тереса  к  дирижаблям  дает
другой пример применения техники прошлого века. Сегодня дирижабли, сделанные
из новых материалов, имеют гораздо большую грузоподъемность(40).
   Дирижабли - медленный, но дешевый, экологически чистый и  безопасный  вид
транспорта - могут использоваться в тех регионах, где нет дорог, например, в
Бразилии или Нигерии(41). Эксперименты с соответствующей или  альтернативной
технологией, особенно в  области  энергетики,  предполагают,  что  некоторые
простые, мелкомасштабные технологии могут быть такими  же  "умными",  как  и
сложные, крупномасштабные, если весь спектр побочных эффектов принимается  в
расчет и  механизм  должным  образом  отлажен  для  выполнения  определенной
работы.
   Технореволюционеров беспокоит серьезный  дисбаланс  науки  и  техники  на
планете: 3% всех ученых мира работают в странах, составляющих 75%  населения
земли. Они одобряют  предложение  уделять  больше  внимания  технологическим
нуждам бедных стран мира и более справедливому их участию в освоении космоса
и  мирового  океана.  Они  считают,  что  не  только  морские   и   небесные
пространства,  но  и  передовые   технологии   -   часть   общего   наследия
человечества, поскольку в них существенный исторический вклад внесли  многие
народы - от индийцев и арабов до древних китайцев.
   Наконец, технореволюционеры доказывают, что на пути к  Третьей  волне  мы
должны  шаг  за  шагом  отказываться  от   ресурсоистощающих,   загрязняющих
окружающую среду систем производства, применявшихся в эпоху Второй волны,  и
внедрять "метаболическую" систему, которая исключает потери и загрязнение  и
обеспечивает "преемственность": выпуск основной и побочной продукции  каждой
отрасли  промышленности  становится  основой  для  следующих.  В  результате
формируется система, при  которой  не  производится  ничего,  что  не  может
послужить основой для производства другого  продукта,  и  так  далее.  Такая
система не только увеличивает эффективность производства, но и уменьшает или
даже исключает угрозу для биосферы.
   Взятая в целом,  программа  технореволюционеров  закладывает  основу  для
гуманизации технологического прорыва.
   Признают они это или нет, но технореволюционеры являются агентами Третьей
волны. В последующие годы они не  только  не  исчезнут,  но  их  численность
возрастет. Они такая же часть нашего перехода на новую ступень  цивилизации,
как и наши экспедиции к Венере, наши удивительные компьютеры, наши  открытия
в области биологии, наши исследования глубин океана.
   Из их конфликта с фантазерами, приверженцами Первой волны  и  защитниками
Второй волны,  провозглашающими,  что  технология  превыше  всего,  появятся
"умные",  тонкие   технологии,   соответствующие   новой   энергосберегающей
энергетической системе, к которой мы начинаем переходить.  Соединение  новых
технологий с новой энергетической базой поднимет  всю  нашу  цивилизацию  на
совершенно иной уровень.  Сердцем  этой  цивилизации  станут  умные,  научно
обоснованные,   крупнопоточные   предприятия,   действующие   под    жестким
экологическим  и  социальным  контролем,  а   также   "умные"   малопоточные
предприятия, действующие в меньшем, более "очеловеченном" масштабе. Оба типа
предприятий будут базироваться на принципах, совершенно отличных от тех, что
управляли техносферой Второй волны. Эти два пласта индустрии вместе образуют
"командные высоты" завтрашнего дня.
   Но это только детали намного более обширного полотна. Ибо в то  же  самое
время,   когда   мы   трансформируем   техносферу,   мы    революционизируем
информационную сферу.



   Глава 23

   ГАНДИ И СПУТНИКИ

   Конвульсивные содрогания",  "Неожиданная  вспышка",  "Резкий  поворот"...
Специалисты по заголовкам судорожно ищут термин для описания того,  что  они
ощущают как нарастание беспорядка в мире. Их ошеломляет подъем мусульманства
в Иране. Внезапное изменение курса маоистской  политики  в  Китае,  крушение
доллара, воинственность отсталых стран, мятежи в Сальвадоре или  Афганистане
- все это рассматривается как неожиданные, волнующие и не связанные  друг  с
другом события. Нам говорят, что мир стремительно приближается к хаосу.
   И все же многое из того, что кажется проявлением анархии, на  самом  деле
таковым не является. Рождение  новой  цивилизации  не  может  произойти  без
разрушения старых  связей,  свержения  режимов  и  потрясений  в  финансовой
системе. То, что может показаться [526] хаосом,  -  это  в  действительности
глобальная  перегруппировка  сил,  необходимая  для  их  соответствия  новой
цивилизации.
   Когда-нибудь, оглядываясь на сегодняшний день, мы будем  видеть  его  как
закат цивилизации Второй волны, и предстающая перед мысленным взором картина
не  сможет  не  показаться  весьма  печальной.  Потому  что  при   ближайшем
рассмотрении выясняется, что индустриальная цивилизация  оставила  за  собой
мир, в котором лишь четвертая часть вида Homo sapiens живет  в  относительно
приемлемых условиях, три четверти -  в  относительной  бедности,  а  8  млрд
пребывает  в  состоянии,  которое   Всемирный   банк   именует   "абсолютной
бедностью"(1). 700 млн человек не доедают, а 550  млн  неграмотны.  К  концу
индустриальной эпохи приблизительно 1 200 млн живут в условиях, опасных  для
здоровья, и им даже недоступна нормальная питьевая вода.
   Индустриальная  цивилизация  оставила   после   себя   мир,   в   котором
экономический  успех  двух-трех  десятков  индустриальных  стран   полностью
зависит от  скрытых  поступлений  дешевой  энергии  и  дешевого  сырья.  Она
оставила после себя глобальную инфраструктуру - Международный валютный фонд,
Генеральное соглашение по таможенным тарифам и торговле, Мировой банк и СЭВ,
которые регулировали торговлю и финансы для сил Второй волны.  Она  оставила
множество бедных стран с монокультурной  экономикой,  обслуживающей  богатые
страны.
   Быстрый подъем Третьей волны не только  знаменует  конец  империй  Второй
волны, он также сокрушает наши надежды на то, что можно покончить с  нищетой
на планете старыми способами.



[527]

   Стратегия Второй волны

   С конца 40-х годов большинство попыток уничтожить  пропасть,  разделяющую
бедных и богатых, подчинялось одной доминирующей  стратегии.  Я  называю  ее
стратегией Второй волны.
   Этот  подход  был  обусловлен  мнением,   что   общества   Второй   волны
представляют собой вершину эволюционного прогресса и что для  решения  своих
проблем любое общество должно  повторить  путь  индустриальной  революции  в
точно таком же виде, в каком его проделали Запад, Советский Союз или Япония.
Прогресс заключается в перемещении миллионов людей из сельского хозяйства  в
массовое производство.  Это  требует  урбанизации,  стандартизации  и  всего
остального  набора  Второй  волны.  Иначе  говоря,  развитие   подразумевает
преданное следование модели, оказавшейся успешной.
   Правительства во многих странах пытались осуществить этот план. Некоторые
из них, такие как Южная Корея или Тайвань,  где  существовали  специфические
условия, по-видимому, преуспевают в формировании общества Второй  волны.  Но
большинство подобных попыток потерпели поражение.
   Эти неудачи в одной  из  отсталых  стран  за  другой  пытались  объяснить
множеством  умозрительных  причин.  Неоколониализм.   Плохое   планирование.
Коррупция.  Отсталая  религия.  Трайбализм.  Транснациональные   корпорации.
Разведка. Слишком медленное движение. Слишком быстрое. Но какие  бы  причины
мы ни называли, факт остается  фактом:  индустриализация  по  модели  Второй
волны гораздо чаще терпела крах, чем проходила успешно.
   Наиболее впечатляющий пример - Иран(2). [528]
   В конце 1975 г. шах Ирана заявил, что, следуя стратегии Второй волны,  он
превратит Иран в самое высокоразвитое  индустриальное  государство  Среднего
Востока. "Строители шаха, - писала  "Newsweek",  -  усиленно  трудились  над
восхитительной  массой  шахт,  плотин,  железных  дорог,  шоссе   и   прочих
составляющих  полновесной  индустриальной  революции".  В   июне   1978   г.
международные банкиры все  еще  сражались  за  право  вложить  миллиарды  за
мизерные  проценты  в  Кораблестроительную  корпорацию  Персидского  залива,
Текстильную компанию Мазадерна, в "Тавинар", государственную электростанцию,
металлургический комплекс в Исфахане, Иранскую  алюминиевую  компанию  и  т.
п.(3).
   Предполагалось, что эти  нововведения  превращают  Иран  в  "современную"
нацию, но в Тегеране господствовала коррупция. Бросающаяся в глаза разница в
потреблении усугубила  контраст  между  бедными  и  богатыми.  Торжествовали
иностранные  интересы,  главным  образом   американские,   но   не   только.
(Менеджер-немец получал в Тегеране в три раза  больше,  чем  он  получал  бы
дома,  а  его  рабочие  -  десятую  долю  того,  что  получает   рабочий   в
Германии(4).) Городской средний  класс  был  крошечным  островком  в  океане
нищеты. Даже не считая нефти, две трети всех рыночных товаров потреблялись в
Тегеране одной десятой населения страны(5). В сельской местности, где доходы
едва составляли пятую часть доходов городского жителя, общая масса населения
существовала в ужасающих условиях(6).
   Вскормленные   Западом,   миллионеры,   генералы   и   высокооплачиваемые
технократы, стоящие у власти в Тегеране, пытались применить стратегию Второй
[529] волны, считая, что развитие - это в  основном  экономический  процесс.
Религия, культура, семейная жизнь,  сексуальная  роль  -  все  эти  проблемы
решатся  сами  собой,  если  на  долларовой  бумажке  будут  нужные   знаки.
Культурная реальность мало значила для этих людей, потому что, погруженные в
индустриальную реальность, они видели мир все более стандартизованным, а  не
двигающимся к многообразию. Сопротивление западным идеям  считалось  в  этом
кабинете, 90% которого составляли выпускники Гарварда, Беркли и  европейских
университетов, просто-напросто признаком отсталости.
   Несмотря  на  определенные  уникальные  обстоятельства  -  в   частности,
сочетание в  Иране  нефти  и  мусульманства,  -  многое  из  того,  что  там
происходило, повторялось в большинстве стран, применявших  стратегию  Второй
волны. С  небольшими  вариациями  то  же  самое  можно  сказать  о  десятках
беднейших обществ Азии, Африки и Латинской Америки.
   Крах шахского режима в Тегеране породил широкие дебаты в других  столицах
- от Манилы до Мехико-сити(7). Чаще всего звучал вопрос о темпах  изменений.
Были ли эти темпы слишком велики? Может ли  правительство,  даже  располагая
таким колоссальным источником доходов, как нефть, достаточно быстро  создать
средний класс, чтобы избежать  переворота?  Но  иранская  трагедия  и  смена
режима шаха столь же деспотической теократией заставляют сомневаться в самих
коренных посылках стратегии Второй волны.
   Является ли классическая индустриализация единственным  путем  прогресса?
Имеет ли смысл имитировать индустриальную модель в  то  самое  время,  когда
индустриальная цивилизация переживает агонию?



[530]

   Крах модели успеха

   До тех пор, пока нациям Второй волны сопутствовал успех, т. е.  они  были
стабильными, богатыми и богатели еще больше, их было легко рассматривать как
модель для развития  всего  остального  мира.  Однако  к  концу  60-х  годов
наступил общий кризис индустриализма.
   Забастовки,    остановка    производства,    аварии,    преступления    и
психологическая депрессия  распространились  по  всему  миру  Второй  волны.
Журналы посвящали целые полосы обсуждению причин, по которым "все  перестало
работать". Пошатнулись как  энергетика,  так  и  семья.  Нарушились  система
ценностей и система городского хозяйства. Загрязнение, коррупция,  инфляция,
отчуждение,   одиночество,   расизм,   бюрократизм,    разводы,    бездумное
потребительство - все эти  силы  сплотились  для  нанесения  мощного  удара.
Экономисты предупреждали о возможности полного распада финансовой системы.
   В то же время участники охватившего весь земной шар  движения  за  охрану
окружающей  среды  говорили  о  том,  что  загрязнение,  а  также  истощение
энергетических  и  прочих  природных  ресурсов  скоро  сделают   невозможным
нормальное функционирование  уже  существующих  наций  Второй  волны.  Кроме
этого, подчеркивалось, что даже если стратегия Второй волны  каким-то  чудом
сработает в бедных странах, то тогда вся планета  превратится  в  гигантскую
фабрику, что вызовет катастрофические экологические последствия.
   По  мере  того  как  общий  кризис  индустриализма  углублялся,  наиболее
развитые страны все больше погружались в  печаль.  И  вдруг  миллионы  людей
стали задаваться вопросом не о том,  сработает  ли  стратегия  Вто[531]  рой
волны, а о том, захочет ли кто-нибудь создавать  цивилизацию,  которая  сама
себя загнала в такой чудовищный тупик.
   Еще одно явление также подорвало веру в то, что стратегия Второй волны  -
единственный путь из нищеты к богатству. Эта стратегия всегда  предполагала,
что  "сначала  вы  развиваетесь,  а  потом  богатеете",  что  процветание  -
результат тяжелого  труда,  экономии,  протестантской  этики  и  длительного
процесса экономического и социального преобразования.
   Однако эмбарго СЭВ и неожиданный поток  нефтяных  долларов,  хлынувший  в
страны Среднего Востока,  перевернул  это  кальвинистское  представление.  В
считанные месяцы миллиардные суммы обрушились на  Иран,  Саудовскую  Аравию,
Кувейт, Ливию и другие  арабские  страны,  а  мир  увидел,  что  практически
безграничное богатство скорее предшествовало преобразованию, нежели было его
следствием. На Среднем Востоке именно приток денег  обусловил  стремление  к
"развитию", а не преобразования принесли их. Ничего подобного раньше никогда
не происходило, по крайней мере в таких масштабах.
   Тем временем нарастала конкуренция между развитыми  странами.  "При  том,
что южнокорейскую сталь используют в производстве в Калифорнии,  телевизоры,
произведенные в Тайване, продаются в  Европе,  а  тракторы  из  Индии  -  на
Среднем  Востоке...  При  том,  что   Китай   представляет   собой   главную
потенциальную  силу  в  экономике,  возникает   вопрос,   насколько   сильно
развивающиеся страны подорвут индустриальные системы  высокоразвитых  стран,
таких  как  Япония,  Соединенные  Штаты  и  Европа",   -   пишет   токийский
корреспондент для "Нью-Йорк Тайме"(8).
   Бастующие французские сталевары  поставили  тот  [532]  же  вопрос  более
красочным образом. Они требовали положить конец "разгрому промышленности", а
протестующие заняли Эйфелеву башню(9). То в одной, то  в  другой  из  старых
индустриальных стран представители промышленности и их политические союзники
резко критиковали "экспорт рабочих  мест"  и  внедрение  индустриализации  в
отсталые страны.
   Итак, у всех стран, как  грибы,  вырастали  сомнения  относительно  того,
сможет ли сработать хваленая  стратегия  Второй  волны  и  стоит  ли  вообще
пытаться заставлять ее работать.



   Стратегия Первой волны

   Столкнувшись  с   провалом   стратегии   Второй   волны,   подстегиваемые
раздраженными требованиями  отсталых  стран  полностью  перестроить  мировую
экономику, сильно обеспокоенные собственным будущим, развитые нации в начале
70-х годов стали разрабатывать новую стратегию для бедных стран.
   Чуть ли не за один день  многие  правительства,  "организации  развития",
включая Мировой банк, Организацию интернационального  развития  и  Совет  по
развитию, переключились на программы, которые  вполне  заслуживали  названия
стратегии Первой волны.
   Эти  программы  представляют  собой  как  бы   полную   противоположность
стратегии Второй волны: вместо отрыва крестьян от деревни и перемещения их в
переполненные города они призывают сделать упор на экономику деревни. Вместо
концентрации усилий на экспорте определенной сельскохозяйственной  продукции
предлагается самообеспечение продуктами питания.  Вместо  слепой  погони  за
увеличением валового нацио[533] нального  продукта  в  надежде,  что  доходы
"просочатся" вниз, к беднейшим слоям, новая стратегия  призывает  направлять
ресурсы   непосредственно   на   "удовлетворение    основных    человеческих
потребностей".
   Вместо развития экономящих  труд  технологий  новый  подход  предполагает
интенсивное производство, требующее малых капиталовложений и энергозатрат  и
неквалифицированного   труда.   Предпочтение   отдается   не   строительству
грандиозных металлургических комплексов и городских фабрик широкого профиля,
а  узкоспециализированным   предприятиям,   приспособленным   для   сельской
местности.
   Отвергая  установки  Второй  волны,  защитники  стратегии  Первой   волны
показали,  что  многие  промышленные  технологии,  перенесенные  в  отсталые
страны, не принесли ничего,  кроме  вреда.  Техника  ломалась  и  оставалась
неотремонтированной. Такие  технологии  требовали  высоких  затрат  и  часто
импортного  сырья.  Квалифицированной  рабочей  силы  не  хватало.  Поэтому,
согласно новым теориям, таким странам нужны "адекватные технологии",  иногда
именуемые "мягкими", "промежуточными" или "альтернативными",  т.  е.  "нечто
среднее между серпом и комбайном"(10).
   Скоро в  США  и  в  Европе  возникли  центры  развития  этих  технологий,
созданные по образцу Группы развития промежуточных технологий, основанной  в
1965 г. в Великобритании(11). По в развивающихся странах  тоже  образовались
подобные центры, которые  начали  во  множестве  поставлять  технологические
инновации.
   Например, Бригада фермеров Мохунди из Ботсваны изобрела приспособление, в
которое запрягаются ослы или волы и которое можно использовать для  вспашки,
посадки и внесения удобрений. Департамент сельского хозяйства Гамбии одобрил
сенегальское  изобретение  -  [534]   раму,   на   которую   можно   ставить
одноотвальный плуг, сеялку, окучник или приспособление  для  сбора  земляных
орехов. В Гане разрабатываются молотилка  для  рисового  зерна  с  педальным
приводом,  винтовой  пресс  для  нужд  пивоварения,  деревянный  отжим   для
банановых стеблей.
   Стратегия Первой волны применялась и в более широких масштабах(12).  Так,
в 1978 г. новое правительство Индии, испытав некоторый шок от цен на нефть и
удобрения и  разочарование  от  стратегии  Второй  волны,  которой  пытались
следовать  Неру  и  Индира  Ганди,  прямым   образом   запретили   экспансию
механизированной   текстильной    промышленности,    попытались    расширить
производство текстиля на ручных станках вместо электрических. Предполагалось
не просто уменьшить безработицу, но и  противостоять  урбанизации,  развивая
сельскую экономику.
   В этой новой  формуле,  в  сущности,  много  полезного.  Приток  в  город
сельского  населения  уменьшается.  Ее   цель   -   сделать   деревню,   где
концентрируется   большая   часть   населения   беднейших    стран,    более
приспособленной для  жизни.  Она  чувствительна  к  экологическим  факторам,
делает упор на локальные ресурсы, а не  на  импорт,  бросает  вызов  слишком
узкому   представлению   об   "эффективности".   Она   предполагает    менее
технократический подход к развитию и принимает во внимание местную культуру.
Делает упор на улучшение  положения  беднейших  слоев  населения,  а  не  на
перемещение больших сумм в надежде на то, что часть этих денег просочится  к
бедным.
   И все же, отдавая должное этой политике, приходится признать, что "новая"
формула, в сущности говоря, предлагает  лишь  адаптацию  к  условиям  Первой
волны без попытки их изменения. Это  паллиатив,  а  не  [535]  исцеление,  и
именно таким образом ее и воспринимают в мире.
   Президент Индонезии Сухарто ясно выразил этот  взгляд,  заявив,  что  эта
стратегия - "просто новая форма империализма. Если  Запад  будет  вкладывать
средства только в мелкие "домашние"  проекты,  мы  никогда  не  сдвинемся  с
места"(13).
   Внезапная тяга к  интенси