неделю  до сообщения о  смерти  Дудаева,  несмотря на  соглашение  о
прекращении  огня,  мирно  следовавшая по горной дороге колонна  федеральных
войск подвергается  нападению  из засады --  погибает  более  ста  солдат  и
офицеров.
     В ответ  на эту  (и  другие)  провокацию  федеральные  войска  начинают
наступление.  Сдержать  их  Москва,  видимо,  не  может.  В  течение  месяца
освобождены или  блокированы все населенные  пункты,  захваченные боевиками.
Основные их силы опять вынуждены отступить в горы. Опять возникает  реальная
возможность  сравнительно  быстро  и без  больших  потерь  победой  окончить
Чеченскую войну.
     Но до  1-го  тура президентских  выборов остается  еще добрый  месяц, а
средства  массовой  информации  в  связи  с  наступлением  российских  войск
развернули  такую  яростную  атаку  на  Ельцина,  что  он  счел  необходимым
пригласить Яндарбиева в  Москву... И снова, в  обмен на обещание разоружения
боевиков,   президент   (главнокомандующий!)   приказал  прекратить  военные
действия, разблокировать окруженные  села и выпустить боевиков с гор обратно
на  равнину.  Двусторонние  рабочие  комиссии   по  реализации   Московского
соглашения  даже  выработали  конкретный  график: с  11 июня  по  7  июля --
разблокирование сел и  отвод  войск из  предгорий,  с 7 июля по 7 августа --
разоружение   боевиков   и  поэтапный  вывод  федеральных   войск  из  Чечни
("Чеченской республики", как она скромно названа в соглашении). Конфликт (на
бумаге) был улажен,  рейтинг Ельцина пошел резко вверх, 18  июня он  выиграл
1-й тур президентских выборов, даже немного обойдя Зюганова.
     июнь-июль  1996  г.  Как только  выяснилось,  что  Ельцин  не  потерпел
поражения на  выборах,  на что надеялись  (и  не  без  основания)  чеченские
лидеры,  война  возобновилась.  Она  началась  серией  терактов  (два  --  в
московских троллейбусах), диверсий, похищением людей, обстрелом блок-постов,
нападением на маршевые  колонны "федералов". В конце июля началось ответное,
третье по счету наступление российских войск. После ожесточенных боев снова,
уже  в  третий  раз  были  освобождены  от  противника  все  города,  села и
укрепрайоны на юге Чечни. Боевики опять вынуждены были отойти в горы.
     Тем  временем  в  Москве  разыгрывались  новые  комбинации  в  связи  с
предстоящим в начале июля вторым туром президентских выборов. Победа Ельцина
над Зюгановым  в  первом туре была  не слишком убедительна (35% против 32%).
Между  тем  целых 15%  голосов  получил  генерал Лебедь.  Его  электорат мог
определить  окончательный  результат выборов во втором  туре.  Ельцин  решил
откровенно  подкупить  Лебедя,  предложив  генералу  (не  имевшему  никакого
политического   опыта)  ключевой  государственный  пост   секретаря   Совета
безопасности России.  Честолюбивый генерал  согласился,  рассчитывая на этом
посту  завоевать  еще бoльшую популярность и выиграть  президентские  выборы
двухтысячного  года. В частности, Лебедь решил завершить Чеченскую войну, на
что  ему  президент  (очевидно,  в  результате  предварительного  торга)  во
всеуслышание предоставил чрезвычайные и неограниченные полномочия в качестве
своего представителя, подчинив ему  и всех  командовавших в Чечне российских
генералов.
     6  августа  1996  г.  Штаб   боевиков,   потерпевший  в  открытых  боях
решительное  поражение,  задумал  осуществить  весьма  "острую"  комбинацию.
Столица республики в это время имела статус мирного города. Въезд и выезд из
нее чеченских граждан (без оружия) не  был ограничен, она  не была  окружена
стенами  или  сплошным  кольцом  укреплений. В  городе, кроме комендатуры  и
нескольких  блок-постов, войск  не  было,  поскольку  не  было зданий для их
размещений. Войска располагались в районе  аэродрома и  в палаточных лагерях
неподалеку от Грозного.
     Достаточно  большое  количество  боевиков  скрытно,  под  видом  мирных
жителей или  ночами, обходя расположенные на дорогах блок-посты, проникли  в
город.  В условленный  день и час они вышли на улицы, окружили комендатуру и
блок-посты,  захватили  здания  гражданской  администрации,  разоружили  или
приняли в свои ряды завгаевских милиционеров и объявили на весь мир  о своей
победе.
     Командующий федеральными войсками генерал Пуликовский  в этой  ситуации
решил обратиться ко второму из упомянутых выше (см. запись от 3 января  1995
года) способов взятия города -- с его предварительным разрушением авиацией и
артиллерией. Город был  окружен, и торжествующие победу боевики  оказались в
ловушке -- их ожидало полное уничтожение.
     Чтобы  избежать  гибели мирных  граждан,  Пуликовский, подведя  войска,
сначала пробил в городе  охраняемый "гуманитарный  коридор" и 21 августа дал
жителям 48 часов на то, чтобы они покинули  город, предупредив (листовками),
что после этого срока начнет массированные бомбардировки и артобстрел. Около
50  тысяч  жителей  вышли  в первый  день. Еще  порядка 150 тысяч  (опасаясь
мародеров),  оставались  в городе, рассчитывая  отсидеться в подвалах  своих
одно-двухэтажных  домов. Оставались  и окруженные  российские  комендатуры и
блок-посты,  которые  боевики   взять  не   смогли  (или  не  очень  хотели,
рассматривая находившихся там солдат как заложников).
     Естественно, что  защитники  прав  человека  и СМИ  развернули  громкую
кампанию возмущения намеченным "актом вандализма".
     "Известия"  22-го  числа  вышла  с  огромной шапкой  "Паралич  власти".
Курсивом  было набрано сообщение, что  никто из властей  не  отреагировал на
"безумный ультиматум Пуликовского" и далее было сказано так:
     ..."власть парализована. Она не может оградить мирных жителей  Грозного
от  обстрела и бомбардировок, страну и общество  -- от очередного позора,  а
себя  самое   --  от  дискредитации  собственным  бессилием,  неспособностью
управлять  и  держать  ответ  за  все происходящее в  России". Под  влиянием
информации  из российских  СМИ  с призывом отказаться от  штурма Грозного  к
Ельцину  обратился  президент США Клинтон, а за ним министерства иностранных
дел Англии, Германии, Италии, Канады и Турции.
     В  связи  с  возмущениями  наших СМИ и  обращением  Клинтона  я  считаю
уместным  прервать  на  минутку  хронику  событий (тем  более,  что  военные
действия  фактически  окончены) и привести здесь  фрагмент  из статьи  Марка
Захарова, озаглавленной "Хватает  ли  нам демократии"  ("Известия 28  января
1995 г.):
     "Многие  люди  до  сих   пор  думают,  например,  что  США  значительно
превосходят   Россию   по   уровню   демократии.   Жестокое   заблуждение!..
Сравнительно  недавно  в  Лос-Анджелесе  негритянское  население  одного  из
районов  города,  восстав,  вышло  из-под  управления  властей  США.  Вместо
переговорного  процесса  со   своими  же   гражданами,  которые,   допустим,
погорячились,  американские власти, предварительно удалив из зоны  восстания
всех корреспондентов, с помощью грубой силы и оружия подавили свободолюбивый
порыв негритянского народа!..
     Конечно, все понимают разницу в политической обстановке и  квалификации
наших   силовых  структур  и   американских  правоохранительных  органов.  И
Лос-Анджелес не  Чечня.  Правильно!  Но  почему  американцы,  по их  мнению,
восстанавливая  демократическую  Конституцию,  отстраняют средства  массовой
информации  от  подробного рассказа о  всех аспектах насильственной акции, а
наши журналисты и  телерепортеры смело работают там, где могут, и выдают нам
такую  информацию,  какую  считают  нужной?  При  всей  яростной ненависти к
государственной  власти,  которую должен  традиционно  испытывать  в  России
интеллигентный  человек,  я  считаю,  что  наше государственное  руководство
повело себя в отношении к  СМИ мужественно и демократично. Это относится и к
деятельности правозащитника С. Ковалева. Те, кто думает иначе, пусть сделают
серию репортажей о борьбе отважных и свободолюбивых басков против испанского
государства. Интересно, что у них получится и кто это разрешит.
     Очень  странно,  что  при  проведении  операции  "Буря  в  пустыне"   с
американскими солдатами не поехали  их матери с целью извлечь своих детей из
этого  кошмара...  Решительное присутствие наших солдатских  матерей в  зоне
боевых  операций,  по-моему,  выдающееся  и  непредсказуемое  явление  нашей
молодой демократии.
     На наших замечательных  митингах...  не раз  звучала  поддержка  бывших
прибалтийских    государств,    которые    вновь   обрели    государственную
самостоятельность.  И  звучала демократическая  претензия:  почему  Вильнюсу
можно, а Грозному нельзя? Иными  словами, существует настоятельная тенденция
по  расширению  демократии  в  вопросах  региональной  суверенизации  уже  в
границах  России. Значит,  примеру  Чечни  вполне могут последовать  Якутия,
Карелия, Коми-пермяцкий автономный  округ и  другие регионы, включая Рязань.
Мне скажут: Рязань -- русский город и там  говорят по-русски. В Австрии тоже
говорят по-немецки.  Если демократическая Австрия независима  от ФРГ, почему
демократическая Рязань  не  может  выделиться  из  остатков  демократической
России?.."
     Впрочем,  все эти призывы были запоздалыми -- президент уже  отправил в
Чечню  Лебедя, поручив ему  восстановить ситуацию, имевшую место до  захвата
Грозного  боевиками.  Подразумевалось, что и  боевики  и федеральные  войска
должны  покинуть   город.  Яндарбиев  и   Масхадов,  поняв,  что  ультиматум
Федерального  командования  не  блеф,  тут же согласились  на  переговоры  с
Лебедем,  хотя  еще  накануне,  празднуя  победу, ни о каких  переговорах не
желали  даже  слышать.  Встреча состоялась в дагестанском селении  Хасавюрт.
Ультиматум Пуликовского Лебедь в качестве представителя президента отменил.
     Затем  было  подписано   соглашение  в  том  плане,  как   распорядился
президент.  Федеральные войска вновь отошли от города,  а боевики  в течение
нескольких последующих дней ушли только наполовину. Оставшиеся же в  Грозном
разоружаться  и  не  собирались.  Начали  даже  формироваться  совместные  с
федералами  комендатуры для поддержания порядка  и пресечения мародерства  в
городе.
     Но  генералу Лебедю нужна была слава истинного миротворца!  Поэтому  он
уже  без всяких на  то полномочий (Ельцин впоследствии об этом прямо заявил)
подписал  30  августа  в Хасавюрте  соглашение  с Масхадовым о полном выводе
федеральных войск из Чечни.  Разоружение боевиков при этом подразумевалось в
виде  "согласованных мероприятий  по борьбе  с  преступностью, терроризмом и
проявлением национальной и  религиозной  вражды",  но прямо указано не было.
Вопрос о политическом статусе Чечни откладывался до 31 декабря 2001 года.
     Вывод  федеральных  войск  (за  исключением  двух  дивизий,  дислокация
которых  в Чечне  предполагалась постоянной)  обосновывался  ссылкой на Указ
президента  России    985 от 25 июля 1996 г., который никогда опубликован не
был  и, очевидно, терял  смысл,  когда  после победы  Ельцина в первом  туре
президентских выборов чеченская сторона возобновила военные действия.
     Войска  начали  уходить,  боевики  во всеоружии спустились с гор, вновь
заняли все  с таким трудом отвоеванные у  них населенные пункты и объявили о
своей  полной  победе над Россией.  Никто из  них, разумеется, и не  подумал
разоружаться.
     Дезавуировать Хасавюртовское  соглашение и снять с должности только что
назначенного (и  ведь не задаром!) секретаря  Совета безопасности Ельцин  не
решился. Уходившие российские войска нередко обстреливались, а об оставлении
в Чечне двух дивизий не могло быть и речи.
     Военный   конфликт   в   Чечне   закончился  фактической   капитуляцией
федеральных  войск -- уже в третий раз державших победу в своих руках. Через
некоторое время Ельцин  снял Лебедя  со  всех постов, заявив,  что тот нанес
"тяжелый ущерб России". Но начинать войну по новой было уже невозможно.
     Президент,   правительство   и  российская  армия  потерпели   жестокое
поражение,  но...  не от чеченских  боевиков,  а от собственного парламента,
средств массовой  информации, правозащитников  и сформированного их усилиями
общественного  мнения  --  не  только  отечественного  (в первую  очередь --
интеллигенции), но  и  мирового.  Несмотря  на все  свое  самолюбие,  Ельцин
примирился  с  этим  поражением  еще и  потому,  что  ему вскоре  предстояло
подвергнуться  весьма  опасной операции  на  сердце, чего тогда еще никто не
знал.
     Далее в "свободной  и  независимой  республике Ичкерия"  прошли  выборы
президента, которым стал  Аслан Масхадов. Им  было  назначено правительство,
фактической  власти не  имевшее,  так как боевики не разоружились,  и многие
полевые командиры признать власть Масхадова не  пожелали. (На  президентских
выборах они голосовали за  Басаева, который, хотя  и проиграл Масхадову,  но
получил 30%  голосов).  Радуев  сформировал  большой отряд,  который  назвал
"армией генерала Дудаева" и объявил войну России. "Война" выразилась главным
образом  в   угонах   скота  из   соседних   Дагестана   и   Ставрополья,  в
немногочисленных терактах на  территории России и  в  похищении  ради выкупа
людей, в том числе и столь ревностно защищавших Чечню журналистов (например,
группы Елены Масюк).
     Попытка  Масхадова  разоружить  некоторых  боевиков   провалилась.  Для
укрепления  положения ему пришлось  назначить  главой  своего  правительства
Шамиля Басаева --  убийцу сотни невинных граждан в Буденновске, объявленного
государственным преступником в России...
     Далее  тянутся  долгие  годы  бесплодных  переговоров  между Москвой  и
Грозным,  имевшие целью, с одной  стороны, вернуть  Чечню в лоно  Российской
Федерации, а с другой -- постараться выкачать из России деньги,  то с опорой
на  хасавюртовские  соглашения,  то  даже   в  качестве   репараций  как  от
побежденного государства. Все это на фоне широкой практики похищения людей и
работорговли,  бессмысленных  убийств   --  даже  иностранцев:  инженеров  и
работников миссии Красного Креста и так далее.
     В этой книге об этом не пойдет речь, ибо для нас сейчас важен лишь один
из итогов чеченской войны: в ходе  нее российская интеллигенция окончательно
отвернулась  от  президента  Ельцина и  вообще  ушла из  политической  жизни
страны.
     Как  это происходило, я хочу проиллюстрировать одним примером  из своей
личной  жизни, попутно  объясняющим и  мой особый  интерес к  событиям  этой
злополучной войны. Дело было так:
     В январе  95-го  года  у нас дома  гостила  Лидия  Григорьевна, пожилая
парижанка, эмигрировавшая вскоре после революции из России --  наша давняя и
хорошая знакомая. Она приезжала уже  не в первый раз, а мы с женой гостили у
нее в  Париже. С ней был знаком и  мой самый близкий друг  еще  со  школьной
скамьи Сашура -- известный театральный критик Александр Петрович Свободин. В
какой-то   из   дней  он  со  своей  женой   Ритой  навестили   нас,   чтобы
поприветствовать  французскую   гостью.   Лидия  Григорьевна   всегда   живо
интересовалась   российскими   делами.   Мы   с   ней   довольно  интенсивно
переписывались. По поводу  чеченских событий она была  настроена  еще  более
категорически, чем я. Писала, что если  бы такое  случилось у них на Корсике
или в Новой Каледонии, то мятеж был бы подавлен незамедлительно.
     Я  уже  мельком упоминал, что, прозондировав  отношения Сашуры, избегал
обсуждать  с ним чеченские  дела. На беду Лидия Григорьевна завела  об  этом
разговор. Сашура разразился  гневной филиппикой  в адрес Ельцина и  военных.
Мне  в присутствии Л. Г.  отмалчиваться было неловко, и  я изложил ему  свою
позицию. Впрочем, спор не разгорелся и мы простились с семейством Свободиных
вполне мирно. В марте я уезжал со школьниками в поход по крымским горам. Мог
ли я  предположить,  что  эта небольшая  размолвка повлечет  за собой полный
разрыв  столь  давних  дружеских  отношений?   Приведу  дневниковую  запись,
относящуюся  к  этому  прискорбному  событию. Она,  как  мне  кажется, точно
характеризует   степень  нетерпимости,   --  прямо-таки  большевистской,  --
проявившейся тогда в среде московской  интеллигенции,  особенно гуманитарных
профессий.


     15 апреля 1995 г.

     ..."По  возвращении  из  похода  получил  неожиданное  письмо от  Сашки
Свободина с анафемой  в  свой  адрес.  Во  время того  злосчастного  спора в
присутствии  Л. Г.  я, разгорячившись, сказал, что будь  я на  двадцать  лет
моложе, попросился бы добровольцем  в Чечню, так как вижу огромную опасность
для России  в  случае  отступления  перед  военной угрозой Дудаева. По этому
поводу  Сашка  и  написал  свое  письмо,   содержащее  не   только  тезис  о
неприменении  силы  со  ссылкой  на  Л.  Н.  Толстого  и  знаменитую  "слезу
ребеночка" Достоевского, но  и довольно оскорбительные  слова  в  мой адрес.
Например: "Это  было просто ужасно, передо мной  вдруг возник  тот неистовый
комсомольский вожак, готовый отдать жизнь за победу  коммунизма, исполненный
чувства  ненависти и  впустивший в свою  душу  образ  врага". "Комсомольский
вожак"  относился  ко временам  нашей  юности  -- я был секретарем  комитета
комсомола  в  школе.  Далее  он  заявил, что  между  нами  возникла  трещина
нравственного характера, делающая невозможными прежние дружеские отношения.
     Я ответил ему  столь же длинным  письмом, в  котором писал, что никакой
трещины нет. Я уважаю  его  нравственную  позицию, но считаю,  что насилие и
кровь оправданы и даже необходимы в  одном единственном случае  -- если  они
могут предотвратить в  тысячу раз бoльшие  насилие и  кровь. Затем  подробно
описал,  почему  мне  видится  такая  перспектива. Это  не  было специальной
попыткой оправдаться  в ответ  на его обвинение,  а изложением моей исходной
оценки ситуации  вокруг  Чечни, записанной в  дневнике  еще 20 декабря 94-го
года, то  есть не менее, чем за две недели до нашего разговора  и почти за 4
месяца   до   получения   его  письма.  Я  написал,  что   моя  позиция  мне
представляется  столь  же  нравственной,  и  расходимся  мы  лишь  в  оценке
возможных последствий  этой войны.  Войны  неизбежной,  поскольку  окружение
Дудаева составляют люди, подлежащие  суровой уголовной ответственности, если
Чечня в любом качестве останется в составе России. Закончил я тем,  что если
он поймет  мою позицию,  пусть даже не  согласившись с обоснованностью  моих
опасений, то ему достаточно  дать мне об этом знать -- будущее покажет,  кто
был прав. От нашего одноклассника  Ильи  знаю, что  письмо  он получил,  мою
позицию не принял  категорически  и собирается  написать мне еще  -- видимо,
чтобы ее опровергнуть.

     Так  он мне и  не написал, не позвонил и, несмотря  на все усилия наших
жен  и  друзей,  встретиться со  мной  не  пожелал до самой  своей  недавней
кончины...
     Вот  еще   небольшой  штрих,   характерный  для  настроения  московской
интеллигенции того времени.


     Из письма к сыну от 19 января 1996 г.

     ..."Вчера  позвонила Галка М. в совершенной  ярости после действительно
идиотского интервью Ельцина по поводу ситуации с осадой  боевиками Радуева в
Первомайском   ("снайперы").   Позвонила,   чтобы,   как   она   выразилась,
"выплеснуться":
     "Все врет, ты посмотри на эту морду, -- и так на 15 минут проклятий. --
Вот они твои демократы. В следующий раз я буду голосовать за коммунистов!"
     Мне очень  хотелось  ей сказать, что без этих  демократов  ее бы уже не
было на свете:  "Ведь коммунисты не разрешили бы тебе поехать в Израиль (где
ей  сделали  спасительную  операцию  на сердце)  и  сдавать  государственную
квартиру за доллары,  которыми  ты  оплатила и  поездку, и  операцию". Но  я
воздержался, зная по опыту, что никакие аргументы услышаны не будут..."
     В заключение  трагической чеченской темы еще один страстный, но, вместе
с тем, несколько странный документ.


     Известия 23 августа 1996 г.