ро  показало
Сталину,  что  он  имеет  дело  с  заранее  организованным  заговором  своих
соратников.  Потеряв  всякое  самообладание,  Сталин  не  только  разразился
площадной руганью по их адресу, но и начал угрожать самой жестокой расправой
с бунтовщиками. Однако подобную  реацию на ультиматум Кагановича и Политбюро
заговорщики предвидели заранее. Знали они и то, что после такого ультиматума
им не выйти живыми  из Кремля, если на то будет власть Сталина. Поэтому были
приняты и соответствующие меры. Об этих мерах бушующему Сталину  заговорщики
заявили устами Микояна: "Если через полчаса  мы не выйдем свободными из этой
комнаты, армия займет  Кремль"! После  этого  заявления  Микояна Берия  тоже
отошел  от  Сталина,  сказав,  что  он  также  не возражает  против создания
комиссии по делу врачей.  Предательство Берия окончательно вывело Сталина из
равновесия,  а  Каганович, вдобавок, тут  же, на  глазах  Сталина, с великим
негодованием изорвал  на  мелкие клочки свой членский билет  Президиума ЦК и
швырнул его прямо в лицо
     Сталину.  Пока Сталин успел осуществить свое намерение - вызвать охрану
Кремля - его поразил удар: он упал без сознания на пол. Только в шесть часов
утра  2 марта к  Сталину  были допущены врачи, которые констатировали смерть
Сталина в результате кровоизлияния в мозг.
     Этот  рассказ, если  даже он и не исходит от Кремля  (через Эренбурга),
вполне укладывается в  желательные для  его пропаганды рамки.  В  нем  сразу
убиваются три  "зайца" - во-первых, мы  не трусы  и не  сидели сложа руки, а
боролись против преступлений Сталина еще при его жизни; во-вторых, заодно со
Сталиным был и  Берия,  который  как "предатель"  перешел  на нашу  сторону;
в-третьих, мы Сталина не убили,  а он сам умер от удара,  хотя и полученного
не без нашего "искусственного" содействия.
     Если  бы  не  существовал  заговор  против  Сталина  "уже  сложившегося
ленинского  ядра в  ЦК",  то не были  бы  понятными  и причины  разоблачения
"культа"  Сталина. Если  бы  смерть  Сталина  не вызвала всеобщего,  хотя  и
тайного,  ликования  народа,  не  были  бы  понятны  и  мотивы  разоблачений
сталинских преступлений против человечности.
     Рассуждения  Стефана Цвейга о мотивах  поведения  термидорианцев  после
казни Робеспьера целиком напрашиваются в "коллективную биографию" сталинских
диалогов. Цвейг писал238:
     "Как только  голова Робеспьера покатилась  в корзину,  огромная площадь
загремела   торжествующим   криком.  Заговорщики  удивляются:  почему  народ
торжествует так страстно по поводу казни этого  человека, которого еще вчера
Париж, Франция  чтили как  Бога? Еще больше  они удивляются, когда у входа в
Конвент  народная толпа с восхищением приветствует  Тальена  и  Барраса, как
тираноубийц, как борцов  против террора. Они удивляются, так как  ликвидируя
этого  превосходящего их человека, они  ведь ничего иного не добивались, как
освободиться от неугодного  лица. Однако дать гильотине  поржаветь и кончить
террор,- об  этом никто  из  них  не  думал. Но  теперь,  когда они увидели,
насколько непопулярны  массовые казни и как они сами могут добиться народной
любви, обосновав  свою частную месть, задним числом, мотивом  человечности,-
они  быстро  решают  использовать  это недоразумение.  Весь произвол насилия
лежит на  совести одного Робеспьера,- будут утверждать они отныне (тогда как
мертвые молчат), а себя начнут выдавать за апостолов мягкости и гуман-


     237"Die Welt",No205,1.9.1956.
     238Stefan Zwei.Joseph Fouche.Frankfurt/M.,1956,S.74

     ности  против  всяких жестокостей и крайностей. Не казнь  Робеспьера, а
только  эта  трусливая  и  лживая  позиция его наследников  придает девятому
термидору   его  всемирно-исторический   смысл.   До  этого   дня  революция
присваивала себе  все  права, спокойно  брала на себя любую ответственность.
Начиная  с   этого   дня,   она  боязливо   признается,   что   совершала  и
несправедливости, и ее вожди  начинают  отрекаться  от них,  разоблачать их.
Всякая духовная вера, всякое мировоззрение  уже погибло во  внутренней своей
силе,  как  только  оно  начало  отрицать   свое  безусловное  право,   свою
"непогрешимость".
     Проницательный повествователь  истории  термидора, "прогрессивный" друг
Советского Союза - Стефан Цвейг, наверное, и не сомневался, что после смерти
Сталина советские термидорианцы будут вести себя точно так же.
     Но  изумленный  внешний  мир спрашивал  и спрашивает поныне: почему  же
идеалисты "коммунизма", уступая мелкому обывательскому чувству своей частной
мести, пошли на самое рискованное преступление перед своими  же собственными
идеалами: на отрицание "безусловного права революции" творить преступления и
на признание "погре-шимости" ее правопорядка? Если же не только  месть, но и
общественные  соображения  этого  потребовали,  то  почему  же  понадобилось
объявить   Сталина   великим   грешником,   чтобы  возвести  Ленина   в  сан
"непогрешимости"? Как не вспомнить по этому поводу слова гениального пророка
тоталитаризма - Ницше239:
     "Спрашивали ли вы самих себя,  как дорого  обходилось на земле создание
каждого  идеала?  Сколько  раз клеветали и  не  признавали действительности;
сколько  совести  растоптали,  сколько  раз приходилось  пожертвовать Богом?
Чтобы соорудить святыню - надо уничтожить святыню, таков закон. Пусть укажут
мне случай, где бы он не существовал".
     Сама  относительная   легкость,   с  которой   "идеалисты   коммунизма"
оторвались (конечно,  лишь символически!) от Сталина и вернулись (опять-таки
символически!) к  Ленину, легкость, которая не свидетельствует ни о мучениях
совести,  ни о  великих  сомнениях  ("быть или  не быть"), объясняется очень
просто: на  воротах "великого здания коммунизма", почти  по Данте, красуется
незримый лозунг - "кто сюда вступает - да оставляет вне этих ворот моральный
кодекс людей и идейный хлам фанатиков".

     239Fr.Nietzshe.                    Zeitgemasses                     und
Unzeigemasses.Fisher-Bucherei,Frankfurt/Main-Hamburg , S. 182.

     В чем же тогда сила этих строителей "нового общества" - строителей  без
морали, без веры,  без убеждений, столь  легко  завоевавших  четверть земной
суши, треть ее  населения?  В  том,  что  они именно  таковы. Тот  же  Ницше
писал240:
     "Не   давайте   ввести  себя  в  заблуждение:  "великие  умы"  являются
скептиками. Мощь, свобода, вырастающие из силы и сверхсилы ума, доказываются
через скепсис. Для фундаментальных дел  (в отношении ценности  и неценности)
люди  убеждения не  могут  быть  даже приняты в  расчет. Убеждения  являются
тюрьмами. Чтобы можно  было  судить о  ценности и  не-ценности, надо  видеть
пятьсот  убеждений под собою -  за собою. Свобода от всякого рода  убеждений
принадлежит сильной стороне.  Всякая страсть -  основа и власть  бытия - еще
яснее, еще деспотичнее, чем он сам есть,  берет весь его интеллект на службу
(дела).  Она  делает  его  неразборчивым,  дает ему  мужество  к  применению
недозволенных  средств;   убеждения  же   при  определенных  обстоятельствах
оберегают его от этого...  Многое достигается  лишь путем убеждения. Великая
страсть нуждается в использовании убеждения, но она не подчиняется ему - она
умеет быть суверенной. Наоборот, потребность в вере в отношении безусловного
"да" или  "нет"  есть  потребность  слабости...  "Человек веры",  "верующий"
всякого  рода  необходимым  образом  является  зависимым  человеком,   таким
человеком, который не может ставить цель... "Верующий" не принадлежит самому
себе, он  может  быть только  средством...  он нуждается  в ком-то, кто  его
использует.  Его инстинкт оказывает величайшую  честь  морали самоотрицания.
Любая вера есть самоотрицание,  самоотчуждение. "Верующий" не свободен иметь
суждение о том,  что "истинно" и что "неистинно" -  суждения и оправдания на
этот  счет  повлекли бы  за  собою  его немедленную  гибель.  Патологическая
обусловленность  его   оптики  делает  из  убежденных  людей   фанатиков   -
Савонарола, Лютер, Руссо, Робеспьер, Сен-Симон - антиподы сильного, ставшего
свободным духа,  хотя великая  позиция этих больных умов,  этих  эпилептиков
понятия,  действует на  массу..." Ницше - этот великий скептик, злой демон и
оракул   Ужасных   предвидений   -   предвещал  человечеству   "Антихриста",
"победителей Бога".  Даже больше. Он предвидел на службе "победителей  Бога"
свою собственную философию241:

     240Ibid.,S.S.215, 216.
     241Ibid.,S.S.5.8.233,2

     "Я  знаю  свой жребий. Будет время, когда с моим именем будут связывать
нечто чудовищное - кризис,  подобного которому не было на земле, глубочайшую
коллизию совести, решение, направленное против всего того, во что до сих пор
верили,  требовали,  считали священным... Все  понятие  политики превратится
тогда  в духовную  (идеологическую?) войну, все образования  власти  старого
общества  будут взорваны на воздух - они  всегда  основывались на лжи: будут
войны, доселе неслыханные на  земле. Начиная с меня, на  земле будет большая
политика".
     Без  Макиавелли  нельзя  понять  преступлений  Сталина,  без   Ницше  -
философии сталинцев, а без знания "школы сталинизма" - падения Сталина.

II. ХРУЩЕВ ПРОТИВ СТАЛИНА

     В подлинности "специального доклада Хрущева" против Сталина на закрытом
заседании   XX   съезда  КПСС  сомневаться  не   приходится.   Все  основные
политические тезисы этого доклада уже изложены в постановлении ЦК КПСС от 30
июня 1956 года "О преодолении культа личности и его последствий"242.  Статья
председателя Национального  комитета  КП США  Ю.  Денниса,  перепечатанная в
"Правде" 27  июня 1956 года, тоже говорит об этом "специальном  докладе" как
документе, действительно существующем. Наконец, в стенографическом отчете XX
съезда имеется не только указание о том, что Хрущев сделал на заключительном
заседании съезда  специальный доклад о "культе личности"244, но приводится и
постановление по  этому докладу. Правда, есть  основание думать,  что текст,
опубликованный Государственным департаментом, который лежит  в основе нашего
рассмотрения, является  все еще подцензурным  и неполным  (о  чем  говорит и
существование  дополнительных  вариантов  "докладов"),  но  подлинность  его
косвенно подтверждена  вышеуказанными  документами,  не говоря уже  о других
публикациях  в советской  прессе.  Нет  никакой возможности проанализировать
весь  доклад Хрущева.  Ответ  на  него по существу  представляет  собой  все
предыдущее изложение. Здесь я остановлюсь лишь на некоторых вопросах.

     242"Правда", No 184, 2.7.1956.
     243XX съезд КПСС. Стенографический отчет. Москва, 1956, ч. II,стр. 402.
     244"New York Times", 5.6.1956, интернациональное издание.

     Хрущев изложил свой собственный вариант нового "Краткого курса" истории
сталинизма.    При   этом    Хрущев   меньше    всего    преследовал    цеди
научно-исторические.    Его   цели   -    политические,   даже   больше    -
конъюнктурно-политические. Конкретно они сводятся к следующему:
     Представить  преступления  сталинского  режима  как"ошибки"  Сталина  и
только его одного.
     Оторвать сталинскую партию от самого Сталина.
     3.Наметить  схему  новой "научной"  истории  КПСС.Чтобы обосновать  эти
цели, Хрущеву приходится начать
     с  того,  с  чего   начинал   сам  Сталин:  с  фальсификации   истории.
Поставленные цели, собственно, и не допускают другого, объективного подхода.
Тем не менее доклад Хрущева - документ  исторического значения.  Его главная
ценность не в  том, что из него мы узнаем  что-нибудь принципиально новое из
истории становлеиия единоличной диктатуры Сталина и сталинских преступлений.
Все новое, что говорил Хрущев в  этой области, относится лишь  к  деталям  и
иллюстрациям  того,  что писали и говорили во  внешнем мире еще тогда, когда
Хрущевы числились  в "верных  соратниках и учениках  Сталина".  Историческое
значение документа  лежит в  области политики: устами  Хрущева "коллективное
руководство"  признал о, что  партией  и  правительством  в  СССР  в течение
двадцати  лет  единолично  руководил величайший  из  преступников в  истории
народов и государств.
     Такое признание, пусть даже  сделанное  со многими оговорками,  чревато
такими глубокими потрясениями замедленного  действия,  что трудно предвидеть
их объективные последствия.
     а) Источник сталинских преступлений
     Главный источник сталинских преступлений Хрущев видит:
     в  "культе  личности  Сталина",  в  культе,  "которыйвызвал  целый  ряд
чрезвычайно  серьезных  и грубых  извращений партийных принципов,  партийной
демократии иреволюционной законности";
     в  личных  качествах  Сталина,  "абсолютно  правильную   характеристику
которых  дал Ленин, указав при этом  на  необходимость устранения Сталина  с
поста генерального секретаря".

     245Речь  идет   о  знаменитом  "завещании  Ленина",  опубликованном   в
"Коммунисте" No 9, 1956.

     Таким образом, на  наших глазах  создается  новая  легенда  о "культе",
которая, по  мнению "коллективного  руководства", объясняет все преступления
существующего режима. Не чекистская система,  не монопартийная диктатура, ни
даже  сам  Сталин,  а  "культ  личности"  Сталина  и "отрицательные черты  в
характере Сталина" (Ленин: "грубость, нелояльность, капризность"),- вот где,
оказывается, заложены причины преступлений Сталина. Другими словами - "культ
личности"  объясняет  -  преступления,  а  преступления  - объясняют  "культ
личности".
     В этом заколдованном кругу Хрущев  вертится на протяжении всего  своего
доклада, чем он и озадачил своих заграничных соратников  (Тольятти, Тореза и
др.). Постановление ЦК КПСС от 30 июня 1956 года явилось запоздалой попыткой
вырваться из этого  круга, но она оказалась столь же неубедительной, сколь и
безнадежной. Желая объяснить исторический процесс  объективными фактами, при
помощи антиволюнтаристского  "марксистского  анализа", ЦК  пришел  к  тем же
субъективным  выводам,  что  и  Хрущев  -  "во всем виноват  культ  личности
Сталина"!  С  точки  зрения  ортодоксального  марксиста  или, как  выражался
Плеханов,  с  точки зрения "монистического  взгляда на  историю", это и есть
самый злокачественный идеализм в истории.
     Но в чем  же источник самого  "культа личности" Сталина?  Этого вопроса
Хрущев  в  своем  докладе  и  не ставит, ограничившись  замечаниями, что  он
"культивировался среди нас в течение многих лет". Названное постановление ЦК
видит его источник в том, что 1) существовало "капиталистическое окружение",
2) происходила "классовая борьба", 3) Сталин обладал  отрицательными чертами
характера246.
     Видя очевидную несостоятельность таких аргументов, постановление спешит
оговорить: "Все это объясняет, но не оправдывает культа личности".
     Вот именно: "не  оправдывает" (и, конечно,  "не объясняет"). Что же его
оправдывает?  ЦК  КПСС  даже не  пытался  ответить  на этот  вопрос,  хотя и
сослался на ответ, который уже дан в свободном мире247:
     "Наши  враги,- говорит постановление,- утверждают,  что  культ личности
Сталина  порожден не определенными историческими условиями, которые ушли уже
в прошлое,
     а самой системой, ее, с их точки зрения, недемократичностью и т. д.".
     Этот ответ  Хрущев и его ЦК отводят, как  "клеветнический", прибегая  к
помощи  Ленина. Хрущев  заявляет,  что  Сталин применял  террор  и  массовые
репрессии, вопреки Ленину. Однако при ближайшем рассмотрении "помощь" Ленина
оказывается иллюзорной248:
     "Научное  понятие диктатуры,-  писал  Ленин,- означает не что иное, как
ничем  неограниченную,  никакими законами,  абсолютно  никакими правилами не
стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть".
     Хрущевы  возразят,  что тут речь идет о  "диктатуре класса",  а  Сталин
установил  "диктатуру вождя"  в своем собственном лице.  И  на  этот  счет у
Ленина есть недвусмысленное указание:249
     "Одна  уже  постановка вопроса - диктатура  партии или диктатура масс -
свидетельствует   о   невероятной   путанице   мыслей...   Договориться   до
противоположения   диктатуры  массы   диктатуре   вождей  есть  смехотворная
нелепость и глупость".
     Хрущев приводит одно из пропагандных высказываний Ленина  1920  года, в
котором Ленин оправдывал массовый  Ч красный террор интервенцией Антанты и к
концу гражданской войны  обещал прекратить террор и отменить смертную казнь,
а "Сталин уклонился от ясных и простых предписаний Ленина". "Сталин заставил
партию и НКВД пользоваться массовым террором, когда не было больше признаков
эксплуататорских  классов  в  нашей   стране",-  сообщает  Хрущев.  И  здесь
рассуждения Хрущева находятся в противоречии с историческими фактами:
     нынешний  режим  политической полиции (Чека -ГПУ  - ОГПУ - МГБ - МВД  -
КГБ)   был   создан  личным   декретом  Ленина   через  месяц-полтора  после
октябрьского переворота (20.ХП.1917),  то есть до начала гражданской войны и
интервенции;
     смертная  казнь   никогда  не  отменялась   при   Ленине(коллегия   ГПУ
пользовалась  теми же "чрезвычайными правами" внесудебных расстрелов,  как и
Чека);
     к концу гражданской войны террор принял наиболее широкий характер  даже
по отношению к бывшим "советским партиям" (меньшевикам и левым эсерам),

     246 "Правда", No 184, 2.7.1956.
     247 Там же.
     248Ленин. Сочинения, 3-е изд., т. XXV, стр. 441
     249Там ж е, стр. 188.

     которые в гражданской войне выступали против Белого движения250.
     Но самое  главное  -  Хрущев, процитировав  пропагандную речь Ленина на
сессии ЦИКа в феврале 1920 года  (в котором, заметим, как  партия  оппозиции
все еще находилась РСДРП во главе с  Мартовым),  забыл  другой,  директивный
документ Ленина, написанный через два года. Это письмо Ленина от 17 мая 1922
года  к  тогдашнему  наркому юстиции Дмитрию  Курскому. В этом  письме Ленин
предложил251:
     "Тов.  Курский.  В  дополнение к  нашей  беседе  посылаю  Вам  набросок
дополнительного параграфа уголовного кодекса. Основная мысль, надеюсь, ясна:
открыто   выставить   принципиальное  и  политически  правдивое   положение,
мотивирующее суть  и  оправдание  террора,  его необходимость. Суд должен не
устранять террор,- обещать это было бы самообманом и обманом,- а объяснить и
узаконить его принципиально ясно, без фальши и без прикрас".
     Редакция  "Собраний сочинений  Ленина" сделала  к  этому  письму Ленина
следующее примечание252: "Письмо Д. И. Курскому о терроре написано Лениным в
связи с разработкой  первого УК РСФСР. Ленин  сам предложил набросать проект
статьи...  Этот  проект и лег  в основу статьи 57 УК  РСФСР" (очевидно, речь
идет о статье 58 УК.- А. А.).
     "Узаконенной  системы"  террора  Сталин  не  создавал,  не  отменял  и,
конечно, не нарушал. Он  ее,  выражаясь по-советски,  поднял лишь "на высшую
ступень" всеобщей инквизиции.  Единственное,  что Сталин  внес нового в  эту
систему, заключалось  в том,  что он  ликвидировал  ее ленинский  "дуализм":
вместо  партии  и НКВД  отныне  правила  страной  одна сила  -  политическая
полиция.
     Поэтому    лидер    итальянских    коммунистов   Тольятти    -    и   с
научно-социологической точки  зрения и с точки зрения пресловутого "истмата"
-  подошел к  самой  истине,  когда  в своей известной беседе  с  редактором
итальянского  журнала "Нуови аргументи" (июнь  1956  г.) поставил  далеко не
приятный "коллективному руководству" вопрос:

     250Б.  Николаевский.  К  предистории  "Социалистического  естника";  Р.
Абрамович.     Идеологическая    линия     "Социалистического     вестника".
"Социалистический вестник", 1956, No 2-3.
     251Ленин. Сочинения, т. XXVII, 3-е изд., стр. 297.
     252Там же, стр. 544, прим. 141.

     "Раньше все  хорошее приписывалось сверхчеловеческим  качествам  одного
человека,  теперь  все  плохое  объясняется  его   не  менее  необыкновенным
пороками... Однако до  тех