Дерибассовской,   устроили   свадебное   путешествие,   по   настоянию
новобрачной, естественно, в Москву с пребыванием в "Метрополе". И - на  рейс
номер один - во Владивосток, где на склоне Орлиной сопки  стоял  его  родной
старый  дом  с  террасами-огородом.  Света  удивл„нно  ходила   среди   этих
обнес„нных досками грядок, когда Марьяна Петровна -  мощная  как  и  е„  сын
свекровь, подошла, погладила по пушистой голове и тихо заплакала басом: "Эх,
и куда же тебя занесло, такую тихую да  беззащитную  девоньку...  Да  ещ„  с
моим-то непут„вым Колькой... Проклял тебя кто-то  видно  ещ„  до  рождения."
Комнатка для молодых с выкроенным уголком для детской кроватки и  стала  тем
местом, где Катька увидела свой свет  -  огни  Мыса  Чуркина,  отраж„нные  в
распрост„ртом внизу Золотом Роге. А Свете действительно  не  везло  -  и  во
Владивостоке. В университете прошла только на никчемный филфак.  После  него
попала в школу в Моргородке, где, как она говорила свекрови,  вместо  коллег
собрался   удивительный   гадюшник   -   сплошные   сволочи   во   главе   с
занудой-директором, тощим  крикливым  армянином  с  вывернутой  непостижимой
психикой и постоянно возмущ„нно  поднятыми  бровьями.  Он  страдал  почками,
часто  отлучался  с  уроков,  за  что  его  ученики   прозвали   Вездессущим
Араратом... К тому же, сам Николенька-моряк предпочитал при редких визитах в
семью не просыхать.  И  вместе  с  женой  по  всем  "кабакам",  и  отдельно.
Кончилось вс„ тем, что милейшая Марьяна Петровна  сама  посоветовала  бедной
Светочке пойти на танцы в Клуб моряков под самым их домом,  рядом  с  нижней
станцией фуникул„ра, и, кстати, у  самого  Политехнического  института.  Так
появился в доме мужней жены "иностранец" - "дядя Дима", он же  Дани,  он  же
доцент ДВПИ, он же бывший израильтянин.  "Плюнь  ты  на  Кольку,  -  сказала
странная свекровь. - Не стоит он тебя и вашей трезвой нации.  Смотри,  какой
парень на тебя глаз положил... Уходи к нему. Не нужна Кольке никакая  семья,
не  хорони  себя,  Светик,  смотри  как  ты  расцвела..."  И  ушла.  И  Коля
специально,  на  самол„те  из  Кейптауна,  примчался  на  свадьбу  покричать
"горько", а до того радиограммой дал
   "добро" на развод откуда-то из Сиднея. Ох, морская  ты  наша  судьба,  не
приведи,  Господи...  Не  нам,  морякам,  семейное  счастье,  чего  девочкам
жизни-то ломать, верно?.. И начался другой мир у Светы, мир чужих  страстей,
предзащит, защит, изобретений, интриг, антисемитов... Да, да, как ни  обидно
это архитекторам стерилизации нашего советского  общества,  неистребимого  в
нашей такой дружной семье народов неестественного теперь, после радикального
решения партии, порока. Светланы Козловой в е„ гадюшнике  это  не  касалось.
Там жрали друг друга не по национальному признаку, а вот Данину  героическую
биографию недобитого израильского агрессора знали все. И не упускали  случая
о ней напомнить... Катька росла в диком  мире  приморской  детворы,  хватала
двойки и пят„рки, делала уроки исключительно с "дядей Димой",  как  называла
его "при людях", играла в заседания кафедры, стала даже что-то  вдруг  бурно
изобретать, пряча чертежи от мамы и отчима. Серь„зно советовала что-то  Дани
по поводу интриг и вообще стала ему дороже, пожалуй, и самой  Оры...  Как-то
Света с изумлением услышала, как е„ домочадцы яростно ссорятся на незнакомом
языке, вертя друг у друга перед лицом пальцами и корча непотребные рожи. Она
только  вздохнула.  Но  когда  она  увидела,  как  белокурая   е„   Катерина
Николаевна, раскачиваясь, нараспев читает молитвы справа налево  из  толстой
книги, ей  стало  по-настоящему  страшно...  Дани  тоже  молился,  истово  и
искренне, нацепив на лоб кожаную кробочку - на следующий год в Иерусалиме...
Где тот Ерушалаим? Чей он? Кто туда пустит Дани, куда подпустит?  Да  ещ„  в
будущем году...
   Вот эти-то  трое  и  давятся  сейчас  перед  нашим  внутренним  взором  в
переполненном синем троллейбусе, запыл„нном от пола до  потолка  врывающимся
на каждой остановке сухим ледяным ветром. Троллейбус  мчится  по  эстакадам,
перекинутым через бесчисленные густо застроенные распадки горного  огромного
города. Трое трясутся и держатся друг за друга, опираясь  спинами  на  спины
пассажиров. Чемоданы зажаты между коленями. "Дани, - мертвеет вдруг Света. -
Ты... запер  дверь?"  "Бетах...  конечно,  -  почти  торжественно  объявляет
счастливый муж. "А ключи из двери  не  забыл  вынуть?"  -  не  верит  своему
счастью Света. Он торжественно звенит ими. "Дай мне, пока не уронил. Тут  не
наклонишься." "Папа, ты взял мои ласты?" "Да." "А маску?" "Я вам дам  маску!
Там же акулы!" "Граждане, пробивайте талоны.  Не  стройте  из  себя  зайцев.
Быстренько-быстренько, все как один, пробь„м  по  талончику..."  "Пап-а-пап.
Мы, кажется заплатить забыли." "Начинается..." "Сейчас  пробью."  "Не  надо.
Это они нам за такую езду должны приплачивать! А сюда ни один  контрол„р  не
влезет." "На выходе устроят обаву..." "Пробей,  пусть  подавятся..."  "Папа,
меня оттирают. Нам до конца?" "Вы сходите?" "Эй, чего лезешь?" "Кто  лезет?"
"Дани, ты запер дверь или просто ключи положил машинально в  карман  пальто,
пока  искал  билеты?"  Действительно,  опять,  в  свою   очередь,   холодеет
несчастный "Козлов", запер или вообще оставил дверь  полуоткрытой?  "Надо  с
вокзала позвонить Харитону..." "Идиот какой-то... А если Харитона нет  дома?
Или он, по своему обыкновению,  пьян  как  зюзя?  Так  и  оставим  на  месяц
квартиру открытой? Там же все мои книги... - плачет Света. -  Я  их  столько
лет... так... собирала..."  На  Морском  вокзале  ураганный  ветер  на  да„т
закрыть дверь телефонной кабинки, а с  открытой  дверью  ничего  не  слышно.
Сосед  Харитон  выскакивает  в  трусах  на  лестничную  клетку  и   радостно
подтверждает, что дверь заперта и что он лично проследит за квартирой.  Этот
вопрос, наконец, убит. Теперь надо успеть к началу  посадки  на  лайнер.  На
причале  ветер  треплет  яркий  транспорант-рекламу:  "ИЗ   ЗИМЫ   В   ЛЕТО.
УВЛЕКАТЕЛЬН
   ЕЙШЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ В ТРОПИКИ СРЕДИ РУССКОЙ ЗИМЫ. ГОРОД ЗДОРОВЬЯ НА ОСТРОВЕ
В ОКЕАНЕ. КОТТЕДЖИ С ТРОСНИКОВЫМИ КРЫШАМИ СРЕДИ ПАЛЬМ ЛАЙНЕР-ТРИСЕК ЗА  ТРОЕ
СУТОК ДОСТАВИТ ВАС В РАЙ. ПРИ ЛЮБОЙ ПОГОДЕ ВЫ НЕ ПОЧУВСТВУЕТЕ НИКАКОЙ КАЧКИ.
ИЗ ЗИМЫ В ЛЕТО - ЭТО ДЛЯ ВАС! ВАС ЖД‚Т НАШ НЕНАВЯЗЧИВЫЙ СОВЕТСКИЙ  СЕРВИС  И
ЛУЧШИЕ БЛЮДА НАЦИОНАЛЬНОЙ КУХНИ НАШИХ СОЮЗНЫХ РЕСПУБЛИК. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ."
   Три тысячи пассажиров спешат среди зимнего урагана по скользким тротуарам
к причалу. Спешат из городских гостиниц и плавотелей, с поездов "Из  зимы  в
лето" со всей Сибири. Трисек нависает белым корпусом где-то в поднебесье,  а
у причала лежат на воде только две  циклопические  зел„ные  вмерзшие  в  л„д
сигары, словно пришвартованные  подводные  лодки  с  заостр„нными  белыми  с
зел„ным  стойками-колоннами,  прост„ртыми  к  белой   верхней   пассажирской
платформе.  Лайнер  празднично  светит  во  все  стороны  тысячами  огней  и
прожекторов.
   "ТУРБОХОД "РОДИНА" - торжественно вещают по радио, - ПОСТРОЕН НА СТАПЕЛЯХ
ЗАВОДА ИМЕНИ ЛЕНИНСКОГО КОМСОМОЛА. ДЛИНА ПОДВОДНЫХ КОРПУСОВ  ТРИСТА  МЕТРОВ,
ШИРИНА ПАССАЖИРСКОЙ ПАЛУБЫ СТО МЕТРОВ, ВЫСОТА БОРТА  ОТ  КИЛЯ  ДО  ПАЛУБЫ  -
ПЯТЬДЕСЯТ МЕТРОВ. МОЩНОСТЬ ТУРБОЭЛЕКТРОСТАНЦИИ СУДНА ТРИСТА  ТЫСЯЧ  КИЛОВАТТ
ОБЕСПЕЧИВАЕТ ЕГО СКОРОСТЬ ПРИ ЛЮБОМ  ВОЛНЕНИИ  ДО  СОРОКА  УЗЛОВ  ИЛИ  ОКОЛО
ВОСЬМИДЕСЯТИ КИЛОМЕТРОВ В ЧАС. К  ВАШИМ  УСЛУГАМ  ДЕСЯТЬ  РЕСТОРАНОВ.  БАРЫ.
КИНОТЕАТРЫ.   ЗИМНИЕ   И   ЛЕТНИЕ    ПЛАВАТЕЛЬНЫЕ    БАССЕЙНЫ.    СПОРТЗАЛЫ.
КОМФОРТАБЕЛЬНЫЕ  КАЮТЫ.  ЭКИПАЖ  СУДНА  -  ПЯТЬСОТ  ЧЕЛОВЕК.  НИ  ПРИ  КАКИХ
ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ НАМ НЕ ГРОЗИТ СУДЬБА "ТИТАНИКА" ТАК КАК ПРИ ЗАТОПЛЕНИИ  ДАЖЕ
ДВУХ ПОДВОДНЫХ КОРПУСОВ ВЕРХНЕЕ СТРОЕНИЕ С ЛЮДЬМИ ОСТА‚ТСЯ НА ПЛАВУ."
   "Рассказывай, бабушка, сказки, - слышит Евгений голос рядом.  -  будто  и
эту  коробку  нельзя  утопить  тем  же  пиратам,  которых  в   южных   морях
видимо-невидимо." "Вы не правы, - возражает  Евгений,  попыхивая  трубкой  и
глядя на проходящих первыми  "местных".  -  В  проспекте  сказано,  что  нас
сопровождает корвет Краснознам„нного Тихоокеанского флота."  "Знаем  мы  эти
"краснознам„нные". Потеряется при шторме, заблудится в тр„х  волнах,  как  у
НИХ это принято, а пираты тут как тут..." "Рассуждая таким образом, нельзя и
на  этот  мост  войти,  -  Краснокаменский  показывает  трубкой  на  ажурный
подвесной мост над Золотым Рогом  на  мыс  Чуркин.  По  мосту  несутся  ярко
освещ„нные изнутри троллейбусы. - А ну как рухнет!.." "И рухнет! У  НИХ  вс„
ненад„жное. Уверен, что при  таком  ветре  он  качается,  а  в  горкоме  уже
заседает штаб по спасению из воды пассажиров троллейбусов. Но  нет  указания
опустить шлагбаумы и запретить движение." Поток людей вливается  в  двери  в
стойках, где то появляются, то исчезают  кабины  просторных  лифтов.  Сверху
опускаются грузовые беседки для багажа из освещ„нных люков в днище  верхнего
строения. Туда же на талях поднимаются контейнеры с провизией. Ветер  слепит
пылью, трубка Евгения ярко вспыхивает от яростных ледяных порывов.
   Московских пассажиров привезли слишком рано,  вот  и  м„рзнут  на  ветру,
стоило ли так спешить - на ракете-то!.. Но Евгению  нравится  тут  стоять  и
смотреть на проходящих "местных". Тот силуэт в окне не да„т  ему  покоя.  Не
веря своим глазам, он пода„тся впер„д, забывая  о  трубке,  которая  тут  же
мстительно обжигает ему, вспыхнув на ветру, палец. Дуя на ожог, он не сводит
глаз  с  проходящей  мимо  семьи  -  подч„ркнуто   интеллигентная   пара   и
девочка-подросток. Света, подумайте только, за пятнадцать-то лет!  почти  не
изменилась, даже стала ещ„ интереснее, но не  старше,  чудо  какое-то  (а  у
него-то в Москве - жена-старуха, если без макияжа и парика), словно  ей  вс„
ещ„ восемнадцать, надо  же!...  Она  не  заметила  бывшего  оракула,  что-то
напряж„нно выговаривая горбоносому явному  еврею,  обвешенному  сумками.  Но
девочка зыркнула на Евгения острыми глазами и сказала матери: "Мам,  если  у
тебя когда-то был любовник, то это бедиюк тот самый случай. Вон тот дылда  с
трубкой." "С трубкой... о, Боже, где?!"  "Любовник?  -  оживляется  "Дмитрий
Иванович Козлов". - Где моя шпага? К барьеру..." "Дурак ты мой  недоученный,
- сквозь сл„зы улыбается Ора, уже встретившись глазами с улыбающимся  Женей.
- Кто же со шпагой лезет к барьеру? А пистолеты ты скорее всего,  по  своему
обыкновению, просто забыл бы дома, отправляясь на дуэль..." И демонстративно
обнимает своего Дани, не сводя глаз с Евгения. А Катьке уже не до  них.  Она
вся в ожидании чего-то сверху, где  черно  от  народа.  Провожающие  усыпали
крылья Морского вокзала. Среди них стоит зам„рзший до посинения носа и  щ„к,
до стука зубовного  человек  в  разодранной  на  локте  синей  синтетической
курточке. Он не машет. Он держит под мышками руки в надетых одна  на  другую
двух парах  драных  варежек.  Ноги  в  суконных  ботнинках  совсем  онемели.
Человеку четырнадцать лет.  Предмет  его  внимания  уже  без  чемоданов,  по
которым он е„ узнавал по дороге от троллейбуса до причала, входит с папой  и
мамой по трапу на корпус и вот-вот скроется на месяц в  чреве  судна.  И  не
поднимает голову... Преодолевая дрожь, человек в курточке кричит тр
   еснутым голосом: "Катька!! Коз-ло-ва!!" Все кругом тоже кричат и смеются,
но Катька Козлова из их седьмого "а" поднимает голову, оглядывет провожающих
и растягивает заледеневшие тоже губы большого рта в  единственную  достойную
внимания улыбку на свете - главную награду  за  эту  дрожь,  за  многолетнюю
самоотверженную дружбу двух сердец... "Счастливого пути! -  почти  беззвучно
на  фоне  общего  шума  кричит  мальчик.  -  Возвращайся  скорее,  я   жду!"
"Спа-си-бо!"  "Ты  чего  кричишь?"  "Мам,  меня  провожают...   Он   приш„л,
представляешь, в такой холод! А ведь у  него  вчера  в  школьной  раздевалке
пальто украли..." "Да ну!  Где  он?"  Поздно.  Они  уже  в  тепле  лифта,  а
провожающий со всех ног бежит по скользкой лестнице к отходящей  электричке.
Скорее домой и - в ванну, в горячую ванну,  в  кипяток!!  Лифт  стремительно
уходит вверх рядом с  тремя  другими  в  той  же  огромной  шахте.  И  сразу
начинается  движение  москвичей.  Евгений   проходит   между   ограждениями,
предъявляет билет и облегч„нно вздыхает, когда  исчезает  ледяной  ветер,  а
вокруг бронза, бархат и красное дерево судового  лифта.  И  -  тишина,  хотя
вокруг  столько  же  народа,  как  и  снаружи.  Просто   все   притихли   от
долгожданного тепла и тишины. ***
   Подруга пришла раньше  сына  Олега.  Юлия  едва  успела  покинуть  тахту,
натянуть парик и сменить халат. Выручила, как  всегда,  хриплоголосая  Лада,
вечно простуженная в своей сырой конуре. Тамара, дама без возраста, эффектно
позировала на крыльце, как всегда, где бы она ни появлялась -  в  театре,  в
электричке, даже в бане у большого начальника, куда  Юлию  и  Тамару  как-то
пригласила общая подруга скрасить досуг  номенклатурных  мужчин.  О,  там-то
Тамара блеснула в полном смысле слова  с  е„-то  неповторимыми  формами,  со
смелостью в выборе наряда и с непосредственностью, с которой она его как  бы
нечаянно роняла... Тамара была человеком обширных связей  в  виде  отдела  в
Доме обуви. В эпоху свирепой борьбы с блатом сохранить власть дефицита могли
только  асы  экстракласса.  Партия  поставила  задачу  обеспечить  население
товарами первой необходимости на уровне мировых стандартов. Вся беда была  в
том, что нигде, кроме СССР, стандартов в  этой  области  давно  не  было.  А
потому-то  импортное  оставалось  притягательнее  действительно   неслыханно
разноообразного  и  качественного,  по  сравнению  с  брежневским  периодом,
отечественного. Она умело учитывала тайный покупательский  спрос  на  тонкий
руче„к импортной обуви. Когда специальные бригады по борьбе с использованием
служебного положения хватали на улице владелицу  умопомрачительных  сапожек,
та всегда могла назвать один из общественных  туалетов,  где  по  случаю  ей
предложила  товар  незнакомая  фарцовщица.  Круг  Тамары  включал,  в  числе
прочего, билетные транспорные и театральные  кассы.  Юлия,  в  свою  очердь,
имела доступ к ювелирному дефициту. Им всегда  есть  о  ч„м  поговорить.  Но
сейчас Тамара лихорадочно торопится. У не„ в руках точно такой же билет  "Из
зимы в лето", который  она  достала  два  дня  назад  Евгению.  "Слушай,  ты
представляешь, он же не знал, что  это  на  ракете,  а  потому  и  мысли  не
допускает, что ты успеешь на тот же рейс!  Быстро  на  электричку,  двадцать
минут на сборы... Нет-нет, я и сама сегодня без машины, все дороги  занесло.
Там, в центре, тоже уже ничего не ходит, даже  такси.  На  метро,  потом  от
"Динамо
   " пешком, возьми с собой санки для чемоданов,  там  бросишь.  Игра  стоит
свеч! Он там уверен, что ты здесь... А  ты  вдруг,  в  самый  момент...  Как
тогда, помнишь? Ну, стоит?" "Пожалуй... Но как я успею? Он час назад уехал."
"На турбоход садятся три тысячи человек. Это на часы работка.  А  лететь  от
силы час. Быстро!" Да нафиг мне это нужно, уныло думает Юлия.  Охотиться  за
ним, зачем? Я наоборот хотела от него отдохнуть! Но отказаться  нельзя!  Эта
блядская Тома раззвонит, что я не дорожу Женей,  не  беспокоюсь  о  его  мне
верности, зараза... Нет, не зря она тут суетится  вместе  со  мной  с  моими
купальниками. Значит нам удалось провести всех за нос, все уверены, что мы -
нормальныя крепкая семья, которая просто обязана постоянно следить  друг  за
другом... Тут кольнула какая-то стрелка  из  космоса:  отправление  ведь  из
Владивостока, а Дани вроде бы жив„т там... Маловероятно, что она за какой-то
час встретит в полуторамиллионном городе случайно встреченного  в  молодости
человека, зато какого человека, и как он оказался кстати тогда!..
   Тогда Юля была  молодым  специалистом,  выпускницей  Института  искусств,
третий год замужем. Впервые рассталась с подлым нелюбимым Женей, оставив его
маме Олежку, чтобы поехать не стажировку  в  Одессу.  Весна  в  Москве  была
затяжной, холодной, до самого июня не удалось  позагорать,  а  тут  -  такое
солнце,  такое  буйное  цветение  акаций,  такие  парни,  столько   красивых
девушек... Съ„мная комната оказалась в пос„лке на плоском песчаном берегу за
Лузановкой. Естественно, в первый же выходной побежала на пляж. Но там  было
полно крикливых матрон с буйными детьми, кипящее телами  море  и  истеричные
вопли со всех сторон. Зато в обратную от города сторону тянулись  дюны,  где
было вс„ более и более пустынно. Она  облюбовала  распадок  между  песчаными
холмами,  сняла  л„гкое  платье,  легла  на  подстилку,  раскрыла  книгу   и
наконец-то подставила сво„ неприлично белое тело под ласковые  ослепительные
лучи. Воровато оглянувшись, она рискнула расстегнуть на спине лифчик бикини,
оставив  его  на  своих  знаменитых  на  весь  институт  грудях  -   предмет
настойчивых посягательств десятка однокурсников-художников.  Она  так  и  не
решилась им позировать ню, даже и при  клятвенных  обещаниях  не  только  не
приставать, но и голову писать с другой натуры...  Солнышко  пригревало  так
сладко, что Юлия скоро задремала, а очнулась от  прикосновения  показавшейся
ей ледяной руки к горячей, неосторожно сожж„нной солнцем спине. Первое,  что
она увидела, были какие-то огромные ч„рные копыта на песке...  Потом  она  с
ужасом осознала, что кто-то осторожно уже вытащил из-под не„  лифчик  и  что
она теперь в одних плавках, которые с не„ как раз медленно спускают. "Что вы
делаете!.. - тонким голосом жалобно крикнула она, судорожно прикрывая  груди
растопыренными пальцами. -  Кто  вы?..  Что  вам  надо?.."  "Сначала  просто
полюбоваться  на  тво„  белое  тело,  -  ответил  бас  сверху,   сопровождая
глумливый, с отвратительным смешком тон звонким наглым пошл„пыванием  по  е„
уже голым ягодицам. - Потом он  тебя  приласкает  по-своему,  а  потом  я...
Повернись-ка пока... Тебя как зовут-то?" "Юля, - неожиданно для себя ответи
   ла она. - Я не стану поворачиваться, пока вы не верн„те мне купальник..."
"Повернись, повернись, Юленька, повернись  сама,  тебе  же  лучше  будет,  -
вступил высокий  голос  второго.  -  По-моему,  тебе  есть  чем  перед  нами
похвастаться." "Ну! - крикнул первый, обжигая  е„  спину  ударом  ладони  по
свежему загару, выстрелом прозвучавшим в тишине. - Хочешь так  же  по  голой
сиське получить, когда я тебя сам поверну?" "Нет, что вы! - поразилась  Юля.
- И по спине ужасно больно... Дайте  мне  одеться,  мальчики...  Что  я  вам
сделала?" "Это-то не больно, - сладострасно хохотнул бас.  -  Больно  будет,
когда вот так!" Что-то свистнуло в  воздухе,  и  прямо  перед  глазами  Юлии
возникла ч„рная плет„нная змея, которая распорола несколько страниц открытой
книги. Ужас какой, подумала она, у них настоящая плеть... Специально  где-то
заказали! Садисты! Те самые... "неуловимые рокеры",  о  которых  я  как  раз
сегодня утром читала в газете... И не кто-то, а я -  в  их  власти...  Будут
стегать меня, вот так... "Я долго буду ждать?" -  рявкнул  бас,  сопровождая
свой рык знакомым уже свистом плети и такой болью в ягодицах, что несчастная
Юлия с хриплым воплем прогнулась в тонкой талии, забыв обо  всех  приличиях,
схватившись руками за разгорающуюся болью  попку.  "Ну,  что  я  говорил?  -
радостно уселся второй верхом на поверженную  на  спину  Юлию,  пока  первый
привязывал кисти е„ развед„нных рук за головой к валявшейся сухой  ветке  от
дерева. - Девочка прямо мирового класса! Увидеть такое тело твои поклонники,
Юленька, только  мечтают.  А  я  вот  не  только  его  разглядываю  во  всех
подробностях, но и!.." Она уже видела обоих, затянутых в  униформу  рокеров,
без шл„мов. Бас бы у рыжего, а высокий, с л„гким кавказским акцентом голос -
у чернявого. Этот "грузин", как она его назвала про себя, теперь с восторгом
мучил е„, гнусно расширяя глаза. "Зачем вы это делаете?... - обмирая от боли
и стыда спросила она. - Ведь