с  с  Мариной  сначала  в  наш,  как  его,
Ленинград... Санкт-Петербург, как у них снова называется. Не Петроград. Ни с
кем  мы  там  официально  встречаться  не  собираемся.   Поэтому   документы
Российской Федерации нам не нужны. А нужно только  мне  на  полчасика  прямо
сейчас сл„тать для одежды для вас с Мариной.  В  таких  нарядах  вас  тотчас
отвезут в Гатчину - к Кащенко. Я куплю что-нибудь простенькое, чтобы  вы  не
обращали на себя внимания. На это у меня тамошних денег, пожалуй
   , хватит." "Я согласна," - быстро сказала Марина. "Но вам  надо  взять  с
собой золото или ещ„ что-то, что можно в Питере обменять на рубли или  лучше
на доллары. И нам нужно оружие. Питер кишит бандитами."  "Идите...  или  как
там, летите за одеждой, я займусь золотом  и  оружием,  -  поднялся  Андрей.
-Встречаемся тут же через час." ***
   "Я недавно открыл сво„ заведение, и это вся моя наличность, хотя за такую
же брошь вам, пожалуй, отвалят у Финляндского вокзала втрое против того, что
дал вам я. Но я бы не рискнул там показывать  ваше  золото.  Они  не  только
способны вс„ отнять, но и убить. Или,  -  кутающийся  в  меховую  безрукавку
пожилой продавец не сводил глаз с Марины, - или что-то  много  хуже,  когда,
как говорится, живые завидуют м„ртвым... Я не спрашиваю  у  вас,  откуда  вы
приехали, но могу определенно сказать только одно - за все мои пятьдесят лет
(А на вид все семьдесят, подумал Мухин) я не встречал женщины красивее  вас.
Как вас зовут? Прекрасное имя. Так вот, вам, товарищи, с Мариной  появляться
среди той публики просто опасно.  Вы  сказали,  что  вам  нужны  деньги  как
минимум на еду? Так вот моих рублей и долларов  вам  всем  троим  хватит  на
неделю, без, конечно, обедов где-нибудь в "Астории". Кстати, тут  за  углом,
на Троицком есть довольно приличная пирожковая..." "Я помню е„,  -  оживился
Фридман. - На Кировском всегда были такие фантастически воздушные и душистые
пирожки с мясом, а к ним подавался в чашечках такой бульон!..." "Я вижу,  вы
бывший ленинградец, - взгляд  продавца  наконец  переместился  с  Марины  на
Фридмана. - И вообще сразу видно, что вы все  вс„-таки  иностранцы,  хоть  и
одеты небогато, и говорите по-русски. И не из бедных, особенно вы двое.  Так
вот, прежнего Ленинграда нет, товарищи. Есть очень опасный город, в  котором
я вам советую пробыть как можно меньше  времени.  И  постараться  как  можно
осторожнее показывать ваше золото.  Не  так,  как  вы  сразу  показали  мне.
Господи, что это со мной, я ни на кого из вас не могу смотреть, кроме как на
вас, Мариночка..." "И смотрите на здоровье,  -  рассмеялась  она,  счастливо
прижимаясь к Мухину. - Мне даже приятно." "Так ведь и другие вас заметят!  -
отчаянно крикнул продавец. - Уезжайте поскорее.  Что  такого  важного  можно
сегодня искать в Ленинграде с такой женщиной! Бегите из этого города.  Здесь
слишком много бандитов. Вас они не упустят..."
   "Хорошо, что я хоть одел нас всех не очень  богато,  -  говорил  Фридман,
пока они быстро шагали по грязному и мокрому мессиву из снега, соли и  песка
по выщербленным тротуарам,  осторожено  обходя  коварные  глубокие  лужи.  -
Старик,  конечно  преувеличивает,  но..."  "Хорошо,  что  вы  надоумили  нас
вооружить, Арон, - добавил Мухин. - Боюсь,  что  он  знает,  что  говорит!."
"Какие они все маленькие, - шепнула Марина своим спутникам. - Мы, все  трое,
уже потому обращаем на себя внимание, что нормального роста. И какие серые у
всех лица. Даже в наших петроградских трущобах  народ  куда  приличнее...  И
этот грязный снег, и этот воздух... Как могла уцелеть хоть четверть  русских
в таком воздухе! " "А я надышаться не могу, - возразил Арон.  -  Это  воздух
моей юности. Вон там, в сквере у домика Петра  я  когда-то  всю  белую  ночь
целовался, когда развели мосты и отрезали  нас  обоих  от  дома..."  Слишком
высокий Фридман был одного роста с великолепной четой Мухиных, с него и весь
этот неизгладимый советский налет почти сошел за много лет в Израиле. Но  на
него никто не обращал внимания, в то время как на Марину и Андрея без  конца
оборачивались, а это действительно настораживало.  Впрочем,  им  встретилось
немало явных иностранцев, громко и непринужденно  говорящих  по-английски  и
по-немецки. "Они-то ничего не боятся, - заметил  Андрей.  -  И  нам  следует
забыть обо всем. Тем более мы все трое при спиралях." "А ты заметил,  что  и
иностранцы здесь тоже другие?.. -  заметил  Фридман.  -  На  них  тоже  наша
революция наложила печать, как бы и они второго сорта..."
   "Я тут просто умру  с  голода,  -  смеялась  Марина,  когда  они  шли  по
проспекту от пирожковой к Неве. - Уж как я скудно питалась недавно,  даже  в
секс-витрину едва взяли за худобу, но такой дряни не ела никогда  в  жизни."
"А по-моему могло быть хуже, -  весело  возражал  Фридман.  -  Конечно,  это
совсем не тот вкус, что был тогда, но я отношу это на мой  возраст.  И  небо
было другим." "Вот как раз неба тут вообще  нет.  И  это  единственное,  что
роднит ваш Ленинград с нашим Петроградом, - отметил Мухин, напряженно  глядя
по сторонам. - Надо же, в принципе тот же проспект, но словно  пародия...  А
там впереди что?  Неужели  Троицкий  мост?"  "В  мои  времена  он  назывался
Кировским. Сейчас, скорее всего снова Троицкий." "Ага,  значит  вот  в  этом
здании и произошло то, что разделило нашу страну на два измерения. Ведь  это
- особняк балерины-фаворитки Ксешинской?" "Точно.  При  мне  там  был  Музей
революции. Я много раз бывал и в особняке и  даже  на  балконе,  с  которого
некогда выступал Ленин." "Вс„-таки  мне  непонятно..."  -  задумчиво  сказал
Мухин, глядя на балкон и представляя на нем великого оратора,  поднятого  из
вон той  двери  на  пику  и  брошенного  прямо  на  головы  экзальтированной
наэлектризованной лозунгами толпы. Потом был шквальный огонь  двух  своих  и
четырех трофейных пулеметов из всех окон по цвету большевистской  революции,
собравшемуся здесь послушать Ильича. Казакам терять было нечего. Прояви  они
малейшее колебание - и их самих тут же подняли бы на тысячи штыков. Пулем„ты
раскалялись  так,  что  мокрые  тряпки,  непрерывно  лихрадочно   подаваемые
ошалевшим пулеметчикам, начинали дымиться  на  грохочущих  стволах.  Но  уже
через десять минут живых в поле зрения почти не было. Штыки валялись рядом с
серыми шинелями резервистов и ч„рными бушлатами "братишек" по всему  скверу.
"Что непонятно? -  спросил  Фридман.  -  К  казакам  присоединились  остатки
гвардейских полков, уцелевшие в Мазурских болотах и..." "Это-то  я  знаю,  -
поморщился Мухин. - Непостижимо другое: как,  каким  механизмом  и,  гланое,
ЗАЧЕМ можно было уничтожить не сотни, тысячи, даже, страшно произнести
   , миллионы русских, НО ТРИ ЧЕТВЕРТИ народа? Это  же  надо  было  стрелять
даже и не каждого второго. Даже в этом вашем  "Чекисте"  показано,  что  это
вообще очень трудно, чисто технически: убивать даже сотни людей. Газы что ли
они применили?" "Нет, до этого не дошло... Вы знаете, что такое ГУЛАГ?"  "На
каком это  языке?"  "Увы,  на  нашем  с  вами  русском.  Главное  управление
лагерей."  "Не   понимаю.   Военных   лагерей?"   "Концентрационных."   "Для
военнопленных?" "Да, если считать пленными десятки миллионов  обреченных  на
смерть от голода и холода  истинных  и  минимых  политических  врагов.  Плюс
коллективизация для уничтожения зажиточного крестьянства как класс..." "Чушь
какая-то, - задохнулся  Мухин.  -  Никогда  никто  в  истории  не  уничтожал
крестьян. Кто же общество кормить-то будет?" "Именно потому сразу был  голод
с людоедством... А потом начались чистки  -  уничтожение  массами  вчерашних
палачей народа и прочих бывших сторонников режима. А нелепо подготовленная и
едва не проигранная война? Это около тридцати  миллионов  убитых.  Только  в
блокаде  Ленинграда  погибло  от  голода  и  холода  около  двух   миллионов
горожан?.. Послевоенная разруха сопровождалась не только  скудным  питанием,
но и новыми волнами репрессий. В  лагеря  угодили  бывшие  пленные,  которых
немцы брали в начале войны миллионами... А последующее всеобщее  пьянство  и
неустроенность  быта?  А  авария  на  атомной  электростанции  уже  в  самые
последние годы коммунистического правления из-за поголовного  головотяпства?
Вс„ это - несостоявшиеся  браки,  неродившиеся  дети  и  их  браки  и  дети,
национальное вырождение... Вот вам  и  четверть  русских  вместо  ваших  ста
процентов при относительно  благополучном  развитии  истории.  Заметьте  ещ„
массовую эмиграцию наиболее продуктивной части бывшего царского  общества  и
е„ деградацию на чужбине, когда  князья  шли  в  таксисты,  а  княжны  -  на
парижскую или стамбульскую  панель.  Прибавьте  безоглядное  "преобразование
природы", гибель Арала и приволжских земельных угодий.  Самое  ужасное,  что
большевики свою реводюцию и преобразования задумали и осуществляли для блага
народа. Вро
   де бы всегда хотели как лучше, а вот получалось..." " Так  что  же  такое
все-таки, эти ваши... лагеря?.." ***
   "Вот только теперь,  -  признался  Мухин,  когда  Фридман  закончил  свой
экскурс в историю  своей  бывшей  родины.  -  Вот  теперь  мне  стало  особо
интересно задержаться здесь чуть больше. Хотя ни в чем меня больше  убеждать
не нужно. Коммунистов надо повсеместно либо уничтожать, как бешенных  собак,
либо запереть в этот, как его, лагерь в общем. Для остановки здесь  на  пару
дней нам нужны доллары, чтобы не  питаться  в  таких  пирожковых.  А  деньги
меняют у Финляндского вокзала. Насколько я помню историю, именно  там  Ленин
провозгласил курс на коммунизм в России. В Петрограде вокзал  давно  снесли.
Не из-за Ленина, на него всем давно наплевать, а просто он  стал  не  нужен,
как и прочие городские вокзалы после постройки  метро  и  надземки.  Кстати,
Арон, что-то я не вижу метро  в  Ленинграде.  Столько  ид„м  и  -  ни  одной
станции. Только эти  мерзко  переполненные  грязные  трамваи."  "А  мне  они
нравятся, -  впервые  подала  голос  Марина,  совершенно  было  пришибленная
пояснениями Фридмана. - У нас поезда метро  тоже  переполненные.  Ты  просто
редко ими пользуешься. Зато из трамвая все видно." "Так подъедем до  вокзала
на трамвае? - предложил Фридман. - Я тоже устал идти по  колено  в  снегу  и
песке. Я в Израиле вообще уже много  лет  снега  в  глаза  не  видел."  "Как
все-таки насчет метро? -  напомнил  Мухин.  -  Неужели  в  таком  городе  не
построили подземку?" "Построили, - сказал Фридман. - И  довольно  приличную,
во всяком случае, гораздо  лучше,  чем  у  вас,  в  Петрограде.  Но  станции
расставлены втрое-вчетверо  реже,  каждая  оформлена  как  подземный  дворец
зачем-то, сплошной мрамор и бронза. Впрочем, как раз у Финляндского  вокзала
и станция метро.  Можно  спуститься  и  поехать  куда  угодно.  Например,  к
Казанскому собору. Там недалеко был когда-то рынок - съем квартир..."  "А  я
вообще уже хочу домой, - вдруг сказала Марина. - Мне не понравилось, что  за
мной тут может быть охота.  Я  вообще,  как-то  в  принципе,  против,  чтобы
охотились именно на меня. Хотя и лестно напоминать газель. И мне тут  ужасно
все не нравится... Смотрите, как на  нас  ну  буквально  все  оглядываются."
"Дорогая, один
   -два дня... Снимем квартирку и выходить будем крайне редко,  идет?"  "Все
равно я хочу домой..."
   "Да вот, кстати, и Финляндский вокзал, -  Фридман  показал  на  кирпичное
приземистое здание, за которым были два больших  здания.  На  одном  из  них
сохранилась рекордная по  идиотизму  надпись:  "Лениградский  ордена  Ленина
метрополитен имени Ленина. Станция Площадь Ленина." Сам Ленин был  изображен
в виде чудовищного ч„рного монстра на броневике с простертой к Неве рукой  и
с неизменной на всех  коммунистических  плакатах  кепкой.  У  вокзала  толпа
загустилась,  еще  более  посерела  и  поблекла.   Но   среди   бесчисленных
нагруженных кошелками и мешками  стариков  и  старух,  спешащих  к  поездам,
выделялись решительные  модно  одетые  молодые  люди.  Один  из  них  тотчас
устремился к Мухину: "Мужик, доллары нужны?" "Нужны",  -  осторожно  ответил
Мухин, на всякий случай взводя курок спирали под галстуком на  случай,  если
схватят за руки. Скосив глаза на своих  спутников,  он  увидел,  что  то  же
сделали Марина и Арон... "На рубли меняешь?" "На золото. "  "Уже  теплее,  -
обрадовался парень. - Покажи. Не фальшивое?" Мухин открыл на ладони  золотой
медальон. "Ого, может ещ„ что есть? А то я все куплю." "А  сколько  дашь  за
медальон?"  "Андрей!"  -  истерически  вскрикнула  Марина.  Он  едва   успел
оглянуться, как его руки сзади схватили двое. Ещ„ двое вынырнули  из  толпы,
чтобы обездвижить Фридмана, а  около  Марины  возникла  улыбающаяся  золотой
фиксой рожа: "Вот это киса! - заорал прямо ей в лицо молодой,  но  почему-то
жутко морщинистый парень с пепельно серым лицом. - Кончай с  ними,  а  девку
берем с собой, давно таких не видел!" "Понял, амбал, твою девушку мы возьмем
с собой, - сказал кто-то за ухом Мухина. - Запредельная же  т„лка,  с  такой
грех не наиграться, всем понравится. А тебе и твоему жиду лучше  отдать  нам
все золото, тогда отпустим. Отдайте сами, а то  сядете  тут  же  на  снег  и
больше не встанете." Мимо, поспешно отводя глаза и ускоряя  шаг,  спешили  к
поездам и обратно привыкшие к разборкам здесь прохожие.
   Ни слова не говоря, Мухин осторожно повернул галстук к бандиту,  стоящему
около Марины, словно нервно поводя головой под его презрительной, с  блеском
фиксы, улыбкой и чуть прогнулся. Спираль, соедин„нная с  датчиком,  следящим
за его взглядом, полыхнула фиолетовой молнией. От  головы  бандита  осталась
обугленная шея над дымящейся кожаной курткой. Держащие  Мухина  руки  тотчас
разжались. Безразличная только что толпа разразилась истерическими  женскими
воплями и криками ужаса - такого даже в Санкт-Петербурге не видели. Понимая,
что бандиты тоже сейчас начнут  стрелять,  Фридман  и  Марина  устремили  на
убегающих бандитов взгляд и прогнулись,  включая  свои  спирали.  Фиолетовые
молнии пронзили толпу, настигая скользящих  в  лихорадочном  беге  по  снегу
бандитов и превращая их в жуткие обугленные обрубки. Запели со  всех  сторон
"запоздалые" трели милицейских  свистков.  "Таблетки!!"  -  заорал  Фридман.
Давясь, все трое проглотили по таблетке. Мир тут  же  стал  таять  у  них  в
глазах и сублимировался в виде тихого сквера,  разбитого  некогда  на  месте
вокзала. Пушистый чистый снег сверкал на  ненадолго  выглянувшем  из-за  туч
низком петроградском солнце. Снежные шапки тихо лежали на елях и  скамейках.
Друзья с трудом  перевели  дух,  ошалело  оглядываясь  в  поисках  уцелевших
бандитов. Но вокруг были  только  их  собственные  следы.  По-видимому,  они
несколько секунд, до того как  осознали  конверсию  измерения,  бессмысленно
бегали по аллее. ***
   "Андрей... ни в какой Израиль я не  поеду  и  тебя  не  пущу,"  -  рыдала
Марина, на плече мужа, дрожа всем  телом.  Они  уже  наскоро  переоделись  в
петроградское, вышли на набережную Невы и остановились у ростральной колонны
балкона над Литейным  туннелем.  "Господи,  прости  нас!...Какой  кошмар,  -
повторяла она. - Мы убивали людей! Я убивала!.." "Попробовал бы князь его не
убить, - тоже весь дрожал Арон. -  Или  позволить  тебя  похитить..."  "Даже
вообразить невозможно, - схватила себя за виски Марина, - что бы они со мной
сделали, если бы сразу вас обоих убили... Вот уж точно,  я  бы  позавидовала
мертвым..." Фридман дико взглянул на не„ и тут же попытался успокоить:  "Что
бы они могли сделать? Тебя даже за руки не  держали.  -  он  криво  улыбался
дрожащими губами и машинально т„р руками онемевший подбородок. - Стреляла бы
в упор, пока они не остались бы без голов. Ты же тоже вооружена. И  таблетка
была наготове." "Какое стреляла бы? - уже улыбалась сквозь сл„зы княгиня.  -
Меня  сковал  такой  ужас...  И  вообще  кошмар  -  это  ваше  революционное
измерение!.. У нас в Петрограде тоже мафия на мафии, но чтобы вот  так,  при
всех, среди бела дня... На глазах у полиции!  Андрей,  я  тебя  в  это  дело
втравила, а теперь беру свои слова обратно. Поиграли и хватит!  Я  не  хочу,
чтобы меня насиловала эта шваль. Никогда и никуда. На нас и в Израиле тут же
нападут..." "Успокойся, дорогая, - целовал Мухин покрасневшее от слез и  еще
более похорошевшее от пережитого волнения лицо жены. - В конце концов, жизнь
всегда интереснее с приключениями. Иначе, что вспомнинать к старости?. Я вот
люблю охотиться в Индии. Тигры, знаете, тоже без  сентиментов.  Кроме  того,
как подумаю, что мы зато избавились от  необходимости  знать,  что  пишут  о
нашем браке в газетах, что говорят в свете, то готов хоть снова в Ленинград.
Для меня эти сплетни - не менее сильные ощущения, но ещ„ более  противные...
Короче, я  лично  -  за  поездку.  Интересно,  как  постреволюционные  евреи
обустроили сво„ отечество. Как им распорядились русские,  мы  уже  видели...
Тем более, что пока я не увижу Израиль собствен
   ными глазами, я в такое невероятное словосочетание - еврейское  отечество
- вообще ни за что не поверю. Уже два тысячелетия не было Израиля на  свете!
Арон, у вас тоже прид„тся отжигать по полбандита каждым лучом  спирали?"  "У
нас, конечно, есть бандиты, и мафий полно, и арабы иногда взрывают  автобусы
и кафе, но  в  целом  мы  -  одно  из  самых  спокойных  обществ  в  мире  в
криминальном смысле. Я думаю, что вам  там  ничего  не  грозит.  Ну,  и  моя
просьба остается в силе." "Собственно, он рисковал в своем родном Ленинграде
не меньше нас, - добавил князь уже кивающей сквозь сл„зы Марине.  -  И  туда
тоже бы ни за что не вернулся, так  Арон?"  "В  Израиле  вам  понравится,  -
ответил тот. - Я вас на пляж повезу, купаться будем в декабре в  Средиземном
море..." "А, княгиня? - все целовал и целовал Марину Мухин. - А то  тронемся
хоть  сейчас...  Интересно-то  как!  В  один  день  столько  перемещений   в
пространстве и измерениях... Знаешь, Арон, я уж и не мечтал, что найду более
сильные ощущения, чем рутинные уже сафари и восхождения. Сейчас  я  чувствую
себя Гленарваном, только что спустившимся с Анд, и готового к новым  опасным
приключениям в поисках капитана Гранта. Неужели нам упустить  такой  медовый
месяц, Мариночка?" "Только больше никаких насильников и отожж„нных  голов...
" "Такси! - крикнул Мухин алому лимузину на воздушной подушке. - В  Рощино."
***
   В усадьбе Мухина все было по-старому,  словно  хозяин  и  не  подвергался
сегодня утром смертельной опасности. Тот же мечущийся от радости черный дог,
тот  же  бесшумный  кланяющийся  татарин.  Наскоро  перекусив  "человеческой
пищей", Мухины приказали собрать в баулы  с  ленинградской  одеждой  немного
еды, с содроганием  вспоминая  пирожковую  на  Петроградской.  "Напрасно,  -
улыбался Фридман. - В Израиле вам  пища  очень  понравится."  По  скрипучему
снегу они вышли  к  стоянке  авиетки.  Внешне  она  напоминала  застекленный
четыр„хместный автомобиль с короткими стреловидными крыльями. На серебристом
стабилизаторе были двуглавый орел и герб князей Мухиных - чайка над  волной.
Где тут может поместиться хоть какой-нибудь авиадвигатель и запас топлива? -
недоумевал Фридман, когда-то принимавший участие в расч„тах истребителей.
   Как только опустились двери, в салоне настала такая тишина, что было ясно
- это отнюдь  не  окна  автомобиля.  Мухин  включил  компьютер,  поиграл  на
клавиатуре, и - бегающий вокруг дог как-то сразу  превратился  в  крохотного
черного паучка около спичечного коробка-усадьбы, улетающей вниз и  назад.  А
затем и весь чудовищно огромный Петроград превратился в серое пятнышко среди
белых снегов  и  черных  лесов.  И  серое  небо  стремительно  заголубело  и
заискрилось низким солнцем, а потом стало иссиня-черным. Только здесь  салон
многослойно поддался назад, гася чудовищное ускорение.
   "Меня эти самолеты поразили ещ„ на параде, - сказал Фридман.  -  Как  они
поднимаются без разбега и как они двигаются с такой ч