а ему свое состояние.
   - Две тысячи пиастров, - со знанием  дела  сообщила  Женевьева.  -  Когда
Николас стал совершеннолетним, папа пригласил  его  в  клуб  и  торжественно
вручил наследство. - Она поджала губы. - Можете себе это представить! Бедный
Николас понятия не имел, сколько там, по ему и в голову не пришло, что денег
едва хватит только на покупку малюсенького клочка земли.
   - Откуда ты знаешь? - спросила Элиза, не без зависти удивляясь тому,  что
Женевьева всегда была в курсе всего.
   - Николас рассказал мне об этом в тот же вечер. Кузен  был  так  подавлен
тем, как обращался с ним папа, а я как раз не спала и сидела в  саду,  когда
он вернулся.., вот он и излил мне душу. Так что Николас полностью зависит от
папа: пока тот к нему хорошо относится, у кузена есть  деньги,  чтобы  вести
жизнь, подобающую креольскому джентльмену...
   - Мадлен Бенуа - едва ли блестящая партия для Николаса, - заявила Элиза.
   Все трое вздохнули, так как знали, что это означает... К  несчастью,  они
не совсем понимали, что это будет  означать.  Ведь  женщины  не  знали,  что
Виктор Латур решил связать нити своих неудач в один  узел  и,  разрубив  его
одним махом, решить все проблемы.

***

   Женевьева блаженно  вытянулась  на  кровати,  накрыла  ноги  простыней  и
вытянула руки над головой - Доминик искусно  массировал  ей  спину,  большие
пальцы с силой вжимались рядом с позвонками, возвращая жизнь усталому  телу.
Женевьева постанывала от ни с чем не сравнимого удовольствия, а  его  ладони
кругами скользили по спине и ягодицам, твердые подушечки  пальцев  энергично
растирали поясницу. "Как это он умеет доставить телу  такое  наслаждение?  -
рассеянно подумала она. - Наверняка для этого надо знать, где  располагаются
особо чувствительные точки".
   - Кто такая Розмари? - Обрывок  воспоминания,  любопытство,  которое  она
забыла в свое время удовлетворить, - и вопрос сам собой сорвался с  се  губ,
естественный и невинный.
   Руки замерли у нее на спине, и в  наступившей  мертвой  тишине  Женевьева
вдруг ясно осознала, что не надо было задавать этот вопрос!  Ах,  зачем  так
некстати проснулось ее любопытство!
   - Повтори-ка, пожалуйста, - попросил Доминик голосом, казалось,  лишенным
всякого выражения.
   - Да нет, ничего, это я так... - пробормотала она, уткнувшись в  подушку.
- Я ничего не имела в виду.
   Пальцы пробежали по спине, Женевьева сделала попытку  :перевернуться,  но
Доминик лишил ее возможности двигаться.
   - Я не верю, моя дорогая Женевьева, что ты спросила об этом "просто так".
Это не в твоих привычках. - Голос звучал почти  ласково,  но  бил  прямо  по
нервам. - Сделай одолжение, повтори свой вопрос.  Хочу  удостовериться,  что
правильно его понял.
   Женевьеве не надо было даже смотреть  на  него,  чтобы  знать:  бирюзовые
глаза  в  этот  момент  блестят  льдинками,  а  губы  сомкнулись  в   тонкую
напряженную линию. Страх и отчаяние  стали  обволакивать  ее.  -  Зачем  она
спросила?! Доминик сочтет, что это новое вмешательство в его  личную  жизнь,
но она вовсе не Лютела этого. Она и впрямь до последней минуты не вспоминала
о той цветистой надписи в книге латинских стихов, просто она вдруг всплыла в
памяти Женевьевы.
   - Терпению моему приходит конец, - предупредил Доминик, и кожа у  нее  на
голове словно съежилась в предчувствии опасности, а его теплые ладони плашмя
легли ей на ягодицы.
   - Дай мне встать, - попросила она. - Я повторю то, что сказала. Для этого
совершенно не нужно запугивать меня и придавливать к постели.
   Доминик коротко хохотнул, резко и неприятно:
   - Ты бы лучше подумала о том,  как  дать  удовлетворительное  объяснение,
назойливая девчонка, маленькая шпионка, сующая свой нос, куда не просят, или
я от угроз перейду к делу. - Но все же отпустил ее.
   Женевьева перевернулась и села. Хотя гнев его нисколько не остыл,  теперь
она чувствовала себя уже не такой уязвимой.
   - Я не шпионила, - горячо запротестовала она. - Извини, что  спросила.  Я
не думала, что тебя это расстроит.
   - Так о чем ты спросила? - повторил он неумолимо.
   Черт  бы  побрал  этого  типа!  Почему  у   него   такой   неприятный   и
непредсказуемый характер? Никогда не знаешь, какая случайно брошенная  фраза
выведет его из себя и что он сделает.
   - Я спросила, кто такая Розмари, -  выговорила  она  наконец,  глядя  ему
прямо в глаза. - И я не понимаю, почему этот вопрос так бесит тебя.
   - А где ты слышала это имя? - продолжал он свое дознание, забыв о наготе:
напрягшееся лицо выражало нешуточную угрозу.
   Женевьева облизнула вдруг пересохшие губы:
   - Там, на  "Танцовщице",  у  тебя  в  каюте,  я  просматривала  книги,  -
замявшись, объяснила она. - Я не думала, что тебе это не понравится.  Ты  же
не говорил, чтобы я их не  трогала.  -  И  беспомощно  опустила  плечи,  но,
поскольку  Доминик  не  сделал  ничего,  чтобы  приободрить  ее,   стоически
продолжила:
   - Среди них был том стихов Катулла. Это один из моих  любимых  поэтов.  -
Неужели ей показалось, что в ледяных глазах мелькнул теплый огонек? -  Я  не
удержалась и прочла. На первой странице надпись. Извини, если не должна была
этого делать, но я не шпионила, честное слово не шпионила!
   - Почему ты не спросила меня  об  этом  раньше?  К  великому  облегчению,
Женевьева услышала в вопросе скорее любопытство, чем угрозу, и расслабилась.
   - Я забыла, - честно призналась она. - До этой минуты я просто ни разу не
вспомнила об этом. Подобие улыбки тронуло его губы.
   - Может быть, ты в конце концов не так уж безнадежно настырна. - И тронул
указательным пальцем кончик ее носа. - Я был немного резок. Прости -  сделал
поспешный вывод, основываясь на предыдущем опыте, ты  ведь  обожаешь  совать
нос в то, что тебя не касается?
   Женевьева не знала, как ответить на его извинение, которое, в сущности, и
извинением-то назвать было трудно. Отойдя от кровати, Доминик наливал вино в
бокалы. Один вручил Женевьеве. Затем, так и не потрудившись одеться,  достал
сигару из кармана сюртука, зажег ее и некоторое время задумчиво курил.
   - Розмари была моей женой, -  сказал  наконец  Делакруа,  словно  сообщал
информацию, не имеющую к нему ровным счетом никакого отношения.
   У Женевьевы рот открылся от изумления, но она  ничего  не  сказала,  моля
Бога, чтобы Доминик продолжал, ибо, если замолчит, она  никогда  не  посмеет
ничего больше спросить.
   - Наш брак ни моя, ни ее семьи не одобряли.  -  Взгляд  его  был  странно
отсутствующим, словно Доминик пребывал в каком-то  ином  мире.  -  Мне  было
двадцать лет, и я был Делакруа. Ей - семнадцать,  и  она  была  американкой,
дочерью купца.  -  Этого  Женевьеве  объяснять  не  требовалось:  креольский
аристократ  и  дочь   американского   судовладельца   считались   совершенно
неподходящей  парой.  -  Мы  тайно  бежали.  -   Губы   Доминика   искривила
сардоническая насмешка, насмешка над собой. - Ни мне, ни ей не  приходило  в
голову, что нельзя жить одной любовью. Моя семья лишила меня  наследства,  а
отец Розмари заявил, что примет ее обратно только в  том  случае,  если  наш
брак будет аннулирован.
   Затаив дыхание, сгорая  от  сострадания  и  желания  услышать,  что  было
дальше, Женевьева неподвижно сидела на краю кровати. Доминик продолжил. Речь
его была отрывистой, голос - лишенным всяких эмоций:
   - Итак, имея  на  руках  беременную  жену  и  понимая,  что  надо  чем-то
зарабатывать на жизнь, я пустился в море.  Учеником  пирата  Клода  Турселя.
Оказалось, что занятие это столь же увлекательное, сколь и прибыльное. Я уже
возвращался домой, исполненный собственной  важности,  с  полными  карманами
дукатов и кучей  тончайших  шелков  для  Розмари.  Я  предвкушал,  как  буду
рассказывать ей о своих невероятных приключениях. - Слабый огонек вспыхнул в
глазах Доминика - огонек презрения к  себе.  -  Розмари  скончалась  за  две
недели до моего приезда, родив мертвого ребенка. Не желая обидеть меня,  она
не обратилась за помощью к своей семье, а к  моей  и  подавно.  Поэтому  она
умерла, не  получив  вовремя  врачебной  помощи,  -  роды  принимала  темная
акушерка-самоучка.
   Женевьеве хотелось взять Доминика за руку, прижать к  груди  его  голову,
потому что боль пробужденных воспоминаний  душила  этого  сильного  мужчину,
испепеляла душу. Но она не была уверена, что Делакруа  примет  ее  утешения.
Возможно, сочтет еще одним вмешательством в его личную жизнь.  Доминика  так
трудно понять, но одно Женевьева знала наверняка, - в  этот  момент  она  не
имеет права сделать неверное движение, сказать неточное слово.
   - Делакруа были бы более чем счастливы принять после  неудачной  любовной
эскапады блудного сына назад, в свое стадо. - Боль, звучавшая в его  голосе,
жгла и ее. Женевьева дрожала,  но  по-прежнему  не  решалась  произнести  ни
слова. - Однако я предпочел жизнь пирата сладкому  лицемерию  их  уклада.  И
пока вы, Женевьева Латур, не ворвались в мою жизнь, в ней не было места  так
называемым женщинам из общества. Мои отношения с женщинами сводились лишь  к
удовлетворению взаимного физического влечения.
   Женевьева наконец встала, подошла к нему и обняла с  любовью,  ничего  не
требующей взамен. Ей хотелось быть выше ростом и сильнее, чтобы Доминик  мог
спрятаться в ее нежных объятиях. Он, казалось, понял ее чувства  и  нашел  в
них утешение. Делакруа гладил приникшую к его груди  золотистую  головку,  и
напряжение медленно покидало его.
   - Ты очень маленькая, фея, - тихо сказал он. -  Но  у  тебя  великодушное
сердце. Я был с тобой далеко не добр, правда?
   -  Я  иногда  робею  в  твоем  присутствии,  -   призналась   она,   тихо
рассмеявшись. - Но, боюсь, я заслужила свою репутацию тем, что суюсь в самое
пекло.
   - На аукцион рабов, на вудуистские ритуальные действа, на  нижнюю  палубу
пиратского судна... - перечислял он,  и  в  его  ласковом  голосе  слышалась
добродушная насмешка. - Я никогда не встречал такой  женщины,  как  ты,  mon
coeur, и это очень опасно для нас обоих.
   "Он снова нечаянно назвал меня  "мое  сердце",  -  подумала  Женевьева  и
постаралась унять бешено забившееся сердце, чтобы голос звучал естественно -
Почему опасно?
   - Женщины и пиратство - это несовместимо, моя фея.
   - Но во время нашего  путешествия,  -  она  подняла  глаза,  затуманенные
воспоминанием, - был ведь всего один, ну, два момента, когда мое присутствие
оказалось неуместным.
   Доминик вздохнул:
   - Девчонка-сорванец с подмоченной репутацией - одно дело, моя дорогая, но
ты не можешь всегда оставаться таким сорванцом, а я  не  смогу  быть  всегда
привязанным к суше.
   Женевьева опечалилась:
   - Думаю, ты делаешь сразу слишком много разных выводов. Я  и  не  ожидаю,
что ты осядешь на одном месте. Мне самой этого меньше всего хочется.  Почему
мы не можем оставить все как есть, пока нам обоим так хорошо вместе?
   - А когда это перестанет нам обоим доставлять удовольствие?  -  продолжая
гладить ее по голове, тихо спросил он, - Тогда мы расстанемся - по-дружески,
без сожалений. И каждый будет отвечать только за себя.
   - Ты еще ребенок, фея, - сказал он нежно, словно боясь обидеть.  -  Такие
идеальные мечты редко сбываются. Существуют боль, гнев, смущение  и  горький
осадок, вкус которого ощущается очень долго. Я не хочу,  чтобы  ты  все  это
испытала.
   - Я и не испытаю, - с горячностью возразила Женевьева,  уткнувшись  лицом
ему в грудь и вдыхая чудный любимый запах. - Я  не  такой  ребенок,  как  ты
думаешь, Доминик. И сама отвечаю за свое будущее.
   - Какая уверенность! - тихо проговорил  он  и,  бросив  в  камин  сигару,
поднял Женевьеву  на  руки.  -  Завидую  твоей  наивной  вере  в  себя,  моя
Женевьева. Но пока ты ее сохраняешь или  пока  не  вмешаются  обстоятельства
сильнее нас, будем наслаждаться тем, что у меня есть ты, а  у  тебя,  сердце
мое, есть я.

Глава 17

   Бомба Виктора Латура наконец взорвалась. Он вошел  в  гостиную,  где  его
жена, младшая дочь и кузен грелись у камина  после  обязательного  посещения
собора Святого Людовика, в котором было холодно, как в пещере.
   - Я должен кое-что сказать вам двоим. - Он пальцем указал на Женевьеву  и
Николаса. - Поднимайтесь в кабинет. - И без дальнейших объяснений вышел.
   Николас заволновался,  Женевьева  увидела,  что  и  Элен  нервничает.  На
молчаливый вопрос - чем мы провинились? - мачеха покачала головой:
   - Он мне ничего не говорил. Но голос у Виктора не злой, не думаю, что  он
сердится.
   - Однако рассердится, если мы не поторопимся.  -  Николас  был  абсолютно
прав, и с игривым поклоном он сделал приглашающий жест в сторону двери:
   - После вас, кузина.
   - Я считаю, что в  подобной  ситуации  такая  галантность  негалантна,  -
ухмыльнулась Женевьева. - Тебе следовало бы первым принять огонь на себя. Ты
ведь старше и сильнее!
   - Женевьева, прошу тебя,  постарайся  не  раздражать  отца,  -  умоляющим
голосом попросила Элен. - Если он не расположен веселиться...
   - Он никогда не расположен веселиться, - фыркнула неугомонная  падчерица.
- Я бы удивилась, узнав, что папа вообще понимает смысл этого слова.
   Они подошли к комнате, служившей Латуру кабинетом,  когда  тот  занимался
домашними делами. Ни Николас, ни Женевьева не любили этой комнаты, поскольку
с ней было связано много неприятных воспоминаний. Дверь была открыта, Виктор
сидел за массивным резным письменным столом, листая бумаги.
   - Закройте дверь, - велел он. - Я не хочу, чтобы весь дом слышал то,  что
я собираюсь сказать.
   Женевьева приняла позу, которую всегда принимала  в  этой  комнате:  руки
сцеплены за спиной, глаза потуплены. Николас, как она отметила, усмехнувшись
про себя, стоял почти так же.
   - Садитесь!
   Женевьева  и  Николас  обменялись  тревожными  взглядами.  Они  не  могли
припомнить, чтобы кому-нибудь из них когда-либо предлагали сесть в  кабинете
патриарха. Молодые люди неуверенно  присели  на  кожаные  стулья  с  прямыми
спинками.
   - Я решил, что пришло время назначить  наследника,  -  объявил  Виктор  в
напряженной тишине.
   Николас  быстро  вскинул  голову.  Всегда  считалось,  что  за  неимением
собственного сына Виктор назначит наследником  сына  дальнего  родственника,
ребенка, который с самого раннего детства воспитывался в его доме и  получил
необходимые знания в  кораблестроении  и  управлении  плантациями  сахарного
тростника. Правда, вслух это никогда произнесено не было -  Я  не  желаю,  -
продолжал  Виктор  с  привычным  отсутствием  деликатности,  -  чтобы   моим
наследником стал человек, не являющийся моим ребенком. - Он остановил взгляд
на дочери, но она отлично держала себя в руках, и  ничего,  кроме  вежливого
интереса, на ее лице прочитать было невозможно. - Однако женщина  не  сможет
управиться с таким наследством, даже если провела  чертову  уйму  времени  в
монастыре, уткнувшись в книги.
   Женевьева оставалась неподвижной, но почувствовала, как Николас при  этих
словах немного расслабился.
   - Итак, - сказал Виктор, - я нашел компромиссный вариант, который устроит
всех заинтересованных. Ты, Николас, женишься на Женевьеве  и  таким  образом
получишь все  преимущества  моего  наследника,  а  дети  Женевьевы,  в  свою
очередь, наследуют тебе. Ты умеешь управлять  плантацией  и  верфью,  вот  и
продолжай, а в качестве платы получай мою дочь и ее наследство.
   - А что получит от этого ваша дочь? - От чудовищной затеи  отца  голос  у
Женевьевы дрожал. Отбросив все  предосторожности,  она  встала,  белая,  как
молоко, с расширившимися и гневно сверкающими глазами.
   - Во-первых, и это главное - мужа, - без лишних слов  ответил  Виктор.  -
Это в конце концов мечта  каждой  девушки,  а  тебе  давно  пора  прекратить
слоняться без  дела  и  угомониться.  Кроме  того,  ты  будешь  единственной
наследницей всех владений Латура, а после тебя - твои дети.
   - Не могу поверить! Я вообще не собиралась пока выходить замуж, а  уж  за
Николаса - никогда! - Женевьева обернулась к кузену: он был  бледен,  словно
только что увидел призрак. - И Николас не  хочет  жениться  на  мне.  Правда
ведь, кузен? - Поскольку тот не ответил сразу, она схватила его за плечи:
   - Да скажи же что-нибудь, ради Бога! Вспомни о Мадлен Бенуа!
   - Хватит! - рявкнул Виктор и встал с побагровевшим лицом. - В моем доме я
запрещаю даже говорить о подобной партии. Если ты хочешь  жениться  на  этой
ничтожной маленькой недотепе, у которой ни копейки за душой, - твое дело, но
тогда больше не попадайся мне на глаза.
   Николас все еще не произнес ни слова. Женевьева встряхнула его, и он стал
медленно приходить в себя, взгляд его сфокусировался. Женевьева поняла,  что
происходит, но не поверила своим глазам: Николас не собирался бороться.  Она
с презрением отвернулась от кузена и посмотрела на отца в упор:
   - Я не выйду замуж за Николаса, папа. Мне все равно,  кого  вы  назначите
своим наследником. Для меня это не имеет никакого значения!
   Женевьева направилась к двери, но Виктор гаркнул, чтобы дочь осталась,  и
она остановилась, уже взявшись за дверную ручку и  ладонью  ощутив  прохладу
фарфора. "Все равно от этого не уйдешь, оно  настигнет  везде",  -  подумала
Женевьева с безысходной тоской.
   - Вы сделаете то, что я прикажу, мадемуазель, -  прошипел  Латур,  обходя
вокруг стола. - Вы -  моя  дочь  и  обязаны  признавать  авторитет  отца,  в
противном случае я заставлю вас это сделать.
   - Вы не можете заставить меня вступить  в  такой  омерзительный  брак,  -
ответила Женевьева, с трудом принуждая себя стоять на  месте,  хотя  все  ее
существо рвалось прочь отсюда. - Мы живем не в средние века.
   - Почему этот брак - омерзительный? - впервые заговорил Николас.  Услышав
его голос, Женевьева даже  обернулась  от  неожиданности.  Он  был  все  еще
бледен, но уже вполне владел собой, словно принял наконец трудное решение. -
Мы никогда не испытывали друг к другу неприязни.  Я  могу  себе  представить
союз и похуже.
   - Можешь? - вопрос Женевьевы прозвучал язвительно, а во взгляде  читалось
неприкрытое презрение. - Может быть, мне следует считать себя польщенной, но
я более отвратительного брака и представить себе не могу.
   И тут Виктор Латур взорвался.
   Женевьева, на которую обрушилась гроза, застыла неподвижно  и  безмолвно,
чтобы не навлечь на свою голову еще более страшных  ударов  молнии  и  чтобы
неистовство отцовской речи не перешло в  неистовство  действия.  Но  наконец
Виктор выпустил пар и остановился, прижав руку к груди и тяжело дыша.  Латур
настолько выдохся, что даже не мог велеть им убираться - лишь  махнул  рукой
на дверь, и они поспешно ретировались.
   - Трус! - гневно выкрикнула Женевьева кузену  уже  в  вестибюле.  -  Ради
денег ты готов пожертвовать Мадлен! Жалкий трус!
   Николас невесело рассмеялся:
   - А как мне, по-твоему, жить с несчастными  двумя  тысячами  пиастров  за
душой? Скажи, если ты такая смелая и воинственная. Я не могу обрекать Мадлен
на нищету, ведь у нее тоже ничего  нет.  Ее  бабушка  едва  сводит  концы  с
концами, чтобы поддерживать более или менее достойное существование для  них
обеих.
   - Может быть, тебе пойти в пираты?
   Женевьева словно  со  стороны  услышала,  как  произносит  эти  слова,  и
прикусила язык. Они сорвались лишь потому,  что  девушка  невольно  сравнила
Доминика Делакруа и Николасе Сен-Дени, оказавшихся в  похожих  ситуациях.  К
счастью, Николас ничего не расслышал.
   - Если ты подумаешь минутку спокойно, - сказал он, - то увидишь,  что  во
всем этом есть и положительная сторона:  брак  по  взаимной  договоренности,
который обоим даст независимость.  Уверен,  что  Виктор  разрешит  нам  жить
отдельно от него. Я не буду вмешиваться в твою жизнь. Если  ты  не  захочешь
выезжать в свет - не надо. Можешь делать все, что хочешь. Кто бы другой тебе
это позволил? - Кузен хитро прищурился. - Если только тебя не беспокоит  еще
что-нибудь. Возможно, твое сердце уже принадлежит кому-т