илли вскинул револьвер и  нажал  на  спусковой  крючок.  Раздался
выстрел - пуля слегка оцарапала мне бедро, но тут грохнул мой пистолет 45-го
калибра, и тяжелая пуля ударила его в грудь. Я не стал смотреть, что  с  ним
случилось, - я знал, что с ним сделала эта пуля. Он только начал падать, а я
уже разворачивался лицом к Грею и его бандитам.
   Грей пытался вытащить пистолет из кармана брюк, а Слобберс  О'Брайен  уже
выхватил свой пистолет. Я чуть не пристрелил его. Направил дуло кольта ему в
живот и положил палец на спусковой крючок. Он издал короткий свистящий звук,
всасывая воздух, и поспешил бросить пистолет. Он  упал  на  ковер  с  глухим
стуком.
   Я старался одновременно держать их всех в поле зрения.
   Слышно было, как хлопнули дверцы автомобиля. Это, должно быть, полиция. Я
слышал топот бегущих мужчин. Все молчали, одна  из  девушек  в  полуобмороке
привалилась к стене. Больше никто не двигался.
   Кроме Рэйвен.
   Когда она двинулась, я находился в  смятении,  мои  чувства  представляли
собой странное месиво. Прежде всего - почти физическое чувство облегчения. С
каким-то бешеным весельем я понял - все. Все кончилось.  Конец  всему,  дело
сделано, финиш. Еще чуть-чуть, еще несколько секунд.
   Но от предыдущего напряжения я чувствовал нечто вроде похмелья. Соображал
я медленно, но испытывал сумасшедшее желание притопнуть и пуститься в  пляс.
Чувствовал я себя бодрым, вдохновленным,  способным  совершить  что  угодно;
слегка кружилась голова от чувства облегчения. В голове у меня  беспорядочно
проносились обрывки мыслей. Я думал о том, как полицейские будут управляться
с этими полуголенькими помидорчиками, и еще о многом другом я думал.
   И тут Рэйвен двинулась.
   Она подошла ко мне, остановилась у фото на стене,  которое  даже  в  этих
условиях не могло не привлекать внимания.
   - Во всем, что ты тут наговорил, Шелл, только одно неверно, - бесстрастно
сказала она.
   Я услыхал, как от удара распахнулась входная  дверь.  Рэйвен  наклонилась
вперед, всматриваясь в снимок. Выпрямилась и сказала:
   - Только одно неверно. Это не моя попка. Ошарашенный, я глянул на снимок,
потом опять на Рэйвен.
   Черт возьми, это была ее попка! А меня она вокруг пальца обвела.
   Вилли отвлек звук сирены. Меня тоже отвлекла сирена, но другого рода.  Но
такие сирены мне нравились. Если у человека есть слабость  -  пусть  уж  эта
слабость будет хороша собой. Пусть это будет моей эпитафией.
   Наградой  за  то,  что  Рэйвен  перехитрила  меня.   Справа   я   услыхал
металлический звук передернутого затвора пистолета.  Я  покатился  по  полу,
сжимая в руке пистолет. Воздух огласился криками, люди бросились врассыпную.
Но не Эд Грей. Он уже держал пистолет в руке, и, когда я прицелился в  него,
он выстрелил первым.
   Грохот выстрела ударил по ушам, но я слышал, как пуля вонзилась во что-то
деревянное позади меня. Я нажал на спусковой крючок. Пуля, весившая 230 гран
, ударила Грея в грудь, отбросила его  назад.  Оскалившись,  он  сделал  шаг
назад, одна нога у него подогнулась.
   Казался он совершенно невредимым, просто потерял равновесие, но вдруг  он
на полсекунды застыл в этой неудобной позе, потом, словно у  него  все  жилы
перерезали, рухнул на пол.
   Поднялась  суматоха,  раздались  крики,  образовался  такой   калейдоскоп
цветовых пятен, что я едва мог различить фигуры, двигавшиеся от  двери.  Они
подходили справа, топая по ковру. Полиция.
   Когда я повернулся к ним, Орландо Десмонд заорал:
   - Осторожно, Фарли! У него пистолет. Во главе  полицейских  в  форме  был
человек в штатском. Плотного телосложения, с грубым,  неприятным  лицом,  он
выглядел рассерженным, даже разъяренным. В руке у него был пистолет.
   - Брось оружие, Скотт! - завопил он. - Или я стреляю!
   Он выстрелил в меня, как только произнес "или". Пуля зацепила мне голову.
Куда там или во что она попала, я не  знал,  но  мой  череп  издал  какой-то
металлический звон, похожий на тот,  который  издает  большой  медный  гонг,
когда по нему бьют колотушкой. Звук становился все громче  и  быстро  достиг
максимальной громкости, и осязаемая вибрация крутила и дергала меня,  словно
героев мультфильмов, которые дергают сначала каждой конечностью  порознь,  а
потом всеми вместе.
   Была какая-то доля секунды, вместившая в себя и гром, и звон, и вибрацию.
И в эту долю секунды все было четким, ясным  и  прозрачным.  Вокруг  меня  в
розовом тумане танцевали яркие точки, и я видел вибрацию, цвет и двигающихся
людей. А еще в эту долю секунды я увидел - десять попок.
   Я про себя воскликнул: "В-А-А-У!"
   Они, эти попки, витали вокруг меня и были везде - и нигде,  появлялись  и
исчезали. Может быть, это и есть нормальное для попок поведение, но  как  бы
там ни было, зрелище это было грандиозным,  запоминающимся,  даже  несколько
устрашающим.
   А потом - чернота.
   Но я еще успел подумать вот о чем. Если в этот момент тупая пуля медленно
сокрушает мои мозговые извилины и это грандиозное зрелище - последнее, что я
вижу в своей земной жизни, пусть так и будет. Не стану возражать.
   Каким-то образом, даже ничего не помня о себе, кроме последних нескольких
дней, которые пришлось пережить, я  знал,  что  если  Шеллу  Скотту  суждено
умереть.., то он хотел бы умереть таким образом.
 
Глава 17 
 
   Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я осознал, что я не умер и не
отправился в Землю Вечно Счастливой Охоты.  Правда,  живым  я  тоже  был  не
вполне, но все-таки жизнь во мне  теплилась.  Я  не  знаю,  сколько  времени
длился таинственный монотонный процесс, собравший  осколки  звуков,  цветов,
движений, запахов и мыслей в одно фантасмагорическое целое.
   Я учуял запах лекарств, услышал голоса, ощутил тяжесть и боль.  И  еще  я
бредил. А однажды в горячечном бреду  я  увидел  нечто  прекрасное  в  своем
безобразии.
   Словно ожила картина, написанная Дали,  которому  помогали  Блэйк  и  Эль
Греко. Это был балет на открытой площадке, зеленой, плоской и  мрачной,  как
поверхность Мертвого моря. Я стоял в  центре  площадки,  меня  слепили  огни
рампы. Из-за кулис на сцену вытанцевали Слобберс  О'Брайен  и  Бифф  Бофф  в
красных балетных пачках. Они  выделывали  пируэты  со  слоновьей  грацией  и
щекотали друг друга. У обоих были здоровенные дубинки, выполненные в виде Уи
Вилли Уоллеса и Дэнни Экса, которыми они меня беспощадно лупили по голове.
   Где-то  вдали  оркестр  в  тысячу  музыкантов  грянул  Хор  Злобствующих:
клэнг.., клэнг.., клэнг-клэнг, клэнг-клэнг.
   - Это нашу песню играют,  -  говорили  Слобберс  и  Бифф,  охаживая  меня
дубинками в виде Вилли и Дэнни.
   Неожиданно появился  Эд  Грей,  длинный  и  ужасный,  в  белых  рейтузах,
исполнивший потрясающее антраша, одновременно стреляя в  меня  из  пулемета.
Каждый раз, когда в меня попадала  пуля,  я  умирал,  а  потом  подымался  и
смеялся ему в лицо. И новая пуля впивалась в меня, и я снова умирал, и снова
вставал и смеялся. И так снова и снова. Но  вот  на  сцене  появились  новые
персонажи: Уэбб Олден, Датч, хорошенькие девушки в туфлях на высоком каблуке
и в блузках с большим  вырезом,  танцующая  деревянная  статуя  Пана  и  еще
кто-то.
   А потом случилось самое неприятное и шокирующее.  Я  был  самим  собой  и
стоял в центре сцены. Но в это же самое время я был и каждым из них.  Я  был
публикой,  созерцающей  балет,  и  я  был  Эдом  Греем,  и  Дэнни  Эксом,  и
Слобберсом, и Вилли, и Биффом, и женщинами, и Уэббом - всеми ними и в то  же
время  самим  собой.  К  счастью,  это  видение  ушло,  растаяло  в  зеленом
ландшафте.
   И сразу же после этого я как бы очнулся. Встревоженный и все  осознающий.
Смутно я помнил, что и раньше  уже  просыпался  и  разговаривал  с  врачами,
сестрами, полицейскими. Какой-то сержант Фарли с видом человека, сидящего на
раскаленных углях,  за  что-то  извинялся.  И  еще  я  припоминал  множество
красоток.
   Кое-что в моменты этих пробуждений стало более ясным.  Я  узнал,  что  Эд
Грей умер. Но на смертном ложе он признался в  убийстве  Пэйджин  Пэйдж.  Из
своей артистической уборной рядом с кабинетом Грея она  подслушала  разговор
Грея с Десмондом, который звонил с Гавайев и  просил  помочь  в  организации
фиктивной "свадьбы" Олдена. После этого Пэйджин стала намеренно подслушивать
разговоры Грея. Она слышала и разговор его с Десмондом в  тот  вечер,  когда
Уэбб был убит. По глупости  она  решила  воспользоваться  этой  информацией,
чтобы вытрясти из Грея деньжат. И Эд Грей решил избавиться  от  нее.  Он  ее
задушил. Я вспомнил привидевшийся мне балет. Интересно, они так и  танцевали
вместе? Он - сжимая пальцами ее горло,  она  -  с  вытаращенными  блестящими
глазами?
   Кто-то рассказал мне, что Орландо действительно много задолжал Грею - сто
сорок тысяч долларов. За помощь в организации ловушки для Уэбба  и  сокрытии
следов заговора, а также за попытку уничтожить  меня  Грей  потребовал  весь
выкуп и получил его.
   Судья в конце концов оказался "судьей": Мэнни Мак по кличке Судья  изучал
юриспруденцию в тюремных библиотеках. Старый его приятель - Док Уайт  провел
медицинское обследование Рэйвен и Уэбба и  как-то  ухитрился  не  убить  их,
когда брал у них кровь на анализ.  Эд  Грей  и  его  помощники  организовали
фиктивную свадьбу с выдачей фиктивного свидетельства о  браке,  подписанного
Судьей Маком, которое нигде  не  было  зарегистрировано,  хотя  и  выглядело
вполне как настоящее. Судья честно отработал  деньги,  которые  ему  оплатил
Орландо. Но пользы от этого он получил мало, не пошли ему они впрок.
   И была еще одна сцена, которую я смутно помнил. Вскоре  после  того,  как
меня поместили в госпиталь, меня навестил доктор Пол Энсон и  принялся  меня
поздравлять.
   - Ты - папаша, - воскликнул он.
   - ЧТО?
   - Расслабься. Ну, вроде. Ты - папаша двадцати двух...
   - Двадцати двух?.. Ох!
   - Неонов.
   - Что такое неоны?
   - Рыбки, дурень. Твои рыбки. Ты что, не помнишь?
   - Конечно нет. Мы уже говорили об этом. Но я вспоминаю, что в квартире  у
меня был аквариум. С рыбками. О Господи!
   - Ты уже давно пытался вывести неонов. А они все  не  вылупливались,  или
что они там делают. Я отсадил родителей в общий  аквариум,  а  новорожденных
подкармливаю сушеными инфузориями и яичным желтком. А там уж ты сам будешь о
них заботиться.
   - Очень благородно с твоей стороны. О Господи! Рыбы...
   - И еще. Я попросил доктора Бормана посмотреть тебя.
   После того как он ушел, я лежал почти в беспамятстве, похолодев от ужаса,
пульс слабый, нитевидный. Когда в палату вошла сестра, я все еще бормотал:
   - Рыбы.., рыбы.
   Но все это было уже довольно давно. Вдруг вошла новая сестра и, улыбаясь,
спросила меня, не хочу ли я чего-нибудь поесть.  Внезапно  я  ощутил  голод.
Скоро мне принесли поесть. Но сил у меня оказалось меньше, чем  казалось,  и
сначала я ел так, что порой и в рот вилкой не попадал. Но уж через несколько
дней я мог обгладывать бараньи кости и перегрызать  старые  веревки.  И  для
меня пришло время выписываться.
   В тот день, спускаясь  вниз  по  больничным  ступеням,  я  остановился  и
оглядел маленький мирок, с которым расставался. Никогда небо не казалось мне
таким голубым и бездонным, а воздух - чистым и приятным.
   Мы шли, взявшись за руки, и я ненадолго  позволил  своим  мыслям  уйти  в
прошлое, вспомнить прошедший месяц.
   В общем и целом,  это  был  хороший  месяц.  Мои  неоны  быстро  росли  и
становились очень красивыми. Рэйвен Мак-Кенна и Орландо Десмонд  в  ожидании
суда находились под стражей. Все, кому положено было,  сидели  в  тюрьме,  а
история эта уже не расписывалась на первых полосах газет. Но это потрясающее
фото "десятки" было напечатано на вкладке  "В-а-а-у!".  Возможно,  вы  и  не
нашли бы этого номера сейчас в журнальных киосках, а ведь был...
   Я пару раз виделся с  Блэкки,  и  это,  разумеется,  было  очень  весело.
Относительно  того  вечера,  когда  праздновалась  годовщина  журнала,   она
сказала: "Шелл, ты был таким отважным!" На что я ответил: "А ты  была  прямо
Маленькая Отважная Охотница!" - и на этом вопрос был  исчерпан.  Потом  были
беседы с некоторыми другими девушками "В-а-а-у!" -  так  сказать,  сводились
концы с концами. И это тоже было весело.
   Вообще, жизнь была сплошным удовольствием.
   Но не большим, чем я получал его сейчас.
   Потому что в благоухающих сумерках по Международному торговому  центру  в
Вайкики шли "мы" - Лоана Калеоха и я.
   На  этот  раз  подлинная   Лоана.   Потрясающая   полинезийка   Лоана   с
вулканическими глазами и грудью, с  дьявольски  алыми  губами,  убийственная
смесь вина и меда. Лоана с бархатными глазами и золотистым голосом.
   Мы проходили мимо экзотических магазинчиков, она крепко сжимала мою руку,
а ее бедро, мягкое и округлое, касалось моего бедра. Я сегодня  прилетел  на
Гавайи и нашел Лоану у нее дома. Мы уже больше часа были вместе, и  я  успел
рассказать ей многое о том, что произошло с  тех  пор,  как  мы  виделись  в
последний раз.
   А сейчас она сказала:
   - Понимаю. Но почему Рэйвен назвала тебя Уэбли Олденом?
   - Она так сказала после того, как я объявил, что у меня амнезия, помнишь?
Еще я сказал  ей,  что  я  либо  Шелл  Скотт,  либо  Уэбли  Олден.  Она  уже
представилась мне как Лоана и предполагалось, что она знает, кто я такой.  А
не сказала она мне, что я - Шелл Скотт, потому, что я таковым и являлся.
   Ее черные брови слегка нахмурились.
   - Послушай, - сказал я. - Я тогда совсем спятил. И Рэйвен не нужно  было,
чтобы я пришел в себя. Например, если бы я попал в руки полиции и сказал: "Я
- Шелдон Скотт и у меня не все в порядке с головой", они очень скоро  узнали
бы, что я говорю правду, а может быть, позаботились и о каком-нибудь докторе
для меня. С другой стороны, если я попадаю в лапы закона и утверждаю  только
то, что ничего не помню, кроме того, что я - Уэбли  Олден,  на  меня  скорее
всего напялили бы смирительную рубашку и навеки затолкали в сумасшедший дом.
Это меня утихомирило бы, а, с точки  зрения  Рэйвен,  все,  что  могло  меня
утихомирить, годилось. Все, что могло помешать мне узнать правду или открыть
ее заново, правду о ней и ее приятелях, - годилось.
   Лоана улыбнулась:
   - Ну что ж, это сработало.
   - Да, но сработало так, что  подтвердило  все  остальное.  Как  только  я
вычислил, что заговор организовали Рэйвен и  Орландо,  мне  осталось  только
восстановить весь ход событий - в том числе  и  понять  поведение  Рэйвен  в
"Пеле" - и сложить два и два. Бандиты, которые напали на  меня  возле  клуба
"Паризьенн"  и  утащили  фото  с  негатива  Уэбба,  еще  двое  мордоворотов,
пытавшихся заполучить посланные по почте кинопленки, а Рэйвен знала, что они
были отправлены, ну и так далее, по порядку. И в каждом эпизоде  причастными
оказались либо Рэйвен, либо Орландо, либо они - но не Лоана. И больше  ничем
не объяснить ход событий.
   - А что стало с этим фотопортретом... Рэйвен? - спросила Лоана.
   - О, он все еще у  меня.  Своего  рода  сувенир,  -  улыбнулся  я.  -  Я,
возможно, повешу его в спальне. Ее глаза вспыхнули.
   - Лучше тебе этого не делать! Я засмеялся и сказал:
   - Знаешь, это фото с самого начала не давало мне покоя. Я  никак  не  мог
сообразить, почему Уэбб в  свою  первую  брачную  ночь  занимался  тем,  что
фотографировал свою жену, вместо того чтобы.., ну, вместо того чтобы...  Это
было странно, даже несколько извращенно. И сколько я ни пытался это  понять,
так и не сумел. Но  все  обрело  смысл,  когда  я  стал  рассматривать  ночь
четырнадцатого августа не как обычную брачную ночь, а как часть  преступного
плана, задуманного новобрачной. Конечно же это была  затея  Рэйвен.  Она  во
всем призналась в полиции, а уж они и мне рассказали.
   Лоана странно посмотрела на меня, словно  собираясь  сказать  что-то,  но
промолчала. Я продолжал:
   - В тот вечер Уэббу хотелось как можно быстрее уединиться с  новобрачной.
Но Рэйвен уединяться не хотела. Это не вписывалось в план,  который  они  на
вечер разработали для Уэбба. Словом, притворившись, что она стесняется, -  а
это чувство она ощутила последний раз в одиннадцать лет" - Рэйвен предложила
своего рода фотографическую интерлюдию, своего  рода  разминку,  прелюдию  к
более волнующему приключению. А цель у нее была одна - занять Уэбба  до  тех
пор, пока Орландо не прокрадется в дом и не застрелит его.
   Это было изощренное коварство. И вообще, как  подумаешь  обо  всем  этом,
получается, что о более коварном убийстве мне и слышать не приходилось.  Ну,
а если бы этот ход не удался, наша маленькая  умненькая  девочка  несомненно
придумала бы что-нибудь еще. Но Уэбб клюнул на эту удочку,  хотя,  наверное,
полагал, что это - не совсем по правилам игры.  Дополнительно  страхуясь  от
всяких случайностей, Рэйвен добилась того, что ни  в  одном  кадре  не  было
видно ее лица, хотя они, естественно, не собирались оставлять отснятые кадры
в аппарате - предосторожность, которая не вполне  удалась.  Все  шло  по  их
плану, до мелочей. И все у них получилось бы, если бы я приехал к  Уэббу  на
пять минут позже.
   Мы  вошли  в  ресторан  Дона  Бичкамера  "Бора-бора"   и   устроились   в
"Дэггер-баре".  Лоана  заказала  "Цветок  вишни",  а  я,  после   небольшого
раздумья, - "Пука-пука".
   Лоана рассказала мне о том, что она  делала  в  ту  ночь,  когда  у  меня
отшибло память. Учитывая пикантность ситуации, она была уверена, что мы  оба
не  хотели  быть  узнанными,  подвергаться  допросам  в  полиции.   Поэтому,
естественно ошеломленная моей глупостью или неуклюжестью, когда я вылетел из
домика на дереве, она собрала, что подвернулось под руку из  моих  вещей,  и
поспешила прочь.
   Она искоса посмотрела на меня, пригубила свой коктейль и сказала:
   - Я пошла домой, надеясь, что ты позвонишь. Но ни с кем другим я говорить
не хотела. На другой день я заметила,  что  за  моим  домом  наблюдают  двое
мужчин. При виде их я  испугалась,  вспомнила,  что  ты  рассказывал  мне  о
гангстерах, которые охотятся за тобой...
   -  Да,  пока  я  лежал  в  больнице,  полиция  поделилась  со  мной   той
информацией, которую они получили от Грея и его прихлебателей. Когда  Рэйвен
назвалась мне  Лоаной,  стало  очевидно,  что  я  не  должен  был  встретить
настоящую Лоану, тебя. Поэтому по приказу Грея парочке  его  головорезов  из
банды при клубе "Пеле" было ведено схватить тебя. Может быть, чтобы  держать
в заложницах.., может, и похуже.
   Она вздрогнула:
   - Они пытались проникнуть в дом, стали возиться с замком. Я  перепугалась
совсем, выскочила через черный ход, в машину - и ходу.
   Она рассказала, что они было погнались за ней, но она  хорошо  знала  все
дороги в окрестностях Гонолулу и сумела скрыться от них. Несколько дней  она
провела у друзей, живших на другом берегу острова Оаху. А вскоре  состоялось
мое вторжение на празднование  годовщины  журнала  и  ей  больше  ничего  не
угрожало.
   Лоана посмотрела мне в лицо и спросила:
   - Ты, Шелл, наверное, ненавидишь их всех за то, что они с тобой сделали?
   - Да нет... Не совсем так. - Откуда-то  вновь  возникли  фрагменты  моего
кошмарного бреда - балета. - Нет у меня  к  ним  ненависти.  Мне  просто  не
нравится, как они танцуют.
   Этого она не поняла, а пояснять я не стал.
   Скоро  мы  были  опять  в  торговом  центре.  Маленький  язычок   пламени
гавайского фонарика краснел в темноте. Официант в белоснежном тюрбане достал
большой ключ  и  отомкнул  большой  висячий  замок  на  двери  в  "Индийскую
смоковницу". Вокруг сновали люди,  сияли  разноцветные  огни.  В  нескольких
метрах по шоссе неслись машины.
   Лоана прикоснулась  к  моей  руке.  Я  посмотрел  на  нее.  Пышная  волна
блестящих черных волос тяжело  стекала  ей  на  плечи.  На  ней  было  тесно
обтягивающее бюст и бедра холомуу,  в  волосах  краснел  цветок,  на  шее  -
ожерелье из орхидей.
   - Шелл, - тихо сказала она, - ты об этом  ничего  не  сказал,