й-постой, - заинтересовался Бен. - Но в таком случае они бы не
стали допрашивать его о дяде Генри. Согласились бы - и все.
   Лу развела руками:
   - Нам их логики не понять.  Боюсь,  придется  отбирать  людей  самим.
Погляжу-ка завтра на этого художника. Может, у него есть знакомые  -  из
тех, кто не побоялся...
   Она вновь взяла журнал и принялась перелистывать критические статьи в
конце номера. Тут дело пошло спокойнее, и девушка даже начала  проявлять
нечто похожее на обычный читательский интерес. Бен  вновь  погрузился  в
словарь, пытаясь представить, как нужно обращаться к разным  должностным
лицам, а также к соседям по очереди и трамвайным попутчикам. При должном
усилии все это можно заучить, но обращаться к особам  женского  пола  со
словом "товарищ", по мнению Бена, было все же чересчур. "Товарищ, вы  не
желаете сходить со мной на "Норму"?.." Как ни  прокручивал  он  подобные
фразы, все равно звучали они нелепо.
   Неожиданно отворилась дверь.  Чиф  вошел  в  комнату,  секунду-другую
постоял на пороге, затем присел к столу.
   - Леди, джентльмены, прошу...
   Бен и Лу переглянулись, но переспрашивать  не  стали.  Чиф  подождал,
покуда они усядутся, усмехнулся и начал:
   -   Проводим   деловую   игру.   Бен,    ты    руководитель    группы
"Пространственный луч". Обстоятельства - наши. Состав - ты и Лу. Время -
начиная с завтрашнего утра. Твои действия?
   Бен тоже улыбнулся и щелкнул пальцами:
   - 0'кей, приступаю. Завтра Лу отправляется к нашему  больному.  Кроме
оказания помощи, она попытается установить контакты с его  знакомыми  из
числа местной богемы. Такие люди, как правило, очень разговорчивы. Сам я
иду к Бертяеву, где намерен побольше слушать и  поменьше  говорить.  Это
завтра. Послезавтра постараюсь сходить на  демонстрацию,  чтобы  ощутить
местный шабаш изнутри. Ну а в перспективе...
   Он помолчал, затем заговорил совсем другим тоном:
   - По-моему,  надо  попытаться  выйти  на  знакомых  Бертяева.  С  его
прошлым, он не  может  быть  просто  преуспевающим  драматургом.  Может,
именно через него удастся начать отбор людей для эмиграции.  Затем  надо
прощупать  "официальное"  подполье  со  стороны  -  может,  тоже   через
Бертяева. Если это не провокаторы, то продолжить переговоры, но уже безо
всяких условий с  их  стороны.  Они  -  представляют  кандидатов,  мы  -
отбираем. И осторожно выходим на Тернема. Тут, по-моему, Чиф,  есть  два
пути. Прежде всего - знакомые Бертяева из числа инженеров - такие должны
быть.  Во-вторых,  те  адреса,  что  нам  дали.  В  этом   случае   надо
воспользоваться вариантом "Предок".  Этим  бы  я  занялся  сам,  передав
контакты с Бертяевым Лу... У меня все.
   - Лу? - Чиф повернулся к девушке. Та пожала плечами:
   - Я в руководители группы никогда не намечалась, но с Беном,  как  ни
странно, согласна. Могу добавить - моя цель  не  только  сбор  слухов  и
сплетен.  Я  хочу  устроиться  в  научный  центр,  где  можно   провести
исследование по психиатрии. Куда устраиваться и каким  образом,  еще  не
знаю, но постараюсь разобраться с этим поскорее. Думаю, если бы Бен  был
руководителем группы, то не посмел бы держать меня взаперти.
   - Надейся, надейся, - хмыкнул брат и тут же заработал подзатыльник.
   Чиф помолчал, подумал и наконец кивнул:
   - Хорошо. Действуйте.  Только,  Бен,  учти:  ничем  другим  вы  с  Лу
заниматься не должны. Все ясно?
   -  А  ничего  не  ясно,  -  отпарировал  его  приятель.  -  Это  что,
продолжение деловой игры?
   - На этот раз - нет.  С  завтрашнего  утра  ты  руководитель  группы.
Казим-бек назначение утвердил. Вот твой личный шифр.
   Бен повертел в руках небольшой  белый  конверт  и,  не  распечатывая,
сунул в карман:
   - Чиф... Джон... тебя что, отзывают на Тускулу? Но за что?
   - Нет, - усмехнулся Косухин-младший. - Я договорился  с  Казим-беком,
что буду работать один. Думаю, скоро нам придется расстаться. По крайней
мере, на время. Вопросы есть?
   - Вопросы, вопросы... - бормотал огорченный Бен.  -  Бросаешь  нас...
Разве это по-товарищески? Лу, ты чего молчишь?
   Но Люба Бенкендорф смотрела куда-то в сторону, и трудно было сказать,
что у нее на уме...

7. "НЕ НАВРЕДИ!"

   Михаил сидел в глубоком кресле, закутавшись в теплый ватный  халат  и
укрыв ноги полосатым шотландским пледом. Картину довершал  легкий  шарф,
укутывавший горло. Ахилло блаженствовал: субботний вечер обещал покой. В
жарко натопленной комнате приятно думать о холодной мгле  за  окнами,  а
немецкий радиоприемник как  раз  начал  трансляцию  джазового  концерта.
Вдобавок ко всем удовольствиям жизни, Михаил был слегка  простужен,  что
дало ему законное право объявить себя больным.
   Вообще-то больничных листов Ахилло никогда не брал. Исключением  были
две недели, проведенные в госпитале после одной из засад: тогда хирургам
пришлось изрядно повозиться,  вынимая  осколки  гранаты  из  предплечья.
Простуда, полученная в самолете, на  котором  довелось  возвращаться  из
Симферополя, была пустяковой, но Ахилло не мог отказать  себе  в  редком
праве немного поболеть, хотя бы до понедельника. Это напоминало детство,
когда смышленый Миша умудрялся проводить дома  целые  недели,  пользуясь
добротой матери, обожавшей свое единственное  чадо.  Маленького  Микаэля
усаживали в кресло, укутывали горло шарфом и начинали лечить...
   Матери давно уже не было на свете, и Михаилу пришлось  все  проделать
самому. Отцу он уступил единственное право - подогреть на кухне  молоко,
тоже входившее  в  обязательный  ритуал.  В  семье  не  очень  верили  в
лекарства из аптеки, и молоко с непременным медом немало  способствовало
пропуску занятий: сидеть в уютном кресле было куда приятнее, чем торчать
в осточертевшем классе.
   - Микаэль! - Отец заглянул в комнату. - Подогреть погорячее?
   - Ни в коем случае, - слабым голосом отозвался  болящий.  -  Главное,
папа, побольше меду. И возьми липового.
   - Но... Молоко должно быть горячим! - заволновался отец. - Мне  очень
не нравится твой кашель! Надо было  не  слушать  тебя  и  телефонировать
доктору Абрикосову...
   Доктор Абрикосов лечил еще отца, когда тот был маленьким. Михаил даже
не решался представить, сколько старику сейчас  лет.  Волновать  его  по
поводу пустяковой простуды было совершенно излишне.
   - Ничего, пап, - улыбнулся младший Ахилло. - Я и так поправлюсь. И не
спутай: липовый - он белый. Большая банка в шкафу слева...
   Старый актер вздохнул и отправился на кухню. Михаил вновь улыбнулся -
отца он видел редко, хотя они жили в одной квартире - в тех  самых  двух
комнатах, где семья  нашла  приют  в  конце  двадцатых.  Ахилло-старший,
объездив со своей разъездной труппой пол-России, наконец решил осесть  в
Столице, устроившись администратором в один из второразрядных театров.
   К странной профессии сына он отнесся с легким ужасом и до сих пор  не
мог с нею примириться, по старинке именуя НКВД "чекою".  Соседей  бывший
актер уверял, что Михаил служит в городской милиции, что, по его мнению,
было несколько престижнее. Нечего и говорить, что Ахилло-младший  ничего
не рассказывал отцу о работе, и тот, вероятно, был уверен, что  его  сын
каждую ночь врывается в квартиры "буржуев" с целью изъятия ценностей или
носится на  лихом  коне  за  очередной  бандой.  Единственное  серьезное
ранение от отца удалось скрыть, послав телеграмму о срочной командировке
в Забайкалье.
   Михаил знал и то, что отца уже пару  раз  собирались  "вычистить"  со
службы за аполитичность и чуждое происхождение, но  в  последний  момент
тучи рассеивались: кто-то вовремя вспоминал, где  работает  сын  старого
актера. Правда, все это имело и оборотную сторону: случись  с  капитаном
беда, обычная для его профессии, никто уже не помешает выбросить отца со
службы, из квартиры и из жизни...
   Михаил слушал джаз, предвкушая вкус теплого молока и  липового  меда.
Этим вечером можно было вновь почувствовать  себя,  хотя  бы  ненадолго,
свободным от непростых забот, которые в последнее  время  стали  изрядно
волновать молодого контрразведчика...
   Доставив Гонжабова с аэродрома к воротам закрытой зоны в Теплом Стане
и получив необходимую бумагу, Ахилло тут же поехал  в  Большой  Дом.  Он
знал, что его наркомат славится ревностью к соперникам и не потерпит  от
капитана слишком долгого отсутствия. Его принял заместитель  Альтмана  -
молодой, совершенно незнакомый майор, очевидно, из недавних выдвиженцев.
Выслушав короткий рассказ Михаила совершенно равнодушно и  едва  подавив
зевок, он сообщил, что решение об откомандировании Ахилло в Теплый  Стан
на время нахождения там заключенного Гонжабова остается в силе.  Михаилу
рекомендовалось изредка заглядывать в Большой Дом с короткими рапортами.
   Все это  было  уже  известно,  но  Михаилу  не  понравился  тон:  так
разговаривали с человеком, уже не представляющим особого интереса.  Было
о чем задуматься: полгода назад Ахилло отстранили от агентурной  работы,
переведя  в  группу  "Вандея",  а  теперь  вообще  удалили  из  Главного
Управления. Что могло быть следующим  шагом,  догадаться  не  составляло
труда.
   Ахилло забежал в знакомый кабинет, где еще совсем недавно работала их
группа,  но  никого  там  не  застал.   Карабаев   отбыл   в   очередную
командировку, на этот раз в Свердловск, где местные сотрудники вышли  на
след террористической группы.
   О пропавшем Пустельге никто ничего не знал - или не хотел знать.
   В конце концов Михаил махнул  на  все  рукой  и  отправился  домой  -
болеть. Надо немного отдохнуть - и от  горных  тропинок,  и  от  мыслей,
которые никак не желали отпускать...
   В прихожей зазвенел колокольчик, но Михаил не обратил на это никакого
внимания, решив, что к соседям  по  квартире  явились  очередные  гости.
Соседи, переселившиеся сюда пару лет назад, попались наглые и крикливые,
но их тон мгновенно изменился после того, как  однажды  вечером  младший
Ахилло забежал домой в форме и с револьвером. В результате  Михаил  смог
ощутить реальную пользу от своей нелегкой работы если не для всей Страны
Советов, то, по крайней мере, во всеквартирном масштабе.
   - Микаэль! - в полуоткрытую дверь заглянул удивленный отец. - К  тебе
гости... Господин... то есть, пардон, товарищ Ерофеев...
   Ахилло-младший тут же привстал, сдергивая шарф с шеи:  попадаться  на
глаза майору в подобном виде  не  хотелось.  Но  Ерофеев  уже  входил  в
комнату, неся с собой уличную сырость и  едва  заметный  запах  хорошего
вина.
   - Здорово, капитан! - Он не без изумления осмотрел закутанного в плед
Ахилло и хмыкнул:
   - Да ты чего, захворал?
   - Микаэль серьезно  болен!  -  возвестил  отец,  появляясь  с  чашкой
горячего молока. - Надеюсь, вы,  господин...  пардон,  товарищ  Ерофеев,
поможете убедить его обратиться к хорошему врачу!
   - Ты чего, и вправду? - взволновался  майор,  на  которого,  судя  по
всему, особо подействовал вид горячего молока. Ахилло засмеялся, вскочил
с кресла и пожал руку бывшему пограничнику:
   - Ерунда! Кашляю. Проходи, Кондрат! С отцом познакомился?
   -  Ну!  Первым  делом!  Мы  с  Александром  Аполлоновичем  сразу   же
знакомство свели. А я еще думал, чего это ты в документах не  Михаил,  а
Микаэль?
   - Микаэлем звали его прадеда, - с достоинством пояснил старый  актер.
- Он выступал вместе с самой Бозио, когда она приезжала в Петербург.  Он
был великий тенор!
   Майор почесал затылок, очевидно соображая, что  это  могло  означать.
Взгляд вновь упал на молоко.
   - - Так ты, капитан, это пить будешь? А я, грешным делом...
   В руках Ерофеева, словно по волшебству, появилась бутылка.
   - "Массандра", пять лет! - с гордостью прокомментировал он. - Кстати,
крымское.
   Ахилло не мог не признать, что вкус у Ерофеева неплох.
   - Микаэль, - пробормотал отец, - в твоем состоянии!
   Ахилло-младший  хмыкнул,  отставил  в  сторону  молоко   и   не   без
удовольствия взял  в  руки  заслуженную  бутылку,  любуясь  медалями  на
этикетке. Отец вздохнул и  поплелся  на  кухню,  сообщив,  что  принесет
что-нибудь закусить. Не дожидаясь этого, Михаил извлек из  серванта  три
хрустальные стопки и штопор. Майор вновь завладел  бутылкой  и  принялся
сокрушать пробку.
   Вскоре на столе появились бутерброды и  прочая  столь  необходимая  в
подобных случаях мелочь.
   - Ну  чего?  -  Майор  поднял  стопку,  наполненную  темно-рубиновым,
похожим на загустевшую кровь вином.  -  Александр  Аполлонович!  Михаил!
Первую - как положено, за прошедший  праздник  и  за  товарища  Сталина,
вдохновителя, стало быть, наших побед!
   Ахилло-старший покорно вздохнул:  подобные  тосты  все  еще  казались
непривычными. Михаил воспринял слова Ерофеева  как  должное.  Вино  было
отменным, а установившийся застольный  ритуал  несколько  забавлял  его,
напоминая древнеримские возлияния в честь богоподобных Цезарей.
   Вторую выпили за  знакомство.  Ерофеев  шутил,  рассказывал  о  своей
давней службе на границе и, в общем, вел себя вполне пристойным образом.
Михаил заметил, что из речи майора исчезли любимые  крепкие  словечки  -
Ерофеев хорошо ориентировался в обстановке. Ахилло-старший вскоре оттаял
и проникся явной симпатией  к  столь  колоритному  сослуживцу  сына.  Но
наблюдательный  капитан   видел,   что   веселье   Ерофеева   напускное,
неожиданный визит вызван чем-то более  важным,  нежели  желание  распить
бутылку старой "Массандры".
   После третьей, выпитой за здоровье хозяина, Ерофеев, хлопнув себя  по
карману, предложил Михаилу выйти на лестничную площадку  покурить.  Отец
несмело запротестовал, вспомнив о простуде, но Ахилло-младший  кивнул  и
достал из серванта очередную пачку "Казбека".
   На лестнице майор первым  делом  тщательно  прикрыл  дверь,  а  затем
кивнул  на  площадку  около  окна.  Спустились  вниз.  Ерофеев   щелкнул
зажигалкой, но Михаил,  подумав,  отрицательно  покачал  головой:  горло
побаливало, и с курением можно было обождать.
   - Что случилось, Кондрат?
   - А что? - простодушно откликнулся майор. - Да ничего  вроде...  Чуть
выговор не впаяли вместо благодарности.
   Михаил вопросительно взглянул на собеседника.
   - Посчитали, что я неоправданно рисковал. Надо  было,  мол,  взять  с
собой взвод, не меньше. Будто не они сами приказали  идти  втроем,  мать
их!.. Ну, и еще за этого Семина... Мол, недосмотрел...
   - Постой, - удивился Ахилло. - А откуда ты мог узнать?
   - Ну, откуда! Оттуда! Были же сигналы... Я тут и  вправду  маху  дал.
Дед его был не шаманом, а, мать  его,  "шамашем".  Это  вроде  дьячка  у
караимов и крымчаков. Прошляпил, в общем. Надо  было,  конечно,  справки
навести.  Гонжабов,  сука,  бумагу  накатал,  чтоб  жену   и   пацаненка
арестовали. Они вроде все знали и скрывали...
   - Арестуют?  -  На  душе  стало  скверно,  Михаил  вспомнил  красивую
женщину,  открывшую  им  дверь  гостеприимного  дома  в  Перевальном,  и
мальчика, просившегося в экспедицию. Ерофеев пожал плечами:
   - Наверно. Мы тут ни фига не сделаем. Если б не Гонжабов, гад, просто
договорились бы, думаю. Умный ведь человек был, образованный...
   - Но он уверен, что Голубой Свет будет использован во зло!
   - Его, наверно,  с  детства  обрабатывали,  -  пожал  плечами  майор.
Клерикальные, мать их, элементы! А тут ведь дело  важнейшее,  оборонное!
Сам бы сообщил - небось орден Ленина мигом дали...
   Михаил вновь вспомнил недавнее - залитый мерцающим  светом  подземный
зал, окровавленное тело на каменном полу, ликующий голос бхота... Что-то
они сделали не так! Но что? Помешать Гонжабову они не успели и не  могли
успеть. Но можно было сделать другое -  попросту  пристрелить  бхота  на
обратном пути! Бывший коминтерновец  был  опасен,  и  теперь  его  вновь
пустили в дело. Правда, в этом случае служебная карьера  Ахилло-младшего
окончилась бы очень быстро...
   - Надо было этого Гонжабова... при попытке к бегству, - не  удержался
Михаил. - Натворит еще всякого...
   Ерофеев хмыкнул:
   - Ишь, какой кровожадный! Я бы его сам в расход  вывел,  скверный  он
человечишко...   Да   нельзя,   государству   потребный!   Мы   -   люди
подневольные... А теперь слушай, капитан...
   Громкий голос Ерофеева понизился до шепота:
   - Меня замнаркома наш вызвал. То да с„, а  потом  про  тебя  разговор
зашел. Он велел тебе передать - без свидетелей: твои,  в  Большом  Доме,
громадный на тебя зуб заимели. Будто ты с командиром твоим, что  пропал,
Пустельгой, специально саботажем занимался, когда "Вандею" искал. Сейчас
Ежов чистку проводит - чужаков в центральном  аппарате  ищет.  На  самом
верху думают, что "Вандея" эта потому не ловится, что ее люди в  Большом
Доме сидят, смекаешь? Ну, и пошла коса косить! И в областных управлениях
тоже чистят... Видать, "Вандея" эта крепко  поперек  горла  встала!  Вот
так, Михаил... Уж не знаю, что тебе посоветовать.  Пустельга  этот,  как
думаешь, перебежал?
   - Куда? - скривился Ахилло.  -  К  японцам,  что  ли?  По-моему,  эта
"Вандея", если она  действительно  существует,  очень  ловко  сыграла  в
переводного сумела направить удар в другую сторону. А Пустельгу  убрали,
думаю, потому, что он слишком близко к "Вандее" подобрался...
   - А ты  знаешь,  куда  это  он  подобрался?  -  тихо  поинтересовался
Ерофеев. Если знаешь, шепни. Мы сами разберемся, а тебя  прикроем,  будь
спокоен. На тебя ни одна собака не тявкнет!
   - Подумаю, - кивнул  Ахилло.  Причина  неожиданного  визита  Ерофеева
теперь становилась очевидной. НКГБ собирался сам выйти  на  таинственное
подполье, и помощь сотрудника бывшей специальной  группы  была  очень  к
месту.
   - Подумай, - кивнул майор, затаптывая окурок. - Ну, пошли, у меня для
тебя подарок имеется.
   Подарок был торжественно извлечен из большого портфеля,  принесенного
гостем. Михаил не без удивления взял в руки тяжелый футляр темной кожи.
   - Бинокль?
   - Ага! - кивнул майор. - Не просто бинокль.  Глянь-ка  на  улицу,  да
свет потуши.
   Похоже, готовился сюрприз. По команде Ерофеева Ахилло-старший щелкнул
выключателем. Михаил поднес бинокль к глазам, глядя на темную  улицу,  и
вдруг в глаза ударил свет - зеленоватый, неестественно яркий. Улица была
видна,  словно   дн„м,   во   всех   подробностях:   выбоины   тротуара,
водопроводные люки, потрескавшиеся стены старого дома напротив...
   - Александр Аполлонович, теперь вы! - распорядился довольный эффектом
Ерофеев. Послышался изумленный вздох - отец опустил бинокль и растерянно
покачал головой.
   - Врубай свет! - Ерофеев подошел к столу и плеснул в  стопки  остаток
вина. - Это тебе, Михаил, подарок от руководства. Помнишь,  мы  говорили
про бинокли, чтобы ночью  смотреть?  С  инфракрасным  светом?  Вот  тебе
бинокль. Трофейный, кстати. Так что  пользуйся,  чтоб  во  всем  ясность
была. За то и выпьем!
   После этого многозначительного тоста Ерофеев извинился за непрошенное
вторжение, пожелал Михаилу быстрее выздороветь, а Ахилло-старшему  -  не
болеть вообще, и откланялся.
   - Приятный молодой человек, - резюмировал отец. - Помню, мы выступали
в девятьсот пятнадцатом в Галиции, так там...
   Михаил не стал  вникать  в  отцовские  воспоминания.  Визит  Ерофеева
встревожил. Похоже, это пробная попытка вербовки. "Лазоревые"  не  прочь
использовать "малинового", выжать из него  нужную  информацию  и  потом,
скорее всего, отдать обратно в Большой Дом  для  последующего  заклания.
Выходило скверно - хуже некуда.
   Болеть уже не тянуло. Михаил,  проявив  крайний  эгоизм,  предоставил
отцу убирать со стола, а сам сел обратно в кресло. На этот  раз  подушки
были убраны, плед отброшен в сторону. Было о чем подумать...
   Итак, "свои" намечают его в качестве очередной жертвы.  За  последний
год Ахилло не раз думал о такой возможности, и  вот  вода  подступила  к
горлу. Выбора не было. Будь  Михаил  действительно  изменником,  его  бы
защитило  и  спрятало  подполье.  Но   капитан   считал   себя   честным
профессионалом  и  подобное  даже  не  приходило  в  голову.