наверх и залегать в спячку. Их не пугала
жара, пресмыкающиеся просто перелиняли и продолжали преспокойно охотиться на
альвов. Вот так-то! Вот и верь после этого мудрецам...
     Уже смеркалось, и Одинокий, как обычно, обходил входы, проверяя, все ли
в порядке у стражников.  Около одной из дверей  Одмассэн повстречал  девушку
ткарнов  двадцати,   которая  оживленно  переговаривалась  с  пожилой  седой
женщиной,  судя по всему  - ее матерью:  тот же курносый нос, большие темные
глаза, тонкогубый рот и ямочки на щеках.
     - Что стряслось? - спросил вэйлорн, подозвав к себе стражника.
     - Беда, - ответил тот.  -  Сын этой женщины, брат девушки ушел  днем из
селения. И до сих пор не вернулся.
     Женщина, видимо, была в чем-то не согласна с дочерью. Оттолкнув ее, она
направилась к дверце выхода, уже запертой воинами на два мощных засова.
     - Стой! - окликнул Одмассэн. - Как тебя зовут?
     - Кирра.  Кирра  меня зовут. А с тех пор, как два  ткарна назад ты увел
моего  мужа бороться  со змеями, посуливши вечное от них избавление,  -  она
окинула вэйлорна  взглядом, полным злости  и отчаяния, - с тех пор  к  моему
имени прибавилось еще одно. Теперь я Кирра Вдовая.
     - Как зовут мальчика? - Одмассэн знал, что в его голосе она не  услышит
ничего из накопившегося в душе  вэйлорна.  Просто потому что,  как  казалось
Одинокому, там уже давно пусто.
     - Хилгод, - с вызовом ответила женщина. - Как отца.
     -  Хорошее имя,  - кивнул вэйлорн.  - Иди спать и уведи с  собой  дочь.
Завтра я отправлюсь на поиски - мальчик, вероятно, заблудился.
     - Завтра?  -  прошипела  она.  - А  ты  не  боишься,  что  завтра может
оказаться слишком поздно?
     -  Боюсь, - признался Одмассэн. - Но сейчас его  все  равно не сыскать.
Иди домой и успокой дочь. Она-то у тебя здесь, и ты нужна ей.
     -  Надолго  ли?  -  с  горечью  спросила  Вдовая,  обнимая  девушку.  -
Когда-нибудь ты захочешь и ее отобрать у меня, не так ли, вэйлорн?  Молчишь?
Молчи. И знай - ее я тебе никогда не отдам. Слышишь?! Никогда!
     Девушка обняла  мать за  плечи и увела ее,  водночасье  присмиревшую  и
постаревшую.
     Одинокий подошел  к решетке,  закрывавшей  вход,  и прислонился лбом  к
холодному  металлу. Снаружи  метался ветер,  в своем  величественном безумии
хаотично швыряя  и кружа снежную пыль. Где-то  там был  неизвестный  Хилгод,
где-то там, среди темных сугробов и острых камней, где-то...
     Вдруг  вдали  вспыхнул и замигал кроваво-красный огонек, как  будто там
билось чье-то сердце и он вспыхивал в такт биению.
     Одмассэн молча стал снимать засовы с ворот.


6

     Он был.
     Осознание  этого  пришло  к  нему неожиданно.  Как... удар  беспощадной
секиры, отсекшей его от самого себя, а потом убившей его большую часть.
     Но  теперь он был не просто он. Теперь  в нем находился кто-то еще (или
он находился в ком-то еще - все зависело от того, кем именно он был).
     Со всех  сторон давил холод, но в  нем  пульсировало  тепло. Его тепло,
только  недавно  обретенное вместе  со второй  сущностью,  вошедшей в  него.
Странная сущность. Она хотела  вернуться  в  тот дикий  холод снаружи  и  не
лежать, уютно устроившись в удобном углублении, а ползти куда-то. Глупо.
     Но  сущность  была настойчива. Это  надоело ему,  и  он  стал бороться,
пытаясь подчинить ее  своей  воле и растрачивая столько драгоценного тепла и
света.
     И хотя сущность  была сильна в своих стремлениях, он-то оставался здесь
хозяином.
     И он побеждал.


7

     Ранним  утром Одмассэн  спешил по  коридорам  селения  к  пещере  Кирры
Вдовой. И все пытался припомнить, кого же напоминает ему лицо полуобмерзшего
альва,  найденного ими вчера  вечером. Вернее, нашел-то  незнакомца как  раз
Хилгод - двенадцатиткарный паренек с черными курчавыми  волосами и огромными
глазами, явно доставшимися ему  от  матери. Вообще  было  неясно, как мальцу
удалось  одному  выбраться  из  селения,  и  Одинокий  пообещал  себе  самым
серьезным образом с этим разобраться и строго  наказать виновных. Но, как бы
то ни  было,  Хилгод оказался снаружи и случайно наткнулся на  тело молодого
парня, уже  почти  присыпанное  снегом. Возвращаться  в селение  за  помощью
мальчик не решился,  так как  боялся из-за  пороши  не  найти потом дороги к
пострадавшему. А тащить  парня на себе Хилгод не смог  бы. И он не  придумал
ничего  лучшего, как  лечь сверху на окоченевшего и не подававшего признаков
жизни незнакомца и попытаться его согреть, надеясь, что их найдут.
     Наступила ночь, а помощь все не приходила. Мальчик уже совсем отчаялся,
когда вдруг  заметил, как из-под лежащего лицом вниз  незнакомца пробивается
мерное алое  сияние, пульсирующее  в такт биению Хилгодова сердца. Он ужасно
перепугался, но потом успокоился.
     А вскоре появился вэйлорн со стражниками.
     Они  отнесли  пострадавшего к Вдовой,  как она  сама  того потребовала.
Одмассэн  не противился:  в  конце концов, кому-то  же  нужно  ухаживать  за
обмерзшим, так почему бы и не Кирре. Опять-таки мальчонка тоже хотел,  чтобы
дивного незнакомца оставили у них, и обещал помочь взрослым выхаживать его.
     Собственно, поначалу слово "выхаживать" вызывало  у Одмассэна сомнения.
То, что  он и  стражники  принесли вчера в  селение,  скорее  можно  было бы
назвать трупом, чем живым телом. Но отчаянные хлопоты Кирры (которая,  между
прочим, славилась как хорошая лекарка), ее  дочери Хиинит и Хилгода вроде бы
возродили хоть надежду на то, что пострадавший выживет. Дай-то Создатель.
     Одмассэн  постучал  камешком  о  стену у  входа,  дождался  скрипучего:
"Входите", - и прошел в пещеру Вдовой.
     Справа у стены,  рядом с очагом, стояла кровать незнакомца, и около нее
суетились  обе женщины.  На  появление вэйлорна они  отозвались  рассеянными
кивками, зато мальчишка, выбежавший из  соседней пещеры, подлетел  к  нему и
затараторил:
     - Дядя Одмассэн! Он! У него камень на шее перестал пульсировать. Вот. А
сам он ожил, сегодня утром глаза открыл, посмотрел на Хиинит и как застонет:
"Виниэль, Виниэль!" И - бац! - опять в обморок. Вот!
     Одинокий посмотрел  в большие темные глаза, уставившиеся на "дядю" чуть
ли не  с обожанием, и  подумал, что где-то уже слышал это имя - Виниэль. Вот
только где, где?..
     Да-а, ткарны ведь не снежинки, они уносят с собой  многое, но главное -
память. Еще вчера ты помнил, как выглядела  девчонка,  из-за  которой у тебя
впервые по-другому забилось сердце, а уже сегодня не то что  лицо - даже имя
ее позабыл. Вот так-то.
     Он подошел к постели и посмотрел на парня. Змея в ребро! Ну и досталось
бедняге. Руки и ноги  обморожены, живот ободран так, будто парень долго полз
на  нем,  прежде чем  упасть. Лицо заросло  густой бородой,  а  на голове  -
растрепанная копна волос. И желудок, судя по всему, давненько  не принимал в
себя ничего по-настоящему значительного. Но ничего.  Они  тут  живо поставят
его на ноги, женщины это умеют. Ладно. Вот придет в себя, тогда и поговорим.
А нынче пускай спит, сил набирается.
     Одмассэн молча вышел. Мать  и дочь даже не заметили этого - хлопотали у
кровати незнакомца.
     "Но  все-таки  где  же  я  его  видел? -  мучительно  пытался вспомнить
Одинокий. - Где?"

8

     Было  холодно, мокро, а в рот  набился песок и не давал дышать. Эльтдон
разлепил веки и с запозданием понял, что песок набился не только в рот, но и
в другие места, вот, например, в глаза.  Он выругался самым непристойным для
воспитанного эльфа образом и потянулся  руками к  лицу, чтобы стереть песок.
Но вовремя успел остановиться и сжать ладонь в кулак.  Так и есть! Рука тоже
была вся в песке.
     Где-то сзади  шелестел прибой, и астролог отполз туда в  надежде вымыть
руки и лицо. Вода оказалась грязной, в ней  плавали какие-то щепки, листья и
тушки мелких насекомых - результаты прошедшей бури. Эльтдон умылся (он знал,
что скоро морская  соль  начнет досаждать и  потребуется  смыть  ее  пресной
водой,  но  пока предпочитал не задумываться  об этом) и огляделся. Песчаный
пляж шириной  примерно  в  двадцать  шагов сменялся  невысоким  кустарником,
который  в свою  очередь уступал  место  деревьям,  образующим довольно-таки
густую чащобу.
     Неплохо.
     Потом  он учинил осмотр своей экипировке.  Нож  и нижнее белье остались
при  нем,  а  вот  тарр куда-то  исчез.  Эльтдон  философски пожал  плечами:
астролога больше бы огорчило, если б вместо тарра пропал он сам.
     Делать было нечего - эльф отправился вдоль берега, надеясь  найти пусть
даже малюсенький, но пресноводный ручеек, впадающий в море.
     Судьба сегодня,  похоже, пребывала в благодушном настроении,  и поэтому
через некоторое  время мечта астролога исполнилась. Да еще как! Прямо  перед
ним в  море  вливалась река  и, судя  по  всему,  отнюдь не из маленьких. Ее
противоположный берег весело зеленел вдали  неширокой полоской. А на пляже у
моря лежал тарр. Эльтдон просто ошалел от такой удачи.
     И чуть было не поплатился за это.
     Когда  он  с  тарром  в  руках  шел по  прибрежному  песку,  омываемому
набегавшими  волнами, лишь  испуганно  метнувшаяся  в  сторону  рыбка спасла
эльфа.   Благодаря   ей  он  успел  отпрыгнуть  подальше  от  воды,  удобнее
перехватывая тарр, и  увидел огромные клешни, звонко клацнувшие в том месте,
где  только что  стоял,  - а мгновением позже  рассмотрел и  их  владельца -
огромного прибрежного ракоскорпиона,  достигавшего в длину  едва  ли не двух
метров. Членистоногое лежало, зарывшись в желтый, как и его панцирь,  песок,
и  только  глаза  напряженно следили  за окружающим.  Вначале  Эльтдон хотел
оставить хищника в покое,  но  тут  в его раздумья вмешался желудок,  громко
пробурчавший, что голод, между прочим, не тетка. И даже не дядька.
     Тарр  меганевреров  представлял  собой  сверхпрочную  и  очень   легкую
длинную, тонкую палку. На одном конце она заканчивалась  полумесяцем,  рожки
которого  выгибались  наружу, а на другом -  копьеподобным острием. Эльтдон,
особо  не раздумывая,  выбрал копье  - уж он-то  за  свою долгую неспокойную
жизнь узнал, как можно справиться с ракоскорпионом. Острие вошло точно между
головным сегментом  и  следующим за ним члеником  тела и, судя  по тому, что
тварь дернулась только один раз, а потом обреченно затихла, перебило нервную
цепочку. Эльтдон понадежнее насадил тушу на тарр и отволок подальше от воды.
Потом  другим концом  перерезал  еще шевелившиеся клешни и отхватил шипастый
хвост.  Так,  на  всякий  случай.  Он  видывал  эльфов,  пренебрегших этим и
поплатившихся за беспечность. Как правило, они оставались  калеками  на  всю
жизнь.
     Разумеется, было бы шикарно, если б ракоскорпиона удалось поджарить, но
сейчас  это  не  представлялось   возможным.  Астролог  раскроил   тушу.  Он
постарался  наестся  впрок,  и  отнюдь  не   из  жадности.  Во-первых,  мясо
ракоскорпиона очень  быстро  портилось,  а  во-вторых, его запах  должен был
привлечь окрестных любителей поохотиться или попировать на трупах. Ни с теми
ни с другими Эльтдон не имел желания встречаться.
     Он запил сладковатое мясо водой из речки и пошел  вдоль берега вверх по
течению, отдаляясь от моря и  углубляясь  в  лес. За едой  у  эльфа  имелось
достаточно  времени,  чтобы составить себе план  дальнейших  действий. Он  и
составил.
     Эльтдон  решил  искать  ближайшее  поселение  разумных  существ. Там он
надеялся узнать, где именно  находится, а также раздобыть  хоть какую-нибудь
одежду. А где могут селиться разумные существа, как не у реки?
     Опираясь на тарр  и раздвигая рукой ветви, эльф пробирался сквозь чащу,
напряженный, как  туго сжатая пружина.  Он  знал, сколько разных  опасностей
скрывается  здесь, в  этих влажных зарослях с  огромными,  в ладонь, а  то и
больше, плотными листьями самых немыслимых оттенков зеленого.
     Глаза,  наблюдавшие за  ним  сквозь просветы в  листве, сразу  отметили
опытность  одинокого  путешественника. И копыта,  неслышно ступая  по траве,
понесли их обладателя  вслед за  эльфом, но на некотором  расстоянии. До тех
пор, пока он не решит, что делать с незнакомцем.


9

     "У Прометея хоть орел был", - отрешенно подумал  Черный. У него  вместо
одной божественной птицы имелось целое полчище крыс.
     Если точнее, это бессмертный  звал их  крысами.  И  вправду,  маленькие
рептилии  с  острыми  мордочками и цепкими  зубами чем-то напоминали  земных
грызунов.  Например,  своей  вечной  прожорливостью. Или, если  вам  угодно,
дурной  привычкой появляться сразу  в огромном  количестве,  садиться на пол
камеры и  ждать,  пока приговоренный  заснет. А тогда острые когти  тихонько
цокали по полу и острые зубы  впивались в живую плоть. И жертва заходилась в
крике.
     Пока  что  Черному  удавалось  каким-то  неведомым,  сверхъестественным
образом  удерживать их  на  расстоянии,  не  позволив  оттяпать  больше, чем
пару-другую кусков мяса. Пока. Но он знал, что будет день  (или ночь, скорее
всего,  именно  ночь), когда  крысы  осмелеют  достаточно,  чтобы не бояться
совершенно  бессильного пленника.  Между  местными  крысами  и  крысами  его
родного  мира существовала  огромная разница,  заключавшаяся в их умственных
способностях. Но скоро  эта разница не  будет  иметь для Черного значения  -
когда они поймут.
     В соседней камере  кто-то заливисто хохотал, наверное вспоминая удачный
анекдотец.


10

     Он  уже  почти  подчинил себе чужую сущность,  когда  вдруг понял,  что
творит, и ужаснулся. Ведь если б он завершил начатое, чужак просто бы слился
с ним, передавая ему свое стремление двигаться.
     Он содрогнулся от омерзения и вытолкнул чужака прочь.
     И успокоенно погас.


11

     Кирра  видела,  что  незнакомец  умирает.  И  ничего не  могла  с  этим
поделать.
     Она знала,  что парню, потерявшему  так много жизненного тепла,  сейчас
холодно, очень холодно и даже  огонь очага не в силах его  согреть. Мальчику
бы сейчас ту самую Виниэль, о которой он все кричал  в столь редкие моменты,
когда приходил в сознание. А не  ее,  так  хотя бы мать, сестру -  в  общем,
по-настоящему любящее сердце. Чтобы  легла рядом, прижалась всем телом, всею
душою  рванулась к  нему: "Не уходи. На, возьми  частицу моего тепла, возьми
частицу меня, только останься, любимый!" Да  откуда ж ей взять родичей этого
незнакомца? Ведь  неизвестно даже, живы ли они вообще, а если и живы, то где
сейчас, уж не на другом ли конце мира?
     Эх, а паренек-то красивый, ладный. Жаль будет, если...
     Да, тяжела ты, жизнь, тяжела и  жестока.  Играешь с  нами,  как паук  с
мухою, -  то  отпустишь, то завертишь, а всегда  в конце концов оказывается,
что все это - только чтобы пуще нас запеленать. И пожрать.
     Ну  ничего,  мальчик,  ничего. Мы еще поборемся,  мы еще поглядим,  кто
сильнее. Поглядим.
     ...И плакала украдкой, когда дочки с сыном не было поблизости.

     Я должен вспомнить все:
     закаты и рассветы,
     студеный водопад и перевал в горах.
     Я должен вспомнить сон -
     там, на пороге лета, -
     и чью-то злую боль на собственных плечах.
     Я должен возродить
     все, что во мне пылало:
     отчаянье, любовь и кровь на рукаве.
     Но где-то впереди
     услышу вздох усталый:
     "Что толку возрождать, коль все оно - в тебе?"
     И в этот страшный миг
     я вспомню,и, внезапно
     глаза закрыв, надолго замолчу.
     И пожелаю смыть
     ту кровь и смерти запах -
     и лишь оставлю боль, прильнувшую к плечу.



Глава пятнадцатая

     Меняем реки, страны, города...
     Иные двери... Новые года...
     А никуда нам от себя не деться,
     А если деться - только в никуда.
     Омар Хайям


1

     За  следующий  час,  проведенный в лесу,  Эльтдон убедился,  что  река,
несущая свои  воды неподалеку, не так уж  спокойна  и безопасна,  как  могло
показаться на первый взгляд. Его глаза, привыкшие когда-то высматривать даже
тень возможной опасности, не утратили навыка за долгие годы отшельничества и
теперь  безошибочно  отмечали  узловатую  корягу,  плывущую  против течения,
очертания гигантских  клешней сквозь тонкий слой ила или  излишне правильной
формы прутик,  склонившийся над водой.  Да, в этой  реке Эльтдон не стал  бы
купаться.
     Деревья, росшие  по  берегам,  были несколько  иного  мнения  и  изящно
свешивались  над течением, создавая приятную  прохладу и  спасительную тень.
Правда, эльф  настороженно  относился  даже  к  ветвям, нагнувшимся над  его
головой, подсознательно ожидая прыжка сверху. И дождался.
     За его спиной  что-то  шевельнулось, и  астролог,  не  успевая  сделать
ничего  другого, присел и  выставил тарр  копьем вверх и назад. Хитрость  не
сработала  - гибкое  мускулистое тело  пролетело  над эльфом и  приземлилось
перед ним.  За  миг  до  того, как тварь снова  прыгнула,  Эльтдон успел  ее
рассмотреть. Это была лягушка размером с молодого грифона: высота в холке по
эльфийское  бедро,   длина  -  шага  три.  Кожа  амфибии   напоминала  смесь
разнообразнейших  листьев,  небрежно  наложенных один  на другой. В принципе
ничего особенного, так - лягуха-переросток. Вот  только ротик у "лягухи" был
необычный: с  зубками.  И на лапах  -  шпоры,  направленные вперед.  Видимо,
зверюга  подстерегала  добычу,  сидя  на  ветке  дерева,  а  потом  прыгала,
оттягивая кисти назад и  выставляя острые,  немного  загнутые вверх шпоры. И
прыгала быстро. Вот как сейчас.
     Эльтдон успел  дернуть  опущенный  конец  тарра  вверх. Вовремя:  рожки
полумесяца встретили тварь  еще  в воздухе;  встретили, но не остановили. Ее
верхние лапы зависли, печально дернувшись, зато нижние рассекли пространство
- и  шпоры  вошли в обнаженное тело  эльфа. Он рывком поднял  тарр вперед  и
вверх, высвобождаясь от шпор, и ударил лягушку о землю. Это уже было лишним,
так как тварь издохла.  И  делал  он  это больше  с досады, подозревая,  что
лягушка  при охоте  не слишком полагалась на остроту шпор. Скорее уж  на  их
ядовитость. А если так, жить ему осталось ой как мало!
     Эльтдон осмотрел раны. Обе были неглубокими, в палец шириной. Кровь уже
вытекала из  них,  и эльф опустился  на песок,  разочарованно думая:  "Умру.
Жалко, Черный-то на меня понадеялся. И Ренкр".
     Из зарослей за спиной раздался сочный басистый голос:
     - Слышь, браток, ты, главное, за оружие не хватайся.
     Эльтдон  обернулся  и  увидел  перед  собой  кентавра.  Сверху  кентавр
напоминал мощного мужика с каштановыми курчавыми волосами, пышной бородой  и
чуть раскосыми глазами. Хотя этот народ было принято считать самым что ни на
есть  варварским, а  следовательно, представлять их всегда абсолютно нагими,
кентавр носил пеструю, как кожа убитой лягушки, куртку-безрукавку; волосы на
голове пришельца  перехватывал  металлический  обруч с  чеканными  листьями.
Нижняя   часть  кентавра  представляла  собою  туловище  единорога,  правда,
размерами  раза  в  три больше  самого крупного из них. Вооружение пришельца
составлял широкий охотничий нож  на поясе, короткий лук за  плечом... ну  и,
конечно, мощные острые копыта.
     Кентавр улыбнулся и подошел поближе.
     Эльф поднялся,  стискивая зубы,  чтобы  не закричать  от  пронизывающей
живот  боли, и протянул ладонь  для  рукопожатия.  Широкая пятерня  кентавра
бережно  стиснула побелевшие от напряжения пальцы Эльтдона, а  другая  легко
опустилась на плечо, усаживая астролога на траву.
     - Сядь, - сказал кентавр.- А лучше ляг, - добавил он, поразмыслив.
     Эльф хотел было что-то спросить, но тот выставил перед собой ладонь:
     - И помолчи. Я должен поискать для тебя лист кровяницы. Потерпи.
     И ушел.
     Эльтдон закрыл  глаза  и  полностью  переключил внимание на  внутренние
ощущения.  Они  его не  радовали.  Резкая  спазматическая боль  клубилась  в
районах обеих ран, все разрастаясь,  сплетаясь в  единый клубок  и  медленно
подкатываясь сначала к легким, потом к горлу, а потом...