о-спортивному пожал гостю руку.
     Косухин заставил себя улыбнуться. Здесь он не имеет права на эмоции.
     Хозяин дома усадил Степу в свободное кресло как  раз  между  собой  и
Барятинским. Сразу стало ясно, что Александр  Михайлович  и  князь  Андрей
здесь главные. Наташа держалась поодаль, а генерал Богораз вообще старался
лишний раз не обращать на  себя  внимания.  Впрочем,  ни  Барятинский,  ни
гостеприимный хозяин никак не подчеркивали свое  превосходство.  Этого  не
требовалось: их первенство не нуждалось в  утверждении,  оно  было  явным,
изначальным, и не могло быть даже поставлено под сомнение.
     Александр Михайлович выждал минуту. Очевидно, пауза  была  знаком,  и
все замолчали. Пользуясь этим, Косухин еще раз бросил взгляд  на  хозяина.
Да, этот человек привык властвовать, и это получалось у него без малейшего
труда. Смущало бдительного Степу не это - ему приходилось  видеть  больших
начальников.   Беспокоило   странное   сходство   виденного   им   впервые
чернобородого с кем-то, хорошо знакомым. Но память почему-то отказывала, и
Косухин недовольно вздохнул.
     - Наталья Федоровна... Господа... - привыкший  повелевать  голос  был
ровен  и  спокоен.  -  Комиссия  Российской  Империи  по  эфирным  полетам
продолжает работу. Все вы знаете причину сегодняшней  нашей  встречи.  Нам
нужно многое решить. Но вначале предлагаю  заслушать  господина  Косухина.
Степан Иванович, прошу вас...
     Косухин был не готов выступать в  подобном  обществе.  Конечно,  будь
Степан на заседании иной комиссии, например Сиббюро ЦК, он знал бы  как  и
что докладывать. Здесь же приходилось быть осторожным  и  одновременно  не
хотелось  выглядеть  неотесанным  неучем,  ставшим  случайным   свидетелем
великих событий. Тут хорошо знали Николая, а Косухин  не  хотел  подводить
брата.
     Он уже хотел начать в своей обычной манере: "Ну, это,  значит...",  -
но  понял:  так  говорить  не  следует.  Белая  кость,   похоже,   впервые
встречается с настоящим большевиком, и он не  может  позволить,  чтобы  на
холеных лицах этих господ мелькала снисходительная улыбка.
     -  Расскажите  вначале  о  себе,   Степан,   -   внезапно   предложил
Барятинский.  Степа  вздрогнул,  но  тут   же   успокоился.   Похоже,   им
действительно интересно. Что ж...
     - Мне двадцать два года. Закончил заводскую школу  -  четыре  класса.
Потом слесарил... В партию вступил в сентябре 17-го...
     В какую именно  -  Степан  пояснять  не  стал.  Белая  кость  и  сама
догадается...
     - На фронт ушел в ноябре,  после  юнкерского  бунта.  Командир  роты,
потом - батальона. С осени 19-го - на подпольной работе в Сибири...
     Его слушали внимательно. Краем глаза  Косухин  заметил,  как  щелками
сузились глаза Богораза. Во взгляде Наташи, напротив,  был  заметен  явный
интерес, словно Степан прибыл не из РСФСР, а с планеты  Марс.  Барятинский
смотрел на живого большевика даже одобрительно, как будто борьба  за  дело
мирового пролетариата была редким, изысканным видом спорта.  Лицо  хозяина
дома  оставалось  приветливым,  но  темные  глаза  говорили  о   привычном
выработанном долгими годами внимании. Для такого человека не  существовало
мелочей, и даже биография красного командира Косухина была ему  необходима
для дела, которым он руководил.
     Степа хотел было упомянуть о товарище Чудове,  но  внезапно  вспомнил
то, что рассказывал Ростислав.
     - В начале января этого  года  капитан  Арцеулов  получил  приказ  от
Колчака прибыть в Иркутск и найти генерала Ирмана. Он должен был  передать
ему пароль...
     Косухин и сам удивлялся, откуда взялась у него странная,  без  всякой
"чердынь-калуги", интеллигентская манера изъясняться. Может, он наслушался
людей, с которыми пришлось разговаривать  в  последние  месяцы,  а  может,
помогло то, что он много раз пересказывал сам себе эту историю, готовясь к
неизбежному отчету в красной Столице.
     Степа не скрывал ничего. Он спокойно, будто находился среди товарищей
по  партии,  поведал,  как  брал  Семена  Богораза,  как  осаждал  дом  на
Трегубовской, как пузырился липким жарким пламенем  огненный  гриб,  плавя
затвердевший январский наст. И так же  спокойно  он  говорил  о  том,  что
слыхал от других:  об  упавшем  возле  умолкшего  пулемета  Казим-беке,  о
подземном ходе, ведущем в старую часовню, и о пустой  холодной  тайге,  по
которой уходили беглецы.
     Только одно оставалось под запретом  -  Венцлав  и  все  связанное  с
командиром 305-го. Это не его  тайна.  О  Венцлаве  он  расскажет  лишь  в
Столице...
     С  остальным  оказалось  проще.  Он  коротко  рассказал,  как   погиб
Семирадский, а дальше уже почти нечего было скрывать.  Степа  заговорил  о
полете на "Муромце", о том, как менялись за штурвалом  Николай,  Наташа  и
хныкающий  студент  Богораз,  и  заметил,  что  девушка  смотрит  на  него
изумленно, а в глазах генерала блеснула затаенная гордость.
     Те, кто были здесь главными, слушали невозмутимо. Лишь  однажды  лицо
Александра Михайловича дрогнуло - когда Косухин упомянул о  красном  флаге
над Челкелем и о том, как бросил  на  стол  свое  удостоверение,  принимая
комиссарство над полигоном...
     Кое о чем Степа все же умолчал, не став говорить о прилете того,  кто
пытался предъявить фальшивый приказ Адмирала. С этим следовало разобраться
самому. Как и с тем, что рассказал перед отлетом Богораз.
     - В полдень, двадцатого, "Мономах"  взлетел...  -  Косухин  помолчал,
словно вновь увидев желтую степь и медленно  уходящую  в  небо  ракету.  -
Полигон был взорван... Ну, вот и все...
     Это, конечно не было "все". Но о том,  что  случилось  после,  Степан
говорить не собирался.
     В комнате воцарилось молчание. Никто не спешил задавать  вопросы  или
высказываться: похоже, у присутствующих было о чем поразмышлять.
     - Благодарю вас, Степан Иванович, -  хозяин  дома  говорил  медленно,
словно продолжая раздумывать. - Насколько я понимаю это все, что вы имеете
право нам рассказать.
     - Да, - спокойно подтвердил Степа. - Это - все...
     - Значит, потом вы добрались до Индии, - то ли спросил, то ли  просто
констатировал  Богораз.   -   По   дороге   познакомились   с   господином
Валюженичем...
     Степа пожал плечами. Рассказывать о Тэде значило  начать  разговор  о
Шекар-Гомпе.
     - Да,  -  вновь  кивнул  Александр  Михайлович.  -  Степан  Иванович,
насколько  я  могу  догадываться,  ваши  действия  будут  иметь  для   вас
определенные последствия, если вы вернетесь к большевикам.
     - Что вы имеете в виду, Александр Михайлович? - прервала его Берг.
     - Да то, что господина  Косухина  поставят  к  стенке,  -  усмехнулся
Богораз.
     - Однако, - это было первое, что произнес Барятинский. -  Боюсь,  эти
сапожники никогда не станут джентльменами...
     Косухин  хранил   молчание,   хотя   был   вынужден   признать,   что
Богораз-старший близок к истине. Ведь кроме Челкеля за  ним  еще  числился
Шекар-Гомп...
     - Господа, прошу внимания, - короткая фраза  хозяина  дома  мгновенно
восстановила тишину. - К этому мы, возможно, вернемся.  А  сейчас,  может,
господину Косухину будет угодно ответить на вопросы? У меня они уже  есть,
причем целых два.
     - У меня их сто, - решительно заявила  Наташа.  -  Косухин,  мне  вас
заранее жалко...


     Степа отвечал больше двух часов. Вернее, пытался  отвечать  -  больше
всего всех интересовали мудреные технические подробности. Тут уж  было  не
до гладкости речи. Косухин заикался на каждом слове, сбивался,  а  кое-что
пытался показать на  пальцах.  Но  это  никого  не  смущало.  Берг  что-то
строчила в блокноте, Барятинский одобрительно кивал  и  время  от  времени
подсказывал - причем всегда удачно. Степа  и  сам  удивлялся,  как  многое
успел запомнить. Впрочем, кое-что его ставило в тупик. Например, вопросы о
погоде на эфирном полигоне, о том, какая температура в кабине "Мономаха" и
какого цвета скафандр брата. Наташу особо  интересовало,  что  делала  она
сама. К сожалению, Степы не было в рубке, и он мог лишь посоветовать найти
и расспросить Арцеулова. И тут же прикусил язык: недобитый беляк помнил не
только это...
     - Хватит, господа! - слова  Александра  Михайловича  вновь  водворили
тишину, - Степан Иванович, мы вам очень благодарны. Если не возражаете, то
я резервирую еще одну встречу с вами. А пока сделаем перерыв. Прошу всех в
гостиную - отобедаем...
     ...Обедали,  естественно,  на  белой   скатерти,   со   служанкой   в
накрахмаленной наколке и с  полным  буржуйским  набором  блюд.  Спиртного,
правда, не было. Косухин понял: люди собирались работать.
     После обеда Александр Михайлович отозвал его в сторону.
     - Господин Косухин, сейчас у нас  будет  разговор  о  Берге.  Мне  бы
хотелось, чтоб вы присутствовали, но  в  этом  случае  вам  придется  дать
слово. От вашего молчания может зависеть жизнь здесь присутствующих...
     Степа хотел уйти, но вспомнил о брате.
     - Я понял, - кивнул он. - Я буду молчать.
     "Честное слово" не было произнесено, но Александр Михайлович спокойно
кивнул,  показывая  что   вопрос   решен.   Вначале   Степа   подумал   об
интеллигентском  легковерии,  но  потом  понял,  что  дело  в  ином.   Его
собеседник  за  свою  жизнь  успел  изучить  людей.  Большевик  Степа   не
представлял для него загадки. И вновь странное сходство - неведомо с кем -
поразило Косухина. Это  сходство  вдруг  показалось  ему  тревожным,  даже
страшным...
     На этот раз докладывал Богораз. Впрочем, обо всем сказанном  Косухину
уже было известно. Его лишь попросили кое-что добавить по  поводу  ночного
происшествия.
     - Я уже говорила! -  Наташа,  не  дослушав  Степу  до  конца,  нервно
развела руками. - Это какая-то ерунда! Бриарей - простая игрушка! Дядя мне
подробно объяснял устройство - он немногим сложнее музыкальной шкатулки...
     - А вы сами разглядывали его, так сказать, потроха? - поинтересовался
Богораз.
     - Нет... Но я верю дяде! Это просто образец средневековой механики...
     -  "Артефакт",  -  вспомнил  Степа  словечко   Тэда.   Ничего   себе,
музыкальная шкатулка!
     - Все это не важно, - Александр  Михайлович  поднял  руку,  прекращая
разговор о странном поведении заводной игрушки. - Важно другое...
     - Да, - поддержал Барятинский. - Главное, что Берг - предатель...
     - Князь! - Наташа протестующе вздернула подбородок. - Я... я  просила
бы...
     - Извините, сударыня, - в легкомысленном  голосе  Барятинского  вдруг
прорезался холодный металл. - Он скрыл от всех  правду  о  "Мономахе".  Он
пытался  ликвидировать  господина  Косухина  -  единственного   свидетеля,
уничтожил лабораторию... Не решусь утверждать, но  ваша  болезнь,  Наталья
Федоровна, тоже может быть вызвана не только нервным срывом...
     - Нет, - Наташин голос оборвался, она  заговорила  почти  шепотом.  -
Дядя занимался "Мономахом" больше двадцати лет! Он отдал проекту  все,  вы
же знаете... Это какое-то недоразумение, его обманули...
     Никто не возразил, но было ясно, что остальные смотрят  на  поведение
Карла Берга иначе.
     Степе хотелось как-то поддержать девушку,  но  он  знал,  что  должен
выяснить правду.
     - Наталья Федоровна... Наташа... - девушка подняла голову. - У вашего
дяди есть перстень... серебряный...
     Берг удивилась:
     - Конечно. Очень красивый перстень. Дядя купил его незадолго до моего
возвращения. Вы думаете, что это имеет какое-нибудь значение?
     - Ну... это... - слова вновь не выговаривались. - Какой он?
     - Большой, массивный, из серебра с примесью  какого-то  иного,  более
тяжелого, металла. На печатке два маленьких алмаза  и  изображение  головы
Горгоны...
     - А не змейки? - вырвалось у Степы.
     - Нет, я точно помню. Стилизованная голова Горгоны, по-моему,  работа
прошлого века...
     ...Ниточка оборвалась. Перстень был другой. Но тревога не  проходила:
издалека он был неотличим от того, что носил Арцеулов. Но не верить Наташе
нельзя...
     - Не будем спешить, - резюмировал  Александр  Михайлович.  -  Мы  все
знаем заслуги господина Берга. Будем надеяться... - он смолк, - да,  будем
все же надеяться, что это какое-то страшное недоразумение. Впрочем, у  нас
будет время поговорить об этом. Как и о том, как связаться с Тускулой...
     Косухин понял - надежды больше нет. Брат, если он  и  жив,  находится
где-то в невообразимой дали, и даже эти люди, знающие и умеющие, казалось,
все на свете, не могут помочь...
     - А ведь сегодня юбилей, - внезапно улыбнулся Александр Михайлович...
- Помните, господа?
     - Постойте... - Барятинский что-то  подсчитывал.  -  До  дня  первого
запуска "Мономаха" еще пять дней.
     - Я не об этом, - покачал головой хозяин дома. - Впрочем, этот юбилей
никогда не отмечался. Я сам узнал о нем случайно  -  от  своего  покойного
брата. А ведь это событие имеет отношения и к вам, князь...
     Он замолчал, затем заговорил вновь, в голосе его звучала  гордость  и
одновременно грусть:
     - В этот день мой дядя,  Константин  Николаевич,  подписал  приказ  о
создании  лаборатории  по   изучению   ракетного   движения.   Начальником
лаборатории был назначен его  адъютант  -  Сергей  Барятинский,  ваш  дед,
Андрей Константинович. Так начался "Мономах". Это  было  ровно  шестьдесят
лет назад...
     - Я и не знал! - Барятинский  удивленно  развел  руками.  -  Дед  мне
ничего не говорил.  Я  думал,  что  "Мономах"  -  идея  Дмитрия  Ивановича
Менделеева...
     - Господин  Менделеев  обосновал  практическую  сторону  программы  и
разработал  проект  строительства  эфирного  полигона.   Он   подал   идею
Александру III. Но работы велись раньше...
     Александр Михайлович встал и медленно подошел к окну.
     - Все началось после больших маневров на Балтике, когда были испытаны
противокорабельные  ракеты   системы   Конгрева.   Константин   Николаевич
обратился в Академию Наук,  предложив  создать  лабораторию  для  изучения
возможности научного применения ракет. По семейным  преданиям  ему  еще  в
детстве подарили китайскую книгу, где рассказывалось  о  мудреце  Ли  Цзе,
который построил ракету и улетел на ней в Небесный Дворец  бога  Лэй-Гуна.
Признаться, в Академии Наук к этой идее отнеслись без всякого  энтузиазма.
Но ваш дед, Андрей Константинович, был человеком упорным, впрочем,  как  и
мой  дядя.  Через  пять  лет  в  Кронштадте  состоялось  первое  испытание
ракетного двигателя - конечно, еще порохового...
     Он замолчал и не спеша прошелся по комнате.  Было  заметно,  что  эта
история волнует его:
     - Когда-нибудь об этом еще напишут... Я занялся проектом в 1911 году,
тогда же, когда мы начали готовить первых авиаторов. Мы рассчитывали,  что
с 1920 года сможем запустить по два "Мономаха" в год.  А  потом  появилась
Тускула... Мы просто не успели...
     Косухин слушал молча и чувствовал себя  как-то  неуютно.  Конечно,  с
проклятым режимом царизма  надо  было  кончать,  но  жаль,  что  программу
"Мономах" не удалось завершить. Всемирная  Коммуния  без  эфирных  полетов
показалась ему какой-то неполной, даже примитивной...
     - За сколько времени можно восстановить?.. - Богораз не договорил, но
все поняли.
     - Полигон и выпуск ракет - лет за пять,  -  пожал  плечами  Александр
Михайлович. - Но для этого должна работать промышленность,  лаборатории...
Работы требуют огромных затрат. Не говорю  уже  о  том,  что  надо  заново
собирать научные кадры. Если большевики займутся этим  сейчас,  то  у  них
уйдет на все лет двадцать...
     - Жаль, что вы не пустили меня на фронт,  -  генерал  говорил  внешне
спокойно, но в голосе дышала ненависть. - Они...  эти...  уничтожили  все!
Даже то, о чем не имели никакого представления! Вандалы!
     Степа вскипел. Наука - наукой, но слушать такое он не мог.  Александр
Михайлович покачал головой:
     - В том, что случилось, виноваты и мы. Мы ведь уже говорили об  этом,
Аскольд Феоктистович. Большевики пришли уже на руины...  К  тому  же,  они
знали о "Мономахе", так ведь Степан Иванович?
     Косухин  от  неожиданности  вскочил.  Перед  глазами  встало   жуткое
красноватое лицо Венцлава. Да, он знал. Знали и другие - те, что  пытались
сорвать старт...
     -  Об  этом  нам  не  говорили...  -  слова  прозвучали  не  особенно
убедительно, и Степа  не  выдержал:  -  О  "Мономахе",  кажется,  знали  в
Столице, но почему-то... То есть, это держалось в тайне...
     - Естественно, - Барятинский дернул в усмешке тонкие  губы.  -  Иначе
таким как вы, Степан, пришлось бы многое объяснять... Между прочим, кто-то
из большевистского руководства собирает всех, кто работал над "Мономахом".
Интересно, для чего?
     Степа знал ответ. Для того, чтобы построить Шекар-Гомп - и,  конечно,
не только для этого. Да, ему и его товарищам ничего не объяснили.  Что  ж,
теперь он, Степа Косухин, добьется, чтобы им все-таки сообщили правду...


     На прощание Александр Михайлович крепко пожал Степе  руку,  повторив,
что надеется еще раз увидеться в ближайшее время. Генерал Богораз проводил
Косухина до подъезда, где терпеливо ждал черный автомобиль.
     - А вы понравились его императорскому высочеству, -  генерал  покачал
головой; в его голосе звучало явное удивление.
     - К-кому?! - оторопел Степа. - Какому высочеству?
     Богораз усмехнулся:
     - Неужели так и не догадались? Александр Михайлович - дядя  Государя.
Перед встречей с вами мы договорились не употреблять в разговоре  титулов,
чтоб, так сказать, не смущать гостя...
     В словах генерала звучала злая ирония, но Косухин не обратил  на  это
никакого внимания. Великий князь Александр Михайлович! Вот, значит, почему
его лицо казалось таким знакомым! Ведь портретов Николая  Кровавого  Степа
насмотрелся за свою жизнь более чем достаточно...
     ...Всю дорогу Косухин молчал, глядя на мелькавшие  за  стеклами  авто
оживленные парижские улицы. Ему было не по себе.  Он,  конечно,  и  раньше
догадывался, что "Мономахом" руководят не крестьянские дети, как его брат,
и  даже  не   профессора,   вроде   покойного   Семирадского.   Это   была
государственная программа Империи, и неудивительно, что ее возглавил  тот,
кто создал русскую авиацию и руководил перевооружением флота после Цусимы,
-  великий  князь  Александр  Михайлович,  о  котором  большевик  Косухин,
конечно, был  наслышан.  Самое  ужасное,  что  Александр  Михайлович  тоже
понравился  красному  командиру  Степе.  Косухин   понимал,   что   обязан
ненавидеть все это романовское отродье, шайку, три столетия сосавшую кровь
у простого народа. Еще год назад Степа почел бы за честь  лично  поставить
этого царского  дядю  к  стенке,  как  товарищ  Юровский  в  Екатеринбурге
разобрался с его племянником, а товарищ Чудов отправил под  ангарский  лед
кровавого Адмирала. Но теперь все выходило не так просто. Получалось,  что
великий князь не пил народную кровь,  вернее,  не  только  занимался  этим
привычным ему делом, но еще и строил самолеты, отправлял  таких,  как  его
брат, учиться летать в Парижскую авиашколу и руководил эфирными  полетами.
Выходит, сокрушая  прогнивший  царский  режим,  большевик  Косухин  и  его
товарищи по партии уничтожили и  все  это!  А  что  же  строилось  взамен?
Косухин привычно ответил: коммунизм - светлое будущее всего  человечества!
Но откуда-то  из  глубин  памяти  пришел  иной  ответ:  нет,  они  строили
Шекар-Гомп - Око Силы...


     Тэд был дома, причем не один, а вместе  с  Карно.  Вид  у  обоих  был
веселый - похоже, визит к страшному профессору Роберу прошел не так  уж  и
плохо. При виде Степы оба удивленно смолкли. Косухин  слышал,  как  его  о
чем-то спрашивают, сначала по-французски, затем - на ломаном  русском,  но
отвечать не было сил. В конце концов Тэд что-то сообразил; Степу усадили в
кресло, и Карно стал совать ему какую-то таблетку.
     - Не надо, - Косухин отмахнулся. - Спасибо, ребята... Я посижу...
     - Стив, может вып