л поминутно, особенно обретаясь на пике опьянения, но ими и отделывался. Самое большее - прорисовывал пальцем в воздухе таинственные кривые и тут же замирал, будто боясь проговориться. Баудолино подливал ему вина и задавал наводящие вопросы. - Ну, а если в близости Индии мы загоним коней, можно пересесть на слонов?
     - Вероятно, - отвечал на это Зосима. - Ибо в той Индии водятся разные животные, упомянутые в твоем письме. И другие животные. Не водятся только кони. Но и кони тамошнему народу знакомы. Они получают коней из Синисты.
     - А это что еще за страна?
     - Синиста - страна, куда ездят за шелковыми червями.
     - Шелковые черви? Что это значит?
     - Значит, что в Синисте есть такие маленькие яички, которые кладут женщинам за пазуху, и от тепла за пазухой у женщин вылупливается черва. Черву укладывают на тутовые листья и она ими кормится. Выкормившись, червяки оплетаются шелковыми нитями и погребают себя в шелку, как в саркофаге. Затем они превращаются в чудных и многоцветных бабочек и пробив дыру, выходят из кокона. Прежде чем улететь, самцы овладевают самочками сзади. Те и другие, не востребуя пищи, живут жаром былого соития. Самочки издыхают, насиживая детву.
     - Человеку, который убеждает, будто шелк берется из червяков, доверять, конечно, невозможно, - говорил Баудолино Никите. - Он шпионил на василевса. Однако в поход на Господина Индий был готов и на деньги Фридриха. Возьми мы да снаряди тот поход... только б мы Зосиму и видели! И все-таки меня будоражили разговоры о карте Космы. Я думал о карте как о вифлеемской звезде, зовущей в обратную дорогу. В обратную дорогу Волхвоцарей. И так, полагая, что я хитрее Зосимы, я разжигал его в излишествах, думал, он потеряет бдительность, проговорится...
     - А он?
     - А он оказался хитрей меня. На другой день его и след простыл. Другие монахи сказали, что он уплыл в Константинополь. Мне он оставил письмецо. Оно гласило: "Как рыбы издыхают на сухоте, так инок, не уклоняющийся от мира, ослабевает свой союз с Богом. Намедни я закосневал в грехе; изыду, приникну к кладезю благостыни".
     - Могло соответствовать истине...
     - Какое там! Просто он надумал, как выдоить золото из василевса. Мне на погибель.

17. БАУДОЛИНО ВИДИТ, ЧТО ПРЕСВИТЕР ПИШЕТ КОМУ ПОПАЛО

     В июле следующего года-Фридрих прибыл в Венецию морем от Равенны до Кьоджи в сопровождении сына дожа, остановился возле церкви Святого Николая на Лидо и в воскресенье двадцать четвертого числа посередине площади Святого Марка пал к ногам папы Александра. Тот поднял и облобызал его, выставляя напоказ душевную склонность. Все вокруг запели Те Deum. Это был самый настоящий триумф, хотя и непонятно: папы или Барбароссы. В любом случае кончилась война, продлившаяся восемнадцать лет. В те же дни император подписал шестилетнее перемирие с ломбардскими коммунами. Фридрих был до того обрадован, что решил задержаться еще на месяц в Венеции.
     В августе однажды утром Христиан фон Бух позвал Баудолино и его товарищей, пригласил всю компанию к императору и пред лицом Барбароссы преподнес ему драматическим жестом лист, увешанный печатями, как бусами: - Это грамота Пресвитера Иоанна, - произнес он. - Конфиденциальным путем доставлена из Византии.
     - Иоанна? - вскрикнул Фридрих. - Да ведь мы еще ее не разослали!
     - Именно. Не наша грамота, чужая. И написанная не к тебе, а к василевсу Мануилу. В остальном все совпадает дословно.
     - Что же, этот Пресвитер сначала звал в союз меня, а теперь зазывает ромеев? - вознегодовал Фридрих.
     Баудолино просто рот разинул. Как он отлично знал, грамота Иоанна была на свете только одна, сочиненная лично им. Если Пресвитер существует, он мог свободно написать что-нибудь другое, но ведь не теми же словами! Он попросил себе в руки документ и, пробежав его глазами, сказал: - Совпадает, но не дословно, есть несколько мелких расхождений. Отец, если позволишь, я хотел бы повнимательнее изучить этот лист.
     Он удалился в сопровождении друзей. Усевшись вместе, они прочли и многократно перечитали грамоту. Первое: язык был тот же самый, латинский. Нелепо, сказал по этому поводу Рабби Соломон, зачем Пресвитеру писать латынью к греческому василевсу. Начало выглядело следующим образом:

     "Пресвитер Иоанн, всемогуществом Божиим и властью Владыки нашего Иисуса Христа царь царей, владыка владык, желает Мануилу, ромейскому наместнику, здравствовать и благоденствовать силой крестною, Божией милос-тию и помощью..."

     - Вторая нелепость, - произнес Баудолино, - это что он отчего-то именует Мануила наместником ромеев, а не василевсом. Значит, грамоту точно написали не при императоровом дворе греков. Этот лист писал некто не признающий Мануйловых прав.
     - То есть, - заключил Поэт, - настоящий Иоанн Пресвитер! Он считает себя владыкой владык!
     - Давай дальше, - оборвал его Баудолино. - Я покажу вам те слова и отрывки, которые изменены по сравнению с нашим образцом.

     "...Было возвещено нашему величеству, что ты сильно уважаешь наше превосходительство и что достигло до тебя известие о нашей славе. Также узнали мы от нашего апокризиария, что ты желал направить нам нечто приятное и занимательное, на забаву нашего миролюбия. Мы из рода человеческого, и благосклонно принимаем твой дар, и посредством нашего апокризиария посылаем тебе знак наших щедрот, желая знать, есть ли у тебя общая с нами истинная вера и придерживаешься ли ты во всех делах Иисуса Христа? Между тем как мы признаем, что из рода человеческого, greculi твои тебя мнят богом. Нам же, напротив, ведомо, что ты смертен и преклонен к человеческим слабостям. От широты нашей милостыни: изъяви, что тебе в удовольствие, изъяви нам, в знак принятия нашего дара и в знак твоего благорасположения..."

     - Тут уж нелепостей вообще без счету, - сказал Рабби Соломон. - С одной стороны, он высокомерничает и презрительно обращается к василевсу с его подопечными greculi... прямо даже оскорбительно... а с другой, употребляет именно греческую терминологию. Если я не ошибаюсь, апокризиарий - слово греческое.
     - Да, и означает "посредник", - сказал Баудолино. - Но послушайте: там, где мы указывали, что за стол Пресвитера садятся самаркандский митрополит и протодиакон Сузы, тут они пишут... protopapaten Sarmagantinum и archiprotopapaten de Susis. Протопоп и архипротопоп. Кроме того, в ряду чудес Иоаннова царства появляется трава assidios. Все три термина - греческие.
     - То есть, - подытожил Поэт, - грамота написана греком, оскорбляющим всех греков. Разобраться бы.
     Тем временем лист перешел в руки Абдула. - Еще вот... В нашем описании процесса сбора перца возникли новые детали. Тут добавлено, что в царстве Иоанна очень мало лошадей. А в отрывке о саламандрах сообщается, что эти твари окружены тончайшей пленкой, подобно черве, вырабатывающей шелк, и что пленку эту передают прачкам, работающим при дворе, и те ее моют, после чего используют как ткань для одежды, в особенности для владыческих покровов, а моют эту ткань на живом огне...
     - Как, как? - забеспокоился Баудолино.
     - Вот так. И еще, - читал из грамоты Абдул, - в перечне существ, которые обитают в царстве, наряду с рогачами, фавнами, пигмеями и псиглавцами, тут есть метацыпленарии, камететерны и финсиреты, насчет которых мы даже рта не открывали.
     - Мать пресвятая богородица! - взвыл Баудолино. - Ведь и брехню о червяках я слышал-то от Зосимы! И тот же Зосима оповестил меня, что, по словам Космы Индикопло-ва, в Индии не водятся лошади! И он же, он же пытался втереть мне метацыпленариев и прочих, иже с ними! О сын блудницы, поместилище кала, лгун, вор, лицемер, сладострастник, прелюбодей, малодушный, невоздержанный, чревоугодник, скупец и расточитель, гневливец, еретик, ересиарх, сводник и обольститель, льстец, святокупец, прорицатель, мздоимец, лукавый советчик, некромант, зачинщик раздора, подделыцик металлов, подделыцик людей, денег и слов!
     - Да что он сделал тебе?
     - Вы до сих пор не догадались? В тот вечер, что я показал ему письмо, он подпоил меня и списал текст! Потом помчался к своему дерьмовому василевсу, уведомил его, что Фридрих собирается выступить в роли друга-наследника Пресвитера, и тут же сфабриковал вот эту подделку, но уже с обращением к Мануилу! Таким манером он опередил нас! Вот почему писавший кичливо обращается к василевсу! Отводит подозрения от василевсовой канцелярии! И вот зачем туда впихнуты грецизмы! Они создают такой стиль, будто текст - это латинский перевод с оригинала, написанного Иоанном по-гречески. И переведенного на латинский, чтобы дошло не только до одного Мануила, а до правительств всех латинских владык! Чтобы дошло до римского папы!
     - Да, вот еще одна мелочь, которая от нас ускользнула, - вставил Гийот. - Помните о Братине, которую Пресвитер вроде посылал Фридриху в подарок? Мы высказывались о ней уклончиво: ковчежец истины, veram arcam... Об этом ты тоже говорил с Зосимой?
     - Нет, воздержался...
     - Вот видишь, и Зосима написал невнятное ierarcam... Пресвитер посылает василевсу ierarcam!
     - То есть в каком это смысле? - спросил Поэт.
     - Да Зосима и сам не знает, - ответил Баудолино. - Вы видите наш оригинал. На этом месте почерк Абдула не слишком четок. Зосима слышит звон, да не знает, где он, и подумал о каком-то высокопоставленном даре. Так и объясняется иерарх. О я презренный! Все по моей вине! Доверился негодяю. Вот это стыд. Как теперь признаваться императору?
     Балабонить им было не впервой... Канцлеру и императору доложили, на каком основании делается вывод, что письмо сработано в канцелярии Мануила. И сработано с расчетом не дать императору Фридриху запустить свою грамоту! Потом добавили, что по всей очевидности кто-то орудует в святоримскоимперской канцелярии. Кем-то выкраден экземпляр письма, кем-то передан в Константинополь. Фридрих присягнул, что если он только изловит шпиона, лично оторвет ему все отростки, какие только у того растут из тела.
     После этого Фридрих поинтересовался, что надо думать о затее Мануила. Может, грамота подделана для идеи организовать поход в край Великих Индий? Христиан глубокомысленно отозвался в том духе, что Мануил за два года перед тем уже ходил на султана сельджуков под Иконий, во Фригию, и был там в пух и прах разбит при Мириокефалоне. Теперь он вряд ли сунется в эти Индии до самого скончания жизни. И даже наоборот, если подумать, письмо, наверно, ему понадобилось именно как ребяческая попытка спасти авторитет, столь трагично утерянный после похода.
     И все-таки имело ли теперь смысл пускать в хождение письмо, адресованное Фридриху? Не надо ли было изменить текст, чтоб не казалось, что он переписан с Мануйловой грамоты?

***

     - Ты помнишь эту историю, сударь Никита? - спросил Баудолино.
     Никита усмехнулся. - В те времена мне не было и тридцати и я работал сборщиком налогов в Пафлагонии. Если бы я уже тогда являлся советником василевса, я рекомендовал бы не прибегать к подобным мальчишеским штукам. Но Мануил чересчур доверял своим магнатам, кубикуляриям и евнухам и всевозможным комнатным слугам. Он доверял даже лакеям. А также поддавался влиянию монахов-духовидцев.
     - Я места себе не находил, все думал об этом гаде. Вдобавок и папа Александр оказался тоже гадом. Похуже Зосимы, похуже саламандр. Я открыл это в сентябре, когда в канцелярию императора поступил новый документ, по всей видимости доведенный уже до сведения иных крещеных державцев и до сведения василевса. Он представлял собой новое письмо! Написанное папой Александром Пресвитеру Иоанну!
     Александру, очевидно, было знакомо письмо Пресвитера к Мануилу. Вероятно, он знал и о старинном посольстве епископа Гугона из Габалы. Может, он беспокоился, как бы Фридриху не оказалось на руку открытие о существовании царя, являвшегося и верховным церковным служителем. Поэтому папа первым выходил на связь. Письмо его гласило, что он уже выслал своего легата для переговоров в Индии с Иоанном.
     Начиналось письмо следующими словами:

     "Александр Епископ, раб рабов Божиих, возлюбленному Иоанну, сыну во Христе, славному и роскошному владетелю Великих Индий, желает здравия и посылает свое апостольское благословение".

     После чего папа напоминал, что один-единственный апостольский престол (то есть римский) получил от Петра полномочие выступать caput et magistra  всех верующих. Добавлял, что папа узнал о благоверии и доброте Иоанна от своего придворного медика Магистра Филиппа, и что сей предусмотрительный, осторожный и благоразумный муж сам слышал от людей, заслуживающих доверия, что Иоанн желает наконец обратиться в истинную римскую и католическую веру. Папа жаловался, что в настоящее время не имеет возможности выслать велепревосходительных сановников, в частности потому что те не ведают linguas barbaras et ignotas , и потому посылает Филиппа, мужа рассудительного, прозорливого и дальновидного, дабы тот обучил Пресвитера истинной вере. Как только Филипп достигнет нового местожительства, Иоанну надлежит тут же выслать папе документ о своих намерениях и - предупреждали его - пусть воздерживается от ненужного самохвальства по поводу собственной власти и богатств, потому что для него же выгодней вести себя поскромнее, чтобы быть при-няту в качестве простого сына пресвятейшей римской церкви.
     Баудолино был шокирован, что на свете существуют фальсификаторы такого пошиба. Фридрих озверело вопил: - Сатанинское отродье! Никто не писал ему ничего! Это он из принципа первым отвечает! И хитер до чего! Не называет его Пресвитером! Не признает за ним священско-го чина!
     - Знает, что Иоанн несторианин, - поддержал Баудолино. - Поэтому по-папски приглашает его отринуть прежнее уклонение и подойти под папскую руку.
     - Письмо, конечно, нагло до невероятия, - высказался канцлер Христиан. - Называет Иоанна сынком, не посылает к нему даже самого завалящего епископа, а всего лишь придворного врача. Обращается с ним как с нашалившим мальчишкой.
     - Остановить этого Филиппа, - продолжал Фридрих в запальчивости. - Христиан, отправить гонцов, верных людей, убийц, кого хочешь, перенять на пути, перерезать горло, вырвать язык, утопить в болоте! Он не должен дойти до Иоанна! Иоанн - это мое дело!
     - Не волнуйся, мой отец, - перебил Баудолино, - думаю, никакой Филипп никуда не отправлен и не доказано еще, что он вообще на свете существует. Во-первых, Александр, я думаю, прекрасно понимает, что письмо к Мануилу - фальшивка. Во-вторых, он понятия не имеет, где искать этого Иоанна. В-третьих, он писал письмо именно затем, чтобы провозгласить всему свету, и провозгласить раньше тебя, Фридрих, что Иоанн - это его дело. Кстати, он походя рекомендует тебе и Мануилу выкинуть из головы всякую идею священника-монарха. В-четвертых, если даже Филипп существовал бы на свете, и пойди он к Иоанну, и даже разыщи он этого Иоанна взаправду, ты представь себе, что начнется, если он вернется к папе несолоно хлебавши, потому что Иоанн не захочет менять веру! Для Александра это все равно что пригоршня дерьма прямо в морду. Не станет он так рисковать.

***

     В любом случае время было упущено. Рассылать письмо Пресвитера к Фридриху было теперь слишком поздно. Баудолино ходил как обокраденный. Он начал сочинять государство Иоанна сразу после кончины Оттона. Два десятилетия назад... Два десятилетия протрачены напрасно...
     Потом он воспрядал духом. Нет. Пусть даже и пропало, будто не бывало, письмо Пресвитера. Завеялось в вихре порожденных им писем. Кто угодно теперь может дополнять любовную переписку с Иоанном. Мы живем в мире дипломированных обманщиков. Но это не означает, что следует отказываться от поисков его царства. В конце концов карта Космы где-то же спрятана! Достаточно отыскать Зосиму, вытребовать у него карту, а уж после этого - отправляться в полную неизвестность.
     Но где отыскивать Зосиму? И даже вызнав, где отыскивать Зосиму... вызнав, где Зосима угрелся, питаемый пребендами, в императорском дворце под покровительством василевса... как добыть Зосиму из-под защиты всего вооруженного византийского конвоя? Баудолино начал выспрашивать у путешественников, купцов, посланников: хоть бы словечко о мерзостном схимнике. И в то же время не переставая пел в уши императору Фридриху. - Отец мой, - непрерывно повторял он, - сейчас это осмысленнее, чем прежде. Ты прежде подозревал, что царство - порождение моих фантазий. Теперь ты знаешь, что в него веруют и византийский василевс и римский папа. В Париже меня учили, что если наш рассудок может вместить нечто, превыше чего нет ничего на свете, то следовательно, это нечто реально. Я выслежу того, кто наведет нас на верную дорогу. Дай разрешение истратить немного денег.

***

     Он получил достаточно золота, чтоб подкупить всех greculi, шнырявших по Венеции. Его вывели на верных людей в Константинополе. Теперь он ждал результатов. Получив их, он готовился подтолкнуть Фридриха к принятию решения.

***

     - Последовали годы ожидания, сударь Никита. Тем
     временем ваш Мануил преставился. Хотя я и не посещал еще ни разу вашу державу, но я довольно был наслышан о ней, чтобы знать, что по смерти каждого василевса его слуг убирают. Я молил Пресвятую Деву и всех известных христианских святых, чтобы Зосима сохранился. Пусть и с выколотыми глазами, неважно. От него требовалось выдать карту. А разобрался бы в ней я сам. Время уходило. Годы текли, как вытекает кровь.
     Никита сказал: не нужно снова переживать неприятности прошлых лет. Он попросил своего повара-домочадца на этот раз показать наивысшее искусство. Пусть расстарается, чтоб последняя трапеза под константинопольским солнцем привела на память все услады здешнего моря и здешней суши. На столе появились лангусты и раки, отварные креветки, жареное мясо крабов, чечевица с устрицами и мидиями, нежные моллюски на одном блюде с пюре из бобов и медовым рисом, с розетками лососевой икры. К этим яствам было подано вино с Крита. И, как оказалось, это только первая перемена. На второе было жаркое удивительного аромата. В низком плоском судке запекались: четыре капустные кочерыжки, твердые как лед, белые как снег, с ними карп и штук двадцать небольшого размера макрелей, все это сдабривалось солеными сельдями, яйцами, валашским сыром. На соус ушло не менее фунта оливкового масла, горсть перца, двенадцать головок чеснока. Однако к этой, ко второй перемене полагалось уже совсем другое вино - вино с Ганоса.

18. БАУДОЛИНО И КОЛАНДРИНА

     Со двора генуэзского дома летели жалобы дочерей Никиты, не желавших пачкать лицо, по привычке к притираниям и прикрасам. - Цыц вы там, - утихомиривал их Грилло. - Тут не до красоты, да и не ей одной сильны бабы. - И пояснял, что даже так нет уверенности, что немногой паршой да оспой, которые наляпаны на их лица, они отпугнут распаленных пилигримов. Те не пропускают ни одной, ни молодой, ни старой, ни хворой, ни здоровой... гречанок, сарацинок, иудеек. В этом деле религия мало что меняет. Чтоб отшугнуть надежно, говорил он, лицо должно быть в такой уж сыпи! что твоя терка! Жена Никиты хлопотала, помогала уродовать красавиц, прилепляя им то язвы на щеки, то куриную кожу на нос, чтоб казалось, что тот загноился.
     Баудолино с тихой грустью наблюдал за этим дружным семейством и вдруг сказал: - Так вот болтавшись и не зная, чем бы заняться, я тоже завел жену.
     Он рассказал историю своей женатой жизни. Невесело, будто воспоминание причиняло страданье.
     - В те времена я постоянно ездил между двором и Александрией. Фридриху существование Александрии все никак не давало покоя. Я старался наладить отношения между своими земляками и императором. Со временем положение улучшалось. Александр Третий умер; город утратил покровителя. Император постепенно замирялся с итальянскими городами, и Александрия теряла роль оплота Лиги. Генуя тоже теперь поддерживала империю.
     Александрии был прямой расчет дружить с генуэзцами и никакого расчету - состоять единственным врагом императора. Нужно было найти приемлемое для всех решение. Так вот, проводя неисчислимые дни с земл