о быстрей обо всем позабыть  и
не хочется ничего ни о чем знать.
   Я принес с катера старый помятый фотоаппарат "Ретина  С-3"  и  кассету  с
пленкой "Плюс-Х". Взялся за рукоятку лебедки, поднял груз как можно  выше  к
верхушке треноги. Вытащил из  имевшегося  на  борту  ящика  с  инструментами
проволоку и клещи, прикрутил проволоку к стопору храповика.  Работая,  делал
снимки. Дернул за проволоку, и огромный груз  полетел  вниз,  грохнувшись  в
засохшую грязь с такой силой, что я ощутил удар пятками,  барабан  затрещал,
трос заскрежетал в заржавевшем шкиве. Я поднял дизель,  оставив  на  прежней
высоте.
   Пусс следила, милосердно не задавая вопросов.
   Споласкивать руки в реке я не стал,  обождал,  когда  выйдем  подальше  в
залив.
   Потом перевел катер на самый медленный ход, семьсот  оборотов  в  минуту,
направил его вниз по каналу, взобрался на обшивку носа, прислонился спиной к
ветровому щиту.
   Один способ: бурей ворваться в Саннидейл, грозя скандалом, расследованием
и общей встряской.
   Или: придумать какую-нибудь легенду, способную кое-кому развязать  языки.
Посмотреть, кого можно провести. Посмотреть, кто на кого ополчится.
   Или: быстро, тихо  прихватить  одного  Престона  Ла  Франса,  привести  в
симпатичное тихое место и выпотрошить.
   Или: представим, что некий таинственный покупатель приобрел собственность
Бэннона. Тогда ребятам не удастся соединить два участка. И возможно, поэтому
они выйдут из леса.
   Последнее выглядело неплохо, если удастся обстряпать.
   Но сначала и первым делом - бедная, несчастная Джанин.  Если  не  удастся
добраться к ней с дурными вестями раньше шерифа, в крайнем  случае  доберусь
чуть позже.
   Я спрыгнул, встал к штурвалу, пошел на большой  скорости  в  Броуард-Бич,
пришвартовался у городской пристани, оставил Пусс у стойки в аптеке,  влетел
в телефонную будку и сделал по кредитной карточке личный звонок в  Саннидейл
Банни  Баргуну.  Огорошил  его  взбудораженным  тоном  репортера   рекламной
коммерческой телекомпании, сообщил, будто им интересуется программа новостей
Си-би-эс, признавая  поистине  превосходным  служителем  закона,  а  кстати,
удалось  ли  установить  местонахождение  миссис  Бэннон  с  тремя   детьми,
необычайно волнующая история, может быть, мы дадим небольшой сюжет.
   - Ну, конечно, - сказал он. - Прямо перед Рождеством, и все  такое.  Угу.
Местонахождение?  Ну,  пока  не  точно,  но  мы  делаем  все   возможное   и
необходимое, истинная правда. Связались с  ее  родней  в  Милуоки,  они  все
расстроены до того, что представить себе невозможно, но не слышали от нее ни
единого слова, не знают никого из ее подружек по имени Конни. Ну,  по-моему,
если это пойдет по национальному  телевидению,  она  сразу  объявится.  Меня
зовут шериф Хедли Баргун, Баргун. Трижды избирался шерифом округа Шавана...
   - Вы не могли бы прочесть мне записку, которую она оставила мужу?
   - Мою фамилию правильно записали?
   - Записал, шериф.
   - Записка вроде бы  личная,  но  не  вижу  ничего  плохого,  если  вы  ее
услышите. Любой скажет, это сделано  ради  розыска  бедной  женщины.  Сейчас
посмотрю... Вот она. Значит, так: "Дорогой Таш, прости. Последнее событие  -
просто горький конец. Почему-то мне очень стыдно. Мальчики очень  расстроены
и растеряны. Мне пришлось  выдержать  все  в  одиночку,  ведь  тебя  нет.  Я
потратила последнюю каплю сил и храбрости. Не сердись на меня. Я  смертельно
устала. Немного поживу у Конни. Оставляю у шерифа эту записку  и  чемодан  с
вещами, которые тебе могут понадобиться. Когда  узнаешь  подробности  и  все
выяснится, позвони мне, пожалуйста. Сюда не приезжай, может быть, я  еще  не
буду готова к встрече с тобой. Мне надо подумать, а  потом  мы  как  следует
поговорим о том, что будет с тобой и со мной. Не  беспокойся  обо  мне  и  о
мальчиках. С нами все в порядке.  Все  было  просто  безобразно.  Эти  люди,
наверно, старались держаться вежливо и ни в чем не  виноваты,  но  это  было
ужасно. Джан".
   - Высоко ценю вашу помощь, шериф. Будем поддерживать с вами контакт.  Да,
сэр, мы пристально следим за развитием событий.
   Я вернулся к стойке бара в аптеке. Пусс сидела на табурете, попивая колу,
чуть прищурив глаза, с опасной улыбочкой на устах. Через два табурета от нее
расположился плотный  усатый  мужчина  в  вульгарной  рубашке,  он  отчаянно
краснел, пытался удержать дрожащей рукой чашку кофе и проливал его в блюдце.
   -  Милый!  -  обернувшись  ко  мне,  воскликнула  Пусс  звонким  голосом,
проникающим во все поры, восполняя нехватку железа в  крови.  -  Этот  милый
толстячок предложил показать мне пейзажи. Как вас зовут, милый толстячок?
   Он швырнул две монетки на стойку, пробормотал:
   - Господи! - и вылетел из прохладного бара на полуденное солнце.
   Она мрачно взглянула на дверь:
   - Должно  быть,  забыл  перевернуть  цыпленка.  Ты  обратил  внимание  на
прогрессирующую никчемность  американских  мужчин,  Тревис?  Присутствующие,
разумеется, исключаются.
   Допила сладкий напиток, шумно втянула колотый лед, щеки раздулись; встала
в льняных небесно-голубых  шортах  и  баскской  рубашке,  тряхнула  головой,
откидывая волосы назад, благосклонно мне улыбнулась и тихо добавила:
   - А я считаюсь.
   - То есть?
   - С тех пор как мы вышли из реки,  я  себя  чувствую  громоздким  грузом,
который ты пытаешься таскать с собой, оглядываясь в  поисках  автоматической
камеры хранения. Я никогда не знала Таша. Никогда не встречала Джанин. Но  у
меня очень острый нюх, милый, я не боюсь и хочу участвовать.
   - Я подумаю.
   - Хорошенько подумай.

Глава 4

   В тот момент мне следовало хорошенько подумать, как  побыстрей  выйти  на
Конни. Родители Джанин ее не знали. Мог знать кто-нибудь  близкий  Бэннонам.
Надо было покопаться  в  обрывках  старых  воспоминаний  и  сложить  кое-что
воедино. Я пытался думать на ходу. Пусс  спокойно  и  терпеливо  трусила  за
мной.
   Подвернулся маленький темный зал для коктейлей,  темный  столик  в  углу.
Коктейли  подавала  единственная  официантка.  Незначительный   необнаженный
процент ее тела был немилосердно затянут и зашнурован, образуя  обязательную
для "зайчишки" <"Зайчишки" - девушки  в  шапочках  с  заячьими  ушками  и  в
купальниках   с   заячьим   хвостиком,   которые   обслуживали   посетителей
"Плейбой-клубов", созданных издателем и основателем  журнала  "Плейбой"  Хью
Марстоном Хефнером.> тонкую талию, груди торчали немыслимо высоко, каждая  в
отдельности,  явственно  вырисовывались  все  ложбинки  сзади   и   спереди.
Хорошенькая  утомленная  кислая  мордашка,  апатичные  движения.  Когда  она
уходила от столика, приняв заказ, Пусс схватила меня за  руку  и,  глядя  ей
вслед, объявила:
   - В город пришел Санта-Клаус.
   Все приукрашивались к Рождеству. В  тот  самом  месте,  где  у  достигших
брачного возраста легионов империи Хефнера  торчали  пушистые  белые  заячьи
хвостики, была прицеплена сверкающая пластмассовая ветка омелы. Пусс зашлась
от восторга перед этим идеальным комментарием к коммерциализации  Рождества,
потом начала икать,  но  быстро  исцелилась  с  помощью  нескольких  больших
глотков темного пива.
   Я рылся в памяти, восстанавливая двухмесячной давности выпивку в  баре  у
Таша, когда мы проигрывали, что с кем стало. И в конце концов вспомнил  Кипа
Шредера, куотербэка, который  семь  лет  провел  в  университетской  команде
Нью-Джерси,  пять  в  команде  колледжа,  удостоился  пары   упоминаний   по
общенациональному  телевидению,  а  теперь  живет  скрепленный   проволокой,
пластырями и штифтами. Его погубили грандиозные достижения в сфере  питания.
Он обладал сложением пожарного гидранта, и с каждым годом линия <Линия  -  в
американском футболе ряд игроков с мячом или находящихся на расстоянии  фута
от мяча перед  началом  игры.>,  за  которую  ему  приходилось  заглядывать,
становилась все выше и шире. Где же он, черт возьми? На свадьбе Таша и  Джан
он со своей женой, имя которой я не мог вспомнить, были почетными  шаферами.
Мне требовался футбольный фанат, из тех чокнутых, что знают всю статистику и
судьбу каждого.
   Я попытал счастья с лысым барменом, прервав его тихую беседу с украшенной
омелой девчушкой. Он нахмурился, сморщив чуть ли  не  весь  череп  до  самой
макушки.
   - Думаю, может  быть,  Берни  Кон.  Он  делает  спортивные  репортажи  на
телевидении. Наверно, сейчас самое время  поймать  его  на  студии.  Джейни,
найди джентльмену номер и подключи сюда телефон.
   В  поисках  телефонной  розетки  для  маленького  розового   аппарата   с
подсвеченным диском ей пришлось включить фонарик.
   Она начала было диктовать мне номер, потом пожала плечами, набрала сама и
передала трубку.
   Я попал на коммутатор, потом на Берни, который с раздраженным нетерпением
повторял: "Да-да-да..." - пока я не изложил вопрос, после чего он  заговорил
более приемлемым тоном.
   - Дайте подумать. Шредер... Шредер. Я промашек не даю,  приятель,  можешь
на кон поставить. На протяжении всей  карьеры  храню  все  услышанное.  Вот,
порядок. Два года назад Кип был спортивным руководителем школы Оук-Вэлли,  а
это, минуточку... Натли, штат Нью-Джерси. Годится?
   - Весьма признателен.
   - Выиграл я твою ставку, приятель? Вырази признательность,  наказав  всем
друзьям и знакомым смотреть шоу Берни Кона  в  шесть  пятнадцать  на  каждой
неделе по нашему телевидению. Ладно?
   На мой зов не спеша подошла Джейни, я заказал еще две порции  и  спросил,
можно ли  позвонить  по  кредитке  по  телефону.  Вернувшись  с  пивом,  она
сообщила:
   - Хозяин сказал, можно, если я постою рядом, пока вы звоните.  Понимаете,
ему накладно оплачивать счет за каждый междугородный звонок.
   Пусс протянула ногу, подцепила стул  у  соседнего  столика,  подтащила  и
предложила:
   - Укладывай свою омелу, милочка. Впервые улыбнувшись, официантка села.
   - Ноги болят, точно зубы, ей-богу. Работаю официанткой три года,  никогда
никаких проблем, а с этим костюмом хозяин велит носить  высокие  каблуки,  и
вот через три месяца на мне нету живого места.
   Я дозвонился до справочной, попросил отыскать телефон, зарегистрированный
в Натли на имя Кипа Шредера. Такового не оказалось. Был К.Д.  Шредер.  Решив
попробовать, я попал на миссис Шредер, оказавшуюся женой Кипа, Элис. Кипа не
было дома.
   Я напомнил, что мы с ней однажды встречались, и она вежливо сделала  вид,
будто отлично помнит. Обрадовавшись  оживленным  ответам,  я  объяснил,  что
пытаюсь найти очень близкую подругу Джан Бэннон по имени Конни.
   - Конни, Конни... Не подождете минуточку, я возьму список  рождественских
поздравлений? Он уже составлен, но мы еще не взялись за дело.
   Вернувшись, она объявила:
   - По-моему, вам нужна Конни Альварес. Еще недавно это были Том  и  Конни,
но он умер. Думаю, Конни - одна из школьных учительниц Джан. Вот и  адрес  у
меня записан: "То-Ко Гроувс". "То" с большой буквы, "Ко"  с  большой  буквы,
через дефис. Второе шоссе, Фростпруф,  Флорида.  Фростпруф!  Вы  бы  видели,
какой тут сегодня снег с дождем! Проехать сюда - смертельный номер.
   Я поблагодарил, попросил передать Кипу наилучшие пожелания,  осведомился,
как у него дела. У него выдались два удачных сезона  подряд,  доложила  она,
так что он счастлив, как устрица. И осведомилась со своей стороны, как Таш и
Джан. Что я мог сказать? Сказал, что при нашей последней  встрече  все  было
отлично, и не соврал. Она попросила передать Джанин, если я скоро  их  снова
увижу, что должна написать  ей  письмо  и  непременно  напишет  сразу  после
праздников.
   Мне не хотелось делать следующий звонок оттуда, в присутствии  утомленной
Джейни. Поэтому я расплатился с ней, добавив щедрые  чаевые,  чтобы  пролить
немножко бальзама на больные ноги.
   Возвращаясь к городской пристани, к аптеке, я кратко осведомил по  дороге
Пусс:
   - Ей не пришлось сильно тратиться на поездку.  По-моему,  меньше  двухсот
миль.
   Предупреждая возможность, что  трубку  случайно  возьмет  Джан,  я  решил
заказать из аптечного автомата личный разговор с  миссис  Альварес.  Услышал
услужливый ответ телефонистки, попросил ее пригласить абонента. Прошло,  как
минимум, две минуты, прежде чем запыхавшийся голос ответил:
   - Да?
   - Джан у вас?
   - Я.., извините, меня это не интересует, спасибо.
   - Слушайте, миссис Альварес, это не Таш.
   - Тогда, может быть, объясните подробнее, мистер Уильяме?
   - Намек понял: она вас слышит. А теперь слушайте очень внимательно. Прошу
вас, не позволяйте Джан отвечать ни на  какие  телефонные  звонки,  следите,
чтоб ей не  попались  газеты,  чтобы  она  не  слушала  радио,  не  смотрела
телевизор.
   - Наверно, на это должны быть причины?
   - Меня зовут Тревис Макги. Я попробую к вам добраться сегодня вечером.  И
возможно,   полезно   вам   запастись   каким-нибудь    чертовски    хорошим
транквилизатором.  Я  старый  друг  Таша.  Не  стал  бы  говорить,  если  бы
заподозрил у вас куриные мозги, Конни. Кажется, вы  человек  серьезный.  Таш
мертв. Принял страшную смерть.
   - В таком случае, мистер Уильяме, я, возможно,  соглашусь  выслушать.  Не
приедете ли вы сюда нынче вечером? Места много. Сможем устроить  вас  и  как
следует обсудить дело. Я кое-что знаю  о  вашем  предложении.  Имею  в  виду
исходную  информацию.  Буду  вас  ждать.  Кстати,  мы  в  восьми   милях   к
северо-востоку от Фростпруфа. Поезжайте от города к северу по магистрали  27
и поверните направо на местное шоссе  630.  Мы  примерно  в  пяти  милях  от
поворота по левую руку. Как стемнеет, включу освещение на воротах.
   А потом, по дороге пешком к городской пристани, возник основательный спор
с Пусс Киллиан.
   В конце концов Пусс сказала:
   - Ты, старичок, упускаешь одну составляющую. Ты  говоришь,  она  стойкая.
Грандиозно. Способна справиться. Может, она из тех, кто способен  справиться
со всей механикой ситуации. Истинный  администратор.  Но  возможно,  она  не
способна привлечь к себе людей. Может быть, у нее руки чешутся  вцепиться  в
кого-нибудь, встряхнуть и потискать. Язык у меня точно ржавое шило, я колю в
самое больное место, но на ощупь тепленькая, как щенок, и такая  же  чуткая.
Послания души передаются через контакт с плотью, Макги. Не словами, слова  -
лишь условный код, они все затуманивают, ибо  для  любых  двух  людей  любое
слово имеет разное значение. Я отлично знакома со старым скелетом с косой  и
с могильным дыханием. И не хочу отправляться  обратно  в  чертов  Лодердейл,
сидеть в прогулочной лоханке, оснащенной для секса, и ломать  пальцы,  треща
косточками.  Считай  меня  целебной  припаркой.  Чудодейственным  снадобьем.
Деталью  своей  экипировки.  Если  леди-администратор  обладает  такими   же
качествами, я не вступлю в конкуренцию. Не стану путаться под ногами, будь я
проклята. Но это женское дело, один ум хорошо, а два лучше, а Джан  будет  в
десять раз хуже, потому что она удрала в убежище и окажется виноватой.
   Поэтому я составил перечень необходимых вещей  и  послал  ее  в  торговый
центр, сверкающий вдали огнями. Зашел в контору на пристани узнать  название
и расположение места, где можно поднять "Муньекиту" на берег,  перетащить  и
поставить в ангар. Служащий  позвонил,  справился,  сообщил,  что  свободная
стоянка найдется. Я подвел лодку и снял с нее все, что не хотел оставлять на
борту. Судно, которое можно сдать на  хранение,  точно  чемодан  весом  4300
фунтов, необычайно удобно для тех,  кто  никогда  не  ведает,  чем  придется
заняться завтра.
   Проследил, как мою "Куколку" подцепляют под корпус  и  бережно  ставят  в
ячейку ангара, а вскоре за мной приехал взятый напрокат седан,  тащивший  на
буксире маленькую трехколесную коляску, которой предстояло доставить  агента
обратно в контору проката.  Завершив  все  бюрократические  формальности  по
поводу  катера  и  автомобиля,  я  запер  вещи  в  багажнике  темно-бордовой
двухдверной машины и вернулся в пещерный бар для коктейлей за  десять  минут
до появления Пусс с новенькой шляпной картонкой, имитирующей  кожу  красного
аллигатора, синей матерчатой сумкой на молнии с рекламой никому  не  ведомой
авиакомпании, двумя большими пакетами  и  просторной  хозяйственной  сумкой,
набитой свертками поменьше.
   К половине шестого мы показывали хорошее  время  на  местном  шоссе  710,
тянувшемся меловой линией к городку Окичоби. Пусс, сидя на заднем сиденье, с
большим удовольствием разворачивала пакеты, восхищалась своим хорошим вкусом
и укладывала вещи в огромную  шляпную  картонку.  Наконец,  она  перебралась
через спинку на боковое сиденье, плюхнулась, пристегнула ремень, закурила  и
объявила:
   - А теперь насчет  нескольких  мелочишек  на  борту  "Лопнувшего  флеша",
дружок. Почему, например, звучит легкий динь-дон, когда  кто-то  ступает  на
палубу? Зачем, например, все опутано проводами звуковой системы,  причем  не
ради приятной музыки, а для записи и прослушивания?  Как  насчет  крошечного
отделения на носу, набитого оружием? Некоторые любопытнейшие участки на тебе
самом намекают, что у тебя должна быть славная коллекция "Пурпурных  сердец"
<"Пурпурное сердце" - воинская медаль за ранение, полученное в  бою.>,  если
ты заработал их на какой-то  войне.  Почему  ты  повсюду  шатаешься  как  бы
спросонья, спотыкаясь о друзей-приятелей, медленно, грубо и  неуклюже,  а  в
субботу вечером был в десяти футах от Мэрили, которая наступила  на  верхней
палубе на кубик льда и чуть не рухнула с трапа вниз головой, а  ты  каким-то
фантастическим образом  взлетел,  подцепил  ее  за  талию,  поймав  прямо  в
воздухе? Хочешь еще? Как насчет мгновенного и столь полного  преображения  в
тупого туриста ради телефониста в старомодных очках?  Мне  даже  почудилось,
будто я тебя не знаю! Как насчет мошеннического вранья, когда ты меня  почти
убедил в  своем  уходе  от  дел  на  покой?  Почему  Мейер,  из  которого  я
попробовала выкачать сведения о тебе, удрал,  продемонстрировав  невероятную
скорость  и  прыть?  Как  насчет  мрачного   профессионального   эпизода   с
фотоаппаратом, лебедкой, проволокой и всем прочим, который ты  разыгрывал  с
такой сосредоточенностью, что я могла бы ходить вокруг  на  руках,  зажав  в
зубах розу, и не удостоиться от тебя даже взгляда? Как насчет моего  слабого
неотступного подозрения, что ты едешь в  Фростпруф  не  ради  утешения  этой
самой Джанин, а  ради  получения  от  нее  информации?  Говоришь,  вражеская
территория? Может,  весь  мир  для  тебя  вражеская  территория,  Макги.  Но
почему-то все это укладывается в одну гнусную воображаемую картину, когда  с
воем летит стая официальных машин, откуда  выскакивают  ребята  в  синем,  и
огромный мегафон рявкает: стоять на месте, а не то пустим слезоточивый газ.
   - Ты действительно тепленькая, как щенок. Тепленькая и чуткая.
   - Может быть, мне присуща одна эксцентричная особенность.  Понимаешь  ли,
светский порок. Нечто вроде реакции на опасность или что-нибудь в этом роде.
Начну спать с кем-нибудь, и у меня пробуждается жуткое  любопытство  на  его
счет.
   - Ну и что? Может быть, у меня точно  та  же  проблема.  Но  я  не  задаю
вопросов. И не пытаюсь  разузнать  то,  что,  наверно,  могу  разузнать  без
большого труда.
   Она долго молчала. Я взглянул на нее. Закусила губу,  сложив  на  коленях
руки. А потом сказала:
   - Откровенность за откровенность. Когда придет время тебе  рассказать,  я
тебе расскажу. Не устно - письменно, чтобы все было точно  и  правильно.  Не
утверждаю, будто это перевернет землю или что-то вроде. Но сейчас, по весьма
основательным, на мой взгляд, причинам, придержу это при себе. Откровенность
за откровенность. Если у тебя тоже есть основательные причины, ладно, больше
не буду спрашивать.
   И тогда я сказал, что действительно отошел  от  дел,  но  порой  подбираю
крошки, когда могу себе это позволить.
   - Наше  общество  хитрое,  сложное,  индифферентное,  Пусс.  Здесь  полно
лазеек.