вознаграждаемых   экономической   системой,   -
изменение, которое формирует появляющийся социальный характер.



   Этика производителя-потребителя

   Не только воспитание детей, образование и работа будут оказывать  влияние
на развитие личности в цивилизации Третьей волны. Еще более  глубинные  силы
воздействуют на психику будущего. Ибо экономика состоит не только из рабочих
мест или оплачиваемой работы.
   Ранее я предложил рассматривать экономику как состоящую из двух секторов,
в одном мы производим товары для обмена, в другом мы делаем вещи  для  себя.
Один  -  это  рыночный,  или  производственный  сектор,  другой   -   сектор
производителя-потребителя. И каждый из них  оказывает  свое  психологическое
воздействие на нас. Ибо каждый выдвигает свою собственную [611] этику,  свой
собственный набор ценностей и свое собственное определение успеха.
   В период Второй волны широкое распространение рыночной  экономики  -  как
капиталистической, так и социалистической - поощряло этику приобретения. Она
дала только экономическое определение личного успеха.
   Продвижение  Третьей  волны,  однако,  сопровождается,  как  мы   видели,
феноменальным ростом деятельности по принципу "помоги себе  сам"  и  "сделай
сам" или "производством для себя". Выходя за  рамки  обычного  хобби,  такое
производство приобретает все большее экономическое значение. А поскольку  на
это  уходит  все  больше  нашего  времени  и  энергии,  оно  также  начинает
формировать нашу жизнь и социальный характер.
   Рыночная этика не классифицировала людей по тому, чем они владеют,  этика
производства-потребления высоко оценивает то, что люди делают.  Иметь  много
денег все еще престижно. Но и другие характеристики берутся в расчет.  Среди
них такие, как уверенность  в  своих  силах,  способность  адаптироваться  и
выжить в трудных условиях, умение делать  вещи  своими  руками  -  построить
забор, приготовить хороший обед, сшить платье или отреставрировать старинный
комод.
   Более  того,  если  производственная  или   рыночная   этика   восхваляет
устремленность к одной цели,  этика  производителя-потребителя  призывает  к
широте интересов. Разносторонность заносится в графу доходов. По  мере  того
как Третья волна приводит производство для обмена и "производство для  себя"
в  большее  равновесие,  возрастают  требования  "сбалансированного"  образа
жизни.


[612]

   Этот   сдвиг   активности   из   производственного   сектора   в   сектор
производства-потребления также предполагает приход нового вида равновесия  в
жизнь людей. Все большее число работников, занятых производством для  рынка,
тратит свое время на абстракции - слова, числа, модели - и мало знает людей,
если вообще их знает.
   Многим  такая  "работа  головой"  может  показаться   привлекательной   и
полезной. Но она часто сопровождается ощущением оторванности - отрезанности,
скажем  так,  от  земных  видов,  звуков,  текстур  и  эмоций  повседневного
существования.   Действительно,    сегодняшнее    прославление    рукоделия,
садоводства, труда крестьянина или рабочего и того, что можно назвать "шиком
водителя  грузовика",  может  быть  компенсацией  за  наплыв  абстракции   в
производственный сектор.
   Напротив, в  производстве-потреблении  мы  обычно  сталкиваемся  с  более
конкретной,  непосредственной  действительностью;   производство-потребление
предполагает прямой контакт с вещами и людьми. Поскольку многие  делят  свое
время,    выступая    частично    как    работники,    а    частично     как
производители-потребители,  они  в  состоянии  наслаждаться   конкретным   и
абстрактным,  взаимодополняющими  удовольствиями   от   интеллектуальной   и
физической  работы.  Этика  производителя-потребителя  возвращает   уважение
ручному труду после 300-летнего пренебрежения. И это новое равновесие  также
способно влиять на изменение черт личности.
   Мы видели, что с ростом индустриализации распространение взаимозависимого
труда  поощряло  мужчин  становиться  объективными,  а  домашняя  достаточно
самостоятельная   работа   способствовала   формированию    [613]    женской
субъективности. Сегодня, когда все больше женщин вовлекается в  производство
для рынка, их психология становится объективнее. Их  поощряют  "думать,  как
мужчины". Наоборот, по мере того как все больше мужчин остается  дома,  взяв
на себя большую часть работы  по  дому,  их  потребность  в  "объективности"
уменьшается. Они "субъективизируются".
   Завтра, когда многие люди Третьей волны будут  делить  свою  жизнь  между
работой неполный рабочий  день  в  больших,  взаимозависимых  компаниях  или
организациях и работой частично для себя и своей семьи в малых,  автономных,
производящих-потребляющих группах, мы сможем подвести баланс объективности и
субъективности обоих полов.
   Вместо того чтобы  искать  "мужское"  отношение  и  "женское"  отношение,
причем ни одно из них не сбалансировано, система сможет вознаграждать людей,
которые способны здраво взглянуть на мир с обеих точек  зрения.  Объективные
субъективисты и наоборот.
   Короче говоря, с увеличением доли производства-потребления в экономике  в
целом появляется  еще  один  источник  психологического  изменения.  Влияние
основных  перемен  в  производстве  и  производстве-потреблении   вместе   с
глубокими изменениями в воспитании детей и  образовании  обещает  переделать
наш социальный характер, по крайней мере, так же  сильно,  как  это  сделала
Вторая волна 300 лет назад. Новый  социальный  характер  возникает  в  самом
центре нашего общества.
   Действительно, даже если каждое из этих  наблюдений  окажется  ошибочным,
если каждый сдвиг, который мы начали замечать, пойдет  в  обратную  сторону,
есть еще одна последняя, огромная причина ожидать прорыва в психосфере,  ату
причину можно кратко обозначить как "резолюция средств коммуникации".



[614]

   Конфигуративное "я"

   Связь между средствами коммуникации и характером сложна,  но  неразрывна.
Мы не можем изменись все наши средства коммуникации и ожидать, что как народ
останемся неизменными. Революция в средствах массовой информации приведет  к
революции в психике.
   В период Второй волны люди купались в море массово производимых  образов.
Относительно небольшое число  издаваемых  централизованно  газет,  журналов,
радио-,  телепередач  и  фильмов  обеспечивали  то,  что   критики   назвали
"монолитным сознанием". Индивиды постоянно соотносили себя с  незначительным
набором ролевых моделей и  оценивали  свой  образ  жизни,  сравнивая  его  с
несколькими предпочитаемыми возможностями. Круг социально одобряемых  стилей
поведения личности был относительно узок.
   Демассификация средств массовой информации в наши дни дает  поразительное
разнообразие ролевых моделей и стилей жизни, с которыми можно сравнить  свою
жизнь. Более того, новые средства массовой информации кормят нас не  целыми,
а раскрошившимися чипсами образов. Они не предлагают нам несколько  понятных
видов   идентичности   для   выбора,   нужно   сложить   ее   из   кусочков:
конфигуративное, или модульное, "я". Это гораздо труднее, и  это  объясняет,
почему многие миллионы людей отчаянно ищут идентичность.
   Эти   усилия   приводят   нас   к   повышенному   осознанию   собственной
индивидуальности  -  тех  черт,  которые  делают  нас   неповторимыми.   Так
изменяется наш собственный образ. Мы требуем, чтобы нас считали личностями и
относились к нам как к личностям, и это происходит именно в то время,  когда
новая   производствен[615]   ная   система   все    больше    нуждается    в
индивидуальностях.
   Помимо оказания нам помощи в  кристаллизации  чисто  личностных  качеств,
новые средства коммуникации Третьей волны превращают нас в производителей  -
или, скорее, производителей-потребителей - наших собственных образов себя.
   Немецкий поэт и критик Ганс Магнус Энценсбергер отметил, что во вчерашних
средствах массовой информации  "техническое  различие  между  приемниками  и
передатчиками отражает  социальное  разделение  труда  на  производителей  и
потребителей"(7). В течение  всей  эпохи  Второй  волны  сотрудники  средств
массовой информации производили послания для  аудитории,  которая  не  могла
ответить прямо или взаимодействовать с теми, кто посылает сообщения.
   Напротив,  наиболее  революционной  чертой  новых  средств   коммуникации
является то, что  многие  из  них  интерактивны,  т.  е.  позволяют  каждому
пользователю создавать или посылать  образы,  а  также  просто  получать  их
извне. Двухсторонние кабели, видеокассеты, дешевые записывающие устройства -
все это отдает средства коммуникации в руки отдельного человека.
   Заглядывая вперед,  можно  представить,  что  когда-нибудь  даже  обычное
телевидение станет интерактивным,  и  мы  сможем  не  только  смотреть  Арчи
Банкера или Мэри Тайлер Моор завтрашнего дня,  но  и  поговорить  с  ними  и
повлиять на их поведение во время шоу. Уже сейчас кабельная система  "Кьюбе"
технически  позволяет  зрителям  телепостановки  обратиться  к  режиссеру  с
просьбой ускорить или замедлить темп действия или выбрать конец истории.
   Революция средств коммуникации дает каждому из нас  более  сложный  образ
себя. Она делает нас еще более [616] непохожими друг на друга. Она  ускоряет
сам  процесс  нашего  "примеривания"  различных  образов  и  ускоряет   наше
продвижение к  новым  образам.  Она  позволяет  нам  с  помощью  электроники
демонстрировать свой образ миру. И никто до конца не понимает, что  все  это
сделает с нашей личностью, ибо ни в одной из предыдущих цивилизаций у нас не
было таких мощных средств. Наше овладение технологией сознания возрастает.
   Мир, в который мы быстро вступаем, настолько  далек  от  нашего  прошлого
опыта,  что  все  психологические  гипотезы  выглядят  сомнительно.   Однако
абсолютно  ясно,  что  мощные  силы  совместно  воздействуют  на   изменение
социального характера - развитие определенных  черт,  подавление  других  и,
таким образом, изменение всех нас.
   Оставляя позади цивилизацию Второй волны, мы не просто переходим из одной
энергетической системы в  другую  или  от  одной  технологической  основы  к
другой. Мы революционизируем также и внутреннее пространство. В свете  этого
было бы абсурдно  проецировать  прошлое  на  будущее  -  обрисовывать  людей
цивилизации Третьей волны в терминах Второй волны.
   Если наши предположения хотя бы частично  верны,  завтра  индивиды  будут
гораздо сильнее отличаться друг от друга, чем сегодня. Многие из  них  будут
взрослеть раньше, раньше брать на себя ответственность, лучше адаптироваться
и проявлять больше индивидуальности.  Они  будут  более  склонны,  чем  наши
родители, ставить под сомнение авторитеты. Им  будут  нужны  деньги,  и  они
будут их зарабатывать, но - за исключением условий крайней нужды  -  они  не
станут работать только за деньги. [617]
   Прежде всего, как представляется, они будут  стремиться  к  равновесию  в
жизни - равновесию между  работой  и  развлечением,  между  производством  и
производством-потреблением, между  умственным  и  физическим  трудом,  между
абстрактным и конкретным, между  объективностью  и  субъективностью.  И  они
будут рассматривать и  изображать  себя  с  помощью  гораздо  более  сложных
понятий, чем люди прошлого.
   По мере того как зреет цивилизация Третьей волны, мы будем  создавать  не
утопических мужчину и женщину, которые возвышались  над  людьми  прежде,  не
сверхчеловеческую расу  новых  Гете  и  Аристотелей  (или  Чингисханов,  или
Гитлеров), а простую и гордую, как можно надеяться, расу  -  и  цивилизацию,
заслуживающую названия человеческой.
   Нельзя  рассчитывать  на  подобный  результат,  нельзя  рассчитывать   на
благополучный переход к достойной новой цивилизации,  пока  мы  не  признаем
один последний  императив:  необходимость  политической  трансформации.  Эту
перспективу - одновременно пугающую и бодрящую - мы рассмотрим на  последних
страницах. Личности будущего должна соответствовать политика будущего.



   Глава 27

   ПОЛИТИЧЕСКИЙ МАВЗОЛЕЙ

   Невозможно пройти одновременно через революцию в энергетике, революцию  в
технологиях, революцию  в  семейной  сфере,  революцию  в  половых  ролях  и
всемирную революцию в области  коммуникаций,  не  столкнувшись  -  рано  или
поздно - с взрывоопасной политической революцией. [618]
   Все политические партии индустриального  общества,  все  наши  конгрессы,
парламенты и верховные советы, наши  президенты  и  премьеры,  наши  суды  и
регулирующие  органы,  наши  геологические  напластования  правительственной
бюрократии, короче говоря, все инструменты,  которые  мы  используем,  чтобы
вырабатывать и  осуществлять  коллективные  решения,  устарели  и  готовы  к
преобразованиям.   Цивилизация   Третьей   волны   не   может   пользоваться
политической структурой Второй волны.
   Как революционеры, создавшие индустриальную эру,  не  могли  управлять  с
помощью останков  аппарата  феодализма,  сегодня  мы  снова  сталкиваемся  с
потребностью изобрести новые политические инструменты.  Таково  политическое
послание Третьей волны.



   Черная дыра

   Сегодня, хотя вся серьезность положения пока не признается,  мы  являемся
свидетелями глубокого кризиса не того  или  иного  правительства,  но  самой
представительной демократии во всех ее формах.  В  одной  стране  за  другой
политическая технология  Второй  волны  шипит,  скрипит  и  угрожающе  плохо
функционирует.
   Принятие политических решений по жизненно важным вопросам, стоящим  перед
обществом в Соединенных Штатах, почти полностью парализовано.  Полных  шесть
лет после эмбарго ОПЕК, несмотря на разрушительное воздействие этого эмбарго
на экономику, несмотря на угрозу, которую оно представляет для независимости
и  даже  военной  безопасности,  несмотря  на  продолжительное  изучение   в
Конгрессе, несмотря на [619] многочисленные  реорганизации  бюрократического
аппарата,  несмотря  на   страстные   обращения   президента,   американская
политическая машина по-прежнему беспомощно крутится вокруг собственной  оси,
неспособная   произвести    хоть    что-нибудь,    отдаленно    напоминающее
последовательную энергетическую политику.
   Этот политический вакуум не уникален.  У  Соединенных  Штатов  нет  также
ясной  (или  такой,  которая  могла  бы  стать  ясной)  политики  в  области
урбанизации,  экологической  политики,  семейной  политики,  технологической
политики. У них нет даже - если  прислушаться  к  критике  из-за  границы  -
различимой внешней политики.  Если  бы  даже  такие  политики  существовали,
американская политическая система не была бы способной  интегрировать  их  и
расставить приоритеты. Этот вакуум отражает столь глубокий упадок в принятии
решений, что президент Картер в своей  абсолютно  беспрецедентной  речи  был
вынужден   признать   "паралич...    застой...    и    дрейф"    собственной
администрации(1).
   Однако провал в принятии решений не является монополией одной партии  или
одного президента. Он становится все более глубоким с конца 1960-х  годов  и
отражает  лежащие  в  его  основе  структурные  проблемы,  которые  ни  один
президент  -  республиканец  или  демократ  -  не  может  решить  в   рамках
существующей системы. Эти политические проблемы оказывают  дестабилизирующее
воздействие на другие главные социальные институты, такие как семья, школа и
корпорация.
   Десятки законов, оказывающих  непосредственное  воздействие  на  семейную
жизнь, отменяют друг друга или противоречат друг  другу,  усиливая  семейный
кризис. Средства на строительство в системе образования [620] пошли как  раз
в тот момент, когда численность детей школьного возраста  начала  снижаться,
возводилось множество ненужных школьных зданий,  что  привело  к  сокращению
средств, в которых отчаянно нуждались другие сферы. Тем временем  корпорации
вынуждены действовать в настолько изменчивой политической среде, что они  не
знают, чего ждет от них правительство на следующий день.
   Сначала  Конгресс  требует  от   "General   Motors"   ("GM")   и   других
автопромышленников устанавливать  на  все  новые  автомобили  каталитические
конвертеры, чтобы окружающая среда была чище(2). Затем,  когда  "GM"  тратит
300 млн долл. на конвертеры и подписывает 500-миллионный 10-летний  контракт
на драгоценные  металлы,  необходимые  для  их  производства,  правительство
объявляет, что  автомобили  с  каталитическими  конвертерами  выбрасывают  в
воздух в 35 раз больше серной кислоты, чем машины без них.
   В то же самое время взбесившаяся регулирующая машина производит все более
непреодолимую сеть правил - 45  тыс.  страниц  сложных  новых  инструкций  в
год(3). 27 разных правительственных служб контролируют выполнение около 5600
федеральных инструкций,  которые  относятся  только  к  производству  стали.
(Тысячи  дополнительных  правил   применяются   к   добыче,   маркетингу   и
транспортным  операциям  в  металлургической   промышленности(4).)   Ведущая
фармацевтическая фирма "Eli Lilly" тратит  на  заполнение  правительственных
бланков больше времени, чем на проведение  исследований  в  области  рака  и
болезней  сердца(5).  Один  отчет  нефтяной  компании  "Exxon"  Федеральному
энергетическому управлению занимает 445 тыс. страниц - тысячу томов!(6)
   Китайская сложность тянет экономику  вниз,  а  те,  [621]  кто  принимает
решения в правительстве, кидаются  из  стороны  в  сторону,  что  усугубляет
острое ощущение анархии. Политическая система, изо дня  в  день  совершающая
беспорядочные зигзаги, в значительной мере затрудняет борьбу наших  основных
социальных институтов за выживание.
   Этот провал в принятии  решений  -  не  только  американский  феномен.  У
правительств во Франции, Германии, Японии и Великобритании, не говоря уж  об
Италии, проявляются те же симптомы(7), то же происходит и в коммунистических
индустриальных государствах. И в Японии премьер-министр  заявляет:  "Мы  все
чаще слышим о всемирном кризисе демократии. Ее способности решать  проблемы,
иначе говоря, так называемой способности демократии управлять, брошен вызов.
В   Японии   парламентская   демократия   также   подвергается    серьезному
испытанию"(8).
   Машина по принятию политических решений во всех этих  странах  становится
все   более   заторможенной,    изношенной,    перегруженной,    затопленной
недостоверными данными и сталкивается с неизвестными ей опасностями. Поэтому
мы и видим, что люди,  принимающие  решения  в  правительстве,  не  способны
принимать высоко приоритетные решения (или делают это  очень  плохо)  и  при
этом яростно стремятся принимать тысячи более мелких,  зачастую  тривиальных
решений.
   Если и появляются важные решения,  то  они  обычно  запаздывают  и  редко
достигают того, ради  чего  созданы.  "Мы  решили  все  проблемы  с  помощью
законодательства, - под сильным нажимом говорит британский  законодатель.  -
Мы  приняли  семь  актов  против  инфляции.  Мы  множество  раз   уничтожили
несправедливость. Мы решили  экологическую  проблему.  Законодательно  любая
проблема была решена бессчетное ко[622] личество раз. Но проблемы  остаются.
Законодательство не работает".
   Диктор  американского  телевидения,  обращаясь  в  поисках   аналогии   к
прошлому, выразил это иначе: "Именно сейчас я чувствую,  что  страна  -  это
дилижанс, лошади очертя  голову  несутся  вперед,  кучер  пытается  натянуть
поводья и осадить их, но кони не слушаются".
   Вот поэтому многие люди, включая тех, кто находится  на  вершине  власти,
чувствуют себя такими бессильными. Один из ведущих американских сенаторов  в
частной беседе рассказывал мне о своем глубоком  разочаровании  и  ощущении,
что он не может совершить ничего полезного. Он  спрашивает,  стоит  ли  того
крах  семейной  жизни,  бешеный  темп  существования,  долгие  изнурительные
поездки, бесконечные совещания и