даже едва заметный розоватый  след  на  нежнейшей  коже  от
только что снятого девушкой белья для сеанса. Все было изображено  так,  что
просто невозможно вообразить натуру более живой, чем эта совершенная  копия.
Матвеев действительно намеренно дал себе налюбоваться  именно  телом,  чтобы
обратить внимание на лицо девушки под челкой  густых  темных  волос.  Полные
чувственные  губы  несколько  великоватого  рта   кокетливо   загибались   в
полуулыбке в уголках. Типично славянские  высокие  скулы  контрастировали  с
еврейским разрезом по-северному светлосерых глаз. Заглянув  в  них,  сенатор
вздрогнул снова. Если тело словно дышало, глаза  словно  смотрели,  смотрели
прямо ему в душу с невероятной для  такого  праздника  молодости  и  красоты
мукой, стыдом, самоунижением, самопрезрением, напряженной работой воли.  Это
трагическое  выражение  огромных  влажных  блестящих   глаз   подчеркивалось
страдальческим изломом изначально смелых, вразлет  бровей.  Да,  это  и  был
лейкановский контраст, и какой!.. Это не был праздник совершенства, это было
насилие, вернее, самонасилие. Она подчинила  свою  душу  своей  воле,  чтобы
заработать. Эта мысль была ясна, именно для этого и было так тщательно выпис
   ано тело, выставленное словно на  поругание  чужому  мужчине  -  богатому
художнику - вынужденной  задушить  свою  природную  стыдливость  юной  нагой
натурщицей...  Победоносная  торжествующая  улыбка   тела,   гимн   силы   и
непобедимомти - и такое подавление души, выраженное  в  глазах..."И  как  вы
намерены назвать портрет? - спросил наконец Матвеев.  -  Основную  мысль  я,
кажется, понял. Что это с вами, Вячеслав Абрамович? Вы смотрите  на  меня  и
портрет так, словно хотите
   перенести  меня  на  полотно."  "Вы  удивительно  тонкий  человек,   Иван
Викулович, для вашей звероподобной внешности, - с трудом ответил Лейканд.  -
А как бы вы назвали этот портрет?" "Я? Пожалуй... пожалуй я  лучше  попробую
угадать, как его  назвали  вы."  "Очень  интересно!  И  как  же  по-вашему?"
""Свобода выбора", так?" "Да... вас, пожалуй,  недооценивают,  сенатор.  Вас
явно недооценивают. А зря. Такой умный  человек  да  с  вашими  взглядами  -
страшная опасность..." "А что вас так поразило, пока я разглядывал  портрет?
Хотите тоже угадаю?" "А вот этого вам, пожалуй, не удастся."  "Попробовать?"
"Валяйте, вы сегодня в ударе." "Вы придумали перенести меня на полотно,  вот
так же сидящим в кресле напротив этой же прекрасной нагой девушки. Но убрать
всю трагику с ее лица. Напротив, осветить его осознанием власти  своей  юной
красоты над зрелым сильным мужчиной. Я бы  заказал  вам  такую  картину  при
условии, что вы измените ей цвет  волос  и  разрез  глаз.  Она  у  вас  явно
полуеврейка, а я бы хотел  видеть  чисто  русскую  красавицу.  Я  бы  назвал
картину  "Возрождение  России".  Но  на  этот  компромисс  вы  уж  точно  не
согласитесь, не так ли?" "Не соглашусь, вы  правы.  Тем  более,  что  вы  не
угадали мою мысль. И, простите, но я вам ее не открою." "Даже под пыткой?  -
вдруг прищурился Матвеев. - Ну-ну, я шучу... Мы в демократической стране, не
психи, и я сегодня вами  не  просто  доволен,  восхищен."  Лейканд  сглотнул
слюну, едва  переводя  дух.  Матвеев  поудобнее  уселся  в  кресле:  "Я  еще
полюбуюсь вашей евреечкой, если вы  не  возражаете,  Вячеслав  Абрамович.  А
заодно попробую все-таки угадать, что именно  так  поразило  вас,  даже  что
именно вы задумали, на этот раз уж точно против меня, когда увидели.  как  я
ею любуюсь. Знаете, а ведь я бы, ради нее, даже и не возражал бы выступить в
вашей любой картине вторым натурщиком. Тем более, что меня-то  раздевать  вы
не собираетесь, не так ли? Ну что, я уже почти у цели, так не проще ли..."
   Его прервал лакей,  появившийся  со  словами:  "Барон  Шустер!  Прикажете
принять?" В век мобильных видеотелефонов проще всего было бы просто  вызвать
Лейканда на экран, но в богатых домах предпочитали хранить аристократические
традиции. "Проси," - недовольно сказал Лейканд. В  России  не  было  принято
сводить вместе политических противников,  а  Валерий  Лазаревич  Шустер  был
активный антифашист мирового масштаба. Но он был знаком с Матвеевым и как  с
художником, так как готовил полотна к международным выставкам. Шустер  вошел
быстро, вздрогнул, натолкнувшись взглядом на портрет, ему очень знакомый. Он
без особой на то необходимости часто торчал на сеансах, мотивируя  это  тем,
что именно он, как постоянный менеджер  Лейканда,  занимался  представлением
картины на Парижскую выставку "Живопись тысячелетия". Впрочем, именно  он  и
оценил в витрине мехового магазина эту натурщицу и привел Лейканда в  Летний
Сад на встречу с ней. Неожиданно встретив  здесь  Матвеева,  он  поморщился,
небрежно и молча поклонился ему. Тот ответил едва  заметным  поклоном.  "Нам
надо срочно поговорить, - произнес Шустер по-французски. -  Я  был  бы  рад,
если ты избавишь меня от этого человека." Матвеев, темнея лицом, вслушивался
в незнакомую речь "доморощенных аристократов". В  его  кругах  "выходцев  из
народа" презирали эту дореволюционную манеру. Тем более среди жидов.  Барон,
ишь  ты.  Да  еще  французский  барон.  Деду  Шустера  пожаловали  титул  за
изобретение компьютера в двадцатые еще  годы.  Но  сейчас-то  посмотрите-ка,
люди добрые, на этих шепчущихся явных жидов. Вот бы их изобразить на картине
"Гордость русской нации", сколько  вони  испустили  бы  их  газеты!  А  что,
хорошая мысль: я натурщик у Лейканда, а он у меня, почему бы и нет,  господа
хорошие?... Он решительно встал, не в силах отвести глаза от портрета, сухо
   поклонился в сторону: "До свиданья,  господин  Лейканд!"  и  стремительно
вышел. Взревел мотор его звероподобной германской машины.  "Все  пропало,  -
начал Шустер, сильно волнуясь. - Ведь ты не сможешь  закончить  портрет  без
этой... этой  натурщицы."  "Закончить?  -  счастливо  засмеялся  Лейканд.  -
Напротив, мы с ней только начнем. Новую картину, а то и серию картин.  И  уж
кому это вс„ понравится, так это тебе, Женя! Это будет  картина  с  участием
Матвеева, представляешь? Без его спроса. Я словно увидел е„ сейчас, пока  он
любовался девушкой. Завтра же  начну.  А  эту  можешь  считать  законченной.
Два-три сеанса и вези е„ в Париж. Кстати,  а  где  Марина?  Уехала  вчера  с
Мухиным и ещ„ не звонила. Будет так себя вести,  я  ей  так  же  и  заплачу!
Думает, что если я ней так деликатничал  по  старой  дружбе  с  е„  покойным
папашей, то можно мне садиться на голову!" "В  том-то  и  дело,  Слава,  что
ничего-то ты ей больше не заплатишь... И картину  придется  заканчивать  без
нее." "Умерла что ли? - насторожился Лейканда. -  Этого  нехватало..."  "Для
нас - умерла. Более того, боюсь, что и картина умерла для  Парижа."  "Ну  уж
это дудки. Я же сказал, закончу без  не„.  Да  что  случилось-то?"  "Сегодня
утром они обвенчались в Исаакивском соборе. Теперь эта красавица  -  княгиня
Марина  Владленовна   Мухина,   законная   супруга   твоего   друга   Андрея
Владимировича. Вот и подумай, захочет ли князь выставлять свою княгиню нагой
в Париже. Тем более рухнули твои планы о картине ее  с  Матвеевым."  Лейканд
помертвел. Вчерашняя сцена в ресторане вспомнилась во всех подробностях. Ну,
одолжил другу свою натурщицу на ночь, почему бы не  поделиться  добром?  Все
художники это делают. Но - жениться на ней, причем прямо наутро! И - на ком?
Вместо Лизаньки Баратынской, с которой Мухин чуть ли не помолвлен, что  всем
известно? Скандал... Газеты тут же  раскопают,  чем  зарабатывала  на  жизнь
новая княгиня. Это же почти  проституция...  "Оставь  меня,  Женя,  -  слабо
попросил Лейканд. - Ты просто убил меня."  "Позволь,  ты  же  сказал  только
что..." Я хочу остаться один," - повторил художник. Остаться... с ней, по
   думал он про себя. Шустер сухо поклонился и вышел. Лейканд сел  на  место
Матвеева и поднял глаза на портрет. На месте Мухина мог быть я,  лихорадочно
думал он. Естественно, я бы и не подумал жениться на ней и  разводиться  для
этого с моей Фаиной, но я мог просто предложить ей быть содержанкой,  хорошо
платил бы. Если  она  пошла  на  витрину,  ей  нужны  деньги.  Я  бы  платил
вдвое-втрое  больше...   Теперь   все   потеряно.   Проклятые   доморощенные
аристократы... Князь! Какой из него князь? И что  за  фамилия  для  князя  -
Мухин, смешно, Достоевский придумал князя  Мышкина,  и  то  лучше,  Мухин!..
Впрочем, надо бы позвонить, поздравить... Друг все-таки.
   Лейканд нажал клавишу видеотелефона. На экране тотчас появилась Марина, в
домашнем халате, какая-то совершенно другая. Ее природная полуулыбка уже  не
казалась трагически неестественной,  как  на  портрете,  а,  напротив,  была
счастливым продолжением сияющих счастьем серых глаз. Мухин  держал  жену  на
коленях, а Марина показывала ему со смехом на  свой  портрет.  Тот  кивал  с
совершенно ему не свойственным выражением блаженного безоглядного счастья.
   "Вы, мои дорогие, меня без  ножа  зарезали,  -  начал  Лейканд,  невольно
поддаваясь их безудержному веселью. - Мне надо  везти  портрет  в  Париж,  а
натурщица вдруг становится княгиней и..." "И что же, - хохотала Марина. -  В
каком учебнике написано, что позировать  великому  художнику  должна  только
бедная девушка. Чем княгиня хуже, а, Андрей?" "Эта? - Мухин поцеловал жену в
розовое ушко. - Эта княгиня лучше любой бедной девушки." "А потому  -  вези,
Слава, княгиню в Париж. Пусть французы завидуют русским князьям, это вам  не
Марианна во фригийском колпаке, правда, Слава?" - Марина  явно  наслаждалась
словами "Слава" и "княгиня". "А то, что  княгиня,  мягко  говоря,  несколько
фривольно... так сказать одета?.." - веселился уже и Лейканд. "Так ей же это
ид„т! - хохотал басом Мухин. - И как ид„т! Пусть весь свет увидит  на  какой
красавице женился князь Мухин! В бальном наряде  все  аристократки  выглядят
достаточно привлекательно, а вот в банном - одна из тысяч!  Верно,  господин
знаток женских прелестей?" "Так, может быть, вы, Марина, согласитесь на  еще
пару  сеансов?"  "Согласимся,  Андрюша?  Понял,  Славик,  но  только  в  его
присутствии, а то ты так на меня все эти сеансы смотрел,  что  я  тебя  весь
этот месяц боялась. Как сейчас, думаю, кинется!.." "Я тут задумал..." "И это
обсудим, - многозначительно и странно посмотрев в  глаза  Лейканду,  кивнула
Марина, - но не сейчас. Пока нам с князем не до тебя. Будь здоров, Слава..."
Лейканд вытер со лба пот. Он ожидал  чего  угодно,  но  не  такого  быстрого
согласия, тем более с подчеркнутой семейной фамильярностью со стороны  такой
скованной девушки. Весь портрет, утратив трагический фон задуманного, как-то
сразу потерял смысл. Не выставлять? Как это  объяснить  Шустеру  и  как  тот
обоснует отказ устроителям  выставки?  Позиция  Мухина  казалась  совершенно
непостижимой. Не ведает что творит? А, собственно,  что?..  Еще  в  середине
прошлого века было  принято  шокировать  публику  изображением  на  полотнах
обнаж„нными известных в свете особ. В конце концов, хозяин -  барин.  Мне-то
что? Не до меня им, ишь ты, а до кого тогда? ***
 
   "Вот это и есть тот самый господин, - сказала Марина, когда глаза  Мухина
привыкли к полмраку подвального этажа, где они оба оказались.  Им  навстречу
поднялся высокий господин, одетый уже по-человечески, но все еще в очках, со
своими чудовищными зубами и соответствующим  запахом  из  рта.  "Фридман,  -
представился он, подавая князю руку. - Рад вас видеть. Читал  о  вас.  И  не
только о вашей недавней свадьбе, а о  свободных  политических  нравах."  "Вы
зациклены  на  политике,  господин  Фридман?  Кстати,  а  как  вас  все-таки
величать, по имени-отчеству?" "Я Арон. Арон Ефимович, в Израиле -  Хаймович,
если вам угодно. Политика для  меня  дело  десятое.  Я  математик-тополог  и
сделал  открытие  в  области...  Вы  знаете,  что   такое   тессеракт?   Это
геометрическая фигура, следующая за квадратом и кубом в пространстве. Если у
квадрата все грани - линии на плоскости, у  куба  все  грани  -  квадраты  в
пространстве., то у тессеракта - все грани - кубы. Вообразить себе тессеракт
можно только перейдя из трехмерного пространства в четырехмерное,  но  такой
переход  возможен  только  при  соответствующем  состоянии  разума,   а   он
достигается после приема определенного препарата, изобретенного мною тоже  в
Израиле - на базе известных лекарственных срадств. Для перевода же в  другое
измерение предметов нужен прибор, позволяющий использовать необычайную после
приема препарата энергию человеческого мозга. Действие прибора возможно пока
в радиусе до ста метров. То есть вот этот доходный дом я мог бы перенести  в
Ленинград вместе с вами и всеми обитателями. Я знал, что  после  перехода  в
иное  измерение  все  привычные  представления  о  времени  и   пространстве
кардинально меняются. Но о вашем  измерении  я  и  не  подозревал.  Я  хотел
попасть просто в прошлое, причем  с  очень  приземленной  целью  -  обменять
кое-какие плоды нашей цивилизации на  золото  и  разбогатеть.  И  совершенно
случайно  оказался  не  в  Санкт-Петрбурге  пушкинских  времен,  а  в  вашем
совершенно непредставимом
 
   для меня мире, которого в принципе и существовать-то не могло.  И  тут  я
невольно  заинтересовался  политикой  и   кое-какими   сопоставлениями   для
возможного предупреждения катастроф  у  вас.  Кроме  того,  я,  как  патриот
Израиля, очень заинтересовался вашими техническими достижениями, особенно  в
военной области. Мы окружены набирающими мощь врагами,  и  ваши  потрясающие
самовзлетающие самолеты, как и вс„ прочее, нам бы очень пригодились. Но  при
условии, что их можно показать, а не  рассказывать  о  них.  Рассказам  наши
военные  изначально  не  верят.  Я  уже  как-то  встречался  с  ними   после
возвращения от вас, показывал фотографии, видеофильмы. Бесполезно! Привычный
скепсис. Это, мол, коллаж и компьютерная графика... Ваши подобные материалы,
к сожалению, у нас продемонстрировать невозможно -  у  нас  совершенно  иная
система видео и телекоммуникаций, абсолютно другая компьютерная сеть. У  вас
бионика, а у нас электронника." "У нас тоже была электронника, э... Арон..."
"Зовите меня просто Арон и на "ты ". У нас в Израиле не приняты отчества,  а
на "ты" обращается даже солдат к генералу." "Позвольте... Мариночка,  прости
меня, но у меня такое чувство пока, что я -  жертва  грубой  мистификации...
Еврейский генерал!? О чем вы вообще мне рассказываете? Кто вы? Вы - русский?
Я имею в виду - русский еврей? Где и когда вы родились? " "Я привез с  собой
наш видеомагнитофон. Причем вместе с аккумулятором и  преобразователем,  так
как  у  вас  совершенно  другой  даже  ток."  "У  нас  вообще   видеосистемы
давным-давно обходятся без электричества. И видео есть в  каждом  доме,  все
шестьсот миллионов российских граждан и жители всех наших  колоний,  даже  в
диком  Туркестане..."  "По...  позвольте,  сколько  вы  сказали  русских   в
Соединенных Штатах России?" "Около шестисот миллионов. Вы же математик.  Вот
и примените формулу сложного процента.  В  1917  году  нас  было  около  ста
миллионов, средний естественный годовой прирост был  около  двух  процентов.
Вот и вс„. Что вас так поразило? На вас лица нет!" "Андрей... в  нашем  мире
сегодня от силы сто пятидесят миллионов русских, из которых
   около ста двадцати живет в России... Ага, теперь челюсть отвисла  у  вас?
Наберитесь терпения и посмотрите кассеты, которые уже видела  ваша...  жена.
Кстати, я совсем забыл вас поздравить. У вас не просто изумительной  красоты
жена... Меня вообще теперь трудно удивить женской красотой,  я  насмотреться
не  могу  на  петроградок,  после  наших-то  несчастных  ленинградок...   Но
Мариночка, к  тому  же,  удивительная  умница  у  вас.  Впрочем,  наберитесь
терпения. И - мужества. То, что вы увидите, покажется вам пострашнее  любого
триллера, адони..." "Не понял..." "Простите, это  иврит."  "Иврит?  Что  это
значит?" "Древнееврейский язык. Язык моей страны. Но - о моей стране  потом.
Пока о ВАШЕЙ. О вашей стране без ч„рной  кошки  поперек  пути  той  казачьей
сотни..." ***
   "Кто еще видел ваши кассеты?  -  с  трудом  спросил  Мухин,  когда  погас
наконец экран допотопного телевизора. -  Лейканд?  "  "Да,  Слава  был  моим
первым знакомым в вашем мире. Я попал к вам впервые в прошлом мае, как раз к
военному параду в честь годовщины победы Антанты над Осью в 1918 году. И был
ошеломлен боевой мощью СШР. Особенно меня поразила ваша бронетанковая пехота
-  шагающие  машины,  напоминающие  циклопических  черных   тараканов.   Они
маршировали  по  Марсовому  полю  так,  что  заглушали  барабаны   огромного
оркестра. Я тогда подумал - нам бы против арабов такие танки...  А  потом  я
увидел ваши самолеты, что поднимались бесшумно  прямо  с  поля  вверх  и  на
высоте   нескольких   километров   переходили   на    такой    стремительный
горизонтальный полет, что мгновенно  исчезали  с  неба.  А  ваши  совершенно
непонятные мне какие-то спирали, вылетавшие из того, что у нас называется  у
танков дулом!  Бесшумно  и  сокрушительно...  Тут  случайно  рядом  оказался
Лейканд. Он сказал, что так удивл„н выражением моего лица, что  не  смог  не
познакомиться... Андрей, мы на грани очередного уничтожения, вы уже  знаете,
что я имею в виду... Помогите нам. Приезжайте в Израиль, поговорите с нашими
генералами, продемонстрируйте им ваши  видеокассеты,  как  я  вам  прокрутил
наши. Ещ„ лучше было бы продемонстрировать им ваши спирали, если он  есть  в
качестве стрелкового оружия... Если нам удастся их убедить, останется только
заключить между нашими странами договор... получить  хоть  что-то  из  вашей
технологии! Мы заплатим золотом, оно всегда в цене,  не  так  ли?"  "Андрей,
ради меня..." - прошептала Марина. "Может быть, нам  логичнее  помочь  вашей
России?" "Тессеракт пока только в моих руках. Ни в СШР, ни в  нашей  России,
ни даже в Израиле никто о н„м и не подозревает. А вы уже  поняли,  какое  он
страшное оружие сам по себе. Ведь если  существуют  наши  миры,  то  есть  и
другие, по сравнению с которыми СШР... Так вот, если вы не поможете Израилю,
я палец о палец не ударю ни во имя  нашей  России,  которая  к  нам  априори
враждебна, к сожалению,  ни  для  вашей  страны,  которой  рано  или  поздно
потребуетс
   я моя помощь." "Боюсь,  Арон,  что  и  наша  Россия  не  станет  помогать
Израилю. Особенно постараются фашистские депутаты. Скорее они помогут  вашим
врагам. Чтобы избежать такого риска, ни о каком договоре между  СТРАНАМИ  не
будем и говорить. Подождите так расстраиваться.  Если  вам  удастся  убедить
меня, то Я САМ куплю пару тараканов, как  вы  их  назвали.  Не  в  России  -
сегодня они есть у всех. Ваша задача - переместить их в ваше измерение. Если
это возможно, то в тот же день они будут на фронте... Проблема не в этом,  а
в том, что я вам пока все-таки, воля ваша, не верю... Как поверить в  ТАКОЕ?
В уничтожение трех четвертей моего народа... Короче  говоря,  я  должен  сам
побывать в Израиле. Тем более, что  вы  сами  настаиваете,  чтобы  именно  я
убеждал ваших генералов в своих возможностях. Пока я этого  не  сделаю,  все
разговоры о практических шагах не имеют ни малейшего смысла, как вас  там...
адони..." "Я совершенно согласен. Идеальный вариант, но для этого нам  нужно
добраться до вашей Палестины, а я не умею пока перемещаться в  пространстве,
и у меня, простите... совершенно нет  денег...  Ни  своих,  ни,  тем  более,
ваших. То, что мне дал Слава, ушло на съ„м этой квартирки, а..." "Да,  Слава
много не даст... - засмеялся Мухин. - Это одна  из  причин,  по  которой  я,
совсем, кстати, не антисемит,  не  верю  принципиально  в  саму  возможность
существования где бы то ни было и когда бы то ни было какого бы то  ни  было
Израиля. Деньги не проблема. Но надо придумать, как себя вести в Палестине с
британской колониальной администрацией,  подготовить  для  вас  докуметы..."
"Погодите... А  перемещу-ка  я  ва