ли не заорал, и я дал ему по голове. Он должен  был  упасть,  но  всего
чуть-чуть подогнул колени, помотал головой и  пошел  дальше.  Тут  я  понял,
череп у него крепкий, он здоровый, в жутком состоянии, и постарался  свалить
его следующим ударом. Размахнулся как следует, наверно, "угодил бы в лоб, да
он двигался очень быстро для своих крупных размеров, и закинул голову назад.
- Фредди вздохнул. - Так что удар пришелся прямо в переносицу, мистер Макги.
Очень нехорошее место, потому что оттуда две тонкие косточки  идут  прямо  в
мозг. Я присел над ним в утреннем свете, вспотел и похолодел, держу  его  за
запястье и чувствую, сердце бьется все медленней, медленней,  тише  и  тише,
потом совсем останавливается, он как бы вздрогнул, а через какое-то время  я
сообразил,  что  проблемы  вполне  могли  довести  его  до  самоубийства,  и
прикинул, как сделать, чтоб так и подумали, и заодно и свои  следы  замести.
Понимаете, я ведь знал,  что,  если  расскажу  правду,  навсегда  вылечу  из
полиции, а я только  там  хорошо  себя  чувствую,  в  форме,  и  когда  люди
слушаются приказов.
   - Но вас видела Арлин Денн. Он медленно покачал головой:
   - Ох уж эти придурки! Я думал, что чисто разделался с Бэнноном.  А  потом
она признается, что видела. Стою я там вечером и пытаюсь придумать,  как  их
всех  поубивать  каким-нибудь  способом.  Расколошматить   головы,   вколоть
чего-нибудь, слишком большую дозу, или  поджечь.  Но  мой  вызов  записан  в
диспетчерском журнале, потому что  оттуда  поступила  жалоба.  У  меня  были
снимки и зелье, что я у них отобрал. Она не хотела влипать в неприятности. Я
их много мог ей  доставить.  Поэтому  дождался,  когда  протрезвеет,  начнет
соображать, и спрашиваю, может, можно  ввести  в  игру  миссис  Бэннон  или,
может, она расскажет, будто вместо меня видела какого-нибудь их приятеля.  И
тогда...
   Из-за желтого дивана  послышался  шорох,  хриплый  вздох.  Фредди  быстро
вскочил, метнулся к Джанин, наклонился к ней, исчез из поля зрения. Я слышал
его тихий голос,  но  слов  не  разбирал.  Впечатление  было  такое,  словно
влюбленный шепчется с возлюбленной, успокаивая ее страхи. Еще раз  прозвучал
короткий шлепок.
   Когда он вернулся и сел на прежнее место, я заметил:
   - Это не пойдет ей на пользу, помощник шерифа.
   - Не принесет и вреда, мистер Макги. Я точно знаю, куда  надо  бить  и  с
какой силой. Просто мозги как бы  встряхиваются,  а  потом  даже  голова  не
болит. Я все думаю, как устроить, чтобы немножко поспать,  не  беспокоясь  о
вас обоих. Знаете, будь вы просто на яхте, когда округ Шавана выдал ордер на
ваш арест, теперь все было бы совсем гладко.
   - Не рассчитывайте на это. Как бы вы все  хорошо  ни  обставили,  Фредди,
люди, которые были со мной в момент убийства  Таша  Бэннона,  выступили  бы,
оправдали меня, и вам пришлось бы давать объяснения.
   - К тому времени уже не было бы Арли, чтобы  изменить  показания.  Может,
все это так и осталось бы загадкой, но меня к ней никак не припутали бы.
   - Значит, с Ташем все вышло случайно, и женщина упала на грабли случайно,
а с Арли Денн должно было выйти намеренно.
   - Порой так крепко вляпываешься, что из угла есть  один  только  узенький
выход. Лучше я вас обоих утихомирю...
   Я очнулся увечный, страдающий, не имея понятия ни о времени, ни о  месте.
Сверху шел свет из углов неплотно прилегающей крышки люка.  Приняв  головную
боль за похмелье, сообразив, что лежу в носовом трюме "Флеша" рядом с  люком
для якорной цепи, а в бок впиваются старые шпангоуты, я  подумал,  что  лишь
жалкий пьяница может выбрать подобное место для сна. Однако потом попробовал
почесать правой рукой щеку, а рука не поднялась, звякнула цепочка.  Повернул
голову и  увидел,  что  правым  запястьем  прикован  к  переднему  брасу  из
двухдюймовой трубы. Я давно установил такие брасы, чтобы придать  носу  яхты
больше жесткости в бурных водах. Конструкцию  не  расшатать  без  лебедки  и
рычага.
   Ощупав голову левой рукой, обнаружил чувствительное  место  выше  и  чуть
позади правого уха. Я не помнил "наезда", не помнил, чем кончился  разговор.
Голова работала еле-еле. Долго не мог понять, что судно не  пришвартовано  в
Байя-Мар,  -  не  те  движения.  Яхта  слегка  покачивалась,  поднимаясь   и
опускаясь. Иногда ритм сбивался, и я ощущал легкое натяжение  якорной  цепи,
которое заглушало остаточные колебания.
   Я сел, поерзал, нашел  место  получше,  где  можно  было  вытянуться,  не
натыкаясь на белые дубовые шпангоуты. В  карманах  не  оказалось  решительно
ничего полезного. И ни до чего не  дотянешься.  Я  умудрился  несколько  раз
задремать, движения яхты успокаивали. В четверть двенадцатого по моим  часам
очнулся и услыхал щелчок задвижки на маленькой дверце носового трюма.
   Согнувшись, протиснулся Фредди Хаззард в моих новых слаксах цвета хаки  и
в чистой футболке. Кивнул, вылез обратно в  дверцу,  втащил  полведра  воды,
поставил в пределах моей досягаемости. Снова полез  за  коричневым  бумажным
мешком, положил его рядом с ведром.
   - Мистер Макги, тут в мешке молоко, хлеб и сыр, рулон туалетной бумаги. С
ведром как-нибудь справитесь. Не собираюсь  отстегивать  вас  без  очень  уж
серьезной причины.
   - Где миссис Бэннон?
   - С ней все в порядке. Я нашел цепь и висячий замок, пристегнул ее  цепью
за ногу, а сперва дал поесть.
   - Где мы?
   - Стоим на якоре на мелководье рядом с Сэндс-Кей, к  востоку  от  канала,
милях в двенадцати от Майами. Пришлось потрудиться, чтоб вывести эту штуку с
большой пристани. Ветер помог. Когда я был мальчишкой, учился в школе, почти
каждое лето подрабатывал рыбной ловлей. Мистер Макги, я нашел в столе  рядом
со стеллажом с картами ваши расчеты. Похоже, запасов горючего хватит миль на
четыреста, как по-вашему?
   - Почему я вам должен объяснять что-либо, Фредди? Он присел на  корточки,
легко балансируя в такт покачиванию корпуса, и озабоченно посмотрел на меня:
   - Я подцепил на буксир тот ваш маленький катерок.  Из-за  этого  с  таким
трудом вышел из бухты. Осмотрел его, и, по-моему, он миль триста  пройдет  -
баки полные. Куба рядом, но, думаю, это просто другая тюрьма. Узнал погоду -
прогноз на пять дней хороший. Наверно, смогу добраться до  островов  Каикос.
Там не очень-то соблюдают формальности и властей почти  нету.  Как  объяснил
мне один приятель, они всегда принадлежали  Ямайке,  а  когда  Ямайка  стала
независимой, на островах Каикос и Терке все  осталось  по-прежнему.  Я  взял
ваши документы, можно их подпалить, вроде бы на этой  яхте  случился  пожар,
оставить ровно столько, чтоб можно было прочитать. Вполне могу сойти за  вас
там, где вас никто не знает. Очень жаль, что так вышло, но раз уж я собрался
выдать себя за вас, то так и оставлю с ней вместе  прикованными  покрепче  к
яхте, все горючее выпущу и затоплю.  Обдумал  все  другие  способы,  остался
только этот. Ну, вам рассказал, ей не стал говорить, потому  что  она  не  в
себе. И вы не расскажете, потому что больше никогда друг друга  не  увидите.
Это  единственный  шанс.  Очень  жаль,  но  я  должен  попробовать.  Ну,  вы
спрашивали, почему должны мне объяснять. Потому что, когда придет  время,  я
могу проломить вам с ней черепа, и тогда вы спокойно пойдете ко  дну,  ни  о
чем не тревожась. А до этого обеспечу вам все удобства.  И  ей  тоже.  Но  у
каждого судна свои причуды, и, если это не  будет  работать  как  надо,  мне
придется просить у вас объяснений. А если не объясните, удобств вам обоим не
будет. Сами поймете, когда приволоку ее сюда за волосы с цепью  на  ноге.  Я
всегда думал, почему  это  рядом  со  зрелыми  женщинами  вроде  этой  вечно
чувствую себя неуклюжим, тупым, боюсь до них даже дотронуться. Да уж раз она
все равно пойдет ко дну, не имеет значения, что с ней будет до этого.  Можно
с ней позабавиться. А можно и не забавляться. Прямо сейчас решать не  стану,
но если вы сделаете все как надо, шансов будет меньше. Так что прямо  сейчас
я хочу знать, куда нажимать, чтобы эта штука пошла полным ходом.
   - Ничего не выйдет.
   - У меня это единственный шанс, мистер. Сколько оборотов?
   - Тысяча сто.
   - Где переключатель автоматического управления?
   - На верхней панели в углу.
   - Где карта коррекции компаса?
   - Приклеена к внутренней крышке коробки у штурвала. Он кивнул.
   - Я немного поспал, только надо еще добрать. Просплю весь оставшийся день
и буду двигаться на рассвете. Принесу  одеяла,  вам  будет  удобнее,  мистер
Макги.
   - Не утруждайтесь до смерти ради меня.
   Он вышел. Будь я один на борту, безумный план мог бы сработать. Но  Мейер
и Конни Альварес знают, что здесь Джанин. Они никогда не отступятся, пока не
узнают о происшедшем. Не слишком-то утешительно.
   Итак, сейчас самое время. Долгая вторая  половина  дня.  Позже  не  стоит
рассчитывать на его беспечность. Он даже в пиковом положении  неосторожности
не проявляет. Ему пришлось спасаться бегством. Двое других его спутников  на
борту крепко прикованы. Постель мягкая. Море покачивает. Может быть,  больше
не доведется так сладко поспать.
   Итак, давай, Макги, работай,  главным  образом  своей  тупой  головой.  В
карманах ничего. Для  освобождения  нужны  инструменты.  Скажем,  пряжка  от
ремня?  Ах  да.  Предусмотрительный   молодой   человек.   На   мне   старые
тренировочные штаны. Ни ремня, ни шнурков. Что  у  нас  есть  металлическое,
приятель... Старое помятое ведро, часы, несколько пломб в зубах. Вот и все.
   А если бы было что-нибудь металлическое, что бы ты сделал? Попробовал  бы
открыть замок наручников. А если бы вдруг подвернулась очень  тонкая  гибкая
стальная проволока, попробовал бы просунуть ее вон в то маленькое отверстие,
где наручники соединяются, и как-нибудь расцепить. Но  наручники  не  просто
хорошие, тут еще небольшие выступы, чтобы этого нельзя было сделать.
   Засов опять щелкнул, он бросил два одеяла, до которых я мог дотянуться, и
снова захлопнул дверцу. Щедрый дар, парень. Большое спасибо.
   Еще подумаем. Наручники скользят  по  брасам  из  крепких  труб,  которые
представляют собой букву X, лежащую на боку. Прикован я к  той,  что  нижним
концом упирается в правый борт, а  верхним  в  левый.  В  перекрестье  трубы
соединяются не вплотную.  Там  можно  протиснуть  наручники.  Можно  встать,
хорошо оттолкнувшись. Я очень высоко оценил собственную работу - по  крайней
мере, по установке брасов. Обрабатывал их ножовкой, чтобы  они  как  следует
прилегали друг к другу, а потом соединил муфтами. Диаметр каждой в основании
около четырех дюймов, с четырьмя большими отверстиями  для  болтов.  Даже  с
самым большим на борту гаечным ключом трудно  было  бы  с  ними  справиться.
Ржавчина казалась не менее крепкой, чем сталь.
   И вдруг я припомнил, что это просто фрикционные муфты. Без резьбы. И края
труб входят в них всего на дюйм. Значит, если упереться спиной и как следует
поднажать,  чтобы  одна  труба  стала  на  дюйм  короче,  она  выскочит   из
прикрепленной болтами муфты, а сообразительный парень окажется на свободе.
   Я  свернул  одеяло,  подсунул  под   спину.   Подлез   под   перекрестье,
поднатужился и попробовал приподнять. Старался, пока белый свет не  потемнел
и не замигал красными вспышками. От стараний в ушах зашумела  кровь,  заныли
челюсти, труба врезалась в кости, но не подалась ни на четверть дюйма.
   Сел,  отдышался.  Глаза  заливал  пот.  Не  выйдет.  Есть   два   способа
освободиться: перегрызть себе руку в запястье или сдвинуть трубу. А сдвинуть
ее невозможно.
   Кто-то сказал, дайте рычаг и место, где можно встать.  Или  точку  опоры?
Так или иначе, он  собирался  перевернуть  землю.  Если  и  объяснял  зачем,
объяснение я позабыл.
   Разумеется, с рычагом, с гаечным ключом, с домкратом - какие проблемы?  Я
выпил молока, поел сыра. Отлично, Макги, сядь  и  сооруди  себе  домкрат  из
хлеба, сыра, часов, ведра и двух одеял. Старое ноу-хау.
   Что-то мелькнуло в подсознании, но так быстро, что  не  удалось  уловить.
Смутный призрак некой смутной мысли. Я лег на спину,  постарался  не  думать
вообще ни о  чем,  и,  когда  призрак  вновь  промелькнул,  я  его  ухватил.
Перетряхнул, но он мне ничего не сказал. Мямлил что-то про винтовую  стяжку,
и я выбросил его из головы.
   Есть два способа что-нибудь сдвинуть - оттолкнуть или подтянуть.  Я  сел,
осмотрел свой инструментарий. Взял одно одеяло, скатал  с  одного  угла  как
можно туже и аккуратней. У левого борта возле переборки был толстый короткий
прямоугольный деревянный шпангоут, но я  на  фут  до  него  не  дотягивался.
Смочил концы получившегося из одеяла каната в ведре с водой, сбросил  туфли,
носки, вытянулся, закинул конец вокруг шпангоута, зажал в ступнях,  подтянул
к  себе.  Другой  конец  обмотал  вокруг  трубы,  к  которой  был  прикован,
максимально затянул, связал оба конца. Выплеснул из  ведра  воду,  обулся  и
начал топтать ведро, пока боковой шов не разошелся, а шов на дне  совсем  не
ослаб. Потом трудился, кряхтел и потел,  получив  в  результате  безобразную
железную трубку длиной около двух с половиной футов.  Поплотней  обмотал  ее
другим одеялом, связал оторванными от рубашки полосами.  Потом  до  половины
засунул мягкий рычаг между двумя петлями каната из одеяла и начал крутить.
   Дело пошло легко - сперва. Импровизированный канат закручивался  в  узел,
как резинка в игрушечном аэроплане. Деревянный шпангоут угрожающе заскрипел.
Каждый следующий оборот требовал больших усилий. Я  завернул  свой  рычаг  в
одеяло, чтобы он сразу не изогнулся. Но когда  стал  перехватывать  ближе  к
концам; добиваясь максимальной рычажной передачи, он начал гнуться. Заметив,
что труба браса тоже начала гнуться, я с тревогой задумался, что  получится,
когда все рухнет. Обливаясь потом, повернул  рычаг.  Одеяло  натянулось  так
туго, что казалось, я слышу, как оно гудит. Каково сопротивление  на  разрыв
среднего одеяла?
   Внезапно что-то обрушилось в самом  центре.  Труба  выскочила  из  муфты,
ударила меня по локтю, лишив чувствительности руку и пальцы,  перевернулась,
шарахнула по голове, сбила с ног и едва не  сломала  прикованную  руку.  Шум
стоял немилосердный. Фредди должен был прийти посмотреть.  Я  снял  с  трубы
наручник, зубами развязал полосы, связывавшие рычаг,  пополз  на  коленях  к
дверце, высоко держа железяку, молча молясь, чтобы он сунул в дверцу голову,
и гадая, не поджидает ли он с другой стороны, когда голову высуну я.
   Поэтому выползал осторожно,  придерживая  наручник  на  правом  запястье,
чтобы не звенела цепочка. Пробрался через другой люк вперед,  тихо  пошел  к
корме. Через каждые несколько шагов останавливался перевести  дух,  наклонял
голову и прислушивался. У входа в коридор услыхал  громкий  храп,  глубокий,
медленный, регулярный. Дверь в капитанскую каюту была  приоткрыта,  дверь  в
носовую часть закрыта. Оттуда слышалось тихое звяканье цепи.
   План действий: пройти в салон, взять оружие,  зарядить,  прострелить  ему
для  гарантии  одну  коленную  чашечку.  Освободить  леди.  Взять  курс   на
Диннер-Ки, радировав полиции, чтобы она нас встречала.
   Но он вновь оказался предусмотрительным. Все было перевернуто вверх дном.
Пистолет 38-го калибра исчез. Я посмотрел в капитанской рубке  -  ружья  для
охоты на акул на месте не было.
   Пересмотренный план действий: тихо освободить леди, убрать ее  отсюда  ко
всем чертям, перебраться на  "Муньекиту",  а  когда  нас  отнесет  подальше,
запустить мотор и поскорей удрать.
   Цепь. Быстрее и легче всего можно справиться  с  ней  с  помощью  больших
хороших кусачек, жуткой штуки с ручками в ярд длиной. Они оказались там, где
я и надеялся, - висели в заднем шкафчике с инструментами.
   Я с удовольствием слушал храп, пробираясь, как  привидение,  мимо  дверей
капитанской каюты. Медленно открыл дверь в  носовой  отсек.  Она  сидела  на
полу, вертя головой, глядя на меня обезумевшими глазами, широко открыв  рот,
готовая завизжать изо всех сил, но  вовремя  опомнилась,  и  я  тихо  вошел,
закрыв дверь так же бесшумно, как открывал. До моего появления она  отыскала
в аптечке какую-то жирную мазь, смазала голую ногу в попытке сбросить  цепь,
но только содрала кожу. Лоснившаяся  от  мази  лодыжка  и  пол  были  усеяны
каплями крови.
   Я подхватил цепь кусачками, нажал, они  ее  перекусили,  цепь  со  звоном
упала на пол. Отложил кусачки, помог Джан встать. Она прильнула ко мне, и  я
зашептал, что он спит, что мы сядем на  "Муньекиту",  отвяжем  буксировочный
канат, нас отнесет течением... Она мотала головой в лихорадочном одобрении.
   В двух футах от приоткрытой двери капитанской  каюты,  мимо  которой  нам
предстояло пройти, я вдруг понял, что не слышу храпа. Схватил  ее  за  руку,
чтобы быстренько пробежать, но дверь распахнулась, и в ней  стоял  он.  Я  с
силой толкнул Джан в коридор и с такой  же  яростью  бросился  на  него.  Но
увесистый, мягкий горячий красный молот на столь близком расстоянии с  такой
силой ударил в левое плечо, что меня перевернуло и отбросило через  открытую
дверь назад, в гостевую каюту. Ноги заплелись, я тяжело рухнул, вспоминая  в
момент падения старый, болезненный,  давно  заученный  урок.  Когда  в  тебя
стреляют, ты умираешь. Бах! - и ты мертв. Так умри - может, это единственный
шанс, оставшийся у тебя на всем белом свете.
   Я услышал, как он подошел, остановился надо мной и сказал:
   - Чертов дурак! Жалкий, ничтожный проклятый дурак, - и ткнул меня  носком
в бедро, проверяя расслабленность тела.  Я  выбросил  обе  ноги,  сшиб  его,
вцепился, одновременно вопя, чтобы Джан прыгала с  борта,  плыла  к  берегу,
торопилась изо всех сил.
   Дело было непростое. Моя левая рука не работала, он все пытался  вытащить
револьвер и наставить его на меня, я старался держаться  сзади  и  набросить
ему на горло цепочку от  наручников.  Он  умудрялся  бороться,  демонстрируя
впечатляющую гибкость и силу, но потерял равновесие и рухнул вместе со  мной
на кровать. Прошло лишь несколько  секунд.  Я  захватил  шею  крюком  правой
рукой, но левая к этому времени становилась все хуже и хуже, и он  медленно,
медленно умудрился повернуть дуло так, чтобы наверняка пустить  пулю  мне  в
голову, даже не оборачиваясь.
   И в этот миг в дверь влетела Джанин, визжа, высоко держа  в  обеих  руках
маленький красный огнетушитель, который, видно, сорвала со стены в коридоре.
Вопя, с искаженным лицом, неслась  прямо  на  нас,  стала  замахиваться  для
удара, еще будучи минимум в трех  шагах  от  кровати.  Он  вывернул  руку  с
оружием, в замкнутом помещении оглушительно грохнул выстрел, я  увидел,  как
голова ее дернулась в сторону при нанесении чудовищного удара,  а  потом  на
меня обрушилась такая тяжесть, что в плече и в  руке  разлилась  смертельная
боль, белый свет в глазах померк и погас совсем.
   Не знаю, надолго ли я отключился, на тридцать секунд  или  на  пятнадцать
минут.  Старался  очнуться,  сознавая,  что  дело  спешное,  чувствуя,   что
придавлен огромной тяжестью. Фредди Хаззард казался  невероятно  тяжелым.  Я
приложил пальцы правой руки  к  его  горлу  и  ничего  не  нащупал.  Выполз,
извиваясь, и понял, откуда такая тяжесть. На нас обоих,  спиной  у  него  на
бедрах, лежала Джанин, свесив темноволосую голову с края кровати.
   Я выбрался из-под обоих и  встал.  Больше  не  хотелось  ощупывать  горла
трупов. Она лежала ко мне левым виском. Волосы сильно намокли  от  крови.  Я
всматривался изо всех сил и, только заметив, как вздымается и опадает грудь,
рискнул  приложить  к  горлу  палец,  нашел  местечко,  где  бился  пульс  -
тук-тук-тук.
   Потом посмотрел на него. Тут уже никому не найти никакого  пульса.  Череп
раскроен по диагонали, от одного виска поперек до другой  надбровной  кости.
Рана шириной с огнетушитель и, наверно, в дюйм глубиной.  Глаз  таращился  с
таким изумлением, какого не встретишь в мире живых.
   Накатила слабость и медленно отступила.  Я  был  ростом  в  т