мы
двадцать пять фунтов.  Простодушный  Эглантайн  выложил  указанную  сумму  и
получил обещанный чин, а в  придачу  к  нему  пачку  визитных  карточек,  на
которых было отпечатано: "Капитан Арчибальд Эглантайн К. 3. С.".  Парикмахер
то и дело любовался этими карточками, вынимая их из стола, а крест хранил  в
туалетном столике, и каждое утро, прежде чем приступить к  бритью,  нацеплял
его на грудь.
     Как известно, его высочество касик приехал в Англию  и  остановился  на
Риджент-стрит,  где  был  устроен  прием,  на  который  Эглантайн  явился  в
панамской форме и был необыкновенно  любезно  принят  своим  сувереном.  Его
высочество  предложил  капитану  Эглантайну  должность   адьютанта   и   чин
полковника, но капитан в это время был  несколько  стеснен  в  средствах,  а
стоимость патента в военном министерстве была слишком высокой. Тем  временем
его высочество покинул Риджент-стрит и вернулся, как утверждали некоторые, в
Панаму, другие говорили, что он отправился в свой родной город Корк, иные же
утверждали, что он удалился на покой в  Ламбет,  во  всяком  случае,  он  на
некоторое время исчез, и производство  капитана  Эглантайна  не  состоялось.
Эглантайн стеснялся упоминать о своих военных и  орденских  званиях  мистеру
Мосрозу, когда этот джентльмен  стал  его  компаньоном;  он  ничего  ему  не
рассказывал, пока одно чрезвычайно печальное обстоятельство не раскрыло  его
тайны.
     В тот самый день, когда Уокер был арестован по иску, предъявленному ему
Бароски, в газете появилось  сообщение  о  том,  что  его  высочество  принц
Панамский посажен в тюрьму ввиду неуплаты трактирщику  с  Ратклиф-Хайуэй  за
спиртные напитки. При разбирательстве  дела  судья,  к  которому  трактирщик
обратился  с  жалобой,  отпустил  немало  язвительных  острот.  Он  высказал
предположение, что его высочество способен пить, как лебедь о двух  шеях,  и
поинтересовался, не "привез ли он из Панамы прекрасных дикарок  и  т.  п.  А
когда трактирщик Бонифаций извлек зеленую с желтым ленту и  огромную  звезду
Замка и Сокола, которыми его  высочество  собирался  пожаловать  его  вместо
уплаты  по  счету,  все  присутствовавшие  на  суде,  говорилось  в  газете,
разразились неудержимым хохотом.
     Когда Эглантайн с обливающимся кровью сердцем читал  это  сообщение,  в
лавку, после ежедневной прогулки в Сити, вошел Мосроз.
     - Ну-с, Эглантайн, слышали новость?
     - О его высочестве?
     - О вашем приятеле Уокере; его посадили в тюрьму  за  неуплату  двухсот
фунтов.
     После этого Эглантайн уже не мог сдерживаться: он  рассказал,  как  его
уговорили купить на триста фунтов панамских акций в  счет  векселей  на  имя
Уокера, и клял свою звезду за совершенную глупость.
     - Что ж, вы можете написать еще один вексель, -  успокоил  его  младший
компаньон, - поклянитесь, что он должен  вам  сто  пятьдесят  фунтов,  и  мы
сегодня же вечером предъявим ему иск.
     Так капитану Уокеру был предъявлен второй иск.
     - Похоже, что не сегодня-завтра к вам явится его жена, - сказал Мосроз.
- Эти господа всегда посылают своих жен. Надеюсь, вы сами  знаете,  как  вам
себя с ней вести.
     - Она нужна мне как прошлогодний снег, уж  я  смешаю  ее  с  грязью,  -
грозился Эглантайн. - Хотел бы я посмотреть,  как  она  осмелится  заявиться
сюда после всего, что она  со  мной  сделала;  пусть  только  попробует,  вы
увидите, как я ее встречу.
     Достойный  парфюмер  и  в  самом  деле  твердо  вознамерился   проявить
необычайное жестокосердие по отношению к своей прежней пассии, и ночью, лежа
в постели, мысленно воображал предстоящую  сцену.  Увидеть  перед  собой  на
коленях гордую Морджиану - это будет великолепное зрелище!  Я  укажу  ей  на
дверь и скажу: это вы, сударыня, сделали меня бессердечным,  не  вспоминайте
же о прошлом,  о  том  далеком  прошлом,  когда  я  думал,  что  мое  сердце
разобьется, но оно не разбилось, сердца сделаны из прочного материала. Я был
готов умереть, но этого но случилось, я пережил свое горе, и  вот  теперь  -
женщина, которую я презираю, у моих ног, ха-ха-ха! У моих ног!
     Среди этих мечтаний Эглантайн  заснул,  но,  по-видимому,  мысль  снова
увидеть Морджиану порядком взволновала его, иначе почему бы ему было так  уж
готовиться к роли непреклонного  героя?  Он  спал  беспокойно,  ему  снилась
Морджиана в самых разнообразных положениях: то он делал ей прическу, то ехал
с ней верхом в Ричмонд; то ему снилось, что лошадь превращается в дракона, а
Морджиана - в Булей, и он хватает его за горло и душит, а дракон в это время
трубит в рожок. Утром Мосроз отправился по делам в Сити; Эглантайн же  читал
"Морнинг пост", и можете себе представить, как забилось  его  сердце,  когда
владычица его грез предстала перед ним наяву.
     Многие дамы, покупающие в лавке Эглантайна щеточки для массажа лица, не
пожалели бы десяти гиней за румянец, который  разлился  по  лицу  парфюмера,
когда он увидел Морджиану.  Сердце  его  отчаянно  колотилось,  он  чуть  не
задыхался в своем корсете, и хоть и был вполне готов к этой встрече, теперь,
когда она состоялась, мужество изменило ему. Несколько минут оба молчали.
     - Вы знаете, зачем я пришла? - вымолвила наконец Морджиана,  откинув  с
лица вуаль.
     - Я... то, есть да, это очень печально, мэм, -  пробормотал  Эглантайн,
взглянув на ее бледное лицо, и в смущении отвернулся. - Прошу вас обратиться
к моим поверенным Бланту, Хойну и Шарпсу, мэм, - поправился он тут же.
     - От вас я этого не ожидала, мистер Эглантайн,  -  проговорила  дама  и
всхлипнула.
     - А я не ожидал увидеть вас после всего того,  что  произошло,  мэм.  Я
полагал, что миссис Уокер  слишком  знатная  дама,  чтобы  посетить  бедного
Арчибальда Эглантайна (хотя некоторые весьма важные особы и удостаивают  его
этой чести). Чем же я могу быть полезен вам, мэм?
     - О господи, - вскричала несчастная женщина. - Неужели  же  у  меня  не
осталось ни одного друга? Я никогда не  думала,  что  и  вы  покинете  меня,
мистер Арчибальд.
     Это "Арчибальд", произнесенное, как в былые времена, явно подействовало
на парфюмера; он вздрогнул и пристально посмотрел на Морджиану.
     - Что я могу для вас сделать, мэм? - спросил он наконец.
     - Что это за иск вы  предъявили  мистеру  Уокеру,  из-за  которого  его
держат в тюрьме?
     - Он пять лет покупал у меня парфюмерные  товары.  Ни  один  герцог  не
употреблял столько щеток для волос, а уж в одеколоне  он,  наверное,  просто
купался. Он забирал его не меньше, чем какой-нибудь лорд. И он  ни  разу  не
заплатил мне ни шиллинга. Он ранил меня в  самое  больное  место;  довольно,
теперь это уже не имеет значения, я всегда говорил, что  буду  отомщен,  так
оно и случилось.
     Парфюмера снова  охватила  ярость,  он  вытер  платком  жирное  лицо  и
необыкновенно решительно взглянул на миссис Уокер.
     - Кому  же  вы  отомстили,  Арчибальд...  мистер  Эглантайн,  -  бедной
женщине, причинив ей такое горе! В былые времена вы бы так не поступили.
     - А как обошлись со мной в те былые времена вы? Не говорите  же  мне  о
тех временах. Забудьте о них навсегда. Когда-то  я  думал,  что  мое  сердце
разобьется, но нет, сердца сделаны из прочного материала. Я думал, что умру,
но этого не случилось; я вынес все,  и  вот  теперь  женщина,  которая  меня
отвергла, - у моих ног!
     - Ах, Арчибальд! - Это было все, что могла произнести леди;  она  снова
расплакалась - и, пожалуй, это был самый убедительный довод для парикмахера.
     - Да, хорошо вам говорить "Арчибальд". Не называйте  меня  Арчибальдом,
Морджиана. Подумайте, какое положение  вы  могли  бы  занимать,  стоило  вам
только пожелать. Вот тогда вы вправе  были  бы  называть  меня  Арчибальдом.
Теперь поздно говорить об этом, - торжественно заключил он. - Но хоть  вы  и
причинили мне горе, я не в силах видеть женские слезы, скажите, что  я  могу
для вас сделать?
     - Милый, добрый мистер Эглантайн, скажите своим поверенным,  чтобы  они
приостановили  это  жестокое  преследование.  Примите  расписку  от  мистера
Уокера, в которой он признает свой  долг.  Как  только  он  освободится,  он
достанет много денег и все вам заплатит. Не губите его, не губите меня и  не
настаивайте сейчас на своих правах. Будьте прежним добрым Эглантайном, каким
вы были раньше.
     Эглантайн взял ее руку, которую Морджиана не  отняла;  он  задумался  о
прошлом; он знал ее чуть не с самого детства, он сажал ее к себе на колени в
"Отбивной", когда она была еще девочкой,  он  обожал  ее,  когда  она  стала
взрослой девушкой, и вот его сердце смягчилось.
     "Как-никак он мне все-таки заплатил, - мысленно убеждал он себя, - хоть
акции и немногого стоят, но, так или иначе, я взял их, и я  не  могу  видеть
женские слезы и попирать ее ногами, когда она в несчастье".
     - Морджиана, - громко и радостно обратился  он  к  ней,  -  перестаньте
плакать и не унывайте, я дам вам расписку, и вашего мужа освободят,  я  буду
прежним добрым Эглантайном, которым я был когда-то.
     - Будете старым добрым ослом, которым вы всегда были, - проревел чей-то
голос, заставивший мистера Эглантайна подскочить. - Вот  уж  старый,  жирный
дурень! Отказываться от денег, которые принадлежат нам по праву, из-за того,
что перед ним расхныкалась женщина, да еще такая женщина! - выходил из  себя
мистер Мосроз, - ибо это был он!
     - Что значит "такая женщина"? - вскричал его старший компаньон.
     - А вот такая. Разве она вас не завлекала? Разве она не проделала такой
же шутки с Бароски? Неужто вы такой простофиля, чтобы  отказываться  от  ста
пятидесяти фунтов из-за того, что ей  взбрело  в  голову  явиться  к  вам  и
распустить нюни? Говорю вам, что я этого не допущу, так и знайте, это деньги
не только ваши, но и мои: либо я их получу,  либо  Уокер  будет  сидеть  под
замком.
     При появлении младшего компаньона добрый дух, снизошедший на Эглантайна
и побуждавший его быть мягким и милосердным, поспешно расправил крылышки и в
испуге отлетел прочь.
     - Видите ли, миссис Уокер,  -  проговорил  Эглантайн  потупясь,  -  это
деловой вопрос, а всеми делами распоряжается здесь мистер Мосроз, не  правда
ли, мистер Мосроз?
     - Да уж если бы не я, могу себе представить, как бы у нас шли  дела,  -
твердо проговорил Мосроз. - Так вот, мэм, я вам изложу свои требования, если
угодно. Я согласен на пятьдесят процентов, и ни фартинга меньше;  дайте  мне
эту сумму, и вы получите мужа.
     - Ах, сэр, Говард заплатит вам через неделю.
     - Ну что ж, пускай посидит еще неделю у моего дядюшки Бендиго, ему  там
не так уж плохо, - усмехнулся этот Шейлок. -  Не  пора  ли  вам,  Эглантайн,
отправиться в лавку, - продолжал он, - и заняться  делами?  Вряд  ли  миссис
Уокер думает, что вы станете выслушивать ее целый день.
     Эглантайн с  радостью  ухватился  за  представившуюся  возможность;  он
выскользнул из комнаты и удалился, правда, не в лавку, а в свои апартаменты,
где он  выпил  огромный  стакан  мараскина  и  в  сильнейшем  возбуждении  и
замешательстве просидел до тех пор, пока Мосроз не сообщил ему,  что  миссис
Уокер ушла и более его не потревожит. Но  хотя  после  этого  он  выпил  еще
несколько стаканов мараскина и отправился вечером в театр, а после этого - в
погребок, но ни вино, ни  спектакль,  ни  развеселые  комические  песенки  в
погребке не могли заглушить воспоминаний о прошлом и о бледном,  заплаканном
лице миссис Уокер, которое не выходило у него из головы.
     Морджиана, еле держась на ногах, вышла из  лавки  и  почти  не  слышала
мистера Мосроза, говорившего ей, что он согласен на сорок процентов;  Мосроз
поспешил заняться делом и проклинал себя за дурацкое мягкосердечие,  которое
чуть было не стоило ему десяти процентов его кровных денег.
     Морджиана, как я уже  сказал,  шатаясь,  вышла  из  лавки  и  пошла  по
Кондит-стрит, а слезы так и катились градом из ее  глаз.  Она  почувствовала
страшную слабость, ведь за все утро она выпила только стакан  воды,  который
ей дали в кондитерской на Стрэнде; чтобы не упасть, она уцепилась за  ограду
дома как раз в тот момент,  когда  джентльмен  с  желтым  узлом  под  мышкой
выходил из двери.
     - Господи боже ты мой, миссис Уокер, - воскликнул джентльмен.
     Это был не кто иной, как мистер Булей,  направлявшийся  к  клиенту  для
примерки сюртука.
     - Вы больны? Что случилось? Войдите же,  ради  бога.  -  И  прежде  чем
Морджиана успела хоть что-нибудь ответить, он продел ее руку под свою,  ввел
в лавку, усадил в задней комнате и налил ей вина с водой.
     Едва придя в себя, бедняжка, как  могла,  прерывая  рассказ  рыданиями,
поведала свою  историю.  Мистер  Эглантайн  арестовал  мистера  Уокера.  Она
пыталась добиться от него отсрочки, но он отказал.
     - Подлый, жестокосердый трус, и как он только мог хоть в чем-нибудь  ей
отказать! - выслушав Морджиану, вскричал преданный мистер Булей.  -  Дорогая
моя, у меня нет причин любить вашего мужа, и я слишком  много  о  нем  знаю,
чтобы его уважать, но я люблю  и  уважаю  вас,  и  ради  вас  я  не  пожалею
последнего шиллинга.
     Вместо ответа Морджиана взяла его за руку и расплакалась пуще прежнего.
Она объяснила ему, что через неделю  у  мистера  Уокера  будет  очень  много
денег, что он самый прекрасный на свете  муж,  и  она  не  сомневается,  что
мистер Булей будет о нем лучшего мнения, когда узнает  его,  что  он  должен
мистеру Эглантайну сто пятьдесят фунтов, но что мистер  Мосроз  согласен  на
сорок процентов, если мистер Вулси понимает, что это значит.
     - Я не пожалею и тысячи фунтов, - прервал ее, вскакивая, мистер  Вулси,
- подождите меня здесь десять минут, пока я  вернусь;  вот  увидите,  я  все
улажу.
     Через десять минут он вернулся, вызвал со стоянки, расположенной против
его дома, кеб (от внимания  кучеров  не  ускользнул  удрученный  вид  миссис
Уокер, о чем они не преминули потолковать между собой), а еще  через  минуту
они уже катили по- направлению к Кэрситор-стрит.
     - Они согласны на двадцать фунтов в счет погашения  долга.  -  С  этими
словами он показал письмо мистера  Мосроза  к  мистеру  Бендиго,  в  котором
Бендиго представлялось право отпустить Уокера, если мистер  Вулси  обязуется
уплатить вышеозначенную сумму.
     - Нет смысла оплачивать этот счет, - твердо сказал мистер Уокер, -  это
значило бы попросту ограбить вас, мистер Вулси; в отсутствие моей  жены  мне
предъявили еще семь исков. Теперь уж мне не избежать суда. Но,  дорогой  мой
сэр, - добавил он шепотом, обращаясь к портному,  -  долги  чести  для  меня
священны, и если вы будете настолько любезны и одолжите мне двадцать фунтов,
даю вам честное слово, что я  немедленно  верну  их,  как  только  выйду  из
тюрьмы.
     По-видимому, мистер Вулси отказал ему в этой просьбе,  ибо  как  только
портной вышел, Уокер в невероятном бешенстве накинулся на жену, проклиная ее
за медлительность.
     - Почему же ты, черт возьми, не взяла кеб, - заревел он,  услышав,  что
она шла пешком до Бонд-стрит. - Эти кредиторы явились  только  полчаса  тому
назад, и если бы не ты, я бы уже был на свободе.
     - О Говард, разве я не отдала тебе  последний  шиллинг,  -  проговорила
Морджиана, пятясь от мужа и снова заливаясь слезами.
     - Ну, ничего, ничего, любовь моя, -  успокоил  ее  прелестный  муженек,
слегка покраснев, - ты не виновата. Придется, значит, пройти через суд,  вот
и все. Я тебя прощаю.

ГЛАВА VI,
     в которой мистер Уокер продолжает оставаться в затруднительном
     положении, но покорно переносит выпавшие на его долю невзгоды

     Потеряв всякую надежду ускользнуть от  своих  врагов  и  считая  долгом
мужчины более от них не уклоняться, но встретиться  с  ними  лицом  к  лицу,
достойный подражания герой решил покинуть роскошные, хотя и несколько тесные
апартаменты, предоставленные ему мистером Бендиго, и претерпеть мученичество
во Флитской тюрьме. И вот в  сопровождении  вышеупомянутого  джентльмена  он
переехал в тюрьму ее величества, вручив себя попечению тамошней  стражи;  он
не обратился за разрешением жить за пределами тюрьмы (что  по  тем  временам
значительно облегчало положение многих должников), ибо прекрасно  знал,  что
ни одна душа на свете не согласилась бы поручиться за то, что он выплатит те
колоссальные суммы, которые он задолжал и из-за которых подвергся аресту. Не
важно, в  каких  именно  цифрах  выражались  эти  суммы;  мы  не  собираемся
удовлетворять любопытство читателя на этот счет. Во сколько сотен или  тысяч
фунтов исчислялся его долг, было известно лишь его  кредиторам;  он  оплатил
первый иск, как было сказано выше, и тем самым  выказал  намерение  оплатить
все векселя до последнего фартинга.
     В  домике  на  Коннот-сквер,  куда,  простившись  с  мужем,   вернулась
Морджиана, ее встретил в дверях мальчик-слуга, изъявивший желание немедленно
получить   жалованье;   на   желтом    шелковом    диване    сидел    весьма
непрезентабельного вида человек в очень потрепанном пальто  (поставив  перед
собой на альбом кружку пива, дабы не испортить столик розового дерева). Этот
непрезентабельного вида человек  заявил,  что  пришел  за  мебелью,  которая
подлежала изъятию в счет одного из неоплаченных  исков.  Другой  джентльмен,
столь же мало презентабельный, сидел в столовой, читая газету, и  пил  джин;
он представился миссис Уокер как судебный исполнитель еще по одному  иску  и
тоже собирался изымать какое-то имущество.
     - На кухне сидит еще один, - предупредил мальчик-слуга, - он  описывает
мебель и грозится посадить вас в тюрьму за то, что вы стащили  и  потихоньку
заложили посуду.
     - Сэр,  -  проговорил  мистер  Вулси  (ибо  этот  достойный  джентльмен
проводил Морджиану домой), - сэр, - сказал он, потрясая своей  палкой  перед
молодым слугой, - если  вы  позволите  себе  еще  хоть  одно  оскорбительное
замечание, я сорву все пуговицы с  вашей  куртки.  (Так  как  вышеупомянутых
украшений на куртке  было  не  менее  четырехсот  штук,  слуга  умолк.)  Для
Морджиа-ны было великим счастьем, что ее  сопровождал  честный  и  преданный
портной. Этот добрый малый целый  час  терпеливо  дожидался  ее  в  приемной
комнате долговой тюрьмы, предвидя, что по дороге домой Морджиане потребуется
защитник; и читатель еще более оценит его доброту,  когда  мы  скажем,  что,
пока он сидел в приемной комнате, он подвергался насмешкам,  -  да  что  там
насмешкам! - форменным оскорблениям со стороны некоего  корнета  Фипкина  из
голубой гвардии, посаженного в тюрьму по иску,  предъявленному  ему  "Линей,
Булей и Кo", - ибо сей  корнет  как  раз  завтракал  в  то  время,  как  его
настойчивый кредитор входил в приемную. Корнет (восемнадцатилетний  богатырь
ростом в пять футов и три дюйма  в  сапогах,  задолжавший  пятнадцать  тысяч
фунтов) был страшно зол на этого упрямого кредитора, и заявил ему, что, если
бы не тюремные решетки, он вышвырнул бы его в окно;  затем  он  вознамерился
свернуть портному шею, но Вулси выставил  вперед  правую  ногу  и  привел  в
боевую готовность кулаки. "А ну, попробуй!" - сказал  он  молодому  офицеру,
после чего корнет  обозвал  портного  грубияном  и  вернулся  к  прерванному
завтраку.
     Когда судебные исполнители завладели домом мистера Уокера, миссис Уокер
вынуждена  была  искать  прибежища   у   своей   матери   по   соседству   с
"Седлерс-Уэлзом", а сам капитан обосновался со всеми удобствами во Флите.  У
него были с собой кое-какие деньги, которые  позволили  ему  устроиться  там
вполне роскошно. Он был окружен лучшим  тамошним  обществом,  состоявшим  из
нескольких выдающихся в своем роде молодых джентльменов самого  благородного
происхождения. По утрам капитан садился  за  карты  и  курил  сигары,  а  по
вечерам - курил сигары и вкушал обед. После отменного обеда - снова  садился
за карты, и так как он был опытным игроком и чуть  ли  не  двадцатью  годами
старше большинства своих приятелей, он почти неизме