберса,  где  он  пытался
стрельнуть билет в оперу. - Вы же делаете их в Сити целыми бушелями,  целыми
тысячами. Я видел, что вы были у Эглантайна. Прекрасное заведение, лучшее во
всем Лондоне. Пять шиллингов за кусок мыла, мой дорогой. Я таким  мыться  не
могу. Ведь он, поди, наживает по несколько тысяч в год, а?
     - Ей-богу, не знаю, Том, - отвечал капитан.
     - Это вы-то не знаете? И не говорите. Вам, комиссионерам, известно все.
Вам известно, что он  выколачивает  пять  тысяч  фунтов  в  год,  а  мог  бы
выколачивать и все десять, и вы прекрасно знаете - почему.
     - Откуда же мне знать!
     - Чепуха, не дурачьте старого бедного Тома: евреи,  Амос,  -  вот  куда
уходят пятьдесят процентов всех барышей. Почему он не может занимать  деньги
у порядочного христианина?
     - Да, я что-то слышал об этом, - рассмеялся капитан. - Но, черт возьми,
Том, откуда вы-то все знаете?
     - Это вы все  знаете,  любезнейший.  Вы  знаете,  какую  гнусную  штуку
сыграла с беднягой певица, чего стоили ему все эти кашемировые шали, Сторр и
Мортимер, "Звезда и Подвязка".  Куда  приятнее  обедать  гороховым  супом  и
кильками. Такими блюдами не брезгают люди и познатнее его, как вам прекрасно
известно.
     - Гороховый суп и кильки! Вы уже и об этом знаете?!
     - Кто вызволил лорда Биллингсгета из долговой тюрьмы? Ах вы,  негодник!
- с многозначительной демонической усмешкой сказал Том Дейл. - Кто отказался
идти в  "Финиш"?  Кому  поднесли  кружку  с  соверенами?  И  вы  это  вполне
заслужили, дорогой мой, вполне  заслужили.  Говорили,  что  там  было  всего
только полпенса, но мне-то лучше знать! - И Том Дейл закашлялся.
     - Постойте, Том! - вскричал Уокер:  его  неожиданно  осенила  блестящая
мысль. - Вы знаете все на свете и знакомы с театральным миром, не  знали  ли
вы когда-нибудь актрису по имени Деланси?
     - Конечно, знал, - в "Сэдлерс-Уэлзе" в шестнадцатом году. Ее  настоящая
фамилия была Бадж. Ею очень увлекался лорд Слэппер, дорогой мой.  Она  вышла
замуж за младшего лакея его светлости по имени Крамп и принесла  с  собой  в
приданое пять тысяч фунтов; они держат в Банкерс-Билдингс трактир  "Сапожная
Щетка",  и  у  них  четырнадцать  человек  детей.  А  что,  одна  из   дочек
хорошенькая? И уж не за то ли, чтоб раздобыть все эти сведения, вы грозились
не пожалеть пяти фунтов, а? Ба, кого я вижу? Мой дорогой Джонс, добрый день,
дражайший друг!
     И, вцепившись в Джонса, Том Дейл  оставил  в  покое  мистера  Уокера  и
принялся выкладывать всю его  подноготную  Джонсу:  какой-де  он  прекрасный
человек, и Джонс это, конечно,  знает;  и  как  он  ловко  сколачивает  себе
капитал, как он  не  раз  сиживал  во  Флитской  тюрьме,  и  как  сейчас  он
разыскивает молодую леди, пленившую одного знатного маркиза (которого  Джонс
тоже, разумеется, очень хорошо знает).
     Но можно с уверенностью  сказать,  что  все  эти  подробности,  которых
капитан уже не мог слышать, он пропустил мимо ушей. Глаза  его  торжествующе
сверкнули,  и  он  весело  зашагал  прочь;   повернув   к   своей   конторе,
расположенной против лавки Эглантайна, он с победоносной улыбкой обратился к
этому заведению со следующей речью: "Вы не пожелали открыть мне ее  имя,  не
так ли? Но счастье оказалось на моей стороне, не будем же терять ни минуты!"
     Два дня  спустя  мистер  Эглантайн  в  белых  перчатках  и  с  флаконом
одеколона в кармане, предназначенным для подношения,  подходил  к  "Сапожной
Щетке" в  Литл  Банкерс-Билдингс  на  Баркли-сквер  (ибо,  надо  признаться,
трактир мистера Крампа находился именно здесь); у порога маленького трактира
он приостановился и с бьющимся сердцем прислушался  к  доносившимся  изнутри
сладостным звукам мелодии, которую напевал хорошо знакомый ему голос.
     Серебряные блики луны играли  в  сточной  канаве  глухой  улочки.  Даже
конюх, чистивший лошадь леди Смиг-смэг, перестал свистеть  и  прислушался  к
пению.  Подмастерье  мистера  Трэсла,  сколачивавший,  как   всегда,   гроб,
приостановил  свою  работу.  Зеленщик  (на  таких  улочках   всегда   бывают
зеленщики, которые ходят в белых вязаных  перчатках,  как  нанятые  на  один
вечер лакеи) слушал, как зачарованный; сапожник (сапожники  тоже  непременно
живут на таких улочках),  пьяный,  как  обычно,  но  с  необычным  для  себя
сознанием чужого превосходства, осмеливался  подпевать,  только  когда  дело
доходило  до  припева,  тут  он|  со  свойственным  пьяным  людям  усердием,
принимался икать и подтягивать, а Эглантайн, прислонившись к намалеванным на
дверях, чуть пониже  имени  Крампа,  шашкам,  глядел  на  светящееся  сквозь
красную штору окно распивочной, за которой смутно вырисовывался  огромный  и
столь хорошо знакомый силуэт тюрбана миссис Крамп. То и дело силуэт руки сей
достойной матроны схватывал силуэт бутылки, после  чего  силуэт  бокала  под
непрекращающуюся песню возносился к тюрбану. Эглантайн вытащил желтый платок
и вытер крупные капли пота, катившиеся с его лба, затем  приложил  к  сердцу
содержимое своей перчатки и вздохнул от  избытка  чувств.  Песня  начиналась
словами: {Слова этой песни охраняются законом об авторском праве. Это  право
может быть продано, но не менее чем за два с половиной пенса.}

                        Туда, где лес шумит листвой,
                        Где тайны рощи скрыты тьмой,
                        Пойдем с тобой, о милый мой,
                        Пойдем гулять, о милый мой!
                        О милый мой,
                        О милый мой, рука с рукой!

     - О милый мой! - подхватывал пьяный сапожник.
     - Скотина! - выругался Эглантайн.

                        Там лунный свет обнимет нас,
                        Роса там пала в этот час,
                        Трава сияет, как атлас!
                        Пойдем гулять, о милый мой,
                            О-ля, ля-ля, о милый мой,
                            Нас скроет роща, милый мо-ой!
                            Ля-ля, ля-ля, о милый мой,
                            Пойдем с тобой.

     - Пойдем гулять! - снова вступал сапожник.
     - Кто здесь? - спросил, подойдя к дверям и  громко  стуча  каблуками  о
мостовую, какой-то господин в сюртуке  военного  покроя,  пуговицы  которого
ярко блестели при лунном свете. - А, так это  вы,  вы,  как  всегда,  здесь,
Эглантайн!
     - Тсс, Вулси, - прошептал Эглантайн  своему  сопернику,  портному  (ибо
подошедший господин был не кто иной, как Вулси); и Вулси,  в  свою  очередь,
занял пост по другую сторону двери с шашечками, после чего (из-за непомерной
толщины бедняги Эглантайна) между ними мог бы протиснуться  разве  что  лист
бумаги. И все то время, что длилось  пение,  эти  две  влюбленные  кариатиды
стояли на страже.

                        Пусть лес опасности таит,
                        Я не боюсь, Альберт - мой щит,
                        Неслышно время пролетит
                        С тобой, с тобой, о милый мой,
                            О милый мой, о милый мой.

                        Как хорошо здесь в этот час,
                        Когда скрывает роща нас.
                        О милый, мы пойдем с тобой,
                        Рука с рукой, о милый мой,
                            О милый мо-о-ой!

     Когда Морджиана страстно  пропела  эту  бесподобную  песню,  прекрасные
глаза Эглантайна наполнились слезами. А маленькие  глазки  Вулси  загорелись
огнем, и, сжав кулаки, он накинулся на сапожника,
     -  Эй,  сапожник,  заткнись,  не  то  я  сверну  тебе  шею.  Разве  еще
какое-нибудь пение может сравниться с этим?
     Но сапожник, не обращая  внимания  на  угрозу,  с  неизменным  усердием
продолжал выводить "ми-лый мо-о-ой"; когда  же  они,  вместе  с  Морджиаиои,
закончили эту фиоритуру, в баре раздался победный звон бокалов, аплодисменты
и, наконец, чей-то голос закричал "браво!",
     - Браво!
     При звуке этого голоса Эглантайн смертельно побледнел подскочил,  затем
рванулся вперед и, оттесняв, точнее, просто вдавив в стену  портного,  круто
развернулся, бросился к двери и ворвался в комнату.
     - А это вы, Тайни! - воскликнул тот же голос, который  кричал  "браво".
Это был капитан Уокер.
     На следующий день в  десять  часов  утра  некий  джентльмен  в  военном
мундире с гербовыми пуговицами решительной походкой вошел  в  лавку  мистера
Эглантайна и обратился к мистеру Мосрозу:
     - Скажите своему хозяину, что я хочу его видеть.
     - Он в зале, - отвечал Мосроз.
     - Ну так ступайте и позовите его сюда.
     Полагая, что перед ним сам лорд гофмейстер или по меньшей  мере  доктор
Преториус, Мосроз направился в залу, где  в  старом  залоснившемся  шелковом
халате  сидел  парфюмер;  его  роскошные  волосы  сбились  на  лоб,  двойной
подбородок опустился  на  мягкий  воротник  вылинявшей  коричневой  рубашки,
горохового цвета ночные туфли покоились  на  каминной  решетке,  а  на  огне
грелся шоколад, приготовленный к завтраку. Трудно было найти  более  ленивое
созданье, чем бедняга Этлантайн; Вулси же, напротив, в семь часов  утра  был
уже на ногах, приглаженный,  причесанный,  одетый  с  иголочки;  он  успевал
проглядеть все свои расходные книги, раздать работу  подмастерьям  и  плотно
позавтракать ветчиной, пока Эгяантайн только еще собирался  умастить  голову
полагающимся фунтом бршгьннтива (отчего его пальцы  всегда  были  жирными  и
блестящими, словно он постоянно держал их в банке с кремом) и привести  себя
в порядок.
     - Там вас спрашивает какой-то  джентльмен,  -  доложил  Мосроз,  широко
распахивая дверь из лавки в залу.
     - Скажи, что я еще в постели. Я сегодня не в духе и никого не принимаю.
     - Это кто-то из  Виндзора,  на  нем  королевские  пуговицы,  -  пояснил
Мосроз.
     - Это я, Вулси! - крикнул из лавки портвой.
     Услышав его голос, Эглантайн подскочил, бросился к двери, ведущей в его
комнату, и исчез во  мгновение  ока,  Не  следует  думать,  однако,  что  он
обратился в бегство, уклоняясь от встречи с мистером Вулси. Он скрылся  лишь
затем,  чтобы  надеть  ремень,  так  как  стеснялся  появиться  перед  своим
соперником без пояса,
     После того как означенная деталь туалета была надета и после  того  как
мистер Эглантайн кое-как привел себя в порядок, мистер Булей был  допущен  в
личные апартаменты парфюмера. И мистер Мосроз, уж конечно, не  пропустил  бы
ни одного слова из разговора двух джентльменов, если бы Вулси, открыв дверь,
не наткнулся неожиданно; на него и, схватив его за шиворот, не  приказал  бы
убираться подальше, что Мосроз и выполнил, поклявшись когда-нибудь отомстить
за такое обращение.
     Мистер Вулси явился обсудить чрезвычайно важный предмет.
     - Мистер Эглантайн, - начал он, - нам нет нужды скрывать друг от друга,
что оба мы влюблены в мисс Морджиану и что до сих пор наши  шансы  на  успех
были более или менее равны. Но этот капитан, которого вы с ней  познакомили,
хотя нужно быть ослом, чтобы...
     - Ослом, мистер Вулси? Да будет вам известно, что я такой же осел,  как
и вы, сэр; я и не думал знакомить с ней капитана.
     - Не важно, так  или  иначе,  он  вторгся  в  наши  владения.  Он  явно
неравнодушен к молодой леди, и он такой  франт,  что  нам  с  вами  до  него
далеко. Мы должны выжить его из этого дома, мы  должны  перехитрить  его,  и
тогда, мистер Эглантайн, пора будет наконец решить, кто же из нас  достойнее
руки мисс Крамп.
     "Это он-то достойнее! - подумал Эглантайн. - Маленький лысый неказистый
портняжка! Да он так же способен на чувства, как его утюг!"
     Нетрудно догадаться, что парфюмер не  произнес  своей  мысли  вслух,  а
выразил полнейшую  готовность  войти  в  любые  дружеские  соглашения,  дабы
устранить нового искателя,  претендующего  на  благосклонность  мисс  Крамп.
Итак, было решено, что  оба  джентльмена  составят  коалицию  против  общего
врага, что они постараются,  прибегнув  к  помощи  многочисленных  и  вполне
правдоподобных фактов, восстановить родителей мисс Крамп, а  если  возможно,
то и ее самое, против этого волка в овечьей шкуре; а когда они  благополучно
избавятся от него, каждый будет волен, как и  до  сей  поры,  самостоятельно
добиваться благоволения мисс Крамп.
     - Я уже думал, - краснея, признался несчастный портной, то и  дело  при
этом покашливая и покрякивая. - Я, говорю, уже подумывал об одном  средстве,
к  которому  можно  было   бы   прибегнуть   при   сложившихся   критических
обстоятельствах, - тогда оба  мы  могли  бы  сослужить  друг  другу  службу.
Согласны ли вы заключить в некотором роде сделку, мистер Эглантайн?
     - Вы имеете в виду денежную ссуду? - спросил Эглантайн, чьи мысли  чаще
всего были заняты именно такого рода сделками.
     - Какой вздор! Льщу себя надеждой, что имя нашей  фирмы  котируется  на
рынке повыше, чем некоторые другие.
     - Уж не думаете ли вы оскорблять имя  Арчибальда  Эглантайна,  сэр?  Да
будет вам известно, что через три месяца...
     - Чепуха, - прервал его Вулси,  пытаясь  овладеть  собой.  -  Не  будем
ссориться, мистер Эглантайн. Не скрою - мы не питаем  друг  к  другу  особой
нежности. Вам бы очень хотелось, чтобы я провалился ко всем чертям.
     - Да нет же, сэр, вовсе нет!
     - Не спорьте, мне лучше знать! Больше того, я бы и сам хотел спровадить
вас в преисподнюю. Но как два матроса, даже если они ненавидят  друг  друга,
во время кораблекрушения стараются помочь один другому, так  и  мы  с  вами,
сэр. Давайте же выручать друг друга, как два матроса на тонущем корабле.
     - Выручать, сэр? - вскричал Эглантайн,  по  обыкновению,  уклоняясь  от
основного предмета разговора. - Я никого не намерен выручать и ни за кого не
собираюсь ручаться! Если у вас  денежные  затруднения,  мистер  Вулси,  вам,
по-моему, лучше обратиться к вашему старшему компаньону. - Трусливая душонка
Эглантайна преисполнилась восторгом при мысли, что его враг попал в  беду  и
вынужден обращаться к нему за помощью.
     -  Вы  самого  Иова  выведете  из  терпения,  старый   жирный   дурень,
бездельник! - в ярости вскричал мистер Вулси.
     Эглантайн вскочил и бросился к  шнурку  от  звонка.  Учтивый  маленький
портной рассмеялся.
     - Нет нужды звать Бетси, я вас не съем, вы мне не по зубам. Вам  ничего
не стоит меня придушить. Сидите смирно на диване и постарайтесь  же  наконец
понять, про что вам толкуют.
     - Ну что ж, сэр, продолжайте, - тяжело дыша, проговорил Эглантайн.
     - Слушайте же! Мне известно ваше самое  сокровенное  желание.  Вы  сами
признались в  нем  мистеру  Трэслу  и  другим  джентльменам  в  клубе.  Ваше
сокровенное желание, сэр, - получить шикарный сюртук из ателье "Линей, Вулси
и Кo". Вы утверждали, что отдали бы за наш сюртук двадцать гиней, не так ли?
Лорд Толстертон, пожалуй, толще вас будет, а посмотрите-ка на него  в  нашем
сюртуке. Держу пари, что никакая другая фирма в Англии не смогла бы  придать
ему более пристойного вида, сэр! В нашем сюртуке сам Дэниел Лэмберт выглядел
бы стройным.
     - Если я мечтаю о сюртуке, сэр, чего я и не отрицаю, то кое-кто мечтает
о шевелюре!
     - К этому-то я и веду, - подхватил  портной,  снова,  как  и  в  начале
разговора, заливаясь краской. - Давайте выработаем условия  соглашения.  Вы,
мистер Эглантайн, сделаете мне парик, а хоть  я  еще  ни  разу  в  жизни  не
раскроил ни одною куска материи ни  для  кого,  кроме  как  для  благородных
джентльменов, но вам, клянусь честью, я сошью сюртук.
     - Честное слово?
     - Честное слово! - подтвердил портной. - Вот смотрите!  -  И  в  ту  же
секунду он вытащил из кармана кусок пергамента, всегда имеющийся под рукой у
представителей его  ремесла,  и,  поставив  Эглантайна  в  надлежащую  позу,
принялся снимать мерку с груди парфюмера; прикасаясь к сей благородной части
тела парикмахера, Вулси почувствовал, как радостно бьется его сердце.
     Затем, спустив на окне штору и удостоверившись, что дверь заперта, Бужи
уселся в кресло, которое указал ему  мистер  Эглантайн,  и,  покраснев  пуще
прежнего,  совлек  свой  черный  парик  и  подставил  голову  для  обозрения
парикмахеру. Мистер  Эглантайн  оглядел  ее,  измерил,  ощупал,  затем  сел,
упершись локтем в колено и подперев голову рукой, и,  уставившись  на  череп
портного, минуты три созерцал его с чрезвычайным вниманием, после  чего  два
или три раза обошел его то всех сторон и, наконец, произнес:
     - Довольно, мистер Вулси. Считайте,  что  дело  сделано.  А  теперь,  -
заключил он с облегчением, - не выпить ли нам но  стаканчику  кюрасо,  чтобы
отпраздновать нашу удачную встречу.
     Сухо заметив, что он не  имеет  привычки  выпивать  по  утрам,  портной
вышел, даже не протянув руки мистеру Эглангайну, ибо он бесконечно  презирая
этого человека, так же как и самого себя за то, что дошел с ним на какой  бы
то ни было компромисс и уронил свое достоинство,  согласившись  шить  сюртук
брадобрею.
     Из своей конторы на противоположной  стороне  улицы  вездесущий  мистер
Уокер видел, как портной выходил из лавки парфюмера, и без труда  догадался,
что произошло нечто из ряда вон выходящее, если, два  таких  заклятых  врага
сочли нужным встретиться.

ГЛАВА III
     Какие последствия проистекли из того обстоятельства, что мистер Уокер
     открыл местонахождение "Сапожной Щетки"

     Нетрудно догадаться, каким  образом  капитан  добился  столь  почетного
места в "Сапожной Щетке", которого, как мы видели, он  был  удостоен  в  тот
вечер, когда его роковое "браво" так потрясло мистера Эглаитайна.
     Проникнуть в это заведение было, разумеется, делом нехитрым. Достаточно
было произнести: "Пинту нива", - чтобы быть допущенным в  "Сапожную  Щетку";
именно к такому паролю и прибегнул Говард Уокер. Он высказал желание зайти и
передохнуть, после чего его препроводили в самое святилище, - в комнату, где
собирался клуб "Отбивной". Здесь  он  не  преминул,  заявить,  что  ему  еще
никогда не приходилось пить такого вкусного пива, разве что  в  Баварии,  да
еще кое-где в Испании; затем,  сделав  вид,  что  "умирает  от  голода",  он
поинтересовался, нет ли в трактире к обеду холодного мяса.
     - Обычно я не  обедаю  в  этот  час,  -  сообщил  он,  бросая  на  стол
полсоверена в уплату за пиво, - но у вас тут так уютно, а  ваши  виндзорские
кресла так удобны, что и в  первоклассном  лондонском  клубе  я  бы  не  мог
пообедать с большим аппетитом.
     - Один из лучших клубов в Лондоне  собирается  как  раз  в  этой  самой
комнате, - отвечал чрезвычайно  польщенный  мистер  Крамп.  -  Сюда  заходят
весьма уважаемые джентльмены. Мы называем этот клуб "Отбивная".
     -  Черт  побери,  так  это  тот  самый  клуб,  о  котором  мне  столько
рассказывал  мой  друг  Эглантайн!  И  который   посещают   самые   именитые
коммерсанты столицы!
     - Сюда заходят джентльмены  и  почище  мистера  Эглантайна,  -  заметил
мистер Крамп, - он неплохой человек, и я  совсем  не  хочу  сказать  о  нем,
ничего дурного, но у нас есть посетители и  получше,  сэр.  Мистер  Клинкер,
мистер Вулси, компаньон фирмы "Линей, Вулси и К"...