о и не видел.
     - Вот оно как!.. Здесь девиц много - хватит на его долю... Если ты и впрямь к нам его привел.
     - Да. Если дети Ворона усыновят моего сына, как когда-то хотели усыновить меня, - он останется здесь навсегда. Сыном Ворона.
     - ...А жены ему лучше моей правнучки не найти, - подхватила Элана и невидяще махнула рукой в сторону, откуда послышался грохот камней.
     Аймик посмотрел в ту сторону - и остолбенел: на них смотрела и улыбалась... прежняя Элана. Юная, та самая, что когда-то в незапамятные времена прочила себя в жены Аймику-чужаку... Судя по всему, она обкладывает край своего жилища каменными плитками и сейчас только что высыпала очередную их порцию из подола длинной замшевой юбки, расписанной красными узорами. По случаю последних теплых дней - босиком и обнажена по пояс. Грудь такая же высокая, манящая... Аймик невольно переводил взгляд с одной Эланы на другую, словно вопрошая себя самого: кто же из них настоящая Элана?
     - Что, признал наконец-то? - дребезжаще смеялась старуха. - Вижу: признал!
     А девушка без смущения разглядывала молодого чужака, красного, как узоры на ее юбке, упорно высматривающего что-то у себя под ногами.

10

     Расставались поздней весной. Люди Ворона вставали на обычную бизонью тропу, Вестника ожидал его последний путь, а Великий Ворон... его тропы от людей скрыты.
     Провожали двое: Тейк, один из тех, кто водит людей Ворона по бизоньим тропам (Кайта уже давно нет в этом Мире. Старик ушел еще раньше), и Дард, молодой сын Ворона. Перерожденный. Бывший когда-то в прежней жизни безродным Дангором.
     Женщин здесь нет; это мужское дело. Даже Элга, невеста Дарда, осталась в стойбище. Их свадьба будет только осенью; у степняков с этим строго. Но... она уже разделила постель с перерожденным, и по всему видно: очень этому рада. Что ж, ее право... Жаль, прабабушка уже не побывает на их свадьбе; зимой ушла по Тропе Мертвых...
     Ноги еще мокры от росы, но скоро Небесный Олень выпьет ее всю и побежит дальше, к вершине Лазурных полей.
     Сказаны слова благодарения, сказаны слова прощания - пора расходиться. Но Великий Ворон поднял правую руку:
     - Дард! Меня теперь долго не будет с вами. Выслушай и запомни.
     Сделав робкие полшага вперед, Дард весь словно подался навстречу черным глазам, сделавшимся вдруг огромными, затмившими весь остальной мир... Откуда-то налетевший ветер холодил его голое лицо, приподнимал длинные, распущенные по плечам волосы, загибал назад перья на родовой шапочке сыновей Ворона.
     - Ты теперь не безродный; у тебя есть братья и сестры. И жена будет, и дети. Помни же...
     (Небо набухло грозной синевой; казалось, голос Великого Ворона гремел прямо оттуда.)
     - ...Враг не оставит тебя в покое. Он злобен, коварен и могуч. И лжив. Тебя же, ускользнувшего от изначального Посвящения Тьме, Враг ненавидит особенно люто. И будет стремиться отомстить. Не только одному тебе, но и тем, кто принял тебя в свой Род. (Где они? В этом ли Мире?)
     - ...Но теперь ты можешь одолеть Врага. Ты сам. Только ты сам. Не забывай же никогда: ВРАГ ЛЖИВ! Особенно тогда, когда то, что он нашептывает, похоже на правду...
     (Небо стало прежним - мирным утренним небом хорошего дня на переломе весны к лету. Они вновь были в знакомом Мире, и последние слова Великого Ворона звучали как обычная человеческая речь.)
     - Дард, сын Ворона! Жизнь твоя будет долгой и счастливой... Если ты выстоишь! А чтобы не забывал, прими от Вестника, чья кровь течет и в твоих жилах, памятный дар.
     Отец... (Нет! Вестник.)
     ...протянул обеими руками что-то длинное и тонкое, завернутое в кусок кроваво окрашенной кожи.
     Дард осторожно развернул сверток. В его ладонях лежала сломанная стрела...
     (Та самая, сразившая Дада. И спасшая его самого.) ...и материнское костяное лощило. Любимое. (?Его мне отец сделал в подарок, на свадьбу. Видишь, какая резьба на рукояти! Красиво?? ?Да-а. А это что такое?? ?Это я?.)
     Дард припал лицом к отцовской груди:
     - Я не забуду... Ни за что не забуду!
     Великий Ворон и Вестник прощались на склоне холма.
     - Прощай. Мне туда. - Великий Ворон махнул рукой... (Крылом?)
     ...указывая на блещущую в солнечных лучах вершину. - А тебе туда. Вниз и дальше на север. Навести детей Сизой Горлицы.
     ?И о них ведь знает! - думал Аймик, провожая взглядом высокую фигуру, уже скрывающуюся за гребнем холма. - Откуда??
     Перед тем как скрыться по другую сторону холма, Великий Ворон обернулся и сказал:
     - И не грусти о том, что твой сын теперь - только охотник. Память о нем останется надолго. Но какой будет эта память, я не знаю. И скрылся за холмом.
     Аймик остолбенел. Даже самому себе не признавался он, что порой невольно сожалеет о том, что лишил своего сына великой судьбы.
     Сорвавшись с места, задыхаясь, бегом бросился вдогонку за своим спутником. - Великий Ворон! Погоди...
     Вбежав на вершину, он увидел то, что ожидал. То, что уже видел однажды.
     Никого. Только какая-то большая птица, распластав крылья, тает в солнечном свете...
     И то ли услышал ушами, то ли в сердце отдалось:
     ?К детям Сизой Горлицы!?
     Отдышавшись, Аймик медленно побрел вниз.

Глава 23

СЫН СИЗОЙ ГОРЛИЦЫ

1

     На закате Хайюрр часто приходил сюда, на обрыв, белой стеной возвышающийся над их стойбищем. Годы все больше и больше дают о себе знать: вроде бы и не такая уж высота, и тропка удобна, а взберешься на привычное место, на траву опустишься, привалишься спиной к замшелому стволу рухнувшей лиственницы - и долго не можешь отдышаться... А то еще и поясницу заломит вдобавок. Особенно перед сменой погоды. Бывает, и левую руку, медведем изуродованную, такая судорога сводит и пальцы так скрючит, что, не будь он мужчиной, впору было бы криком кричать...
     Но сегодня все было хорошо. Вечер мирен и тих, воздух чист, и в предзакатном свете отчетливо выделяются каждый пригорок, каждое деревце, каждая травинка... Мураш, деловито пробирающийся в рытвинах мертвой коры. Хайюрр опустился на привычное место. Кольнуло в правый бок, но быстро отпустило. И пальцы сегодня слушаются лучше. Значит, можно заняться делом.
     Он достал из поясного мешка подготовленные куски бивня и кремневые инструменты. Теперь, когда и ноги стали не для дальних походов, и бросок копья не так верен, когда Главным Охотником стал его сын, Хайюрр пристрастился к резьбе по кости, к выделке украшений и амулетов. Конечно, сильный амулет должен наговорить колдун, но изготовить его, вырезать из бивня или смастерить из коры и кожи может и рядовой общинник - если колдун возражать не будет. А он, Хайюрр, далеко не рядовой; у него и своя Сила есть. Не для всякого амулета пригодная, конечно, но все-таки... Жаль только, и с этим вскоре придется распроститься: пальцы, пальцы! Болят, проклятые, и плохо слушаются. Такие вечера, как сегодняшний, выпадают все реже и реже...
     Сейчас он выделывал оберег для своего только что родившегося внука. Руки делали привычную работу: раз за разом снимали тонкую бивневую стружку, придавая из-желта-белому куску нужную форму, приостряя время от времени выкрашивающееся лезвие кремневого скобеля. Руки делали, а мысли были заняты другим; сейчас, в самом начале работы, это возможно.
     Сейчас он все чаще и чаще вспоминал тот день, когда, вернувшись после Обрядов, он увидел, что лежанка Аймика пуста и вещей его нет... как и его самого. Потеряв голову от страшной догадки, он бегом кинулся к женщинам и - что скрывать - облегченно вздохнул, увидев: Ата здесь... Да только Ата ли? Постаревшая, осунувшаяся женщина посмотрела на него, словно не узнавая, словно на чужого, и сказала:
     - Хайюрр! Он ушел. Совсем ушел. Просил передать всем вам: ?Аймик никому не хочет зла. Колдун сказал: ?Такова воля Духов!? Аймик уходит, чтобы исполнить их волю?. - И прошептала: - Хайюрр! Почему... За что? Что плохого сделал Аймик Рамиру?
     Нет, она не плакала. С тех пор он ни разу не видел ее слез. Смеха - тоже. Даже улыбки...
     ...Движения скобеля в его правой руке замедлились.
     - Как ты смел, Рамир! Как ты смел меня опозорить! Ты всех нас опозорил, - хороша защита, ничего не скажешь! Духи, духи! А неблагодарность... то, что я, спасенный, спасителя своего выгнал, - это они стерпят? Да будь они тогда...
     Злые слова лились потоком; Хайюрр словно забыл, кому кричит в лицо, кого оскорбляет. Он чувствовал спиной, что его собратья словно отодвигаются в ужасе перед святотатцем. Чувствовал и радовался. Проклятие? Гибель? Пусть так. После случившегося он все равно не сможет... смотреть в глаза Ате.
     Лицо колдуна не выражало ни растерянности, ни злобы. Плотно сжатые губы, бесстрастный взгляд... в глубине которого, казалось, прячется понимание и сочувствие. Он спокойно дождался, когда словоизвержение прервалось, и лишь тогда поднял обе руки, призывая к молчанию, и заговорил - мирно, не повышая голоса:
     - Бесстрашный Хайюрр винит в случившемся меня, Рамира? Хорошо. Хайюрр - один из лучших следопытов Рода Сизой Горлицы. Так?
     Невнятный, но одобрительный гомон.
     - Так пусть Хайюрр-спедопыт немедленно выступит в погоню за своим другом. След свеж, и уходящему не было нужды скрадывать его, стало быть, догнать несложно. Так?
     Хайюрр молча кивнул, чувствуя, как учащенно бьется сердце в радостной надежде.
     - Пусть же Хайюрр-следопыт догонит своего друга и скажет: ?Колдун детей Сизой Горлицы переменил свое слово! Небесная Охотница не успеет укрыться в своем жилище, как Аймик будет усыновлен!? Клянусь Великими Духами, клянусь Первобратьями, так оно и будет, если вы вернетесь вдвоем!
     Хайюрр почувствовал, как глаза колдуна испытующе проникают в самую его душу.
     - Но пусть и Хайюрр-следопыт даст слово. Если он не сможет взять столь легкий след, если поймет, что Аймика ему не догнать, - он не будет тратить всю свою жизнь в бесплодных поисках того, кто Избран Духами, и вернется в свою общину.
     - Клянусь! - поспешно выкрикнул Хайюрр, готовый немедленно пуститься по свежему следу, чтобы, быть может, еще до вечера...
     Руки, сжимающие заготовку и скобель, опустились на колени. Хайюрр забыл о своей работе. Он смотрел на речную излучину. На то самое место, докуда его без труда довел след... и откуда он пошел вниз по течению, нимало не сомневаясь в том, что именно так поступил и Аймик. Поплыл. Взял один из увязанных плотов (вон и след) и поплыл. ...Разве это не самый простой путь на юг, в степи? Ведь, по словам Аты, тропа ее мужа вела именно туда...
     Он пустился вниз по течению, словно желторотый мальчишка, даже не удосужившись проверить другой берег. Он мог бы вернуться через день, через два и начать поиск снова, так нет же. Словно что-то гнало его в бессмысленный путь. До Хайгры. До тех самых мест, где она, Воительница, пробила скалы, где ее воды с яростным ревом, крутясь и пенясь, катятся по скальному дну... Сюда он добрался, когда уже закончилось лето и крутились в воздухе первые снежинки и ложились и умирали... Он стоял на скале и смотрел на ревущую воду, понимая, что все напрасно, что нужно возвращаться ни с чем... Или нарушить клятву, ибо впереди чужие земли, земли степняков. А оттуда не возвращаются.
     Все эти долгие годы Хайюрр дивился, не понимал, как он, опытный следопыт, мог так оплошать? Плот, взятый Аймиком для переправы, нашли на другой же день в прибрежных кустах. Стоило ему только пересечь реку, вместо того чтобы двигаться вниз...
     ...Осмотрев едва начатую поделку, Хайюрр убрал ее вместе со скобелем назад, в мешочек. До следующего раза.
     Рука коснулась лиственничного ствола, погладила давно умершую кору. Когда он вернулся назад, это дерево, еще живое, уже подготовилось к зиме, оголив свои ветви. Он пришел сюда сразу, как только заглянул к женам и убедился, что Аты нет. Ему не нужно было спрашивать, где она. Знал.
     Ата стояла прислонившись спиной к стволу. Обернулась на его шаги и, не удивившись, протянула навстречу руки и даже попыталась улыбнуться
     - Один?
     Он кивнул:
     - Да. Не нашел... Прости, Ата!
     (Перед тем как уйти, он обещал... Так уверенно обещал, что она, кажется, поверила...)
     Ата тоже кивнула в ответ, словно ничего другого и не ждала:
     - Его никто не смог бы найти.
     Помолчали. Сырой, липкий снег, незаметно усилившись, закрывал уже не только дали, - в двух шагах ничего не видно... да еще эта капель с отороченного мехом капюшона.
     - Пойдем, Ата! Тебе не только себя беречь нужно.
     (Заметно даже в малице.)
     - Сейчас...
     Ее взгляд был направлен куда-то помимо него - куда-то сквозь снежную пелену. Потом посмотрела прямо в его глаза. - Хайюрр! Я знаю: ты хочешь, чтобы я твоей женой стала...
     (ДА! ДА! Самой любимой!) Он не сказал этого. Промолчал.
     - Теперь так и будет. Только прошу тебя: подожди, пока я рожу. Подождешь?
     ...Что можно было ответить, кроме ?да??
     Хайюрр всматривался в речную долину, освещенную косыми лучами заходящего солнца. Нет, он не потратил жизнь на воспоминания, вовсе нет. Не до того было. Одно время казалось даже: все забыто. Прочно забыто. Но теперь, в старости, он все чаще приходит сюда на закате. Что-то мастерит и рассказывает, если вокруг дети. Или просто вспоминает, как сейчас. И - ждет.
     Как-то раз, много лет спустя, уже будучи вождем, Хайюрр спросил колдуна:
     - Как ты думаешь... Избранный - он может вернуться?
     - Не думай об этом! - нахмурился Рамир. - Твоя жизнь полна, Род силен, люди сыты, жены рожают, - чего тебе еще? Подальше от Избранных, подальше. Людям от них - смятение и разлад. Гони даже мысли. Что прошло, то прошло. Его тропа в стороне от путей детей Сизой Горлицы; о ней ведомо только Могучим... И лучше будет, если эти тропы навсегда разошлись...
     Да, тогда Хайюрр вполне соглашался со своим мудрым собеседником. Но годы прошли; Рамир, ставший почти другом, ушел по Тропе Мертвых, а он, бывший вождь, состарился и все чаще думает о таких вещах, о которых и не следовало бы думать. И ждет. Как сейчас. Бывало, завидит издали одинокую фигурку и...
     Хайюрр вдруг весь подался вперед, пристально вглядываясь в речную долину. Где показалось... Отсюда не разглядеть; так, движущаяся мошка; только понятно, что скорее всего человек. Одинокий человек. Нет, конечно, такое случалось и прежде. Но почему сегодня так сильно бьется сердце? Он почти уверен...
     Опираясь одной рукой о ствол, прижав к груди другую руку, Хайюрр тяжело поднялся, но не сделал даже попытки спуститься вниз, в стойбище, чтобы узнать... Он стоял здесь, у мертвой лиственницы, которая, будь она жива, помнила бы и Ату, и ее мужа. Стоял и ждал, ждал...
     Топот ребячьих ног, взволнованные голоса. Первыми показались дети, спешащие, возбужденные. Впереди - его старший правнук:
     - Старый! К тебе... Незнамо кто. Но тебя знает!.. И вот уже над краем обрыва показывается сам гость. Старик. Идет опираясь на короткое копье как на посох. Совершенно седой; волосы заплетены в косу. Улыбается. А глаза...
     Аймик! Он... и не он!

2

     Они сидели вдвоем у поваленной лиственницы. Багровое солнце уже почти закатилось в тучу, за дальний лес. Прохладно, и пора спускаться вниз, в стойбище. Хайюрр сразу отослал ребятишек назад с наказом, и сейчас, должно быть, уже все готово для дорогого гостя: и еда, и постель. Но пока они здесь, наедине, надо бы сказать хотя бы самое главное. А разговор не клеится.
     - Так ты нашел-таки своих Духов? - переспросил Хайюрр.
     - Нашел. Тех, кто меня звал. И других. - А теперь?
     - По старому следу иду. Назад. Несу весть своим сородичам. Дойду - буду отпущен.
     И снова молчание.
     - Хайюрр! Я не могу сказать о своей тропе большего... чем могу. Ты уж прости. Поверь: для тебя это лишнее... Лучше ты расскажи. Ведь я...
     Аймик сглотнул. (Если Ата жива...)
     - Аты нет. Умерла Ата.
     Уже совсем стемнело, когда Хайюрр закончил свой рассказ. Аймик сидел не шевелясь, скрещенные пальцы на коленях. Седые волосы словно светились в разливающемся лунном сиянии.
     - Так значит твой сын Сингор... - заговорил он глухим, незнакомым голосом.
     - Твой сын! - перебил Хайюрр. - Ты не понял? Я так и не коснулся Аты. Ни разу. Она просила подождать до родов. И умерла...
     - Нет, конечно, он и мой сын, - помолчав, продолжил Хайюрр. - Ата просила... Я все сделал так, как она хотела. Он - сын Сизой Горлицы. А взрослое имя ему передал мой брат. Сингор. Но ты должен знать: Ата так и осталась твоей Атой!
     (Так вот оно что. Пророчество было верным, и он, Аймик, действительно и есть тот Посланец, ?своей кровью трижды связующий по три Рода?. Посланец, ставший Вестником...)
     - Где он сейчас? - спросил Вестник, словно не заметив последних слов Хайюрра.
     - В Мужском доме с остальными охотниками. Молодых готовит. Я - Старый; мог пойти, мог остаться. Остался, как видишь. Словно знал...
     Разговор замер. Пора идти вниз, в стойбище, но Хайюрр медлил. Следовало сказать последнее.
     - Аймик! Ата, когда умирала... Она знала, что мы с тобой встретимся. Никто в это не верил: Рамир не верил, я сам не верил, - а она знала. Так вот... просила тебе сказать: ?Пусть мой муж простит ту, что покинула его одиноким на тяжкой тропе. Ради сына! Только ради сына! Пусть простит?.
     - Аймику нечего прощать. - Голос Вестника сделался тонким, почти срывающимся. - Аймик сам нуждается в прощении. Не так понял. Не то подумал... Да что теперь говорить... Об одном жалею. - Голос его дрогнул и вдруг зазвучал по-прежнему, как встарь. - Я должен был уйти: воля Духов... Но почему я так плохо с ней простился?

3

     Женщины и дети собрались у общих костров, поглядывали на верхнюю тропу. Ждали старого Хайюрра и его странного гостя. Вот и они.
     - Старый! - выступила вперед старшая жена Сингора, единственная из его жен, которой позволено общаться со свекром. - Все сделано, как ты просил. Свежая постель и еда готовы. Прикажет ли отец моего мужа подать еду под небом или в жилище?
     - Под небом, но у входа. И пусть нас не беспокоят.
     Десятки глаз не отрывались от спутника старого Хайюрра. Тоже старик, только чудной какой-то! Волосы в косу уложены; у детей Сизой Горлицы так не делают. И одежда совсем другая. Плащ какой-то... вокруг тела обмотанный, - чудно. И обувь странная, высокая, завязки аж под коленями. И копье не такое... А что это за палка из-за спины торчит?
     - Лук! - догадался один из подростков и тут же во весь голос оповестил окружающих о своей догадке. - Конечно, лук, только большой, и тетива спущена...
     На него испуганно зашикали. Незнакомец наверняка колдун. Еще разозлится и порчу наведет.
     Странным было то, что этот совершеннейший чужак по облику говорил на их языке и осматривался так, словно место это ему знакомо. Колдун! Право, чужой колдун; недаром даже серые на него не злобятся. Но откуда его знает старый Хайюрр? И почему привечает?
     Обо всем этом тихонько переговаривались женщины, снедаемые любопытством и страхом.
     Вестника все эти перешептывания не волновали и не интересовали. Привык. Гораздо больше занимало его само стойбище. С первого взгляда показалось: все то же самое... или почти то же самое, что и прежде. Но, приглядываясь, убеждался: нет, многое изменилось. Вон возле их жилища какая-то загородка из мамонтовых костей появилась. Зато само жилище вроде бы такое же, как и было. Интересно, а внутри...
     - Не туда, не туда, - остановил его Хайюрр. - Теперь тут только наши гремушки держим; помнишь? Да кое-какой скарб... Хочешь - посмотри.
     Аймик откинул полог. Пламя общего костра, бросающее отблески вовнутрь, давало достаточно света, чтобы разглядеть чистый земляной пол и сложенные у стены крупные кости мамонта. Праздничные барабаны детей Сизой Горлицы... Интересно, те самые или другие?.. Пусто. А вот тут была его постель...
     Сердце начало учащенно биться. Воспоминания? Не только. Вестнику вдруг стало казаться... Он резко опустил шкуру, закрывающую вход:
     - Вижу: вы его укрепляли. Так почему не живете? И не разбираете?
     Хайюрр отв