ьно быстро переоделась в ситцевую цветастую юбку с блузкой и приобрела почти светский вид.
     - Вот уж не ждала, что увидимся, - повторила она. - Я думала, ты меня забыл совсем.
     - Лучше скажи, почему ты меня тогда обманула? Я ведь ждал тебя больше часа, а потом подошел к твоему дому. Но мне сказали, что ты уже уехала.
     - Дурачок! Ты что, до сих пор не понял? Меня же арестовали! Ты когда стоял около дома, у нас как раз шел обыск. Я даже твой голос слышала!
     - Но я тебе писал!
     - Ага. Только я-то в тюрьме сидела.
     - Ты была в тюрьме? - изумился Бэр. - Что ты городишь, Марта! За что было тебя сажать в тюрьму? Ты же была школьницей!
     - За что, за что?! - передразнила баба Марфа. - За то, что с тобой гуляла! Вот за что! У нас в те дни всех девчонок перехватали, которые с вашими ходили. За шпионаж. Будто бы мы вам выдавали военные тайны.
     - Какие еще военные тайны?! - Мистер Бэр слегка отодвинулся и несколько секунд молча с немым изумлением смотрел на Николая Николаевича, как бы желая получить от него подтверждение, что такое было возможно.
     - Да, - подтвердил, грустно улыбнувшись Николай Николаевич, - в моей семье тоже происходило кое-что похожее.
     - Да ладно, - проговорила баба Марфа, - что вспоминать старое. Ты лучше скажи, ты-то женат?
     - Я? - И Бэр гордо выпрямился. - Я был женат трижды.
     - Ну ходок! - радостно удивилась баба Марфа. - Трижды! А дети, дети были?
     - Четыре дочери. Старшей - пятьдесят, а младшей - двадцать пять. Сейчас со мной живут внучка и младшая дочь. Ее зовут Марта. В твою честь.
     - Ну-ну, так уж и в мою... Ой ходок! Я-то как вышла замуж сразу после лагеря, так весь век при своем благоверном. А ты, значит, трижды?! Или все лучше меня искал.
     - Лучше тебя, Марта, не было никого. Я даже сейчас приехал в Мурманск, чтобы найти твою могилу...
     - Чего он городит? - переспросила баба Марфа у Николая. - Тьфу ты, Господи! Какую еще могилу?
     - Мистер Бэр, видимо, считал, что вас... - начал было объяснять Николай Николаевич и приостановился, подыскивая какой-нибудь более деликатный оборот.
     - С чего мне умирать-то? - удивилась баба Марфа. - Кто после меня станцию станет стеречь, ты соображаешь? Я мужу слово дала - не съеду с того места, пока станцию не откроют заново!
     Смешное и странное объяснение двух влюбленных, которые виделись пятьдесят семь лет назад, длилось несколько часов, и Николаю стало казаться, что он уже не нужен, что они и так могут понимать друг друга без посредника. Ведь понимали же друг друга тогда.
     В рюкзаке у бабы Марфы были пирожки с капустой и рыбой, которые она пекла накануне специально, чтобы угостить ими Бэра.
     Они согрели эти пирожки в духовке и несколько раз пили с ними чай.
     Бэр рассказывал о своей жизни, о дочках, бабка - о своей. Они раскладывали рядом фотографии детей и внуков. И их рассказы, фотографии сплетались в странный узор судеб двадцатого века.
     Был даже момент, когда бабка и Бэр прослезились, а вместе с ними и Николай.
     - Эти дети могли бы быть нашими с тобой детьми, Марфа! - повторил несколько раз мистер Бэр.

***

     Волнение слегка поутихло, и Николай Николаевич, сказав, что ему надо ненадолго в лабораторный корпус, оставил их одних, а сам, взяв акваланг и остальные причиндалы, отправился на пирс. Уж очень не хотелось терять день.
     Но не успел он натянуть на себя гидрокостюм, как услышал приближающиеся к раздевалке шаги. Мистер Бэр, конечно, просек и повел бабу Марфу на морскую прогулку, - понял он.
     В это время у Бэра зазвонил телефон, он вытащил свою трубочку и, выслушав отчет кого-то из коллег, стал сердито его бранить за нерасторопность.
     - Он там у себя большой начальник? - тихо спросила баба Марфа прошлепавшего из раздевалки Николая Николаевича. - Уж третий раз звонят. И не жалко им денег. Он там кто на Аляске?
     - Директор института.
     - Ага, поняла.
     Бэр упокоился, несколько раз ответил ?прекрасно? и опустил трубку в карман.
     - Я сразу почувствовал вашу хитрость, мистер Горюнов. Но если еще раз уйдете без страховки, я не стану вас приглашать к себе. Мне не нужны утопленники, - полушутливо пригрозил он.
     - Мой-то покойничек - тоже был таким, - стала рассказывать баба Марфа, когда Николай Николаевич удачно уцепился за перекладины лестницы, поднялся на пирс и ушел в раздевалку снимать гидрокостюм. Он сильно спешил, натягивая на стылые ступни сухие носки. - Мороз не мороз, а благоверный обязательно в прорубь лезет.
     - Если у вас есть орден за самоотверженность в науке, господина Горюнова надо наградить этим орденом сегодня же, - пошутил Бэр.
     Они вернулись в жилой корпус, и баба Марфа начала собираться в обратный путь.
     - Оставайтесь! - предлагал Николай Николаевич. - Места у нас предостаточно.
     - И не уговаривайте! У меня там хозяйство, свои дела. Повидала, душу облегчила, и ладно.
     И тогда неожиданно поднялся Бэр.
     - Скажите ей, что я хочу ей сделать одно серьезное предложение.
     - Мистер Бэр хочет сделать вам серьезное предложение, - перевел Николай и взглянул на Бэра.
     Лицо профессора было серьезным и полным торжественности.
     - Скажите Марте, мистер Горюнов, что я предлагаю ей стать моей женой. Скажите ей, что я буду счастлив наконец ввести ее в свой дом. Нет, не так, - перебил он самого себя. - Скажите Марте, что я всю жизнь любил только ее.
     - Мистер Бэр предлагает вам, баба Марфа, стать его женой. Он говорит, что всю жизнь я, то есть он, любил только вас.
     - Это как? Прямо сейчас замуж или можно погодить? - ответила она вполне серьезно. - Нет, постой. Скажи ему, так серьезно скажи, что я тоже помнила его всегда. Сказал? Теперь скажи, что и мужа, с которым прожила вместе почти полвека, я не могу выбросить из жизни.
     Николай еще не договорил до конца, как в его комнате требовательно зазвонил телефон. Он бросился к трубке и услышал голос директора.
     - Николай Николаевич, ты? Ну как вы там? Без осложнений? Осложнений, говорю, нет?
     - Все нормально, Павел Григорьевич, работаем.
     - Слушай, если там какие сложности, ты мне сразу звони, я разберусь. Понял меня?
     - Все понятно, Павел Григорьевич, спасибо.
     - Теперь так. Посторонних у тебя там рядом нет?
     - Я один.
     - Тогда добро. - И директор вдруг заговорил совсем иным, проникновенным голосом: - Николай Николаевич, родной! Спасибо тебе. Не знаю, на какие ты там рычаги нажал, но спасибо тебе сердечное за сына. Все. Он уже дома, дал подписку о невыезде, но говорит, что дело будет закрыто. Спасибо тебе, дорогой. Я добро не забываю. Вот так. Ну, до встречи. Своего гостя береги.
     Связь оборвалась, Николай вернулся в соседнюю комнату и понял, что Бэр с бабой Марфой каким-то образом объяснились до конца.
     Баба Марфа, уже одетая в свои широкие фланелевые шаровары, старательно писала на испорченном графиком листке свой адрес. Перед нею лежала красивая визитка мистера Бэра. Сам он зашнуровывал лыжные ботинки.
     - Наш директор просит передать вам привет, - сказал Николай. - Я сейчас тоже оденусь.
     - Вам не надо этого делать. Я хочу проводить сам, один.
     - Но я не могу вас отпустить одного, мистер Бэр. Вы представляете, что произойдет, если вы заблудитесь?
     - Это невозможно. Я должен побыть с Марфой один, - упрямо запротестовал Бэр.
     Николай вернулся в комнату и, порывшись в вещах, достал ракетницу с единственной ракетой.
     - Это все, что у меня есть. Но будет лучше, если я пойду следом за вами. На небольшом расстоянии.
     - Мистер Горюнов. Я хочу, чтобы вы остались здесь. - В голосе Бэра Николай почувствовал неожиданное железо. - Марту буду провожать я один.
     - Пусть, пусть проводит, - вступилась вдруг баба Марфа. - Ты не пугайся. Я ему далеко уйти не дам, скоро назад отправлю.
     Ничего хорошего такие проводы Николаю не предвещали. Выйдя на улицу, он хмуро смотрел, как они надевают лыжи. Потом, когда баба Марфа поднялась, заставил себя улыбнуться.
     Но улыбка, видимо, получилась вымученная, потому что Бэр проговорил примирительно:
     - Не смотрите на меня так, словно видите в последний раз, мистер Горюнов, у себя дома зимой я хожу на лыжах каждый день. И каждый день спокойно возвращаюсь.
     - Если вас не будет здесь через полтора часа, я выхожу следом, - только и мог проговорить Николай в ответ.
     Он подождал, пока две фигурки лыжников, проехав бок о бок по улице поселка, не растворились во мгле. И вернулся в дом.
     На душе скребли кошки. Отпускать Бэра одного было категорически нельзя. Случись что, рассказывай потом про упрямое выражение на лице знаменитого гостя. И Николай Николаевич, вместо того чтобы засесть в лаборатории, стал натягивать лыжный костюм.
     Но тут снова зазвонил телефон.
     ?Опять директор?, - подумал Николай.
     Но это была Вика.
     - Коля, милый! Ты представляешь, я даже радоваться боюсь, чтоб не сглазить: у Димки уже две ночи нет приступов. Экстрасенс, Андрей Бенедиктович, - ужасно хороший человек! Он даже не взял денег, представляешь! Приходил, что-то такое там сделал, что Димка сразу по-человечески задышал, и взял его фотографию, чтобы по фотографии корректировать карму. Я же говорила, что он вылечит, а ты не верил!
     Николай считал всех этих корректировщиков карм такими же жуликами, как лохотронщиков: сначала поздравляют тебя с выигрышем, потом выманивают деньги, потом исчезают.
     Он даже и сейчас хотел предупредить Вику, чтобы она все-таки не очень доверялась этому Андрею Бенедиктовичу. Потянула, сколько возможно, с оплатой его камлания. Но Вика перебила:
     - И еще, ты знаешь, Андрей Бенедиктович отменил все лекарства. Сказал, что если и будет кризис, то небольшой и чтобы я ни в коем случае не вызывала посторонних врачей. У него какая-то своя методика, которая не допускает вмешательств. А у нас как раз консультация у профессора послезавтра. Ты как думаешь, стоит ехать?
     - Если так уж все в порядке, может, пока не стоит, - посоветовал, поддавшись ее радости Николай. - Попробуй позвонить и перенести дней на десять. А там, если все будет хорошо, тогда можно и отменить.
     - Ты-то как?
     - Хорошо. К Бэру вот знакомая приезжала. Бывшая невеста. Ей сейчас семьдесят пять.
     - Ты только смотри, один не погружайся! Слышишь! И в волну тоже - не лезь, пожалуйста! Обещаешь?
     - Обещаю, - сказал он, улыбаясь.
     Он стоял одной ногой в штанине лыжных брюк и, когда положил трубку, продолжая улыбаться, немедленно стал натягивать вторую.
     Через несколько минут Николай уже застегивал крепления на лыжах рядом с крыльцом, а потом, с силой отталкиваясь палками, заспешил в ту же сторону, куда уехали Бэр с бабой Марфой.
     Бэра он встретил довольно скоро. Тот двигался навстречу, размеренно отталкиваясь палками, и нисколько не удивился, завидев Николая Николаевича.
     - Мы простились с ней навсегда, и она пошла дальше одна, - объяснил он. И добавил: - Будем работать, мистер Горюнов. Довольно грустно знать, что ничего нового меня уже не ждет. Не будет никогда. У Марты свой долг перед прежней жизнью. И этот долг как крест она должна нести одна, без меня.
     В такой ситуации принято собеседника обнадеживать. И другому Николай Николаевич объявил бы, что у него тоже все еще впереди. Но тут промолчал.
     Они снова сидели допоздна в полутьме лабораторного корпуса, по очереди вглядываясь в окуляр микроскопа, время от времени включая электрический чайник и опуская очередной пакетик ?липтона? в фарфоровые кружки с кипятком.
     Данные эксперимента подтверждали предыдущие графики Николая и наводили обоих на кое-какие новые мысли.

Письмо шантажиста

     Владлен Парамонов готовил очередное письмо. В детективных американских фильмах злодеи для этой цели все еще продолжают вырезать из газет буквы, а потом наклеивают их с помощью пинцета на лист бумаги. Это подтверждает мнение о том, что и в самой продвинутой стране далеко не все успели овладеть компьютерной грамотностью. Владлену тоже не сразу пришла мысль использовать в качестве инструмента шантажа принтер.
     Хирург, который обещал прооперировать и лечить матушку, сказал вчера четко: пять тысяч баксов. И взять их Владлен мог только у этой телевизионной сучки. Но она, известив его о согласии, опять отмалчивалась. Хотя, в его представлении, выложить пять тысяч баксов ей было все равно что ему чихнуть.
     Это он, пашущий на фирму, да еще играющий по заданиям Андрея то в водопроводчика, то в газовщика-электрика, не то что на приличную иномарку не заработал, даже на лечение собственной матери.
     И хотя Андрей имел к ним кое-какое родственное отношение, он насчет денег был скупее скупого рыцаря.
     ?Напущу на тебя Андрея - не пять, пятьдесят захочешь отдать, - думал Владлен, составляя письмо, - всю жизнь будешь слезы наматывать!?
     Однако слезы были ему не нужны, а нужны баксы.
     Что там делал Андрей с теми дамочками, к которым посылал Владлена, - было неизвестно. Владлен не влезал в его дела, помня, что знание - не обязательно свет, но иногда и срок.
     Несколько дней назад, зайдя в магазин ритуальных услуг по работе от фирмы, он незаметно приватизировал у них со стола несколько бланков. И теперь внутренне хохотал, представляя, как эта сучка Анечка будет читать его послание, напечатанное на похоронном бланке.
     Послание он, по обыкновению, вложил в ее почтовый ящик и стал ждать.

***

     Уже две недели, как Анна Филипповна Костикова, перестав получать письма от Костика, старалась гнать страшные черные мысли. Если бы не шантажист, она бы уже давно была в Чечне или в каком другом месте - может быть, в Назрани или в ростовском госпитале. Днем на работе она держалась. И только верной подруге Ленке Каравай раскрывала тот ужас, который поселился в душе.
     - С солдатами только и делают, что гоняют по стране туда-сюда, тут не то что матери написать, от собственного имени отвыкнешь! - в который раз успокаивала верная подруга.
     Ленка и стала первым человеком, перед которым Анечка раскрыла свою страшную и стыдную тайну, показав одно за другим письма от шантажиста. Это случилось после того, как она вытащила из почтового ящика конверт с приглашением зайти в похоронное бюро.
     В тот момент она прислонилась к стене и не смогла разобрать ни одной буквы на толстом желтоватом листе бумаги, - перед глазами у нее плавали темные круги. Потом она собралась, прочитала, сообразила, что это - всего-навсего очередное послание шантажиста.
     Но страшная надпись на бланке стала для нее ясным сигналом судьбы. Тогда она и решилась рассказать все подруге.
     - Ладно, в подробности не вдавайся, - хмуро перебила Ленка плачущую Анечку. - Что-то такое я предполагала давно. Уж слишком вы выделялись!
     - Это все я сама, все сама наделала! Я же его тогда спасти хотела! - продолжала рыдать Анечка. - И я его люблю, люблю! Понимаешь. Если бы только как сына!..
     Ленка полезла в сумочку, нашла там валидол и протянула большую круглую таблетку Анечке:
     - Кончай свои истерики. Положи в рот и соси.
     - Ты меня теперь презирать будешь? - спросила Анечка с отчаянием в голосе.
     - Иди ты со своим презрением знаешь куда?! Не судите да не судимы, понятно? Думаешь, я раньше не догадывалась? Или что, думаешь, все уж всегда такие безгрешные? Главное - лишь бы этот подонок свою запись в прессу не пустил. Сколько не хватает, чтобы заплатить этому подонку, - три тысячи? - переспросила она по-деловому.
     Ленка заставила Анечку вымыть холодной водой лицо, а сама стала кому-то названивать.
     - Есть у меня один мужик, он ради меня готов по стене размазаться. Думаю, не откажет, - объяснила она.
     Но человек этот оказался в отъезде и ждали его через несколько дней.
     - Ладно, не бери в голову. Ответь своему подонку, что через неделю он точно все получит, - успокоила Ленка. - Месяца на три я займу, а за это время найдем, у кого еще перезанять. И ты кое-что получишь за свои Соловки. Выкрутимся, подруга. Заплатим, и лети сразу в эту самую Назрань.
     Но человек, который был где-то в отъезде, задерживался, его ждали со дня на день. Ленка ей звонила каждый день.
     От шантажиста тоже пришло очередное послание. Опять на бланке бюро ритуальных услуг. Он требовал деньги до конца недели.
     - Хочешь, я сама с этим подонком встречусь и все скажу, что о нем думаю? Или просто глаза ему выдеру, чтоб не совал их, куда не надо?! - предлагала верная подруга.
     Анечка готова уже была согласиться. Но тут в ее жизнь ворвались события, которые обрушили все.
     Ждать и надеяться на письма стало уже попросту невозможно, и Анна Филипповна, решившись, позвонила в военкомат. Со студии. Ей ответил дежурный. Спотыкаясь, она стала объяснять:
     - Вы понимаете, такого ни разу не было: он писал мне каждый день. Может быть, послать запрос?
     Дежурный, перебив, дал номер телефона, по которому тут же ответил внимательный голос.
     Она объяснила и ему.
     - Не волнуйтесь, - стал успокаивать тот, записав номер части. - Части теперь все время перемещаются, и почте за ними не угнаться. Кстати, как раз в эту часть мы вчера посылали запросы на двух ребят. Так что не вы одна.
     Он записал ее телефоны, и домашний, и студийные.
     - Как ответ получим, я сам вас оповещу, - пообещал он. - Уверен, что с ребятами там все в порядке.
     С тем она и пошла на передачу.

***

     Анна Филипповна сидела за овальным столиком в состоянии расслабления и одновременно особой собранности. Перед нею лежал сценарный план. В нем были перечислены по порядку сюжеты, а также их авторы. Все это и без бумаг держалось в ее голове, но таков уж был порядок. Через несколько минут заканчивался выпуск центральных новостей, и в ту же секунду в кадр входила она.
     Оператор Гриша в наушниках стоял перед камерой, направленной на Анну Филипповну, в позе готовности и ждал сигнала. По сторонам располагались два монитора. В правом Анна Филипповна могла увидеть себя и сейчас, а по левому шли те самые новости, которые показывали на страну.
     Она вздрогнула оттого, что, как ей показалось, московский ведущий назвал ее фамилию.
     - Мобильная группа боевиков была одета в камуфляж с российскими знаками различия, - продолжал говорить ведущий. - Как рассказал другой, чудом оставшийся в живых, солдат, Константин Костиков до последнего выстрела не подпускал бандитов к своим раненым товарищам. Расстреляв весь боезапас, он попытался подорвать себя гранатой, но она по какой-то причине не взорвалась. Захватив высоту, боевики надругались над телами раненых российских военнослужащих. Повторяю, мы показываем лишь малую часть этой страшной пленки, которую снимали боевики, пожелавшие зафиксировать свои действия во всех подробностях. По всей вероятности, оператор находился среди наемников.
     И дальше Анечка увидела своего Костика, который смотрел на нее полными боли и ужаса глазами. Ей даже показалось, что он что-то произнес одними лишь губами.
     - Вы видите, как наемник, по-видимому арабского происхождения, кастрирует рядового Костикова, - комментировал отстраненным, подчеркнуто бесстрастным голосом ведущий. - Теперь он отрезает ему уши, которые многие наемники используют как сувенир... Повторяю, мы показываем лишь малую часть тех страшных кадров, которые были нами получены...
     До входа Анны Филипповны в передачу оставалось полторы минуты.

***

     Ей показалось, что все ее тело умерло. Лишь один голосовой аппарат действовал как заводной автомат. Он производил необходимые для передачи звуки. Отдельно от разума и тела. Звуки складывались в слова и фразы, содержание которых проходило мимо сознания.
     Когда красная сигнальная лампочка над камерой оператора Гриши погасла, она так же автоматически собрала листки сценарного плана и вышла из студии.
     За тяжелыми звукоизолирующими дверями возле низенького диванчика толпилось несколько человек: главный режиссер Михаил Ильич, режиссер ‚лка Павленкова, гримерша Валечка. По их застывшим лицам она поняла, что они - _в_с_„_ _з_н_а_ю_т_.
     Им поз