ивать честного  человека  грязью
из сотен и тысяч ведер; нет той самой низкой клеветы, которая не обруши-
лась бы на голову такой ни в чем неповинной жертвы; надо  ближе  ознако-
миться с таким методом покушения на политическую часть противника, чтобы
убедиться в том, насколько опасны эти негодяи прессы.
 
   Для этих разбойников печати нет ничего такого, что не годилось бы как
средство к его грязной цели.
 
   Он постарается проникнуть в самые интимные семейные обстоятельства  и
не успокоится до тех пор, пока в своих гнусных  поисках  не  найдет  ка-
кой-нибудь мелочи, которую он раздует в тысячу крат и использует для то-
го, чтобы нанести удар своей несчастной жертве. А если несмотря  на  все
изыскания он не найдет ни в общественной ни в частной жизни своего  про-
тивника ничего такого, что можно было бы использовать, тогда этот  него-
дяй прибегнет к простой выдумке. И он при этом твердо убежден, что  если
даже последует тысяча опровержений,  все  равно  кое-что  останется.  От
простого повторения что-нибудь да прилипнет к  жертве.  При  этом  такой
мерзавец никогда не действует так, чтобы его мотивы было легко понять  и
разоблачить. Боже упаси!  Он  всегда  напустит  на  себя  серьезность  и
"объективность". Он будет болтать об обязанностях журналиста и т. п. Бо-
лее того, он будет говорить о журналистской "чести" - в особенности, ес-
ли получит возможность выступать на заседаниях съездов и конгрессов,  т.
е. будет иметь возможность воспользоваться теми поводами, вокруг которых
эти насекомые собираются в особенно большом числе.
 
   Именно эти негодяи более чем на две трети  фабрикуют  так  называемое
"общественное мнение". Из этой именно грязной пены потом выходит  парла-
ментская Афродита.
 
   Чтобы подробно обрисовать это действо во всей его невероятной лживос-
ти, нужно было бы написать целые Томы. Мне кажется однако, что достаточ-
но хотя бы только поверхностно познакомиться с этой  прессой  и  с  этим
парламентаризмом, чтобы понять, насколько бессмыслен весь этот институт.

   Чтобы понять бессмысленность и опасность этого человеческого  заблуж-
дения, лучше всего сопоставить вышеочерченный мною демократический  пар-
ламентаризм с демократией истинно германского-образца.
 
   Самым характерным в демократическом парламентаризме является то,  что
определенной группе людей - скажем, 500 депутатам, а в последнее время и
депутаткам  -предоставляется  окончательное  разрешение  всех  возможных
проблем, какие только возникают. На деле именно они и составляют  прави-
тельство. Если из их числа и выбирается кабинет, на который  возлагается
руководство государственными делами, то ведь это только одна  внешность.
На деле это так называемое правительство не может ведь сделать ни одного
шага, не заручившись предварительным согласием общего собрания.  Но  тем
самым правительство это освобождается от всякой реальной  ответственнос-
ти, так как  в  последнем  счете  решение  зависит  не  от  него,  а  от
большинства парламента. В каждом отдельном случае правительство это  яв-
ляется только исполнителем воли данного большинства. О политических спо-
собностях правительства судят в сущности только по тому,  насколько  ис-
кусно оно умеет приспособляться к воле большинства или  перетягивать  на
свою сторону большинство. Но тем самым с высоты подлинного правительства
оно опускается до роли нищего, выпрашивающего милостыню  у  большинства.
Всякому ясно, что важнейшая из задач правительства состоит только в том,
чтобы от случая к случаю выпрашивать себе  милость  большинства  данного
парламента или заботиться о том, чтобы создать себе иное более  благоск-
лонное большинство. Если это удается правительству, оно может в  течение
короткого времени "править" дальше; если это не удается ему, оно  должно
уйти. Правильность или неправильность его намерений не играет  при  этом
никакой роли.
 
   Но именно таким  образом  практически  уничтожается  всякая  его  от-
ветственность.
 
   К каким последствиям все это ведет, ясно уже  из  следующего.  Состав
пятисот избранных народных представлений с точки зрения их профессии, не
говоря уже об их способностях,  крайне  пестр.  Никто  ведь  не  поверит
всерьез, что эти избранники нации являются также избранниками духа и ра-
зума. Никто ведь не поверит, что в  избирательных  урнах  десятками  или
сотнями произрастают подлинные государственные деятели. Все  знают,  что
бюллетени подаются избирательной массой, которую можно подозревать в чем
угодно, только не в избытке ума. Вообще трудно найти  достаточно  резкие
слова, чтобы заклеймить ту нелепость, будто гении рождаются из  всеобщих
выборов. Во-первых, подлинные государственные деятели вообще рождаются в
стране только раз в очень крупный отрезок времени,  а  во-вторых,  масса
всегда имеет вполне определенное предубеждение как  раз  против  каждого
сколько-нибудь выдающегося ума. Скорей верблюд  пройдет  через  игольное
ушко, чем великий человек будет "открыт" путем выборов.
 
   Те личности, которые превосходят обычный  масштаб  золотой  середины,
большею частью сами прокладывали себе дорогу на арене мировой истории.
 
   Что же происходит в парламенте? Пятьсот человек золотой середины  го-
лосуют и разрешают все важнейшие вопросы, касающиеся судеб  государства.
Они назначают правительство, которое затем в каждом отдельном случае вы-
нуждено добиваться согласия этого просвещенного большинства. Таким обра-
зом вся политика делается этими пятьюстами.
   По их образу и подобию эта политика большею частью и ведется.
   Но если мы даже оставим в стороне вопрос о степени гениальности  этих
пятисот народных представителей, подумайте только о том, сколь  различны
те проблемы, которые ждут своего разрешения от этих  людей.  Представьте
себе только, какие различные области возникают перед ними,  и  вы  сразу
поймете, насколько непригодно такое правительственное учреждение, в  ко-
тором последнее слово предоставляется массовому собранию, где лишь очень
немногие обладают подлинными знаниями и опытом в разрешении  тех  вопро-
сов, которые там возникают. Все  действительно  важнейшие  экономические
вопросы ставятся на разрешение в таком собрании, где только едва десятая
часть членов обладает каким-нибудь экономическим образованием.  Но  ведь
это и значить отдать судьбы страны в руки людей, которые не имеют  самых
элементарных предпосылок для разрешения этих вопросов.
 
   Так обстоит дело и со всяким другим вопросом. Какой бы вопрос ни воз-
ник, все равно решать будет большинство  людей  несведущих  и  неумелых.
Ведь состав собрания остается один и тот же, между  тем  как  подлежащие
обсуждению вопросы меняются каждый день. Ведь невозможно же в самом деле
предположить, что одни и те же люди располагают достаточными сведениями,
скажем, и в вопросах транспорта и в вопросах высокой  внешней  политики.
Иначе оставалось бы предположить, что мы имеем дело лишь исключительно с
универсальными гениями, а ведь мы знаем, что действительные гении рожда-
ются быть может раз в столетие. На самом деле в парламентах находятся не
"головы", а только люди крайне ограниченные, с раздутыми претензиями ди-
летантов, умственный суррогат худшего сорта. Только этим и можно  объяс-
нить то неслыханное легкомыслие, с которым эти господа зачастую  рассуж-
дают (и разрешают) о проблемах, которые заставили бы очень и очень  при-
задуматься даже самые крупные умы. Мероприятия величайшей важности, име-
ющие гигантское значение для всего будущего государства и нации,  разре-
шаются господами парламентариями с такой легкостью, как будто дело  идет
не о судьбах целой расы, а о партии в домино.
 
   Конечно было бы совершенно несправедливо предположить, что каждый  из
депутатов уже заранее родился с атрофированным чувством.
 
   Но нынешняя система принуждает отдельного человека  занимать  позицию
по таким вопросам, в которых он совершенно не сведущ, и этим  постепенно
развращает человека. Никто не наберется храбрости сказать открыто:  гос-
пода депутаты, я думаю, что мы по такому-то и такому-то  вопросу  ничего
не понимаем, по крайней мере, я лично заявляю, что не понимаю.  Если  бы
такой человек и нашелся, то все равно не помогло бы. Такого рода  откро-
венность была бы совершенно не понятна. Про этого человека  сказали  бы,
что он честный осел, но ослу все-таки нельзя позволять испортить всю иг-
ру. Однако, кто знает характер людей, тот поймет, что в таком  "высоком"
обществе не найдется лица, которое согласилось бы прослыть самым  глупым
из всех собравшихся. В известных кругах честность всегда считается  глу-
постью. Таким образом, если даже и найдется среди депутатов честный  че-
ловек, ой постепенно тоже переходит на накатанные рельсы лжи и обмана. В
конце концов у каждого из них есть сознание того, что, какую бы  позицию
ни занял отдельный из них, - изменить ничего не удастся. Именно это соз-
нание убивает каждое честное побуждение, которое иногда возникает у того
или другого из них. Ведь в утешение он скажет себе, что он лично еще  не
самый худший из депутатов и что его участие в  высокой  палате  помогает
избегнуть худшего из зол.
 
   Может быть мне возразят, что хотя отдельный депутат в том или  другом
вопросе не сведущ, но ведь его позиция  обсуждается  и  определяется  во
фракции, которая политически руководит и данным лицом; а фракция-де име-
ет свои комиссии, которые собирают материал через сведущих лиц и т.д.
 
   На первый взгляд кажется, что это в самом деле так, но тут  возникает
вопрос: зачем же тогда выбирать 500 человек,  раз  на  деле  необходимой
мудростью, которой в действительности определяются принимаемые  решения,
обладают лишь немногие.
   Да, именно в этом существо вопроса.
   В том-то и дело, что идеалом современного демократического  парламен-
таризма является не собрание мудрецов, а толпа идейно  зависимых  нулей,
руководить которыми в определенном направлении будет тем легче, чем  бо-
лее ограниченными являются эти людишки. Только на таких путях ныне дела-
ется так называемая партийная политика - в самом худом смысле этого сло-
ва. И только благодаря этому стало возможным, что действительный дирижер
всегда осторожно прячется за кулисами и никогда не может быть  привлечен
к личной ответственности. Так и получается, что за самые вредные для на-
ции решения ныне отвечает не негодяй, в действительности навязавший  это
решение, а целая фракция.
 
   Но таким образом всякая практическая  ответственность  отпадает,  ибо
такая ответственность могла бы заключаться только в определенных обязан-
ностях отдельного лица, а вовсе не всей парламентской говорильни.
 
   Это учреждение может быть приятно только тем лживым субъектам,  кото-
рые как черт ладана боятся божьего света. Каждому же честному, прямодуш-
ному деятелю, всегда  готовому  нести  личную  ответственность  за  свои
действия, этот институт может быть только ненавистным.
 
   Вот почему этот вид демократии и стал орудием той  расы,  которая  по
своим внутренним целям не может не бояться божьего света ныне и присно.
 
   Сравните с этим истинно германскую демократию, заключающуюся  в  сво-
бодном выборе вождя с обязательностью для последнего - взять на себя всю
личную ответственность за свои  действия.  Тут  нет  места  голосованиям
большинства по отдельным вопросам, тут надо наметить только  одно  лицо,
которое потом отвечает за свои решения всем своим имуществом и жизнью.
 
   Если мне возразят, что при таких условиях трудно найти человека,  ко-
торый посвятит себя такой рискованной задаче, то я на это отвечу:
   - Слава богу, в этом и заключается весь смысл германской  демократии,
что при ней к власти  не  может  придти  первый  попавшийся  недостойный
карьерист и, моральный трус; громадность ответственности отпугивает  не-
вежд и трусов.
 
   Ну а если бы неожиданно иногда этакому человеку и удалось  взобраться
на такое место, тогда его сразу обнаружат и без всякой церемонии  скажут
ему: "Руки прочь, трусливый негодяй, убирайся прочь, не грязни  ступеней
этого великого здания, ибо по ступеням Пантеона истории проходят не про-
ныры, а только герои!"
 
   До этих взглядов доработался я в течение  моих  двухлетних  посещений
венского парламента.
   После этого я перестал ходить в рейхсрат.
   В последние годы слабость габсбургского государства все более и более
увеличивалась, и в этом была одна из главных заслуг парламентского режи-
ма. Чем больше благодаря этому режиму ослаблялись  позиции  немцев,  тем
больше в Австрии открывалась дорога для системы использования одних  на-
циональностей против других. В самом рейхсрате эта игра всегда  происхо-
дила за счет немцев, а тем самым в конце концов за счет государства. Ибо
в конце XIX столетия было ясно даже слепым, что притягательная сила  мо-
нархии настолько мала, что не может больше справляться  с  центробежными
тенденциями отдельных национальных областей.
   Напротив!
   Чем больше выяснялось, что  государство  располагает  только  жалкими
средствами к своему самосохранению,  тем  большим  становилось  всеобщее
презрение по его адресу. Уже не только Венгрия, но и отдельные  славянс-
кие провинции не отождествляли себя больше с единой  монархией,  и  сла-
бость последней никто уже не воспринимал  как  свой  собственный  позор.
Признаки наступающей старости монархии скорее радовали; в это  время  на
ее смерть возлагалось уже гораздо больше надежд, нежели на возможное  ее
выздоровление.
 
   В парламенте еще удавалось избегнуть полного краха только  ценой  не-
достойных уступок любому шантажу, издержки которого падали в конце  кон-
цов на немцев. В общегосударственной же жизни краха избегали только  при
помощи более или менее искусного разыгрывания одной национальности  про-
тив другой. Однако, сталкивая  лбами  отдельные  национальности,  прави-
тельство направляло общую линию политики против немцев. Политика  созна-
тельной чехизации страны сверху проводилась особенно организованно с то-
го момента, когда наследником престола стал  эрцгерцог  Франц-Фердинанд,
получивший значительное влияние на государственные  дела.  Этот  будущий
властитель государства всеми  доступными  ему  средствами  оказывал  со-
действие разнемечиванию австро-венгерской монархии. Эту политику он про-
водил открыто или по крайней мере поддерживал негласно. Всеми правдами и
неправдами чисто немецкие территории включались благодаря махинациям го-
сударственной администрации в опасную зону смешанных языков. Даже в Ниж-
ней Австрии этот процесс стал развиваться все быстрей. Многие чехи стали
уже смотреть на Вену, как на самый крупный чешский город.
 
   Супруга эрцгерцога была чешской графиней. Она происходила из семьи, в
которой враждебное отношение к немцам стало прочной традицией.  С  Фран-
цем-Фердинандом она была в морганатическом браке. руководящая идея этого
нового Габсбурга, в чьей семье разговаривали только по-чешски,  состояла
в том, что в центре Европы нужно  постепенно  создать  славянское  госу-
дарство, построенное на строго католической базе, с тем чтобы оно  стало
опорой против православной России. У Габсбургов давно уже стало  обычаем
употреблять религию на службе чисто политических идей. Но в данном  слу-
чае дело шло об идее достаточно несчастливой - по крайней мере с  немец-
кой точки зрения.
 
   Результат получился во многих отношениях более чем печальный.
   Ни дом Габсбургов, ни каталитическая церковь не  получили  ожидаемого
вознаграждения.
 
   Габсбурги потеряли трон, Рим потерял крупное государство.
   Привлекши на службу своим политическим  планам  религиозные  моменты,
корона вызвала к жизни таких духов, о существовании которых она раньше и
сама не подозревала.
 
   Попытки всеми средствами искоренить немецкое начало в старой монархии
вызвали в качестве ответа всенемецкое национальное движение в Австрии.
 
   К 80-м годам XIX столетия манчестерский либерализм еврейской ориенти-
ровки перешел уже через свой кульминационный пункт и пошел вниз также  и
в австро-венгерской монархии. Но в Австрии реакция против  него,  как  и
все вообще в австро-венгерской монархии, возникла не из  моментов  соци-
альных, а национальных. Чувство самосохранения побудило  немцев  оказать
сопротивление в самой острой форме. Постепенно начали оказывать решающее
влияние также и экономические мотивы - но только во вторую  очередь.  На
этих путях из политического хаоса, и создались  две  новых  политических
партии, из которых одна базировалась больше на национальном  моменте,  а
другая больше на социальном. Оба новых партийных образования представля-
ли громадный интерес и были поучительны для будущего.
   Непосредственно после войны 1866 г., окончившейся для Австрии тяжелым
поражением, габсбургский дом носился с идеей военного реванша. Сотрудни-
честву с Францией помешала только история с неудачной экспедицией  Макса
в Мексику. Ответственность за эту экспедицию возлагали  главным  образом
на Наполеона III и чрезвычайно возмущались тем,  что  французы  оставили
экспедицию на произвол судьбы. Тем не менее Габсбурги находились тогда в
состоянии прямого выжидания. Если бы война 1870-1871 гг. не превратилась
в сплошное победное шествие Пруссии, то венский двор наверняка попытался
бы ввязаться в кровавую игру и отомстить за Садовую.  Но  когда  с  поля
битвы стали приходить изумительные, сказочные и тем не менее  совершенно
точные известия о немецких победах, тогда "мудрейший" из монархов понял,
насколько неблагоприятен момент для каких бы то ни было попыток реванша.
Габсбургам ничего не оставалось как сделать хорошую мину при плохой  иг-
ре.
 
   Но героические победы 1870-1871 гг. совершили еще одно великое. чудо.
Перемена позиции у Габсбургов никогда не определялась побуждениями серд-
ца, а диктовалась только горькой необходимостью. Что же касается  немец-
кого народа в Австрии, то для него победы немецкого оружия были  .истин-
ным праздником. С глубоким воодушевлением и подъемом  австрийские  немцы
следили за тем, как великая мечта  отцов  снова  становилась  прекрасной
действительностью.
 
   Ибо  не  надо  заблуждаться:  действительно  национально  настроенные
австрийские немцы уже сразу после Кенигреца увидели, что в эти тяжелые и
трагические минуты создается необходимая предпосылка к возрождению ново-
го государства, которое было бы свободно от гнилостного маразма  старого
союза. Австрийские немцы на собственной шкуре чувствовали весьма  осяза-
тельно, что династия Габсбургов закончила свое историческое предназначе-
ние и что создающееся теперь новое государство должно искать себе  импе-
ратора, действительно достойного "короны Рейна". Такой немец тем  больше
благословлял грядущую судьбу, что в германском императоре он  видел  по-
томка Фридриха Великого - того, кто в тяжелые времена уже однажды указал
народу дорогу к великому подъему, кто навеки вписал в  историю  одну  из
самых светлых страниц.
 
   Когда после окончания великой войны дом Габсбургов решился продолжать
борьбу против "своих" немцев (настроение которых было вполне очевидным),
австрийские немцы организовали такое могучее  сопротивление,  какого  не
знала еще новейшая немецкая история. В этом не было ничего  удивительно-
го, ибо народ чувствовал, что логическим последствием политики  славяни-
зации неизбежно было бы полное уничтожение немецкого влияния.
 
   Впервые дело сложилось так, что люди, настроенные национально и  пат-
риотически, вынуждены были стать мятежниками.
 
   Мятежниками не против нации, не против государства как  такового,  но
против такого управления страной, которое по глубокому  убеждению  восс-
тавших неизбежно привело бы к гибели немецкую народность.
 
   Впервые в новейшей истории немецкого народа дело сложилось  так,  что
любовь к отечеству и любовь к народу оказались во вражде с династическим
патриотизмом в его старом понимании.
 
   Одной из крупнейших  заслуг  всенемецкого