университетов в Киеве и Тобольске. Его последний дар,
возросший до ста восьмидесяти тысяч золотых рублей, был употреблен потом
на строительство Томского университета. Ценнейшая библиотека Павла
Демидова и его обширные коллекции поестественней истории, описанные в
трехтомном сочинении 1807 года, были пожертвованы им Московскому
университету.
 
   Из других учеников Карла Линнея должно вспомнить "русско-сибирского
дворянина"
   Александра Карамышева и москвича Матвея Афонина. Первый позже стал
членом Российской Академии наук и Стокгольмской академии, второй -
профессором Московского университета.
 
   Надо бы заметить, что биологическая наука начиналась с описательной
ботаники, а любительское коллекционирование растений было довольно
распространено в России. У од ного из таких любителей, Прокопия Демидова,
двоюродного брата учеников Линнея, содержался в Москве на территории,
занятой теперь Нескучным садом и учреждениями Академии наук, богатейший
ботанический сад, описанный еще Петром Палласом. В каталоге, изданном в
1786 году владельцем собрания, значились почти четыре с половиной тысячи
различных растений - в три с лишним раза больше, чем в саду самого Линнея.
 
   Карл Линней, будучи страстным собирателем - в Упсале у него росло,
согласно подробной описи Александра.. Карамышева, 119 сибирских растений,-
писал в 1764 году шведу Эрику Лаксману на Алтай, где тогда работал этот
член-корреспондент Российской Академии наук: "Из сибирских растений у меня
едва сотня живых в саду. Никакие другие растения так хорошо не растут в
наших садах, как эти. Англичане и французы посредством многих и редких
дерев и растений, привозимых ими из Северной Америки, превращают сады и
замки свои в рай, но у нас эти североамериканские растения не принимаются
так хорошо и редко .достигают зрелости. А сибирские придали бы садам нашим
новое великолепие, и Вы, государь мой, можете украсить отечество наше и
сделаться бессмертным в потомстве, если будете высылать мне семена трав,
растущих в Сибири в диком состоянии..."
 
   Впрочем, кто бы ни укоренил кедры в столице лена Норботтен - швед или
русский, - я был уверен в одном: человек этот любил свою родину, понимал
природу и чувствовал ее красоту...
 
   Должен признаться, что в поездку по Швеции я взял с собой две семенные
кедровые шишки, привезенные в прошлом году из Сибири, снятые с дерева в
кедровнике возле моей Тайги. Предполагал, что встречусь тут с лесоводами,
подарю им семена кедров, посоветую, как их прорастить, и о кедре расскажу,
его орехах. В них ведь жиру до семидесяти процентов, белков в жмыхе в
четыре раза больше, чем в пшенице, а само дерево, скажу, красивое,
долгоживущее. годится на мебель и карандаши; я, мол, заинтересовал им
немецких лесоводов, понимающих толк в деревьях, и даже на священной
японской горе Фудзи семь лет назад посадил семь семигодовалых кедров...
 
   Однако зачем, думал теперь я, дарить семенные шишки в Лулео, где уже
есть свои, местные семена? Только вот собирает ли их кто-нибудь? Навряд,
потому что за кедрами, замечательно украшающими центр города, ухода, как я
заметил, никакого нет. Подстилка вокруг вытоптана, под самым большим и
красивым деревом утрамбованный песок, а в могучий ствол его было зачем-то
забито множество гвоздей. Должно быть, здешние дети, беря пример со своих
отцов и праотцев,, относятся к этим кедрам, как к чему-то вечному - небу,
земле или камням. А назавтра в парке, окружающем резиденцию губернатора, я
увидел еще один кедр, десятый. Он роскошно цвел под солнцем, и ему было
весело в окружении молодых берез. Но как он все же попал сюда в XVIII или
в самом начале XIX века?

   XIX века, пока не прошла в Лулео железная дорога, часть продовольствия
и так называемые колониальные товары завозились сюда из Архангельска,
через землю саами.
 
   Норботтен занимает четверть территория Швеции. Здесь добывается
основная часть шведской железной руды, разрабатываются залежи меди и
свинца, семнадцать процентов лесных запасов страны, треть гидроэнергии.
   Лен дает пятнадцать процентов всего экспорта Швеции, располагая лишь
тремя с половиной процентами населения.
 
   - У нас оленей столько же, сколько людей, - серьезно шутит губернатор.
 
   И есть еще богатства в Норботтене^ которые трудно оценить в кронах и
процентах,-- свободные просторы, чистые, уловистые реки, и уже сейчас сюда
приезжают двести тысяч туристов в год.
 
   О кедрах я не стал спрашивать господина губернатора: мне было бы
неудобно, если бы он не знал, откуда в Лулео взялись сибирские деревья.
 
   Рагнар Лассинантти, энергичный и гостеприимный губернатор Норботтена, -
местный, из финской семьи. Знает свои северные края, рассказывает о них
интересно, подробно и, кажется, умеет создавать и им и себе популярность.
В  книгу о Норботтене разрешил поместить свою фотографию - сидит в сауне,
финской бане, прикрывшись веником, и смеется. Он любит и понимает шутку. С
серьезным видом объясняет, что в Швеции обитают четыре национальности -
шведы, финны, саами и... жители долины Луле-Эльв, говорящие пошведски и
по-фински. Вручил я ему свою книгу, изданную на финском, он тут же ответил
точно таким подарком и, приложив острейшую финку в кожаном чехле, с
костяной ручкой, украшенной саамской вязью, сказал:
 
   - Для самозащиты, на всякий случай. На севере, конечно, не потребуется,
гарантирую, но вы же отсюда едете в Стокгольм...
 
   Губернатор говорит, что еще в XVI веке шведский король Густав I
стремился к Ледовитому океану, чтоб торговать с Северной Русью. Что ж, это
интересно. Может, до шведов доходили слухи о новгородских владениях по
Белому морю, о богатых вотчинах Марфы Посадницы, о многоотраслевых
монастырских хозяйствах Поморья, о сокровищах именитых людей Строгановых,
торговавших даже с Китаем? К тем временам, когда шведский дворянин Густав
Ваза поднял народно^ восстание против засилья датчан и стал королем, на
Колу и дальше - по Студеному морю - ходили землею и водою русские люди. И
еще один любопытный факт узнал я от губернатора: до конца 
 
   На вместительном прогулочном катере "Стелла Мария" плывем вдоль города,
причалов, разгрузочных площадок для руды, мимо государственного
металлургического комбината.
   Сеет мелкий дождик, все вокруг в туманной мари, однако на катере
весело: песни, аккордеон, громкий говор, шахматы, сигареты, кофе. На носу
катера укреплены большие осиновые ветки, играют на ветру зелено-белесым
листом. Наступает традиционный шведский праздник Середины лета, по-нашему
Ивана Купалы, и администрация, общественность города пригласили нас на эту
прогулку. Может, тут я найду человека, что знает историю кедров? А пока
разговариваю с техническим директором металлургического комбината Джоном
Олофом Экстр„мом, сдержанным, серьезным человеком.
   - Бывали у нас? - спрашиваю.
   - Никополь, Таганрог, Рустави, - говорит он, и переводчика не надо. -
Новолипецк...
   - А на Череповецком заводе?
   Он кивает, поднимает большой палец, и снова переводчика не надо.
   - Трудное хозяйство? - гляжу я на дымы. - Помногу работаете?
   - Иногда часов по пятнадцать не вылазишь с завода. И всегда больше
нормы. А как же - чугун, сталь, прокат! Между прочим, вашим
специалистам-металлургам тоже достается. Горячий цех...
   По сравнению с Магниткой или, скажем, Кузнецком комбинат в Лулео
небольшой: дает в год всего полмиллиона тонн чугуна, столько же стали и до
трехсот тысяч тонн проката, в основном для судостроения. Так вот откуда те
десятитонные стальные листы-плиты, по которым я ходил на "Г„таверкен"!
Комбинат расширяется. На это отпущено полмиллиона крон.
   Скоро будет построена своя коксовая батарея, и здесь надеются на наш
уголь, а пока весь кокс ввозится, в том числе и из Советского Союза.
   - А как насчет дымка?
   - Дымим, как все металлурги на свете, - говорит господин Экстрем,
заглядывая в иллюминатор. - Завод строили перед войной, когда газов и
дымов так не боялись, но расположили нас хорошо, по розе ветров. Дымы
отдувает в сторону от города. Однако ветер все же не запрограммируешь,
горожане прижимают нас в последнее время, заставляют шевелиться.
   - Ну и что в перспективе? - спросил я, думая о том, что действительно
отдувает, иначе бы кедры давно погибли.
   - Стояли у нас электрические очистители, сейчас появились водяные,
более эффективные. Меняем. Заказываем новейшее очистительное оборудование
на наших фирмах и в Австрии. При расширении комбината намечено вложить в
очистку отходящих газов и дыма тридцать миллионов крон, почти пять
процентов всех средств. Так что эту проблему можно решить. Куда сложнее с
рудой. Зимой залив забивают льды. в районе города на десятках гектаров
скапливаются завалы руды.
   - Так что?
   - Пылит, засыпает все, и средств против этой беды нет.
   Для меня это была совсем новая проблема, Я наметил себе
поинтересоваться ею дома, а тут прогулка подходила к концу, и я ничего не
знал о кедрах.
   - Влияют ли пыль и дымы на зелень города? - осторожно спросил я,
понимая, что у металлурга, кроме кедра, хватает- своих забот. - Может,
кто-нибудь здесь ведает городским парковым хозяйством?
   - Поищем.
 
   Нашелся такой человек. Нильс Мальмгрен, коммунальный советник
городского управления, рассказал, что здешние места очень интересны. Почвы
плодородные, солнечного времени больше, чем в самой южной точке Швеции,
хорошо растут картофель и огурцы.
   Северная природа дает много оленины, рыбы, морошки. Оранжереи есть в
городе, и парковое хозяйство ведется. Имеется даже долж 
 ность городского садовника, но сейчас она свободна...
   - Нет, не замечаю, чтоб дымы, газы и пыль подтравливали зелень.
Смотрите, какие заросшие острова! Их тут четыреста штук.
   - Интересно, - заметил я, все еще не решаясь заговорить о кедрах, хотя
надо было спешить - к ночи программа уплотнялась, рано утром мы улетали, и
я терял всякую возможность что-либо узнать. - Но почему .на островах нет
хвойных деревьев?
   - Не успели поселиться. Это ведь молодые острова. Под нами тут что-то
происходит, и побережье поднимается примерно на метр в столетие. Берег
продвигается в залив, острова растут, и все время появляются новые.
   Это и вправду было интересно, только как бы поближе к кедрам?
   - Господин Мальмгрен, - решился я, все еще опасаясь натолкнуться на
огорчительное неведение. - У вас в городе растут сибирские кедры. Pinus
siblrica Mayr. Десять экземпляров.
   - Да, - с любопытством взглянул на меня собеседник.
   - Откуда они тут взялись? - спросил я, инстинктом чувствуя, что узнаю
сейчас нечто особенное.
   Коммунальный советник оживленно, таким же образом поглядывая на меня,
начал что-то объяснять Мише Сульману, нашему переводчику, сыну бывшего
шведского посла в Москве, я улавливал одно только слово "Балаклава" и
крепко засомневался - какие же в Крыму кедры? Помню, я облазил весь
Никитский ботанический сад, полюбовался и ливанскими и гималайскими
кедрами, но наших, сибирских не нашел - не могут они там прижиться, не
климат.
   Узнал я все же, как попали кедры в Лулео.
   Морем.
 
   Береговая линия Швеции тянется на тысячи километров, и со времен
викингов шведы плавают по далеким морям-океанам. Немало знаменитых
капитанов родила эта земля. О капитанах пиратских кораблей не стану
говорить, хотя как дань парусной романтике в Г„теборге сохраняют старинный
особняк, когда-то принадлежавший легендарному пирату Ларсу Гатенхьельму, и
недаром, видно, известная всему свету эксцентричная шведская девчонка
Пеппи Длинный чулок мечтает пойти в морские разбойники.
 
   О прославленных военных капитанах тоже умолчу: не к месту, хотя об
одном из них стоило бы книгу написать. Правда, Ион Эриксон был армейским
капитаном и больше изобретателем и искателем, чем капитаном, однако все
моряки мира чтут его память. Эриксон первым снял с парохода архаичные
гребные колеса с плицами, действующими по принципу весла, и заменил их
винтом, прообразом будущего пропеллера. Потом Эриксон уехал в Англию, где
создал первый в мире насос, качающий воду энергией пара. Первый винтовой
пароход, пересекший Атлантику, был построен Эриксоном, и капитан этот
приплыл в Америку очень кстати - во время Гражданской войны между Севером и
Югом он построил для северян первый винтовой броненосец с вращающейся
орудийной башней. Южанерабовладельцы ничего не смогли противопоставить
скорости, неуязвимости и мощи "Монитора", признали свое поражение на море.
   Позже американцы с воинскими почестями на броненосце перевезли прах
Иона Эриксона в маленький шведский городок Филипстад, на родину капитана,
установили у его могилы орудия с "Монитора"...
 
   А теперь мне хочется сказать доброе слово о шведских капитанах торговых
судов. Вместе с мореходами других стран эти большей частью безвестные
труженики еще во времена парусного флота свершили на своих утлых
суденышках великое историческое дело. Капитаны эти были первыми людьми,
установившими глобальные связи между континентами и народами. Романтики на
море всегда было куда меньше, чем тяжкого труда и опасностей, а в те
далекие времена особенно. Неизведанные рифы и мели, штормы, тайфуны,
айсберги, корсары, оледенения, болезни, голод и жажда превращали в подвиг
каждый дальний морской рейс за лесом или солью, пряностями или пенькой,
шерстью или ворванью, чаем или шкурами. И чаще всего ни судно, ни груз не
принадлежали капитану, извечному труженику моря.
 
   Одним из таких капитанов был швед из Лулео, привезший сюда сибирские
кедры. Неизвестно, как он выглядел. Воображение рисует традиционные баки и
бороду, неизменную можжевеловую трубку в зубах, зюйдвестку из грубой
материи, пропитанную жиром, видавшую виды робу, сапоги с высоченными
голенищами. Не знаю, на чем он плавал - на клипере или бриге, но вероятней
всего - на так называемой ш н я в е, очень популярном, как считают знающие
моряки, скандинавском купеческом корабле тех времен. Не могу я внятно
объяснить, что такое шнява, однако по морским справочникам можно
установить, что шнява - двухмачтовое судно, своим вооружением (на морском
языке это слово означает не боевые орудия, а парусное оснащение) "очень
похожее" на бриг, но "отличалось от него отсутствием прямого грота и
грот-стакселей, наличием двух блиндов и тем, что косой гафельный грот
крепился своей передней шкаториной не к грот-мачте, а к установленной сзади
параллельно стреле, упиравшейся в задний край грот-марса, что нижняя
шкаторина косой бизани гика не имела и едва доходила до гака-борта";
Сознаюсь, что у меня от морских слов начинается аллергия, и зря все же мы
жалуемся на сложность современной технической терминологии...
 
   Так вот, шведский морской капитан, наизусть знавший все выше
процитированные премудрости и много больше того, - лицо не безымянное. В
Ботническом заливе и за его пределами он был известен под кличкой "Капитан
Балаклава". Жил он в Лулео, где той порой развернулось большое парусное
судостроение. У моряков тут были крестьянские хозяйства и семьи, но, когда
залив освобождался ото льда, они расплывались по белу свету.
   "Капитан Балаклава" ходил в Англию, Америку и Австралию, но чаще всего
на Черное море, возил в Крым лес. а оттуда соль. Не раз он плавал и на
Белое море, огибая Скандинавский и Кольский полуострова.
 
   И снедала этого легендарного шведского моряка одна необычная страсть.
Отовсюду, где он бывал, "Капитан Балаклава" привозил заморские растения,
пытаясь их приживить на родине, в северной Швеции. Почти наверняка саженцы
сибирского кедра, поразившие его своей густотой и очень похожие на
маленьких медвежат, он привез с Соловецких островов.
   Дело в том, что там, в местном монастыре, был прекрасный дендрарий,
почва которого обогревалась горячим воздухом от печей, текущим по
невидимым, закопанным в садовую землю трубам. В монастырском саду жили
сотни диковинных растений, цвели и плодоносили южные фрукты. А вокруг
монастыря с XV века росла чудесная кедровая роща. которая, кстати, по сей
день жива, и - диво дивное!-лесные ученые обнаружили, что это единственная
искусственная роща сибирского кедра, в которой наблюдается естественное
возобновление.
 
   И вот прошло почти двести лет с тех пор, как "Капитан Балаклава" привез
в Лулео кедры. Все до единого растения, что он посадил здесь, погибли,
кроме кедров. Остались десять могучих сибирских красавцев, доставивших
обыкновенную человеческую радость нескольким поколениям жителей Лулео и
продолжающих свою скромную, тихую службу людям.

   На вертолетах шведских ВВС летим к саами, лопарям. Вершины плоских гор,
покрытых сизо-зелеными мхами, проплывают внизу.
   На склонах дотаивает снег. Видно, как начинаются реки. Вот обширный
цирк заканчивается узкой глубокой щелью и белой лентой срывается вниз
водопад. В низинах меж гор - чахлые и редкие заросли, только что
распустившие первый лист.
 
   Озеро Лагнас, километров сто пятьдесят от Кируны. Небольшой поселок
Салтулуокта на берегу, в ивняке и горной березке. Даже трудно назвать это
i селением. Председатель поселка Ампут Ива^ Куольбк объяснил, что зимой
они живут в ‚кмоне, центральном своем поселке, в обычных домах с
удобствами, а олени сейчас на выпасах за сто - двести километров от этого
озера. И нельзя было понять, что делают саами здесь, в Салтулуокте.
 
   - Вы всегда в таком костюме? - спросил я.
 
   - Нет, это - праздничное одеяние саами.
   Ну, для туристов такой поселок и все эти одежды с яркими рантами и
вышивками - захватывающая экзотика. И многие охотно платят доллары и
марки, чтобы побыть часокдругой среди представителей европейской
оленеводческой полукочевой народности. А мне показалось, что здесь больше
рекламы, чем подлинно саамского образа жизни. Да какая "уж тут экзотика,
если даже не разобрать было, кто кого больше фотографирует - мы жителей
этого поселка или они нас. Предупредили, чтобы мы не спрашивали- мужчин,
сколько у них оленей: саами считают этот вопрос нетактичным. Хорошо, не
станем спрашивать.
 
   Мы в кругу мужчин. Интересуемся бытом, семейным укладом, здоровьем
детей, а они спрашивают, как живут советские саами и правда или нет, что
наши оленеводы могут коллективно купить аэросани. Отвечаем, что покупают
не только аэросани, но вездеходы, рации и даже арендуют вертолеты. Потом
говорим о весе оленей. Здесь они мелкие, и саами хотят знать подробности о
достижениях советских ученых, которые вывели породу оленей значительно
большего веса. Говорим о тундровых пожарах, рыбной ловле и охоте: зверя и
птицы становится, мол, все меньше и меньше, понятное дело. Саами с
благодарностью вспоминают о нашем посольстве и советских охотничьих
организациях, которые недавно по их просьбе прислали в ‚кмокдве пары диких
северных гусей, исчезнувших здесь. Короче, разговор получился интересным, о
деле, и мне показалось, всем было хорошо оттого, что он оказался несколько
выше стандартного туристского уровня. "Саами" порусски значит "люди", иэти
люди понравились мне своей серьезностью, радушием, реакцией на шутку. Когда
один из них спросил, есть ли в Советском Союзе комары, а я ответил, что у
нас водятся комары, которые начисто откусывают уши, то все долго, со слезой
смеялись.
 
   И с женщинами разговоры были. Жена хозяина Сунн Ристин угощает вкусными
бутербродами с копченой олениной, горячим кофе и объясняет, что вот тут,
возле печи,- главное место жилища, место хозяйки.
   - А где сидит муж?
   - Если хорошо себя ведет - рядом, - улыбается Сунн Ристин. - Если плохо
- вон там, у двери.
   - Какой национальный напиток саами?
   - Кофе,- смеется она.
   В поселке стоит церковка, сделанная в традициях саамских построек.
Молодой священник в джинсах, свитере, с фотоаппаратом через плечо
показывает нам священные писания, изданные на языке саами. Других книг в
поселке я не увидел и вспомнил одну подробность встречи с губернатором. Я
спросил его, сколько представителей десятитысячного населения саами
выбрано в шведский парламент и губернское собрание.