достать мне билет,  я охотно согласился  пойти  с  ним на собрание. Собрание
состоялось   в  большом   зале   Коммунистической   академии  на   Волхонке.
Присутствовали  не  только члены  Комакадемии, профессора  и  студенты  ИКП,
РАНИИОНа,  но и  руководящие работники  ЦК во главе  с Кагановичем,  который
только что был переведен с  Украины  в Москву  и назначен секретарем ЦК.  Из
Ленинграда специально  на собрание  приехал Позерн,  шеф  пропаганды Кирова.
Председательствовал наш ректор Покровский (он был и председателем президиума
Коммунистической академии). Работники ЦК, хотя  и  не члены Коммунистической
академии (только Криницкий и Стецкий числились,  насколько я помню,  членами
Академии), сидели за столом президиума. В зале и на галерке я заметил многих
из "скандалистов",  которые  все-таки  попали  на собрание (впослед-ствии  я
узнал, что они  прошли по  "блату"). Никто из присутствующих, за исключением
членов ЦК и членов "теоретической бригады", не был в курсе дела, почему  или
в связи с  чем  происходит сегодня собрание актива. Председатель собрания М.
Н. Покровский, который был
     и оставался до самой смерти личным  другом Бухарина (между  прочим,  на
похоронах  Покровского в 1932  году  на Красной  площади  от  имени  ЦК, как
официальный оратор,  выступил именно  Бухарин с большой речью, в которой он,
воздавая  дань  покойному   как  ученому,   назвал  Сталина   "фельдмаршалом
пролетарских  сил"),  объявив  собрание актива  открытым, огласил  необычную
повестку  дня:  "Теоретические  ошибки  т.  Бухарина  и  его  школы".  Этим,
вероятно, объяснялось и то, что, нарушив обычный в подобных случаях порядок,
Покровский не стал держать в качестве председателя вступительную речь, а тут
же  предоставил  слово  Л. Кагановичу. Шумный  зал Коммунистической академии
замер. Каганович  начал издалека. "Ленин ратовал  не за всякую науку,  а  за
науку партийную,  большевистскую.  Ленин не признавал  никаких  авторитетов,
когда речь  идет об интересах  марксизма. Ленин,  как  никто,  умел  громить
врагов и бить друзей в  борьбе за марксистскую науку. Вспомните "Материализм
и эмпириокритицизм"... Если мы хотим  быть достойными учениками Ленина, то и
мы должны быть беспощадны  к тем из  нашей среды, кто думает учить не только
нас, но и Ленина... После смерти  Ленина никто не может претендовать на роль
нашего учителя в вопросах марксизма - у нас есть только один учитель,- это -
ленинизм и одна лаборатория  ленинской политической  и теоретической мысли -
ЦК. Однако в наших кругах есть горе-теоретики, которые думают, что ключи  от
марксизма-ленинизма  находятся  в их собственном кармане.  К этой  категории
горе-теоретиков относится и Бухарин с его школой..."
     В  эти  минуту по длинному залу  академии  к столу  президиума собрания
бесшумно  направились несколько человек, на ходу кивком  головы  обмениваясь
приветствиями  с  присутствующими.   В   аудитории  слегка  зашевелились.  В
некоторых уголках наступивший было шепот перешел в громкий  разговор. Кто-то
с  галереи  растянутым басом крикнул: "Да  здравствует  любимец  и  теоретик
партии товарищ Бухарин!"
     -  Простите,  Лазарь  Моисеевич,-  сказал один из вошедших  подчеркнуто
ироническим  тоном,-  кажется,  я прервал  ваши  ученые изыскания  на  самом
интересном месте.
     Это был Бухарин.
     Не только как член Политбюро, но и как член президиума Коммунистической
академии, он занял пустующее  место Кагановича в президиуме. Покровский  был
явно смущен, но его помощник по собранию Адоратский призвал  галерею и зал к
тишине,  а Каганович,  демонстративно  обращаясь не  к  Бухарину, а  в  зал,
крикнул грубо и официально:
     -   Вы  ошибаетесь  еще  раз,  товарищ  Бухарин,  если  умаете,   чтобы
кому-нибудь  было  интересно  копаться  в  авозе,  не  находя  там  ни  разу
жемчужины.
     Бухарин ответил:
     - Значит плохие вы ассенизаторы!В зале раздался дружеский смех.
     Было  видно,  что  внезапное  появление  Бухарина  и  его  друзей  явно
испортило  увертюру  Кагановича  к предстоящим  докладам  "Об  ошибках школы
Бухарина".
     Хотя и не  предполагалось, что Каганович  будет говорить по существу об
"ошибках"  Бухарина,  а  скорее ограничится лишь  политически-принципиальной
стороной  дела, я заметил, что Каганович  начал нервничать,  перескакивая  с
одного вопроса на другой.
     Еще  во  время  продолжающейся  его  речи кто-то из членов  президиума,
кажется  Шкирятов, отлучился  из зала  и направился в  кабинет  председателя
президиума  академии.  Едва  Каганович закончил свою речь,  как  вернувшийся
Шкирятов подошел  к нему и что-то прошептал на ухо. Каганович взял под мышку
лежащий  перед  Бухариным  свой  тяжелый  "наркомовский" портфель  и  быстро
направился вместе со Шкирятовым в тот же кабинет. Произошла заминка. На этот
раз не только Покровский, но, видимо, и Адоратский не знал,  как быть дальше
- дать  слово кому-нибудь  или ждать возвращения  Кагановича  и Шкирятова. С
галереи начали кричать:
     - Дать слово Николаю Ивановичу!
     - Просим товарища Бухарина!
     Бухарин   добродушно  улыбался,  кивая  головой   в  сторону  кабинета:
"подождем, мол, возвращения начальства".
     Но  начальство  не  возвращалось, зал  требовал продолжения собрания, а
галерея неистовствовала.
     - Дайте слово Николаю Ивановичу!Вернувшийся Шкирятов успокоил зал:
     - Николай Иванович, вас просят к телефону!Бухарин вышел из зала.
     В  кабинете у Бухарина  произошел довольно продолжительный разговор  по
телефону со  Сталиным. Запись этого разговора была приложена  к делу "группы
правых", когда оно разбиралось впервые на февральском  пленуме ЦК 1929 года.
Я  постараюсь воспроизвести смысл  этого разговора, не ручаясь,  конечно, за
текстуальную точность.
     Сталин:  ЦК  считает нецелесообразным ваше присутствие на теоретической
дискуссии, дабы последняя не приняла политического характера.
     Бухарин:  Каганович уже придал  ей  политический  характер,  к тому  же
присутствие почти всего аппарата ЦК говорит менее всего о ее "теоретическом"
характере.
     Сталин:  Каганович  присутствует  там  не  как  представитель  ЦК, а по
персональному  приглашению Комакаде-мии, другие явились  тоже по приглашению
академии, членом которой являетесь и вы.
     Бухарин: Однако я являюсь и членом Политбюро,  а Политбюро  не выносило
никакого решения даже о "теоретической дискуссии".  Как это могло случиться,
что  Каганович  без  ведома  ЦК  самолично  открывает  какую  бы  то ни было
дискуссию?
     Сталин:  Видимо, инициатива  исходит  не  от  Кагановича,  а  от  самой
академии. ЦК ведь не может  запретить ученому учреждению вести ученые споры,
если  бы  даже  они  касались  нас  с  вами, членов Политбюро.  Но  вы своим
присутствием там, как член Политбюро, можете отрицательно  влиять на свободу
дискуссии,  раз  она  уже  началась.  Поэтому  я  снесся  с другими  членами
Политбюро и  мы договорились,  что вам  лучше  покинуть собрание,  чтобы оно
действительно не приняло и политического характера.
     Бухарин: Во-первых,  все ли члены  Политбюро вашего  мнения, во-вторых,
распространяется  ли это  пожелание  и  на других членов  ЦК  -  Кагановича,
Позерна, Кри-ницкого, Стецкого, Ярославского, Шкирятова?
     Сталин: Как  вам  известно, Рыкова и Томского  в  Москве  нет,  Калинин
болен,  а  остальные  запрошены.  Они  настаивают,   чтобы  вы   подумали  о
политических  последствиях  вашего  неподчинения  общей  воле  Политбюро.  О
Кагановиче и других мы вопроса не обсуждали, но об этом мы поговорим после.
     Бухарин: Прошу дать  конкретный  ответ - дали ли вы,  как секретарь ЦК,
указание об открытии хотя бы теоретической дискуссии против меня?
     Сталин:  Конечно, нет, но  я не могу  кому-либо и запретить ее, если бы
даже она была направлена и против меня.
     Бухарин: Я остаюсь на собрании.
     Сталин: Но тогда уже за последствия пеняйте на самого себя!
     Бухарин,  заметно взволнованный  и  бледный, вернулся  в  зал  и  занял
прежнее  место.  Каганович и Шкирятов все еще не возвращались. Вскоре  к ним
направились По-зерн  и Ярославский.  Через несколько минут туда же вызвали и
Покровского.
     В  зале   образовался  явочным  порядком  перерыв.  Начались  групповые
дискуссии.  Все  догадывались, что  разговоры  по  телефону  ведутся  с  ЦК.
Некоторые подходили к столу президиума, стараясь понять, в чем дело. Бухарин
углубился в чтение какой-то  газеты и ни на какие вопросы  не отвечал. Через
полчаса члены ЦК вернулись в зал. Покровский без мотивировки сообщил:
     - Собрание объявляется закрытым.


     VIII. РАЗГРОМ МОСКОВСКОГО КОМИТЕТА

     На второй день утром после  злополучного собрания, проходя по коридору,
я,  как обычно, остановился у доски  объявлений ячейки ВКП(б)  ИКП. На доске
висел  свежеотпечатанный список  студентов  и  профессоров, которые "срочно"
вызывались в бюро ячейки.  В списке была и моя фамилия.  "Срочными" я считал
все-таки свои обязанности студента и поэтому направился в лекционный зал,  с
тем, чтобы во  время  перерыва заглянуть  в бюро. Едва началась лекция (была
философская лекция  Л. Аксельрод-Ортодокс),  как зашел технический секретарь
бюро ячейки, который прервал лектора, огласил  тот  же список, что висел  на
доске.  Он добавил, что явиться  нужно  сейчас же. С разных  мест  поднялось
около  десятка человек.  Встал и  я. Спрашивая  друг  друга,  что это  могло
значить, мы  вместе двинулись в бюро. Там же собралась значительная группа и
с других курсов.
     В бюро сидел, нахмурившись и важно перебирая своюгустую рыжую шевелюру,
новый  Секретарь  ячейки.  Егосерые  и безжизненные  глаза,  которое  обычно
выражаливсе,  что угодно, кроме "большевистского  огня", на этотраз дышали и
"огнем",  и  злобой одновременно. Когдакто-то из его сокурсников  попробовал
шуткой     рассеятьнарочито     напущенную,     казалось,     начальническую
важностьсекретаря, последний грубо прервал:
     - Мы не в кабаке, а в бюро ячейки.
     -  Что  ты,  шутки  не понимаешь,  Павлуша?-  попробовал  было  тот  же
сокурсник исправить свою ошибку.
     - Моя  фамилия Юдин,-  резко ответил  он, явно  недовольный фамильярным
обращением к себе, как к "Павлуше".
     Сокурсник замолчал. Молчали и мы.
     Юдин сделал  перекличку по списку.  Студенты  явились все, но  не  было
профессоров.  Вернувшийся  секретарь  доложил,  что  профессора  заняты   на
семинарах.
     - Вызвать,- приказал Юдин.
     Через несколько минут явились не менее нас озадаченные профессора.
     - Все вызванные мною товарищи должны явиться
     сегодня в ЦК к 6 часам вечера,- объявил Юдин.
     На вопросы  студентов и профессоров,  в чем дело  и к кому  обращаться,
Юдин отвечал коротко:
     - Там узнаете!
     Разные мысли нахлынули мне в голову.
     - Донос Орлова?
     - Возвращение на Кавказ?
     - Участие в "казни" Сталина?
     Или что-либо  лучшее?  Но  о чем лучшем  может  быть  речь,  как не  об
оставлении на учебе? Я  решил руководствоваться правилом - "думай о  лучшем,
но будь готов  к худшему". Однако  Сталина  я не  "казнил", в  троцкистах не
состоял  -  что может  быть хуже?  Как всегда  в таких  случаях, я побежал к
Сорокину.  Как назло  его  сегодня не  оказалось. Попытался узнать  у  Елены
Петровны, секретарши Покровского, она ответила, что слышит все это только от
меня. Я вернулся на лекцию.  Старушка  Аксельрод  рассказывала о Ницше. Есть
избранные  и толпа, "господа" и  "рабы". Избранные призваны делать  историю.
Толпа - навоз истории. Воля к власти - движущая сила человеческого развития.
Ею обладают только избранные! Оригинально и кстати!
     Свежие  мысли  и певучая речь лектора,  "последнего  могикана философии
независимого  марксизма",  как  мы  ее  называли, подействовали  отвлекающе.
Другие лекции  прошли мимо  ушей. Ловил себя  часто на мысли,  что  думаю об
Орлове, Юдине и  ЦК. Обедал  без аппетита,  по обязанности. Сейчас  же после
обеда, пропустив урок немецкого языка, поехал  на  квартиру Сорокина. И дома
его нет. Поехал к Зинаиде Николаевне и застал ее и его.
     Вошел Резников, еще более бледный и расстроенный, чем я.
     - Я сообщу вам катастрофическую новость,- сказал он,- сегодня Угланов и
Котов    сняты    с    работы,   сняты   секретари    Рогожско-Симоновского,
Краснопресненского,   Хамовнического   районов.   Создана   комиссия   ЦКпод
председательством Молотова по проверке всего руководящего состава московской
организации (дело было вконце октября 1928 г.).
     -  Это  ужасно  и  непостижимо!-  сказала  Зинаида Николаевна  каким-то
глухим,   замогильным   голосом.  Наее  глазах  я  заметил  слезы.  Резников
подтверждающе кивнул головой и грузно опустился на диван.
     -   Это  ужасно  и  непостижимо!-  повторила  Зинаида  Николаевна,  уже
всхлипывая от  плача.  Мне стало  ее очень жалко.  Я подал  ей стул и стакан
воды. Она села, но отводы отказалась.
     -  Да  вы  же   не  понимаете,  товарищи,  это  ведь  начало  настоящей
контрреволюции,- сказала она, постепенно приходя в себя.
     - Для одних начало, для других конец!- лаконичнозаявил Сорокин.
     Я чувствовал,  что  Сорокин  видел  дальше и лучше  смысл  происходящих
событий,  переживал их, быть может, больше и глубже  Зинаиды Николаевны,  но
старался не выдавать себя. Это ему явно не удавалось.
     - Как это произошло и  какова реакция в МК?-спросил  Сорокин Резникова,
сдерживая свое волнение.
     Резников рассказал, что дня три  тому назад, совершенно  неожиданно для
членов  бюро  МК,  некоторые  члены  МК  (Ворошилов,  Менжинский,  Булганин,
Караваев и др.) и один член бюро МК (Бауман) предложили созвать внеочередное
заседание бюро вместе с руководящим активом для важного  заявления. Угланов,
который был одновременно и секретарем ЦК, допытывался узнать, в чем дело, но
ему  ответили, что  об этом будут доложено на  самом заседании. Когда же  по
этому   поводу   Угланов  обратился  в  ЦК,  то  Молотов  (Сталин  будто  бы
отсутствовал), предварительно заметив, что ЦК не в курсе дела,  разъяснил  -
каждый член  МК, как  и ЦК, имеет  право  требовать созыва заседания. ЦК, со
своей  стороны, охотно пришлет своих представителей  на это заседание,  если
названные члены МК имеют сказать что-либо важное.
     Угланов назначил  заседание  на 10  часов  вечера. На заседание явились
Сталин,  Молотов,  Каганович  и  целая  группа  членов МК и "активистов", не
являющихся членами бюро. С самого начала члены МК поставили вопрос
     о  разрешении последним  присутствовать  на  заседании  бюро.  Котов  и
Резников это предложение отвели. Бауман (он был и  шефом деревенского отдела
МК)  поддержал. Молотов вмешался  в  дело  и сказал, что это  нарушение духа
"внутрипартийной  демократии", если "актив" МК на основании буквы партийного
порядка не  может присутствовать здесь. Стало ясно, что члены  МК  и  актива
явились не  зря. Резников  продолжал протестовать,  но Угланов согласился  и
открыл "заседание  бюро  МК  совместно  с  руководящим  активом".  Булганин,
который  тогда  работал  директором  Московского  электрозавода,  но  всегда
числился в "активе чекистов", попросил слово для "заявления группы членов МК
и ЦК о работе правых в московской организации".  В заявлении подчеркивалось,
что в московской организации, во главе важнейших учреждений и предприятий, в
исследовательских  институтах и вузах,  в  ряде  районных комитетов и даже в
самом  Московском   комитете   "орудуют  правые   оопортунисты",  их  прямые
ставленники и ученики, старающиеся свернуть партию на путь капиталистической
реставрации. Секретарь  МК Угланов, члены  бюро МК Котов, Пеньков, Резников,
Рютин, разглагольствующие на словах о "генеральной линии", на деле  являются
теми  же  правыми. Авторы  заявления от  имени районных  активов и члены  МК
потребовали: 1) отставки московского руководства и 2) назначения специальной
комиссии  по проверке партийного  лица руководящего  состава всех московских
учреждений, предприятий и советского  и партийного  аппарата. Не только  для
членов бюро МК,  но и для самого Угланова заявление Булганина явилось полной
неожиданностью. Угланов  объявил перерыв и потребовал  частного совещания  с
членами Секретариата  ЦК (Сталин,  Молотов,  Каганович присутствовали не как
члены  Политбюро,  а  как  секретари  ЦК).  Каганович  категорически   отвел
предложение Угланова.  Угланов апеллировал к Сталину, но Сталин недоумевающе
развел руками. Заговорил Молотов:
     - ЦК еще в  феврале этого  года  предупреждал  МК и  лично  Угланова  о
возможности такого оборота дела, как сейчас. В ЦК поступало много сигналов и
даже требований районных организаций Москвы об оздоровлении  руководства МК,
но  мы не хотели  вмешиваться в  ваши  дела  в надежде,  что члены  бюро  МК
одумаются,  но все  это оказалось тщетным. Сейчас уже  нет  другого выхода -
открыто поставленный вопрос надо обсудить открыто.
     Молотов предложил продолжать обсуждение заявления.
     Угланов еще раз предложил Сталину перенести  обсуждение данного вопроса
на  частное  заседание  бюро МК и Секретариата  ЦК, а если  необходимо, и на
заседание Политбюро.
     Сталин ответил уклончиво: "Не нахожу положения столь трагическим, чтобы
нужно  было  устраивать  другое  специальное заседание, хотя принципиального
возражения и нет".
     Выступление  Сталина  подействовало  на  Угланова  обнадеживающе, и  он
официально возобновил заседание. Начались прения.  Все выступающие члены МК,
ЦК и "актива" единодушно поддержали заявление Булганина. Один из членов бюро
МК (кажется, Полонский) сделал компромиссное предложение - поскольку  данное
заседание   неправомочно   обсуждать  вопрос  о   руководстве  МК,   созвать
чрезвычайный пленум МК  и  МКК для рассмотрения заявления группы членов  МК.
Угланов поставил предложение на голосование - все члены бюро, кроме Баумана,
"за",  весь  "актив"  -  "против",  секретари  ЦК  не  голосуют.  Находчивый
Каганович перевернул результат голосования:
     -  По статуту  сегодняшнего объединенного заседания бюро МК  и "актива"
предложение  о  созыве  пленумая  считаю  отвергнутым,  так  как  абсолютное
большинстводанного заседания проголосовало против.
     Тогда возмущенный Угланов вскочил со стула и громко спросил:
     - Кто здесь секретарь МК - я или вы, товарищКаганович?
     - Пока чго вы, товарищ Угланов,- невозмутимоответил Каганович
     -  Так   разрешите  вам  заявить,  что  таковым  я  отныне  не  являюсь
Продолжайте теперь  вашу  демагогию.Угланов  быстро схватил  со  стола  свой
портфель и
     демонстративно вышел из кабинета. За ним медленно последовал Сталин, но
скоро вернулся без Угланова.
     - Где же товарищ Угланов?- спросил Молотов.
     - Побежал к Бухарину,- ответил за Сталина Бул-ганин.
     Каганович предложил продолжать заседание, чтобы принять соответствующее
решение МК по оглашенному группой членов МК  заявлению. Члены бюро МК, в том
числе и Резников, начали доказывать, что в отсутствие
     Угланова  невозможно  и  незаконно всякое  обсуждение.  Тогда  выступил
Сталин.  Он выразил сожаление,  что здесь разгорелись столь жаркие  споры  и
страсти, так как,- говорил он,- речь не  идет  об  отдельных личностях, а об
определенном, для дела очень опасном идеологическом и политическом течении в
партии,  речь   идет  об  уклоне   в  сторону  от   марксизма,   о   правом,
реставратор-ско-кулацком уклоне. Совершенно неважно,- доказывал Сталин,- кто
возглавляет  или  отражает на  практике этот уклон, но абсолютно необходимо,
чтобы  все   наши  коммунисты  поняли,  что  не  ныне  разоблаченный  левый,
троцкистский, а правый  оппортунистический  уклон  является  сейчас  главной
опасностью в  партии. Надо разоблачать и ликвидировать эту опасность. Сталин
не  согласился  и  с Булганиным,  что  члены  бюро МК  во главе с  Углановым
являются  "правыми". Это преувеличение и "перегибание  палки". Но Сталин  не
считает