тив еврейства
была хуже, чем отсутствие какой бы то ни было борьбы против него. Созда-
вались только пустые иллюзии.
 
   Таким антисемитам иногда казалось, что вот-вот они уже затянут верев-
ку на шее противника, а между тем на деле противник их  самих  водил  за
нос.
 
   Что касается самих евреев, то они в кратчайший срок настолько приспо-
собились к этому сорту антисемитизма, что он стал для них гораздо  более
полезен, чем вреден.
 
   Если в этой форме новая партия приносила тяжелую  жертву  государству
национальностей, то еще больше приходилось ей грешить в отношении защиты
основных чаяний немецкого народа.
 
   Раз партия не хотела потерять почву под ногами в Вене, - ей ни в коем
случае нельзя было быть "националистической". Мягко обходя этот  вопрос,
партия рассчитывала спасти государство Габсбургов, а на деле она  именно
этим путем ускорила его гибель. Само же движение благодаря такой тактике
теряло могучий источник сил.
 
   Итак, я самым внимательным образом следил в Вене за обеими этими пар-
тиями. К первой из них у меня была глубокая внутренняя симпатия, интерес
ко второй пробудил во мне уважение к ее руководителю,  редкому  деятелю,
образ которого в моих глазах уже тогда был  трагическим  символом  всего
тяжелого положения немцев в Австрии.
 
   Когда за гробом умершего бургомистра тянулся по Рингу гигантский  по-
хоронный кортеж, я тоже был в числе  сотен  тысяч  провожающих.  Глубоко
взволнованный я говорил себе, что труды и этого человека неизбежно долж-
ны были оказаться напрасными, ибо и над ним тяготели те судьбы,  которые
обрекали это государство на гибель. Если бы доктор  Карл  Люэгер  жил  в
Германии, его поставили бы рядом с самыми великими людьми нашего народа.
Но ему пришлось жить и действовать в этом невозможном австрийском  госу-
дарстве, и в этом заключалось несчастье его деятельности  и  его  самого
лично.
 
   Когда он умирал, на Балканах  уже  показались  огоньки,  предвещавшие
войну. С каждым месяцем они разгорались все более жадно. Судьба была ми-
лостива к покойному и не дала ему дожить до того момента, когда он  дол-
жен был воочию увидеть разразившееся несчастье, от которого он так и  не
смог уберечь свою страну.
 
   Наблюдая все эти происшествия, я пытался понять причины того,  почему
немецкая национальная партия  потерпела  крах,  а  христианскосоциальная
партия - тяжелую неудачу. И я пришел к твердому убеждению, что независи-
мо от того, было ли вообще  возможно  укрепить  австро-венгерское  госу-
дарство, ошибка обеих партий сводилась к следующему:
 
   Немецкая национальная партия совершенно правильно  ставила  вопрос  о
принципиальных целях немецкого возрождения, но зато она имела  несчастье
выбрать неправильный путь к цели. Она была  партией  националистической,
но к сожалению недостаточно социальной,  чтобы  действительно  завоевать
массу. Ее антисемитизм зато покоился на  правильном  понимании  значения
расовой проблемы, ее антисемитская агитация не базировалась на религиоз-
ных представлениях. В то же время ее борьба против католицизма  была  со
всех точек зрения и в особенности с тактической - неправильной.
 
   Христианско-социальное движение не обладало  ясным  пониманием  целен
немецкого возрождения, но зато счастливо нашло нужные пути, как  партия.
Эта партия поняла значение социальных вопросов,  но  ошибалась  в  своем
способе ведения борьбы против еврейства и не имела ни малейшего  понятия
о том, какую подлинную силу представляет собою национальная идея.
 
   Если бы христианско-социальная партия кроме своего правильного взгля-
да на значение широких народных масс обладала еще правильными  взглядами
на значение расовой проблемы, как это было у немецко  национальной  пар-
тии, и если бы сама христианско-социальная партия была настоящей  нацио-
налистической партией, или если бы немецкое национальное движение  кроме
своего правильного взгляда на конечную цель, верного понимания еврейско-
го вопроса и значения национальной идеи обладало еще  практической  муд-
ростью христианскосоциальной партии, в особенности в вопросе об  отноше-
нии последней к социализму, - тогда мы получили бы именно  то  движение,
которое по моему глубокому убеждению уже в то время могло бы  с  успехом
направить судьбы немецкого народа в лучшую сторону.
 
   Всего этого не оказалось в действительности, и это  в  главной  своей
части заложено было  в  самом  существе  тогдашнего  австрийского  госу-
дарства.
 
   Таким образом ни одна из этих партий не могла удовлетворить меня, по-
тому что ни в одной из них я не видел воплощения своих  взглядов.  Ввиду
этого я не мог вступить ни в ту, ни в другую партию и не мог таким обра-
зом принять какое бы то ни было участие в борьбе. Уже тогда я считал все
существовавшие политические  партии  неспособными  помочь  национальному
возрождению немецкого народа - возрождению в его подлинном, а не  только
внешнем смысле слова.
 
   В то же время мое отрицательное отношение к габсбургскому государству
усиливалось с каждым днем.
 
   Чем больше углублялся я в изучение вопроса иностранной политики,  тем
больше я убеждался, что австрийское государство может принести немецкому
народу только несчастье. Все ясней и ясней становилось  мне  и  то,  что
судьбы немецкой нации решаются теперь только в Германии, а  вовсе  не  в
Австрии. Это относилось не только к  политическим  проблемам,  но  в  не
меньшей мере и к общим вопросам культуры.
 
   Так что и здесь, в области проблем культуры или искусства австрийское
государство обнаруживало все признаки застоя или по крайней мере  потери
всякого сколько-нибудь серьезного значения  для  немецкой  нации.  Более
всего это можно было сказать относительно архитектуры.  Новейшее  строи-
тельное искусство не  могло  иметь  скольконибудь  серьезных  успехов  в
Австрии уже потому, что после окончания постройки Ринга  в  Вене  вообще
уже не было сколько-нибудь крупных построек, которые  могли  бы  идти  в
сравнение с германскими планами.
 
   Так моя жизнь становилась все более и  более  двойственной:  разум  и
повседневная действительность принуждали меня  оставаться  в  Австрии  и
проходить здесь тяжелую, но благодетельную школу жизни. Сердцем же я жил
в Германии.
 
   Тягостное гнетущее недовольство овладевало мною все больше,  по  мере
того как я убеждался во внутренней пустоте австрийского государства,  по
мере того как мне становилось все более ясно, что спасти это государство
уже нельзя, и что оно во всех отношениях будет  приносить  только  новые
несчастья немецкому народу.
 
   Я был убежден, что это государство способно чинить только препятствия
и притеснения каждому действительно достойному сыну немецкого  народа  и
наоборот способно поощрять только все не немецкое.
 
   Мне стал противен весь этот расовый конгломерат австрийской столицы.
 
   Этот гигантский город стал мне казаться чем-то вроде воплощения  кро-
восмесительного греха.
 
   С раннего возраста я говорил на диалекте, на котором говорят в Нижней
Баварии. От этого диалекта я отучиться не мог, а венского жаргона так  и
не усвоил. Чем дольше я жил в этом городе, тем больше  я  ненавидел  эту
хаотическую смесь народов, разъедавшую старый центр немецкой культуры.
 
   Самая мысль о том, что это государство можно сохранить еще на  долгое
время, была мне просто смешна.
   Австрия похожа была тогда на старинную мозаику из мельчайших  разноц-
ветных камешков, начавших рассыпаться, потому что скреплявший их  цемент
от времени выветрился и стал улетучиваться. Пока не трогаешь этого худо-
жественного произведения, может еще казаться, что оно живо  по-прежнему.
Но как только оно получит хоть малейший толчок, вся мозаика  рассыпается
на тысячи мельчайших частиц. Вопрос  заключался  только  в  том,  откуда
именно придет этот толчок.
 
   Мое сердце никогда не билось в пользу австрийской монархии, а  всегда
билось за германскую империю. Вот почему распад австровенгерского  госу-
дарства в моих глазах мог быть только началом избавления немецкой нации.

   Ввиду всего этого во мне сильнее росло непреодолимое  стремление  уе-
хать наконец туда, куда, начиная с моей ранней  молодости,  меня  влекли
тайные желания и тайная любовь.
 
   Я надеялся, что стану в Германии архитектором, завоюю себе  некоторое
имя и буду честно служить своему народу в тех пределах, какие укажет мне
сама судьба.
 
   С другой стороны, я хотел однако остаться на месте и  поработать  для
того дела, которое издавна составляло предмет моих самых  горячих  жела-
ний: я хотел дожить здесь до того счастливого момента, когда моя дорогая
родина присоединится наконец к общему отечеству, т. е. к германской  им-
перии.
 
   Многие и сейчас не поймут того чувства  страстной  тоски,  которое  я
тогда переживал. Но я обращаюсь не к ним, а к тем, которым судьба до сих
пор отказывала в этом счастье или которых она с ужасной жестокостью  ли-
шила этого счастья, после того как они им обладали. Я обращаюсь  к  тем,
которые, будучи оторваны от родного народа, вынуждены вести борьбу  даже
за священное право говорить на своем языке; к тем, кто подвергается  го-
нениям и преследованиям за простую преданность своему отечеству, к  тем,
кто в тяжелой тоске во сне и на яву грезит о той счастливой минуте, ког-
да родная мать вновь прижмет их к сердцу. Вот к кому  обращаюсь  я  и  я
знаю - они поймут меня!
 
   Только те, кто на собственном примере чувствуют,  что  означает  быть
немцем и не иметь возможности принадлежать к числу граждан любимого оте-
чества, поймут, как глубока тоска людей, оторванных от родины, как  неп-
рестанно терзается душа этих людей. Эти люди не могут быть счастливы, не
могут чувствовать себя удовлетворенными, они будут  мучиться  вплоть  до
той самой минуты, когда наконец откроются двери в  отчий  дом,  где  они
только и смогут обрести мир и покой.
 
   Вена была и осталась для меня самой тяжелой, но и самой основательной
школой жизни. Я впервые приехал в этот город еще полумальчиком и я поки-
дал в тяжелом раздумьи этот город уже как  вполне  сложившийся  взрослый
человек. Вена дала мне основы миросозерцания. Вена же научила меня нахо-
дить правильный политический подход к повседневным вопросам.  В  будущем
мне оставалось только расширять и дополнять свое миросозерцание, отказы-
ваться же от его основ мне не пришлось. Я и сам только теперь  могу  от-
дать себе вполне ясный отчет в том, какое большое значение имели для ме-
ня тогдашние годы учения.
 
   Я остановился на этом времени несколько подробнее именно потому,  что
эти первые годы дали мне ценные наглядные уроки, легшие  в  основу  дея-
тельности нашей партии, которая в течение всего  каких-нибудь  пяти  лет
выросла от маленьких кружков до великого массового движения. Мне  трудно
сказать, какова была бы моя позиция по отношению к еврейскому вопросу, к
социал-демократии или, лучше сказать, ко всему марксизму,  к  социальным
вопросам и т.д., если бы уже в тогдашнюю раннюю пору я  не  получил  тех
уроков, о которых я рассказал выше, благодаря ударам судьбы и  собствен-
ной любознательности.
 
   Несчастье, обрушившееся на мою родину, заставило тысячи и тысячи  лю-
дей поразмыслить над глубочайшими причинами этого краха. Но  только  тот
поймет эти причины до конца, кто после многих лет тяжелых внутренних пе-
реживаний сам стал кузнецом своей судьбы.
 
   ГЛАВА IV
   МЮНХЕН
 
   Весною 1912 г. я окончательно переехал в Мюнхен. Сам  город  был  мне
так хорошо знаком, как будто я прожил в его стенах уже  много  лет.  Это
объяснялось моими занятиями по архитектуре. Изучая архитектуру, приходи-
лось на каждом шагу обращаться к этому центру немецкого  искусства.  Кто
не знает Мюнхена, тот не только не знает Германии вообще, но  и  понятия
не имеет о немецком искусстве.
 
   Во всяком случае эти годы до начала мировой войны были для меня самым
счастливым временем моей жизни. Правда мой заработок был все еще  ничто-
жен. Мне все еще приходилось не столько жить,  чтобы  иметь  возможность
рисовать, сколько рисовать, чтобы иметь возможность  кое-как  жить  или,
вернее, чтобы иметь возможность хоть немножко обеспечить себе дальнейшее
учение. Я был твердо убежден, что рано или поздно я непременно  достигну
той цели, которую я себе поставил. Одного этого было  достаточно,  чтобы
легче переносить все мелкие заботы о сегодняшнем дне.
 
   Кроме моей профессиональной работы занимали меня и в Мюнхене  полити-
ческие вопросы, в особенности события внешней политики.  Мой  интерес  к
этим последним вызывался прежде всего тем, что я уже с моих венских вре-
мен сильно интересовался проблемами тройственного союза. Политику Герма-
нии, вытекавшую из ее стремления сохранить тройственный союз, я, уже жи-
вя в Австрии, считал совершенно неправильной. Однако, пока я жил в Вене,
я еще не представлял себе вполне ясно, насколько вся эта политика  явля-
ется самообманом. В те времена я склонен был предполагать - а может быть
я сам утешал себя этим, - что в Германии вероятно хорошо знают, насколь-
ко слаб и ненадежен ее австрийский союзник, но что там по причинам более
или менее для меня таинственным об этом помалкивают,  дабы  поддерживать
соглашение, заключенное еще самим Бисмарком, или чтобы внезапным  разры-
вом не переполошить заграницы и не обеспокоить отечественное  мещанство.
Непосредственное общение с немецким населением в Мюнхене уже  в  течение
кратчайшего времени к ужасу моему убедило меня в том, что эти мои  пред-
положения были неверны. К моему изумлению мне приходилось на каждом шагу
констатировать, что даже в хорошо осведомленных кругах не имеют  ни  ма-
лейшего представления о том, что же в данный момент действительно предс-
тавляет собою габсбургская монархия. Именно в  народе  всерьез  считали,
что австрийский союзник - крупная сила и что в минуту опасности этот со-
юзник тотчас же придет по-настоящему на помощь.
 
   В массе населения австрийскую монархию все еще считали "немецким" го-
сударством и полагали, что на этом можно что-то построить. В народе дер-
жались того мнения, что силу Австрии можно определить по числу миллионов
людей, как мы это делаем в Германии. При этом совершенно забывали,  что,
во-первых, Австрия давно уже перестала быть немецким государством и что,
во-вторых, внутренние отношения в стране с каждым днем все больше  ведут
к ее распаду.
 
   Я лично знал тогда истинное положение дела в австрийском  государстве
несравненно лучше, чем так называемая официальная "дипломатия",  которая
как почти всегда слепо шла навстречу катастрофе. Настроение  в  немецком
народе, которое я констатировал, обусловливалось как всегда только  тем,
как общественное мнение обрабатывалось сверху.  Сверху  же  как  нарочно
практиковался настоящий культ австрийского "союзника". Обильное любезни-
чанье должно было заменить собою недостаток честности и прямоты.  Пустые
слова принимали за полновесные дела. Уже в Вене мною не  раз  овладевало
бешенство, когда я сравнивал речи официальных государственных деятелей с
содержанием венской прессы. При этом Вена все-таки хотя бы по  видимости
оставалась немецким городом. Несравненно хуже обстояло дело, если  обра-
титься от Вены или, лучше сказать, от немецкой Австрии к славянским про-
винциям государства. Достаточно было взять в  руки  пражские  газеты,  и
сразу становилось ясно, как там относятся ко всей этой высокой игре вок-
руг тройственного союза. В славянских провинциях Австрии над этим образ-
цом "государственной мудрости" совершенно открыто издевались. Уже в мир-
ное время, когда еще совершенно не пахло войной, когда,  оба  императора
обменивались дружественными объятиями и поцелуями, в славянских  провин-
циях ни один человек не сомневался в  том,  что  союз  этот  рассыплется
вдребезги, как только его придется с идеальных небес свести  на  грешную
землю.
 
   Прошло несколько лет, и грянула война. Какое сильное возбуждение  ох-
ватило Германию, когда в этот момент союзная Италия вышла из  тройствен-
ного союза, предоставив Австрию и Германию своей судьбе, а  затем  через
короткое время прямо присоединилась к противной стороне! Но для тех, кто
не был поражен дипломатической слепотой, было просто непонятно, как мож-
но было вообще хотя бы на одну минуту допустить возможность такого чуда,
что Италия пойдет вместе с Австрией. Увы в самой Австрии  дело  обстояло
ни капельки не лучше, здесь тоже верили в это чудо.
 
   Носителями идеи союза в Австрии были только Габсбурги и немцы.  Габс-
бурги - из расчета и нужды; немцы же - из легковерия  и  -  политической
глупости. Желания немцев были  хороши.  Они  ведь  полагали,  что  через
тройственный союз они оказывают громадную услугу  Германии,  увеличивают
ее силу и безопасность. Но это была политическая  глупость,  потому  что
эта надежда была неправильна. Наоборот этим они  привязывали  германскую
империю к государственному трупу, неизбежно долженствовавшему увлечь оба
государства в пропасть. А главное политика союза приводила только к  то-
му, что сами австрийские немцы все больше  подвергались  разнемечиванию.
Благодаря союзу с Германией дом Габсбургов  считал  себя  защищенным  от
вмешательства Германии и поэтому с еще большей решительностью системати-
чески и неуклонно проводил политику вытеснения немецкого влияния.  Такая
внутренняя политика Габсбургов становилась благодаря указанному  обстоя-
тельству только более легкой и безопасной для царствующего дома.  Благо-
даря уже известной нам "объективности" немецкого  правительства,  вмеша-
тельства с его стороны опасаться не приходилось, но, более того,  стоило
только какому-либо австрийскому немцу разинуть рот против низкой полити-
ки славянизации, как ему сейчас же можно было  указать  на  тройственный
союз и тем заставить его замолчать.
 
   Что могли сделать австрийские немцы, раз германские немцы, раз Герма-
ния в целом выражали постоянное доверие и признательность  габсбургскому
правительству? Могли ли австрийские немцы оказывать какое-либо сопротив-
ление Габсбургам, раз они рисковали быть заклейменными как предатели на-
рода в общественном мнении Германии. Такая  участь  ожидала  австрийских
немцев, в течение десятилетий приносивших самые  неслыханные  жертвы  на
алтарь своей народности!
 
   С другой стороны, какое значение имел бы весь этот союз, если бы  не-
мецкое влияние в габсбургской монархии было устранено.  Разве  не  ясно,
что все значение тройственного союза для Германии  целиком  зависело  от
того, насколько удерживается немецкое преобладание в Австрии. Или в  са-
мом деле можно было серьезно рассчитывать жить в союзе с  ославянившейся
Австрией?
 
   Позиция официальной германской дипломатии да  и  всего  общественного
мнения в вопросах внутренней национальной борьбы в Австрии была  в  сущ-
ности не только глупа, но просто безумна. Всю политику строили на  союзе
с Австрией, всю будущность 70-миллионного народа поставили в зависимость
от этого союза, и в то же время спокойно смотрели на то, как главная ос-
нова этого союза из года в год планомерно и  сознательно  разрушалась  в
самой Австрии. И что же? Ясно,  что  в  один  прекрасный  день  осталась
только бумага, на которой было написано - "договор с венской  дипломати-
ей", а реальной помощи со стороны союзника Германия не получила.
 
   Что касается Италии, то тут дело обстояло так уже  с  самого  начала.
Если бы в Германии больше интересовались историей и народной  психологи-
ей, тогда никто ни на одну минуту не мог бы  и  допустить,  что  Вена  и
римский квиринал когда бы то ни было сойдутся в общем фронте против еди-
ного врага. Скорей Италия превратилась бы в извергающий лаву вулкан, чем
итальянское правительство могло бы осмелиться послать хоть одного солда-
та на помощь фанатически ненавидимому габсбургскому государству.  Тысячи
раз я имел случаи наблюдать в Вене ту безграничную ненависть  и  презре-
ние, с которыми ит