ил Чейз.
   - Тогда буду ждать вас. - Она положила трубку.
   Его ссадины начали подсыхать и стягиваться, и у Чейза появилось ощущение,
будто он с головы до ног обмотан бельевой  резинкой.  Он  встал,  потянулся,
нашел ключи от автомобиля и быстро прикончил свой стакан.
   Пришло время ехать, а он вдруг почувствовал апатию.  Внезапно  ему  стало
ясно, насколько бесповоротно эта добровольно взятая  на  себя  ответственная
миссия изменит его жизнь, нарушит привычный уклад, который он  выработал  за
долгие месяцы после демобилизации и  больницы.  Больше  не  будет  утреннего
праздного времяпрепровождения в городе, не будет дневного  просмотра  старых
фильмов, не будет вечернего чтения и потягивания бренди до тех пор, пока  не
сморит сон. По крайней мере, всего этого он лишится на долгое время, пока не
распутает эту историю и над ним не перестанет висеть дамоклов меч - Судья  с
его "судом" и  тем,  что  должно  последовать  дальше.  А  если  рискнуть  и
попробовать отсидеться здесь, в комнате? Поймают же Судью рано  или  поздно,
пусть через несколько недель, ну, самое долгое - через несколько месяцев.  И
он, Чейз, останется в живых.
   Но в следующий раз Судья может и не промахнуться...
   Чейз  проклинал  всех,  кто  заставил  его   расстаться   с   безмятежным
существованием -  Захарию,  местную  прессу.  Ассоциацию  торговцев,  Судью,
доктора Ковела, Уоллеса, Таппингера, но он знал,  что  выбора  у  него  нет.
Единственное утешало: когда со всем этим будет покончено, он вернется в свою
комнату, запрет дверь и снова начнет вести тихую, размеренную жизнь, к какой
приучил себя за последний год.
   Когда он выходил из дому, миссис Филдинг не прицепилась к  нему,  и  Чейз
счел это за добрый знак.

***

   Мать и дочь Элленби жили в  двухэтажном  кирпичном  доме,  выстроенном  в
неоколониальном стиле,  с  маленьким  участком.  Располагался  он  в  районе
Эшсайда, где селились люди среднего достатка. В начале протянувшейся к  дому
короткой дорожки росли два голландских вяза, в конце - две карликовые сосны.
Пара ступенек вела к белой двери с латунным  молотком.  Молоток,  когда  его
поднимали и опускали, не только издавал короткое  "тук",  но  и  приводил  в
действие дверной звонок, что  не  понравилось  Чейзу,  так  же  как  ему  не
нравились зеркала в золоченых рамах, сувенирные пепельницы и яркие афганские
ковры, которые он считал безвкусными.
   Луиза сама открыла дверь. На ней ладно сидели  белые  шорты  и  тоненькая
белая майка. Похоже, последние полчаса она провела перед зеркалом, красясь и
расчесывая свои длинные волосы.
   - Входите, - пригласила она, отступая, чтобы пропустить его.
   Гостиная оказалась как раз такой, как он себе представлял: дорогая мебель
в колониальном стиле, цветной телевизор, установленный на огромной  вычурной
тумбочке, вязаные коврики на  натертом  сосновом  полу  -  повсюду  признаки
небрежности, с которой  велось  хозяйство:  журналы,  грудой  валяющиеся  на
полке, засохшие круги от чашек на кофейном столике и следы  пыли  на  нижних
перекладинах затейливых стульев.
   - Садитесь, - пригласила Луиза. -  Диван  удобный,  и  большое  кресло  в
цветочках тоже. Все остальное  -  вроде  стульев  в  школьном  буфете.  Мама
обожает антиквариат и колониальный стиль. А я это барахло терпеть не могу.
   Он улыбнулся и сел на диван:
   - Извини, что я беспокою тебя так поздно вечером...
   - Ничего страшного, - перебила она беззаботно  и  очень  уверенно.  Он  с
трудом узнавал всхлипывающую девчонку, которую в понедельник ночью извлек из
машины Майкла Карнса. - Я уже окончила школу и могу  ложиться  спать,  когда
захочу. Кстати, обычно я ложусь в три - полчетвертого утра. - Она  мимолетно
улыбнулась, как бы меняя тему выражением своего лица. - Хотите, я сделаю вам
коктейль?
   - Нет, спасибо.
   - Не возражаете, если я выпью?
   - Валяй, - милостиво разрешил он. Он смотрел,  как  ее  аккуратные  ножки
прошагали к стенному бару, скрытому в книжных полках.  Доставая  ингредиенты
для коктейля, она встала спиной  к  нему,  ее  бедра  искушающе  напряглись,
круглая попка выпятилась в его направлении. Это могла быть неосознанная поза
девушки, в которой уже пробудилась женщина,  но  которая  еще  до  конца  не
понимает, в какой соблазн может ввести мужчину ее упругое  тело.  Однако  не
исключено, что поза выбрана и умышленно.
   Когда  Луиза  вернулась  с  коктейлем,  который,  как   ему   показалось,
приготовила довольно профессионально, он заметил:
   - А ты достаточно взрослая, чтобы пить?
   - Мне семнадцать, - ответила она. - Почти восемнадцать, я окончила школу,
осенью начинаю учиться в колледже, так что я уже не ребенок.
   - Конечно, - сказал он, испытывая  неловкость.  Он  слышал,  как  девушка
говорила все это детективу. Что это с ним происходит, почему она вызывает  у
него эдакие родительские чувства? В конце концов, он старше ее всего на семь
лет, это недостаточная разница в возрасте, чтобы читать  девушке  нотации  о
правилах поведения. Всего семь лет назад он был ее ровесником, однако  тогда
семнадцатилетние  были-таки  детьми.  Он  и  забыл,  как  рано  они   теперь
взрослеют, точнее, начинают считать себя взрослыми.
   - Вы правда не хотите выпить? - спросила она, отпив из своего стакана.
   Чейз снова отказался.
   Луиза откинулась на спинку кушетки, скрестила голые ноги, и тут он  вдруг
сообразил, что сквозь тонкую ткань майки видны соски ее маленьких грудей.
   - Знаешь, - сказал он, - до  меня  только  что  дошло:  ведь  твоя  мама,
возможно уже спит, если ей рано на работу. Я не хотел бы...
   - Мама на работе, - перебила Луиза, застенчиво посмотрев на  него.  Может
быть, она и  сама  не  понимала  силы  воздействия  этого  взгляда:  ресницы
опущены, голова чуть-чуть наклонена набок.  -  Она  работает  официанткой  в
баре. Уходит на работу в семь, освобождается в три, а домой  приходит  около
половины четвертого утра.
   - Понятно.
   - Вы испугались? - спросила она с улыбкой. - Ну,  что  мы  с  вами  здесь
вдвоем?
   - Конечно нет, - ответил он, тоже улыбаясь, откинулся на спинку дивана  и
повернул голову так, чтобы видеть ее. Но теперь-то он  точно  знал,  что  ее
чувственные позы - не случайность, они продуманы до мелочей.
   - Итак, с чего начнем? - спросила она, явно вкладывая в эти слова двойной
смысл.
   Чейз сделал вид, будто не заметил этого, и в течение  получаса  заставлял
Луизу  вспоминать  ту  ночь,   сопоставляя   ее   воспоминания   со   своими
собственными, выспрашивая у нее подробности  и  требуя,  чтобы  она  в  свою
очередь расспрашивала его, в надежде натолкнуться  на  какую-нибудь  мелочь,
которая оказалась бы ключом к разгадке или хотя бы позволила видеть все  это
безумие в более упорядоченном виде. Нет, они не вспомнили ничего нового,  да
и надежды было мало, но она отвечала на все его вопросы,  искренне  стараясь
припомнить события той ночи. Она говорила о них  с  безразличием  стороннего
наблюдателя, и казалось, подобный тон не стоил ей никаких усилий, как  будто
это вовсе и не с ней произошло.
   - Ничего, если я выпью еще? - спросила она, встряхивая свой стакан.
   - Валяй.
   - Может быть, вы тоже хотите?
   - Нет, спасибо, - отказался он, понимая, что ему нужно сохранить  трезвую
голову, хотя он и не способен вполне трезво мыслить.
   Луиза  стояла  в  той  же  соблазнительной  позе  и  смешивала  коктейль;
вернувшись на кушетку, она села гораздо ближе к нему, чем сидела раньше.
   - Я кое-что вспомнила. Вы спросили меня, было ли у него на руке кольцо, и
я ответила, что было. Но я совсем забыла сказать, как он носил его.
   Чейз  подался  вперед,  желая  услышать  что  угодно,  пусть  сейчас  это
покажется пустяком.
   - Не понимаю, что ты имеешь в виду, - проговорил он.
   - Это было мизинное кольцо, - сказала она.
   - Что-что?
   Она пошевелила мизинцем на свободной руке:
   - Мизинное кольцо, ну, которое носят на мизинце. Вы разве такого  никогда
не видели?
   - Конечно видел, - сказал он. - Но не понимаю, что  этот  факт  дает  нам
нового или важного.
   - Ну-у, - протянула Луиза, придавая своему  лицу  абсолютно  бесстрастное
выражение, - лично я видела такие только у девушек и у голубых.
   Чейз задумался. Похоже, они недаром потратили время. Это уже кое-что.
   - Так ты полагаешь, убийца может быть.., гомосексуалистом?
   - Не знаю, - пожала плечами она. - Но кольцо он точно носил на мизинце.
   - А ты сказала об этом Уоллесу?
   - Да я только сейчас сообразила. Вы заставили  вспомнить  те  события,  и
меня как будто осенило.
   Чейз был доволен. Куда как  приятно,  пусть  медленно,  по  крупицам,  но
собирать сведения о Судье - начиная с  самого  первого  обрывка  информации.
Потом он передаст все это в полицию  с  презрением  человека,  которого  они
списали со  счетов,  сочтя,  что  у  него  пограничный  случай  психического
расстройства со сложными галлюцинациями. Звучит по-детски, ну  и  пусть.  Он
уже давно не доставлял себе детских удовольствий.
   - Это наблюдение может помочь, - сказал  он.  Она  скользнула  поближе  к
нему, точно хорошо смазанная машина, предназначенная исключительно для того,
чтобы соблазнять, - сплошные округлые формы и золотистый загар.
   - Вы думаете, мистер Чейз?
   Он кивнул, пытаясь сообразить, как лучше всего отделаться от  нее,  чтобы
не обидеть, чувствуя тем временем, что она прижалась к нему бедром.
   Чейз резко встал и сказал:
   - Мне надо идти. Теперь у меня есть конкретный факт, и это больше, чем  я
рассчитывал. - Он лишь слегка покривил душой: вообще-то он совсем ни на  что
не рассчитывал.
   Луиза тоже встала, почти вплотную придвинулась к нему.
   - О, еще рано, - проворковала она. - Жаль, что  вы  не  останетесь  и  не
составите мне компанию.
   Чейз чувствовал букет женских ароматов - духов, мыла, свежевымытых волос,
намека на секс, - эти запахи способны заинтриговать мужчину, но он вовсе  не
был заинтригован. Только возбужден. Удивительное дело: в первый раз за много
месяцев его возбудила женщина. Но возбуждение и интерес - разные вещи.  Хотя
она и стройная, и хорошенькая, но не вызывает у него ничего, кроме  полового
влечения, которое он не считал надежным мерилом отношений между  мужчиной  и
женщиной.
   - Нет, - сказал он. - Мне нужно повидать еще кое-кого.
   - В такое-то время?
   -  Да.  Одного-двух  человек,  -  подтвердил  он,  чувствуя,  что  теряет
инициативу.
   Луиза поднялась на цыпочках и лизнула его губы. Не  поцеловала  -  просто
очень быстро провела розовым язычком.
   Тут он понял, почему не доверяет своему половому влечению. Хотя  Луиза  с
виду женщина и ведет себя более чем по-женски,  но  на  самом  деле  она  до
женщины не дотягивает. Конечно, уже не ребенок, не девочка. Но ей не хватает
жизненного  опыта,  закалки.  Она  всегда  была  под  опекой  родителей,   в
результате и возник этот чувственный лоск, который  мог  легко  привести  их
обоих к бурному взрыву чувственности, -  но  после  этого  останется  только
опустошение и злость. О чем они будут, к примеру, разговаривать после  того,
как он трахнет ее?
   - Дом в нашем распоряжении еще несколько часов, - уговаривала  она.  -  И
кушетка нам не понадобится. У меня огромная белая кровать с белым пологом  и
золочеными ножками.
   - Не могу, - сказал он. - В самом деле не могу, потому что меня ждут.
   Луизе хватило женской интуиции,  чтобы  понять:  она  проиграла.  Девушка
отступила на шаг и улыбнулась Чейзу:
   - Но я хочу отблагодарить вас. За то, что вы спасли  мне  жизнь.  За  это
полагается большая награда.
   - Ты ничего не должна мне, - сказал он.
   - Должна. Как-нибудь в другой раз, когда у вас не будет  неотложных  дел,
да?
   Поскольку  злить  ее  было  ни  к  чему  -  сотрудничество  с  ней  могло
понадобиться Чейзу позже, он наклонился, поцеловал ее в губы и сказал:
   - Ну, конечно, в другой раз.
   - Прекрасно, - сказала она. - Я знаю, что нам будет хорошо вместе.
   Такая лощеная, быстрая и легкая - ни одной задоринки,  чтобы  зацепиться.
Интересно, подумал Чейз, помнят ли ее любовники, с кем они только что спали?
   Он сказал:
   - Если детектив Уоллес снова будет допрашивать тебя, не  могла  бы  ты..,
забыть о кольце?
   - Конечно могу. Но почему вы занимаетесь этим расследованием в  одиночку?
Я так и не спросила.
   - У меня есть на то причины, - ответил он. - Личные.
   Вернувшись домой, Чейз стал обдумывать новый факт, и  теперь  он  уже  не
казался ему столь важным. То, что Судья носил  кольцо  на  мизинце,  еще  не
доказывало его сексуальной извращенности - так  же  как  длинные  волосы  не
показатель революционного  настроя  и  склонности  к  насилию,  а  крошечная
мини-юбка вовсе не говорит о том, будто ее обладательница всем доступна лишь
потому, что открывает ноги выше допустимого общественной моралью предела.  И
даже если Судья гомосексуалист, от этого найти его ничуть не легче. Конечно,
в городе есть места, где собираются геи, и Чейз  знал  их  почти  все,  если
только они не повыходили из моды. Но в этих  злачных  местах  пасутся  сотни
людей, и нет никакой гарантии, что их посещает Судья.
   Чейз разделся; мрачное настроение вернулось к  нему,  и,  взяв  с  буфета
стакан, он подошел с ним к холодильнику, бросил два кубика льда, взялся было
за бутылку виски, но понял: для того чтобы заснуть, ему вовсе не нужно пить.
До смерти уставший, он забрался  в  постель,  оставив  лед  таять  в  пустом
стакане, протянул руку и выключил ночник. Темнота была тяжелой и теплой и  в
первый раз за долгое время действовала на него успокаивающе.
   Уже засыпая, он стал думать, не глупо  ли  поступил,  отвергнув  открытые
сексуальные притязания Луизы Элленби. Он провел много месяцев без  женщин  и
без стремления к ним. Луиза вызвала у него  возбуждение,  и  в  определенном
смысле ее, наверное, можно считать совершенством: ее движения, скорее всего,
были бы умелыми, уверенными и захватывающими  дух.  Почему  он  решил,  что,
кроме быстрого спаривания, кроме оргазма, должно быть что-то еще?
   Может быть, он удержался от  соблазна  из  боязни  оказаться  еще  глубже
втянутым  в  суету  окружающего  мира,   поступиться   своими   драгоценными
привычками? Отношения с женщиной, пусть самые мимолетные, наверняка  пробьют
брешь в стенах, которыми он так тщательно отгородился ото всех.
   Повернувшись на бок, Чейз зарылся лицом в подушку; ему больше не хотелось
об  этом  думать.  Однако  у  него  не  было  выбора:  мысли  приходили  без
приглашения. И вскоре ему пришло  в  голову,  что  с  ним  происходит  нечто
непонятное, он даже не мог решить, хорошо это или  плохо.  Он  отверг  Луизу
Элленби, чтобы сохранить свои сексуальные привычки, - но тут же  нарушил  не
менее важный ритуал, неотъемлемо входивший в его отшельническую жизнь, в его
покаяние: он не выпил своего стакана виски.

Глава 7

   Проснувшись на следующее утро, Чейз на долю секунды  почувствовал,  будто
его посетил король всех похмелий, и тут понял, что это саднит израненное  во
время вчерашних падений  тело.  Каждый  синяк,  каждая  ссадина  распухли  и
потемнели и были буквально переполнены болью - казалось, ее можно  выжать  и
она  польется  струей,  скажем,  коньячного  цвета.  Глаза  запали,  в   них
коренилась боль, охватившая весь череп. Когда он сел и попробовал  выбраться
из  постели,  мышцы  воспротивились,  точно  заржавленные  стальные  полосы,
трущиеся друг о друга без смазки.
   Ему было так плохо, что он просто отмахнулся от привычных кошмаров  -  не
до них.
   В ванной, ухватившись руками за раковину, Чейз приблизился  к  пятнистому
зеркалу и увидел, что его лицо выглядит изможденным и гораздо более бледным,
чем всегда, а под глазами залегли  глубокие  темные  круги.  Грудь  и  спину
покрывали синяки размером с отпечаток большого пальца, но  болели  они  так,
словно были гораздо крупнее.
   Чейз убедил себя, что горячая ванна улучшит его самочувствие, но на самом
деле после нее стало только хуже. Вернувшись в комнату, он начал  ходить  из
угла в угол, размахивая руками, пытаясь превозмочь боль, не обращать на  нее
внимания. Он заставил себя проделать десяток отжиманий  и  приседал  до  тех
пор, пока у него не закружилась голова и ему не показалось, что  он  вот-вот
потеряет  сознание.  И  все-таки  там,  где  ванна  оказалась   бесполезной,
гимнастика, хотя  и  не  совсем,  но  помогла.  Он  знал,  что  единственное
лекарство - деятельность, и начал одеваться.
   При свете дня, окутанный болью, как плащом, Чейз подумал,  что  его  план
никуда не годится и заранее обречен на неудачу. Однако он знал, что не может
теперь прекратить свое  расследование.  По-прежнему  его  обуревало  сложное
чувство: смесь страха и желания доказать свою правоту Ковелу, Уоллесу и  иже
с ними. Пока ни один из этих мотивов не ослаб, их  смешение  было  для  него
хорошим стимулом продолжать действовать. Шагая, как  осьминог,  он  двинулся
вниз по лестнице.
   - Для вас почта, - сказала миссис Филдинг. Шлепая тапочками, она вышла из
гостиной, взяла со стола простой коричневый конверт  и  подала  ему.  -  Как
видите, здесь нет обратного адреса.
   - Наверно, это реклама, - предположил Чейз. Он шагнул  к  входной  двери,
надеясь, что она не заметит  его  скованных  движений  и  не  осведомится  о
здоровье.
   Однако он мог не беспокоиться, потому что  в  данный  момент  ее  гораздо
больше интересовало содержимое конверта, чем он сам.
   - В простом конверте  не  присылают  рекламу.  В  простых  конвертах  без
обратного адреса приходят только приглашения на  свадьбу  -  но  не  похоже,
чтобы это было приглашение, - и грязная литература. - Она строго  посмотрела
на него и сказала:
   - Я не потерплю с моем доме грязной литературы.
   - Я вас понимаю, - согласился Чейз.
   - Значит, это что-то другое?
   - Да, -  ответил  он,  разрывая  конверт  и  извлекая  оттуда  ксерокопии
собственной психиатрической истории  болезни  и  журнальных  статей.  -  Мой
приятель, который  знает,  что  я  интересуюсь  психологией  и  психиатрией,
присылает мне интересные статьи на эти темы, если они ему попадаются.
   - Да? - произнесла миссис Филдинг, явно удивленная, что у  Чейза  имеются
столь интеллектуальные и доселе ей неизвестные интересы. - Что ж, надеюсь, я
вас не  смутила,  но  ни  в  коем  случае  не  потерпела  бы  в  своем  доме
порнографии.
   Чейз едва удержался, чтобы не высказаться  по  поводу  ее  незастегнутого
халата.
   - Я понимаю, - сказал он. - Извините, но мне пора.
   - Беседа по поводу работы? - спросила она.
   - Да.
   - Тогда не стану вас задерживать!  Он  подошел  к  машине,  плюхнулся  на
сиденье водителя и несколько секунд подышал  свежим  воздухом.  Потом  завел
мотор, отъехал подальше от дома, остановился, не выключая двигателя, и  стал
просматривать странички, которые прислал ему Судья.
   Если Чейз надеялся найти  в  содержимом  этих  страниц  нечто,  способное
убедить его в бессмысленности намерений и в необходимости вернуться  в  свою
комнату, то он был разочарован. Записи Ковела, напротив, породили в нем  еще
большее  упрямство,  еще  более  яростную  злость  и  несокрушимое   желание
самоутвердиться. Записи, сделанные от руки во время  их  сеансов,  было  так
трудно разобрать, что он оставил их на потом, зато тщательно изучил все  три
опубликованных и две еще не опубликованных статьи, где речь шла  о  нем.  Во
всех статьях сквозила самонадеянность Ковела, а его  эгоизм  слегка  искажал
факты, которые преподносились им коллегам. Хотя имя Чейза ни  разу  не  было
упомянуто, он узнал себя в пациентах, о которых шла речь в этих  статьях,  -
но так, как будто смотрел на себя и  на  собственное  психическое  состояние
через странное искажающее  стекло.  Почти  все  симптомы  его  болезни  были
преувеличены так, чтобы заслуга Ковела в улучшении его  состояния  выглядела
очевиднее. О неудачах Ковел умолчал, зато без  зазрения  совести  приписывал
себе мет