тал! Себялюбец. Оскверняться ему не хочется! А  то,  что  снова  погибнут
живые и разумные существа, - это мелочи.  Плох  ты  стал,  старик,  совсем
плох. Самое время уйти. Поторопись, мальчик. Мы ждем".
   Он так и не уснул до утра. Прощался с жизнью,  вспоминая  все  то,  что
видел, слышал, чувствовал. Остальное - необходимое  -  уже  было  сделано,
свитки ждали хозяина. И еще следовало помнить о детях, нерожденных  детях,
но здесь он не мог ничего поделать. Народ пока не знал. Король не  решился
раскрыть им тайну,  потому  что  многие  могли  не  выдержать  ожидания  и
сорваться. "Многие"! - да он сам еле сдерживался, а иногда - о  Создатель!
- иногда так хотелось отыскать убийцу и вырвать у него сердце, принести  и
швырнуть в чашу  бездыханное,  полное  живительной  крови  тело,  чтобы...
Вот-вот. Именно об этом и речь. Поэтому с детьми  придется  решать  потом.
Сейчас у него была ночь, - может быть, последняя ночь, - и нужно  провести
ее так, чтобы потом не хотелось все переиграть по-другому.
   Старик отдался воспоминаниям, не замечая,  как  большие,  сверкающие  в
звездном свете капли родились у уголков его глаз и помчались к краю  лица,
а потом -  сначала  одна,  затем  с  мгновенным  запозданием  -  другая  -
сорвались вниз и шлепнулись на каменный пол Зала.
   Стоит ли обращать на них внимание? К утру высохнут.


   Ни Король, ни кто-либо другой во всем Нисе не знал,  что  чары  Темного
бога ослабли. И предопределенность, созданная драконами,  была  уже  ни  к
чему...

   Гулкие пещеры мертвым эхом отзовутся грустно.
   ...пусто.
   Здесь когда-то кто-то жил.
   ...не тужил.
   Но давно никого уж нет здесь.
   ...есть!
   Только память по залам шуршит
   платьем из высохших выпавших листьев:
   "Я помню, я помню, и здесь была жизнь.
   Я помню, я верю", - и молится истово.
   Только она - все другие забыли,
   жили ли здесь иль от века не жили.
   ...были...
   Путник заблудший, возможно, когда-то
   здесь заночует, заснет неспокойно,
   словно почувствует: даты и даты
   мерно считает город-покойник.
   Только считает... А что остается,
   если над ним даже время смеется?!
   ...бьется.
   Со временем бьется уныло, устало,
   много веков, уж не веря в победу,
   умерший город... Снегов его талых
   не пробивают растений побеги.
   А солнце лучами бьет непрестанно,
   жалит и жжет - и никак не устанет.
   ...странно.
   Как страшно, как дико, что все позабыли
   о том, что здесь было,
   о тех, что здесь жили.
   Как больно, как жалко и как же обидно:
   надежда пропала,
   надежды не видно.
   Но, может быть, кто-нибудь все же зайдет,
   и город найдет, и вспомнит,
   и вспомнит, и вспомнит, и вспомнит...
   ..."помню"...



10

                               Нас обрекли на медленную смерть,
                               Мы к ней для верности прикованы цепями...
                               ...Но рано нас равнять с болотной слизью! -
                               Мы гнезд себе на гнили не совьем!
                               Мы не умрем мучительною жизнью -
                               Мы верной смертью лучше оживем!
                                                         Владимир Высоцкий

   К тому времени, когда они оказались на месте, Ренкр уже почти ничего не
ощущал - ничего, кроме неотступного мучительного чувства голода.  Он  даже
не пытался подсчитать, сколько времени уже не брал и крошки в рот. Дракон,
правда, позволил долинщику напиться,  когда  они  пролетали  над  какой-то
горной речушкой, - парень не стерпел  и  попросил,  чтобы  тот  спустился.
Крылач  на  удивление  спокойно  отреагировал  и,  ни  слова  не   говоря,
приземлился на поросший сочной зеленой травой берег. Альв спрыгнул  с  его
спины и, подбежав к воде, упал лицом в голубоватую жидкость, жадно  глотая
ее, впитывая каждой частичкой кожи, неспособный, казалось,  насытиться  до
предела. Его пленитель терпеливо дожидался поодаль, не подгоняя, но  и  не
спуская с парня внимательных глаз. А тот, между прочим, сейчас и не  думал
сбегать. Много ли набегаешь с пустым желудком? То-то!
   Потом, когда вода наполнила его, словно пустой высохший  бурдюк,  Ренкр
отполз от реки, скользя по грязи влажными руками, и  рухнул  в  траву,  не
обращая ни малейшего внимания на происходящее. Заснул.
   К удивлению альва, дракон не стал его будить.  Он  терпеливо  дождался,
пока пленник проснется, позволил ему еще раз напиться и вымыть  измазанное
кровью и грязью лицо, только после этого подхватил за воротник истрепанной
куртки и усадил на спину. Взлетели. Была ночь, но сложно понять  -  то  ли
она началась, то ли заканчивается. Не важно. Парень обхватил руками шип  и
опять уснул.
   Проснулся  он  уже  днем.  Все  так  же  проносились  внизу  отмеченные
драконьей тенью леса и горы - все больше горы,  и  Ренкр  понял,  что  уже
скоро... При этом он  даже  не  до  конца  понимал,  что  "скоро".  Просто
"скоро", и все. Там разберемся. Или за нас разберутся,  главное  -  что-то
обязательно  решится,  завершится  и  уже  не  будет   давить   на   плечи
непрестанным, неизбывным грузом. Может  быть,  даже  удастся  выспаться  и
наесться, хотя, конечно, это вряд ли.  Он  потер  ладонью  лицо,  разгоняя
застоявшуюся кровь, одновременно срывая засохшую  корку  с  тысячи  мелких
ранок, но все это были  мелочи,  на  которые  сейчас  не  стоило  обращать
внимания. Уже скоро. Ренкр встряхнул головой, отгоняя навязчивую мысль, но
она не  отгонялась.  Будто  сладкая  тянучка,  прилипла  к  тебе,  дразня,
раздражая ноздри приторным запахом. Тьфу, гадость!
   Ничего не хотелось. Абсолютно ничего, даже думать  о  спасении.  Потому
что  сейчас  ощущение  того,  что  все  давным-давно  решено,  улажено   и
продумано, стало особенно отчетливым, и не слушаться его было  невозможно.
Если Ренкру суждено спастись, он спасется, если нет  -  не  стоит  даже  и
пытаться. "А если как раз это никого не  волнует?"  -  мелькнула  склизкая
мыслишка. Юноша задушил ее, хотя...  Глупости.  Единственное,  чем  сейчас
имело смысл заняться, - спать. Спать. Уснуть и  видеть  сны,  как  говорил
один его давний знакомый. Нет, что вы, никак не  друг.  Друзей...  В  этом
мире было что угодно, только не друзья.  Друзья  остались  где-то  там,  в
далекой жизни, в горах и в долине, а здесь только спутники и враги. И  тех
и других вдосталь, а которые лучше?.. Даже неизвестно.
   В результате он все-таки снова уснул. И видел сны.


   Солнышко уже садилось. Его оранжевые волны  ложились  на  лицо  теплыми
ладонями матери, и казалось, это она целует его в лоб, гладит  по  щеке  и
шепчет: "Сыночек, мой сыночек. Вернулся". И не было  сил  признаться,  что
все  -  только  сон,  не  хотелось  расстраивать  мать,  она  и  так   уже
исстрадалась, одна, в этом маленьком старом городишке, где  каждый  камень
напоминал о нем и об отце. В особенности же те два камня,  что  лежали  на
Площади.
   Он с опаской открыл глаза. Не было матери, не было ее ладоней, не  было
ее голоса. Было только заходящее солнце, выкошенное поле, холмики стогов и
Дом, стоявший в тени городских стен. На крыльце  старой  усталой  ящерицей
дожидался мастер Вальрон. Ренкр подошел к учителю, затаив дыхание,  боясь,
что тот сейчас начнет отчитывать его, хотя, казалось бы, он ничего  такого
не сделал, за что можно было  бы  отчитывать.  Мастер  безмерно  постарел,
маленькие черные глаза спрятались в глазницах обтянутого мягкой, собранной
в складки, шелушащейся кожей черепа; бороды и вовсе не было, только  седые
брови  оставались  по-прежнему   густыми.   Он   опирался   на   короткую,
неестественно ровную палку, которой раньше  тоже  не  было,  и  пристально
глядел запавшими глазами на приближающегося Ренкра.
   - Ну здравствуй, мальчик, - проскрипел учитель своим "обычным" голосом.
- Ты, я вижу, держишься молодцом. Правильно. Это  очень  правильно.  Видит
Создатель, если б мог, я  бы  рассказал  о  тебе  такую  Легенду,  которая
затмила бы все иные.
   - Нет, - покачал головой Ренкр.  -  Не  нужно  Легенд.  Их  уже  и  так
предостаточно. Лучше правду, мастер, лучше правду, а еще  лучше  -  вообще
ничего. Потому что рассказывают для того, чтобы не  забывали,  а  о  таком
лучше всего забыть.
   - Ты никогда  не  хотел  быть  Героем,  -  сокрушенно  покачал  головой
Вальрон.
   - Верно, - согласился с ним молодой альв. - Никогда не хотел и искренне
сожалею о тех, кто мечтает стать таким, как я. Потому что в конечном счете
все сводится к мозолям в душе, крови на  руках  и  ожогам  на  сердце.  Не
слишком привлекательная участь.
   - Но иногда нужен  кто-то,  чтобы  спасти  этот  несовершенный  мир,  -
заметил мастер.
   - Да, - согласился он, - иногда нужен. Но только не стоит величать  его
Героем - он сие делает не ради славы, никогда ради славы, а только во  имя
своей  собственной  совести,  которой  иногда  так  трудно   пожертвовать,
поступиться! Учитывая это, слово "Герой" - жестокая насмешка, и  не  более
того. Уж поверь мне.
   - Верю, - кивнул Вальрон. - Охотно верю. Потому что я  сам...  -  Голос
старика сорвался. - Помнишь мою Легенду о  трех  ребятах,  которые  хотели
стать Героями, а стали предателями только лишь потому,  что  поторопились?
Одним из них был я. Смешно, не правда ли? - я, неудачник, учил  так  много
ткарнов тех, кто оказывался лучше меня: смелее, терпеливее, благороднее. И
вот - выучил даже одного  Героя.  Настоящего  Героя.  Понимаешь,  мальчик,
людям нужен Герой, нужен, потому что иначе им будет некому подражать, не к
чему стремиться, не о чем мечтать. Да, для него это - насмешка, но вынести
и принять насмешку - это ли не подвиг, достойный настоящего Героя?
   - Все возвращается к тому же, с чего начиналось, - сказал Ренкр.
   - Да, - ответил мастер.  -  Именно  так.  И  все  подвиги,  которые  вы
совершаете, вы совершаете для своей необычайной, чрезмерно  чувствительной
совести, и лишь только принятие почестей и имени Героя - для людей. Во имя
людей.
   - Чтобы кто-то другой пошел по нашему гибельному следу?
   - Он бы и так пошел по нему, это в его  природе.  Вы  только  помогаете
увидеть путь сразу, не блуждать в темноте, натыкаясь  на  стены  и  сбивая
нежные фарфоровые вазы.
   Ренкр кивнул:
   - Касательно ваз я тебя понимаю. Может быть, даже слишком хорошо.
   Старый мастер вздохнул, глядя на заходящее солнце:
   - В конце концов, мальчик, нельзя все списывать только на  совесть.  Но
об этом ты узнаешь, когда вернешься, а пока - иди туда, куда собрался.  Ты
давненько там не был.
   И Ренкр пошел.


   - Здравствуй, моя хорошая, здравствуй. Как глупо  все  получилось,  как
неестественно и неправильно! Вот ведь, я  снова  все  забуду,  как  только
проснусь, и это так обидно, но тут уж ничего не  поделаешь:  я  просто  не
могу позволить себе думать о тебе еще и там, наяву. Это может помешать мне
в тот единственный момент, ради которого все происходит со  мной.  Я  даже
сам не знаю, что - "все" и когда настанет "момент", ничего не знаю, и  это
вдвойне обидно и неправильно. Я все-таки опять к тебе вернусь. Ты скажешь:
"Это глупо и нелепо. Ты лжешь себе". Я правды  не  боюсь!  Пускай  молчат,
пускай не верят где-то - я все-таки опять  к  тебе  вернусь!..  Ты  только
дождись. Роул? Пускай будет Роул. Пускай будет кто угодно, но ты дождись -
и я вернусь, вернусь в своем бессилии, прорвусь  сквозь  этот  черный  лед
тоски! ...Все не то, опять не то, и все слова - не те, чужие слова и чужие
мысли, остается  только  взгляд,  и,  Создатель,  его  вполне  достаточно!
Обещаю, я вернусь.


   Проснувшись, он смог вспомнить только сон с Вальроном,  хотя  почему-то
знал, что это не все, и это - не  главное.  Да,  впрочем,  на  самом  деле
сейчас не было ничего главного,  ничего,  кроме  трех  седоглавых  гор  на
горизонте. И эти горы приближались.
   Эндоллон-Дотт-Вэндр.  Нечто   древнее,   мощное,   безразличное.   Хотя
чувствовалось каким-то седьмым-восьмым чувством, что безразличие это -  не
больше чем маска. А что за маской? Тоска? Или злобный оскал чудовищ?  Если
ему и суждено это узнать, то очень и очень скоро.
   Дракон начал снижаться. Вблизи все оказалось не таким уж зловещим,  как
это представлялось дома (то  есть  в  поселке  горян),  когда  лежишь  под
остывающим одеялом и пытаешься почувствовать, как должен  выглядеть  город
драконов. На ум обязательно приходят глубокие  пропасти,  на  дне  которых
виднеются камни с засохшей на острых гранях кровью жертв.  Или,  например,
большущие клетки с альвами, троллями, эльфами, где они в ужасе  дожидаются
своей очереди, чтобы взойти на алтарь Камня жизни. На самом деле горы  как
горы. Может, только отверстий в их телах чуть больше, чем в обычных,  и  в
этих отверстиях видны большие внутренние полости, а там -  драконы.  Во-он
два полетели куда-то, придерживая третьего, судя по внешнему  виду  то  ли
старика, то ли подраненного  -  издали  и  не  разглядеть.  Ага,  все-таки
молодой, видимо, неудачно взлетел или попал в самое  сердце  бури;  правое
крыло свисает жалко и беспомощно. Выходит, не такие уж страшные, не  такие
уж неуязвимые, как об этом принято думать.
   Его дракон спланировал прямо ко входу в огромную, невообразимо огромную
полость,  и  Ренкр  внутренне  сжался,  ожидая  чего-то  неприятного.  Они
пролетели сквозь этот зал (скорее даже Зал) и очутились в темной пещере  с
низким потолком и отверстиями в полу. Дракон подхватил  своего  седока  за
шиворот куртки и опустил в ближайшее из отверстий.
   Парень оказался в яме, напоминавшей изнутри  кувшин:  широкие  бока  да
узкое горлышко. Не выбраться.
   Дракон взмахнул крыльями и улетел наружу.
   "Значит, одно из двух - либо от голодной смерти умру, либо  меня  очень
скоро убьют. Предположим, сегодня".
   Он сел на холодный каменный пол, прислонился спиной к вогнутой стене  и
обхватил плечи руками, надеясь, что так хоть  чуть-чуть  согреется.  Ждать
пришлось еще сутки, а потом за ним пришли.


   Человек с бледным узким лицом, больше напоминающим посмертную  гипсовую
маску, внезапно вскочил со своего любимого кресла и начал измерять комнату
шагами. К окну, к книжным полкам, к  двери,  к  дивану,  к  окну...  Потом
облегченно вздохнул, довольно прищелкнул пальцами и, успокоенный, вернулся
в кресло. Да, он дважды, нет, трижды, допустил ошибки,  но,  черт  возьми,
святая правда в том, что несколько минусов в  сумме  дают  плюс.  Огромный
жирный плюс.
   Он проглядел, что драконы сумели создать предопределенность,  проглядел
то, что его чары, увы, здесь ослабели и Камень жизни уже не столь  значим;
и наконец он таки допустил, чтобы Ищущий завладел творением  Свиллина.  Но
все это в итоге приводило к наилучшему из возможных результатов.
   Человек с лицом гипсовой маски откинулся в  кресле  и  улыбнулся  своим
мыслям.


   Последние сутки прошли в смутном полубреду. Скоро после  заточения  ему
швырнули в яму кусок сырого мяса, и Ренкр съел его, съел,  жадно  разрывая
на  части,  чавкая,  истекая  слюной,  кажется,  даже  рыча.  Потом   было
невыносимо стыдно - и в то же время  очень  хотелось  еще.  Выпачканные  в
крови пальцы он тщательно облизал.
   Заснуть никак не удавалось. Наверное, от холода, хотя вряд  ли.  Скорее
уж от навязчивого чувства, что  что-то  должно  случиться,  вот-вот,  -  и
пропустить это "что-то" никак нельзя, пусть и очень хочется.  Над  головой
шелестели крылья, цокали когти, переговаривались  о  чем-то  громоподобные
голоса, но все происходило слишком далеко, как будто в другом мире, по  ту
сторону прозрачной непреодолимой стены. "Скорей бы уже, - тоскливо  тикало
в голове. - Сколько же можно заставлять ожидать!"
   Наконец за ним  пришли.  Сначала  он  ничего  не  понял.  Просто  вдруг
оказалось, что кто-то смог проникнуть сквозь эту прозрачную  стену,  и  не
просто проникнуть, а и принести с собой звуки и  ощущения,  все  то,  чего
здесь не было. В яму медленно, крадучись, опустился  конец  веревки.  Сама
она находилась где-то над головой. Ренкр посмотрел  туда  и  увидел  белое
размытое пятно, которое облегченно произнесло:
   - Уфф! Ну, слава Создателю!
   Альв открыл было рот, чтобы что-то сказать  -  что-то  ведь  полагается
говорить в подобных случаях, - но размытое пятно отчаянно замахало руками,
давая понять,  что  все  разговоры  нужно  отложить  на  потом.  Сейчас  -
спасаться. Бессмертный был прав. Спасаться - прежде всего. Но  вот  только
вряд ли Ренкр сможет вскарабкаться по этой веревке, он слишком  слаб  даже
после того куска мяса.
   - Обвяжись ею вокруг пояса, и я вытащу тебя, - объяснил Черный.
   Ренкр обвязался, да так, что аж перехватило  дыхание.  Он  боялся,  что
узлы окажутся  непрочными  и  он  упадет  в  самый  ответственный  момент.
Учитывая то, как иномирянин боится лишних звуков... Тот вытащил долинщика,
вытащил и тут же отполз в сторону, тяжело дыша.
   Ренкр огляделся. Рядом лежали мешок бессмертного, его собственный мешок
и его же меч с секирой. Вот это  да!  Правда,  неизвестно,  сможет  ли  он
пользоваться оружием, но хотя бы на один замах сил должно хватить.  Черный
уже немного отдышался, встал и  показал  Ренкру  сверток,  извлеченный  из
кармана. Резец Свиллина. "Да, - подумал тот. - Все ведь, в общем, к  этому
и шло. Так стоит ли откладывать? Пожалуй, что нет". Он подхватил свои вещи
и пошел вслед за иномирянином в Зал.
   Здесь было светло - прорубленные в  далеком  потолке  шахты  пропускали
звездный свет, и он падал прямыми лучами - колоннами, создавая неповторимо
чарующую картину. Она была бы незабываемой, если б только не Камень.
   Камень находился  в  центре,  в  чашеобразном  углублении,  на  стенках
которого запеклась ржавчиной  кровь  многочисленных  жертв.  По  периметру
проступала надпись, но Ренкр не стал читать. Он смотрел вверх, туда,  где,
улегшись на уступе под самым куполом, спал  старый-престарый  дракон.  Его
кожистые веки вздрагивали,  будто  крылач  видел  какой-то  приятный  сон.
"Неплохо - умереть во сне. И знать, что этим обрываешь цепь сердечных  мук
и тысячи лишений, присущих телу... Что-то в последнее время особенно часто
стал  вспоминаться  этот  герой  рассказов  Черного.   Еще   один   герой,
который..." Додумать не удалось. Бессмертный  уже  сбросил  мешок  у  края
чаши, присел на ее край и  заскользил  вниз,  оставляя  в  рыжем  покрытии
неширокий рваный  след.  Спустившись,  Черный  подошел  к  Камню,  знаками
призывая альва спускаться. Ренкр спустился, но не из сильного стремления -
просто знал, что этого не избежать. К этому-то все и шло.
   Камень был странного цвета, цвета живой крови, и переливался  всеми  ее
возможными оттенками. Будто то, что находилось перед  Ренкром,  было  лишь
оболочкой, а под ней - и вправду кровь. Где-то он уже видел такой...
   Альв поискал и вытащил из кармана талисман мертвого  гномьего  кузнеца.
Не оставалось сомнений - это тот самый  осколок  Камня  жизни,  о  котором
рассказывал Свиллин. Он  даже  по  форме  подходит  во-он  к  тому  сколу.
Значит...
   Не сейчас. Потом, все потом.
   Бессмертный развернул тряпицу, взвесил на руке  небольшой,  примерно  с
ладонь, резец с черной рабочей частью и украшенной орнаментом из  перистых
листочков рукоятью. Потом встал на одно колено, примерился и ударил резцом
по Камню.
   Осечка. Видимо, Черный так сильно волновался, что  некрепко  ударил,  и
резец соскользнул, не оставив на поверхности даже царапины. Еще раз, нужно
попробовать еще раз.
   Иномирянин попробовал. Он налег на резец всем телом, и  тот  неожиданно
сломался, со звонким "бамц" распадаясь  на  две  изуродованные  половинки.
Бессмертный оглянулся, в его глазах застыли растерянность и удивление:  да
как же так?! Да не может такого быть! Но это было - рукоять  в  побелевшей
ладони и рабочая часть, упавшая на рыжее покрытие гигантском чаши.
   Все - зря.


   Этой ночью всем драконам Эхрр-Ноом-Дил-Вубэка приснился один и  тот  же
сон. Никто из них