назад, когда волнение
погнало его вокруг дома, - и побежал к большому черному узловатому дереву
с густой листвой, под которой можно было укрыться от дождя.
  Дождь к этому времени снова припустил вовсю, и мой кочковатый газон,
так тщательно выбритый садовником Гэтсби, превратился в сеть мелких болот
и доисторических топей. Из-под дерева открывался один-единственный вид -
огромный домина Гэтсби; вот я целых полчаса и глазел на него, как Кант на
свою колокольню. Он был возведен для какого-то богатого пивовара лет
десять назад, когда только еще начиналось увлечение "стильной"
архитектурой, и рассказывали, будто пивовар предлагал соседям пять лет
платить за них все налоги, если они покроют свои дома соломой.
  Возможно, полученный отказ в корне подсек его замысел основать тут
Родовое Гнездо - с горя он быстро зачах. Его дети продали дом, когда на
дверях еще висел траурный венок. Американцы легко, даже охотно,
соглашаются быть рабами, но упорно никогда не желали признать себя
крестьянами.
  Полчаса спустя солнце выглянуло из-за туч, и на подъездной аллее у
дома Гэтсби показался автофургон с провизией для слуг - хозяин, я был
уверен, и куска не проглотил бы. В верхнем этаже горничная стала открывать
окна.. Она поочередно показывалась в каждом из них, а дойдя до большого
фонаря в центре, высунулась наружу и задумчиво сплюнула в сад. Пора было
возвращаться. Пока вокруг шумел дождь, я как будто слышал в гостиной их
голоса, то ровные, то вдруг повышающиеся в порыве волнения.. Но сейчас,
когда все стихло, мне казалось, что и там наступила тишина.
  Прежде чем войти, я сколько мог нашумел в кухне, только что не
опрокинул плиту, - но они, наверно, и не слышали ничего. Они сидели в
разных углах дивана и смотрели друг на друга так, словно лишь сейчас или
вот вот должен был прозвучать какой-то вопрос. От первоначальной
скованности не осталось и следа. У Дэзи лицо было мокрое от слез, и, когда
я вошел, она вскочила и бросилась вытирать его перед зеркалом. Но что меня
поразило, так это перемена, происшедшая в Гэтсби. Его лицо в буквальном
смысле сияло; он всем своим существом излучал несвойственный ему блаженный
покой, наполняя им мою маленькую гостиную.
  - Ах, это вы, старина! - сказал он, как будто мы впервые увиделись
после долголетней разлуки. Мне даже показалось, что он хочет поздороваться
со мной за руку.
  - Дождь перестал.
  - Неужели? - Когда смысл моих слов дошел до него, когда он увидел, что
по комнате прыгают солнечные зайчики, он радостно улыбнулся, как
метеоролог, как ревностный поборник вечной победы света над тьмой, и
поспешил сообщить новость Дэзи - Что вы на это скажете? Дождь перестал.
  - Ну, как хорошо, Джей - Боль и тоска захлебнулись в ее мелодичном
голосе, и в нем прозвучало только радостное удивление.
  - Пойдемте сейчас все ко мне, - предложил Гэтсби - Мне хочется
показать Дэзи мой дом.
  - А может, вы лучше пойдете одни, без меня?
  - Нет, нет, старина, непременно с вами Дэзи пошла наверх, умыть лицо -
я с запоздалым раскаянием подумал о своих полотенцах, - а мы с Гэтсби
ожидали ее, выйдя в сад.
  - А хорош отсюда мой дом, правда? - сказал он мне - Посмотрите, как
весь фасад освещен солнцем. Я согласился, что дом великолепен.
  - Да - Неотрывным взглядом он ощупывал каждый стрельчатый проем,
каждую квадратную башенку. - Мне понадобилось целых три года, чтобы
заработать деньги, которые ушли на этот дом.
  - Я считал, что ваше состояние досталось вам по наследству.
  - Да, конечно, старина, - рассеянно ответил он, - но я почти все
потерял во время паники, связанной с войной.
  Должно быть, он думал в это время о чем-то другом, потому что, когда я
спросил его, чем, собственно, он занимается, он ответил "Это мое дело", в
только потом спохватился, что ответ был не очень вежливый.
  - О, я много чем занимался за эти годы, - поспешил он поправиться -
Одно время - медикаментами, потом - нефтью. Сейчас, впрочем, не занимаюсь
ни тем, ни другим - Он посмотрел на меня более внимательно - А что, вы,
может быть, передумали насчет моего позавчерашнего предложения?
  Ответить я не успел - из дома вышла Дэзи, сверкая на солнце двумя
рядами металлических пуговиц, украшавших ее платье.
  - Как, неужели {это} - ваш дом? - вскричала она, указывая пальцем на
виллу.
  - Вам он нравится?
  - Очень нравится, но только как вы там живете совсем один?
  - А у меня день и ночь полно гостей. Ко мне приезжают очень интересные
люди. Известные люди, знаменитости.
  Мы не пошли коротким путем вдоль пролива, а отправились в обход по
шоссе и вошли через главные ворота. Дэзи восторженно ворковала, любуясь
феодальным силуэтом, который с разных сторон по-разному вырисовывался на
фоне неба, восхищалась искристым ароматом нарциссов, пенным благоуханием
боярышника и сливы, бледно-золотым запахом жимолости. Было странно не
видеть кутерьмы разноцветных платьев на мраморных ступенях и не слышать
никаких других звуков, кроме гомона птиц на деревьях.
  И потом, когда мы бродили по музыкальным салонам Marie Antoinette и
гостиным в стиле Реставрации, мне показалось, что за всеми диванами и под
всеми столами прячутся гости, получившие строгий наказ - не пикнуть, пока
мы не пройдем мимо. А выходя из готической библиотеки, я мог бы
поклясться, что, как только за нами закрылась дверь, я услышал зловещий
хохот очкастого Филина.
  Мы поднялись и наверх, прошли по стильным спальням, убранным свежими
цветами, пестревшими на фоне голубого и розового шелка, по гардеробным и
туалетным со вделанными в пол ваннами - и в одной комнате натолкнулись на
растрепанного мужчину в пижаме, который, лежа на ковре, делал
гимнастические упражнения для печени. Это был мистер Клипспрингер,
Квартирант. Утром я видел, как он с голодным видом слонялся по пляжу.
Закончился наш обход в личных апартаментах Гэтсби, состоявших из спальни,
ванной и кабинета в стиле Роберта Адама; здесь мы сели и выпили по рюмке
шартреза, который Гэтсби достал из потайного шкафчика в стене.
  Все это время он пристально следил за Дэзи и, мне кажется, заново
оценивал каждую вещь в зависимости от того, какое выражение появлялось при
взгляде на эту вещь в любимых глазах. А иногда он вдруг озирался по
сторонам с таким растерянным видом, как будто перед ошеломляющим фактом ее
присутствия все вещи вообще утратили реальность. Один раз он споткнулся и
чуть было не упал с лестницы.
  Его спальня была скромнее и проще всех - если не считать туалетного
прибора матового золота. Дэзи с наслаждением взяла в руки щетку и стала
приглаживать волосы, а Гэтсби сел в кресло, прикрыл глаза рукой и тихо
засмеялся.
  - Странное дело, старина, - сказал он весело. - Никак не могу...
Сколько ни стараюсь.
  Он, как видно, прошел через две стадии и теперь вступил в третью.
После замешательства, после нерассуждающей радости настала очередь
сокрушительного изумления от того, что она здесь. Он так долго об этом
мечтал, так подробно все пережил в мыслях, столько времени ждал, словно бы
стиснув зубы в неимоверном, предельном напряжении. И теперь в нем отказала
пружина, как в часах, у которых перекрутили завод.
  Через минуту, овладев собой, он распахнул перед нами два огромных
шкафа, в которых висели его бесчисленные костюмы, халаты, галстуки, а на
полках высились штабеля уложенных дюжинами сорочек.
  - У меня в Англии есть человек, который мне закупает одежду и белье.
Весной и осенью я получаю оттуда все, что нужно к сезону.
  Он вытащил стопку сорочек и стал метать их перед нами одну за другой;
сорочки плотного шелка, льняного полотна, тончайшей фланели, развертываясь
на лету, заваливали стол многоцветным хаосом. Видя наше восхищение, он
схватил новую стопку, и пышный ворох на столе стал еще разрастаться -
сорочки в клетку, в полоску, в крапинку, цвета лаванды, коралловые,
салатные, нежно-оранжевые, с монограммами, вышитыми темно-синим шелком. У
Дэзи вдруг вырвался сдавленный стон, и, уронив голову на сорочки, она
разрыдалась.
  - Такие красивые сорочки, - плакала она, и мягкие складки ткани
глушили ее голос - Мне так грустно, ведь я никогда... никогда не видала
таких красивых сорочек.
  После дома нам предстояло осмотреть еще сад, бассейн для плавания,
гидроплан и цветники - но тем временем опять полил дождь, и, стоя все
втроем у окна, мы глядели на рифленую воду пролива.
  - В ясную погоду отсюда видна ваша вилла на той стороне бухты, -
сказал Гэтсби. - У вас там на причале всю ночь светится зеленый огонек.
  Дэзи порывисто взяла его под руку, но он, казалось, был весь поглощен
додумыванием сказанного. Может быть, его вдруг поразила мысль, что зеленый
огонек теперь навсегда утратил для него свое колоссальное значение.
Раньше, когда Дэзи была так невероятно далеко, ему чудилось, что этот
огонек горит где-то совсем рядом с ней, чуть ли не касается ее. Он смотрел
на него, как на звездочку, мерцающую в соседстве с луной. Теперь это был
просто зеленый фонарь на причале. Одним талисманом стало меньше.
  Я принялся расхаживать по комнате, останавливаясь перед разными
предметами, привлекавшими мое внимание в полутьме. На глаза мне попалась
увеличенная фотография пожилого мужчины в фуражке яхтсмена, висевшая над
письменным столом.
  - Кто это?
  - Это? Мистер Дэн Коди, старина.
  Имя мне показалось смутно знакомым.
  - Его уже нет в живых. Когда-то это был мой лучший друг.
  На столе стояла карточка самого Гэтсби, снятая, видно, когда ему было
лет восемнадцать, - тоже в фуражке яхтсмена на задорно вскинутой голове.
  - Какая прелесть, - воскликнула Дэзи. - Этот чуб! Вы мне никогда не
рассказывали, что носили чуб. И про яхту тоже не рассказывали.
  - А вот посмотрите сюда, - торопливо сказал Гэтсби. - Видите эту пачку
газетных вырезок - тут все про вас.
  Они стояли рядом, перелистывая вырезки. Я совсем было собрался
попросить, чтобы он показал нам свою коллекцию рубинов, но тут зазвонил
телефон, и Гэтсби взял трубку.
  - Да... Нет, сейчас я занят... Занят, старина... Я же сказал: в
небольших городках... Он, надеюсь, понимает, что такое небольшой городок?
Ну, если Детройт по его представлениям - небольшой городок, то нам с ним
вообще говорить не о чем.
  Он дал отбой.
  - Идите сюда, скорей! - закричала Дэзи, подойдя к окну.
  Дождь еще шел, но на западе темная завеса, разорвалась и над самым
морем клубились пушистые, золотисто-розовые облака.
  - Хорошо? - спросила она шепотом и, помолчав, так же шепотом сказала:
- Поймать бы такое розовое облако, посадить вас туда и толкнуть - плывите
себе.
  Я хотел уйти, но они меня не пустили; может быть, от моего присутствия
в комнате они еще острей чувствовали себя наедине друг с другом.
  - Знаете, что мы сделаем, - сказал Гэтсби. - Мы сейчас заставим
Клипспрингера поиграть нам на рояле.
  Он вышел из комнаты, крича: "Юинг!" - и скоро вернулся в сопровождении
немного облезлого смущенного молодого человека с реденькими светлыми
волосами и в черепаховых очках. Сейчас он был вполне прилично одет в
спортивного типа рубашку с отложным воротничком, теннисные туфли и
холщовые брюки неопределенного оттенка.
  - Мы вам помешали заниматься гимнастикой? - учтиво осведомилась Дэзи.
  - Я спал, - выкрикнул Клипспрингер в пароксизме смущения. - То есть
это я раньше спал. А потом я встал...
  - Клипспрингер играет на рояле, - сказал Гэтсби, прервав его речь. -
Правда ведь" вы играете, Юинг, старина?
  - Я, собственно говоря, очень плохо играю. Собственно говоря... Нет, я
почти не играю. Я совсем разучи...
  - Идемте вниз, - перебил Гэтсби. Он щелкнул выключателем. Вспыхнул
яркий свет, в серые окна исчезли.
  В музыкальном салоне Гэтсби включил одну только лампу у рояля. Он дал
Дэзи закурить - спичка дрожала у него в пальцах; он сел рядом с ней на
диван в противоположном углу, освещенном лишь отблесками люстры из холла в
натертом до глянца паркете.
  Клипспрингер сыграл "Приют любви", потом повернулся на табурете и
жалобным взглядом стал искать в темноте Гэтсби.
  - Вот видите, я совсем разучился. Говорил же я вам. Я совсем разу...
  - А вы не разговаривайте, а играйте, старина, - скомандовал Гэтсби. -
Играйте!

Днем и ночью,
Днем и ночью,
Жизнь забавами полна...

За окном разбушевался ветер, и где-то над проливом глухо урчал гром.
Уэст-Эгг уже светился всеми огнями. Нью-йоркская электричка сквозь дождь и
туман мчала жителей пригородов домой с работы. Наступал переломный час
людского существования, и воздух был заряжен беспокойством.

Наживают богачи денег полные мешки.
  Ну, а бедный наживает только кучу детворы,
Между прочим,
Между прочим...

Когда я подошел, чтобы проститься, я увидел у Гэтсби на лице прежнее
выражение растерянности - как будто в нем зашевелилось сомнение в полноте
обретенного счастья. Почти пять лет! Были, вероятно, сегодня минуты, когда
живая Дэзи в чем-то не дотянула до Дэзи его мечтаний, - и дело тут было не
в ней, а в огромной жизненной силе созданного им образа. Этот образ был
лучше ее, лучше всего на свете. Он творил его с подлинной страстью
художника, все время что-то к нему прибавляя, украшая его каждым ярким
перышком, попадавшимся под руку. Никакая ощутимая, реальная прелесть не
может сравниться с тем, что способен накопить человек в глубинах своей
фантазии.
  Я видел, что он пытается овладеть собой. Он взял Дэзи за руку, а когда
она что-то сказала ему на ухо, повернулся к ней порывистым, взволнованным
движением. Мне кажется, ее голос особенно притягивал его своей
переменчивой,. лихорадочной теплотой. Тут уж воображение ничего не могло
преувеличить - бессмертная песнь звучала в этом голосе.
  Обо мне они забыли. Потом Дэзи, спохватившись, подняла голову и
протянула мне руку, но для Гэтсби я уже не существовал. Я еще раз
посмотрел на них, и они в ответ посмотрели на меня, но это был рассеянный,
невидящий взгляд - они жили сейчас только своей жизнью. Я вышел из комнаты
и под дождем спустился с мраморной лестницы, оставив их вдвоем.



ГЛАВА VI

В один из этих дней к Гэтсби заявился какой-то молодой, жаждущий славы
репортер из Нью-Йорка и спросил, не желает ли он высказаться.
  - О чем именно высказаться? - вежливо осведомился Гэтсби.
  - Все равно о чем - просто несколько слов для печати.
  После пятиминутной неразберихи выяснилось, что молодой человек услышал
фамилию Гэтсби у себя в редакции, в беседе, которую он то ли не совсем
понял, то ли не хотел разглашать. И в первый же свой свободный день он с
похвальной предприимчивостью устремился "на разведку".
  Это был выстрел наудачу, но репортерский инстинкт не подвел. Легенды о
Гэтсби множились все лето благодаря усердию сотен людей, которые у него
ели и пили и на этом основании считали себя осведомленными в его делах, и
сейчас он уже был недалек от того, чтобы стать газетной сенсацией. С его
именем связывались фантастические проекты в духе времени, вроде
"подземного нефтепровода США - Канада"; ходил также упорный слух, что он
живет вовсе не в доме, а на огромной, похожей на дом яхте, которая тайно
курсирует вдоль лонг-айлендского побережья. Почему эти небылицы могли
радовать Джеймса Гетца из Северной Дакоты - трудно сказать.
  Джеймс Гетц - таково было его настоящее, или, во всяком случае,
законное, имя. Он его изменил, когда ему было семнадцать лет, в
знаменательный миг, которому суждено было стать началом его карьеры, -
когда он увидел яхту Дэна Коли, бросившую якорь у одной из самых коварных
отмелей Верхнего озера. Джеймсом Герцем вышел он в этот день на берег в
зеленой рваной фуфайке и парусиновых штанах, но уже Джеем Гэтсби бросился
в лодку, догреб до "Туоломея" и предупредил Дэна Коди, что через полчаса
поднимется ветер, который может сорвать яхту с якоря и разнести ее в щепки.
  Вероятно, это имя не вдруг пришло ему в голову, а было придумано
задолго до того. Его родители были простые фермеры, которых вечно
преследовала неудача, - в мечтах он никогда не признавал их своими
родителями. В сущности, Джей Гэтсби из Уэст-Эгга, Лонг-Айленд, вырос из
его раннего идеального представления о себе. Он был сыном божьим - если
эти слова вообще что-нибудь означают, то они означают именно это, - и
должен был исполнить предначертания Отца своего, служа вездесущей,
вульгарной и мишурной красоте. Вот он и выдумал себе Джея Гэтсби в полном
соответствии со вкусами и понятиями семнадцатилетнего мальчишки и остался
верен этой выдумке до самого конца.
  Больше года он околачивался на побережье Верхнего озера, промышлял
ловлей кеты, добычей съедобных моллюсков, всем, чем можно было заработать
на койку и еду. Его смуглое тело получило естественную закалку в
полуизнурительном, полуизнеживающем труде тех дней. Он рано узнал женщин
и, избалованный ими, научился их презирать - юных и девственных за
неопытность, других за то, что они поднимали шум из-за многого, что для
него, в его беспредельном эгоцентризме, было в порядке вещей.
  Но в душе его постоянно царило смятение. Самые дерзкие и нелепые
фантазии одолевали его, когда он ложился в постель. Под тиканье часов на
умывальнике, в лунном свете, пропитывавшем голубой влагой смятую одежду на
полу, развертывался перед ним ослепительно яркий мир. Каждую ночь его
воображение ткало все новые и новые узоры, пока сон не брал его в свои
опустошающие объятия, посреди какой-нибудь особо увлекательной мечты.
Некоторое время эти ночные грезы служили ему отдушиной; они исподволь
внушали веру в нереальность реального, убеждали в том, что мир прочно и
надежно покоится на крылышках феи.
  За несколько месяцев до того инстинктивная забота об уготованном ему
блистательном будущем привела его в маленький лютеранский колледж святого
Олафа в Южной Миннесоте. Он пробыл там две недели, не переставая
возмущаться всеобщим неистовым равнодушием к барабанным зорям его судьбы и
негодовать на унизительную работу дворника, за которую пришлось взяться в
виде платы за учение. Потом он вернулся на Верхнее озеро и все еще искал
себе подходящего занятия, когда в мелководье близ берегов бросила якорь
яхта Дэна Коди.
  Коди было в то время пятьдесят лет; он прошел школу Юкона, серебряных
приисков Невады и всех вообще металлических лихорадок, начиная с семьдесят
пятого года. Операции с монтанской нефтью, принесшие ему несколько
миллионов, не отразились на его физическом здоровье, однако привели его
чуть не на грань слабоумия, и немало женщин, учуяв это, пытались разлучить
его с его деньгами. Страницы газет 1902 года полны были пикантных
рассказов о тех хитросплетениях, которые помогли журналистке Элле Кэй
играть роль мадам де Ментенон при слабеющем духом миллионере и в конце
концов заставили его спастись бегством на морской яхте. И вот, после
пятилетних скитаний вдоль многих гостеприимных берегов, он появился в
заливе Литтл-Герл на Верхнем озере и стал судьбой Джеймса Гетца.
  Когда юный Гетц, привстав на веслах, глядел снизу вверх на белый
корпус яхты, ему казалось, что в ней воплощено все прекрасное и все
удивительное, что только есть в мире. Вероятно, он улыбался, разговаривая
с Коди, - он уже знал по опыту, что людям нравится его улыбка. Как бы то
ни было, Коди задал ему несколько вопросов (ответом на один из них явилось
новоизобретенное имя) и обнаружил, что мальчик смышлен и до крайности
честолюбив. Спустя несколько дней он свез его в Дулут, где купил ему синюю
куртку, шесть пар белых полотняных брюк и фуражку яхтсмена. А когда
"Туоломей" вышел в плаванье к Вест-Индии и берберийским берегам, на борту
находился Джей Гэтсби.
  Обязанности его были неопределенны и со временем менялись - стюард,
старший помощник, капитан, секретарь и даже тюремщик, потому что трезвому
Дэну Коди было хорошо известно, что способен натворить пьяный Дэн Коди, и,
стараясь обезопасить себя от всевозможных случайностей, он все больше и
больше полагался на Джея Гэтсби. Так продолжалось пять лет, в течение
которых судно три раза обошло вокруг континента, и так могло бы
продолжаться бесконечно, но однажды в Бостоне на яхту взошла Элла Кэй, и
неделю спустя Д