шь найти.
   - Знаешь?
   - Да. В следующую субботу, как ты знаешь,  должен  состояться  банкет  по
случаю годовщины журнала.
   - Так.
   - Одна из причин, по которой устраивается это торжество,  это  то,  чтобы
все двенадцать  девушек  собрались  вместе.  И  предполагается  сделать  для
журнала один большой общий снимок. А гостями будут всякие типы.
   - Кто, например?
   - Ну, мы - девушки. Мистер Уиттейкер  -  он  владелец  почти  всех  акций
журнала, и банкет  будет  у  него  в  доме.  Естественно,  Орландо  Десмонд.
Несколько  репортеров,  сотрудники  журнала.  И  мистер   Грей   со   своими
помощниками из "Алжира".
   - А почему Грей?
   - Потому что именно в его казино девушки выступают после того, как журнал
публикует их фото, ты же знаешь. И кроме того, он хочет там быть.
   - Угу, понятно. Кто еще?
   - Ты.
   - Я?
   - Конечно. Именно там ты обнаружишь свои веснушки.
   - Повтори-ка.
   - Ну, этот групповой снимок. - Она ухмыльнулась.  -  Ты  же  знаешь,  чем
знаменит "В-а-а-у!".
   - Да уж.
   - В субботу все двенадцать натурщиц должны  собраться  и  позировать  для
этого невероятного снимка.
   Мы все выстраиваемся  в  ряд  и  слегка  наклоняемся  вперед,  чуть-чуть,
понимаешь. Спиной к камере. Можешь себе представить?
   - Я прямо-таки вижу это.
   - Да, чуть не забыла. На каждой из нас будет блузка с глубоким вырезом  и
туфли на высоком каблуке.
   - А это - самое важное. - Я моргнул. - Постой, повтори это еще.
   - Мы, все двенадцать, будем в блузках с глубоким вырезом и  в  туфлях  на
высоком каблуке. Больше ничего. И так мы будем позировать для снимка.
   - Вы... Этот снимок никогда не опубликуют.
   - А может быть, и опубликуют. Так или иначе, снимок будет интересным.
   У Блэкки просто талант был недооценивать себя. Помаленьку и до меня стало
доходить. Я снова и снова перебирал  в  уме  сказанное  ею.  Когда  картинка
выкристаллизовалась в моей дурацкой башке, у меня в глазах помутилось. Скажу
честно. Я просто видел их всех  в  сиянии  розового  света.  Все  двенадцать
красоток закружились в  моем  сознании,  словно  огни  игрального  автомата,
обозначающие, что ты проиграл. Но ни одна из них не была проигрышем,  а  все
вместе они составляли джек-пот - главный выигрыш,  бесконечную  перспективу,
заполненную прелестными (ну, вы помните чем)... Я тряхнул головой, и видение
исчезло. Я еще раз тряхнул головой, но оно не вернулось.
   - Блэкки... - сказал я. - Блэкки...
   - Да?
   - Блэкки...
   - Что такое, Шелл?
   - Блэкки...
   - Наверное, тебе надо выпить.
   - Именно. Господи, как мне надо выпить. Она принесла мне виски, в котором
было очень мало воды, и я снова сказал:
   - Блэкки... Неужели это действительно может произойти? Я имею  в  виду  -
ну, ты понимаешь.., все это...
   - Да. Мой костюм уже готов.
   - Уже готов?
   - Да, он в спальне.
   Мне показалось, что в голосе ее прозвучала лукавая нотка. Я посмотрел  на
Блэкки. Она сморщила носик; и держу пари, что больше нигде у нее не было  ни
морщинки. Блэкки озорно улыбнулась. Значит, мне не показалось.
   - Ну, - сказал я, - это отлично. Да, это.., прекрасно.
   - Не знаю, - сказала она. - Я имею в виду, что  я  обещала  позировать  в
таком костюме - и все девушки тоже - наш любимый  "В-а-а-у!",  патриотизм  и
все такое... Мы не можем подвести наш журнал.
   - Конечно, вы не подведете.
   - Но, понимаешь, когда я сейчас об этом думаю... Позировать перед камерой
- это просто работа. Но позировать,  когда  кругом  будут  все  эти  люди...
Иногда я думаю, что откусила больше, чем могу проглотить.
   - О, я не вполне.., что?
   - Ко всему надо привыкать постепенно. Поэтому я уже  пару  раз  примеряла
этот костюм и ходила в нем по комнате, чтобы лучше его почувствовать.
   Я глотнул виски, но ощущение было такое, словно я глотнул чистой воды.
   - Ты имеешь в виду блузку с большим вырезом и туфли?
   - Ага. Я подумала, что постепенно привыкну к этому костюму и в субботу не
буду смущаться.
   - В этом что-то есть. Сначала привыкнуть самой, да?
   - Именно. Потом  можно  попробовать  в  присутствии  кого-нибудь  одного.
Потом, может быть, если мне удастся их найти, двоих.
   - О, за этим дело не станет!
   - И так я подготовлюсь к выступлению.
   - Очень интересная мысль, Блэкки. Это вроде того, как постепенно  входишь
в холодную воду, а не бросаться очертя голову. Можно предотвратить судороги,
от которых часто тонут...
   - Именно так я и думала. Я уже ходила в этом  костюме  в  одиночестве,  а
теперь готова попробовать это в чьем-нибудь присутствии.
   - Блэкки...
   - Ты не возражаешь против этого?
   - Возражаешь?
   - Так ты поможешь мне. Мне просто необходимо  что-то  предпринять,  чтобы
пересилить свою застенчивость. Подготовиться к празднику в субботу.
   - Я сделаю все, что ты захочешь, дорогая. Ты можешь готовиться вместе  со
мной, если хочешь. Уж я-то знаю, что значит быть застенчивым... Я так думаю.
Это  как  дети  в  школе  сначала  стесняются,  а  потом  им  может  даже  и
понравиться...
   Я был вынужден остановиться, колесики в голове еле крутились. Я совсем не
понимал, что несу.
   - О, спасибо, Шелл, - сказала Блэкки. - Ты настоящий друг.
   С этими словами она спрыгнула с дивана и простучала каблучками к двери  в
спальню.
   Прежде  чем  я  допил  свой  бокал,  а  времени  на  это  мне  много   не
потребовалось, она вернулась.  Я  слышал,  как  хлопнула  дверка  гардероба,
шуршание одежды, а затем она высунула голову из-за  двери  и  уставилась  на
меня. Я уставился на нее.
   - Закрой, пожалуйста, глаза, - попросила она.
   - Закрыть глаза? Но это же все испортит.
   - Только для начала. Чтобы я могла войти, ну, в роль...
   - 0-о-х, - вздохнул я и перевел дыхание.
   - Обещаешь?
   - Хорошо, обещаю.
   И я закрыл глаза. Всегда, думал я, что-нибудь да испортит дело. Я слышал,
как она прохаживалась по комнате, но я не подсматривал. Я дал  слово.  Но  я
очень хотел бы получить его назад.
   После паузы, которая  мне  показалась  очень,  очень,  очень  длинной,  а
команды открыть Глаза все не было, я сказал:
   - Черт возьми, ты хотя бы описала мне, что происходит.
   - Все так, как я и говорила, Шелл. Я надела блузку с  большим  вырезом  -
она, кстати, голубая.
   - Голубая...
   - Ага. И туфли на высоком  каблуке.  Они  тоже  голубые.  Больше  ничего.
Знаешь, Шелл, ощущение довольно приятное.  Чувствуешь,  как  воздух  овевает
тело.
   - Держу пари, что овевает... Она вздохнула:
   - Пожалуй, я готова.
   - Я тоже готов.
   - Можешь открыть глаза.
   Мои веки уже проделали полпути вверх, а тут они чуть  ли  не  со  щелчком
преодолели оставшуюся половину, словно неисправные  оконные  жалюзи.  Блэкки
как раз проходила передо мной справа налево. Она пересекла комнату, описывая
бедрами грациозные синусоиды - движение столь же старое, как женский род,  и
столь же юное, как я, каким я себя в тот момент чувствовал.
   Она начала поворачиваться. Блэкки даже  в  выцветших  голубых  джинсах  в
обтяжку  и  старом  свитере  производила  сокрушительное  впечатление  своей
роскошной фигурой, а сейчас, в ее "костюме" - это  был  чистый  адреналин  и
сердечный спазм. Я смотрел, как  она  снова  пересекает  комнату,  грациозно
покачивая бедрами, высокая грудь трепещет под блузкой.
   Она дважды проделала это, а потом я не выдержал:
   - Блэкки, я должен тебе что-то сказать.
   Она повернулась спиной к стене, улыбаясь.
   - Ничего не надо говорить, дурачок.
   И она пошла прямо на меня.
 
Глава 6 
 
   В клуб "Паризьенн" я успел только на второе шоу.
   После того как я расстался с Блэкки, я хотел послать этот клуб к дьяволу.
По крайней мере, до завтрашнего вечера. Но время было дорого. Когда  в  тебя
начинают палить нехорошие мальчики, подбираются к тебе все ближе,  ждать  до
будущей субботы, чтобы на празднике сделать  главное  открытие  всего  дела,
было невозможно. В данном случае пренебрегать работой нельзя.
   Нет, я должен был двигаться вперед и работать,  работать,  работать.  Ах,
жизнь частного детектива - штука тяжелая и опасная. Но в конце  концов,  все
мы когда-нибудь уйдем в другой мир, а смерть в бою - это прекрасно!  И  еще,
черт побери, - это прекрасная жизнь!
   Но немного я все-таки беспокоился. Блэкки теперь была жирно зачеркнута  в
моем списке подозреваемых. Но если я буду вычеркивать из моего  списка  этих
красоток таким именно способом, они вычеркнут  меня  из  списка  живых.  Эти
философские мысли роились в моем мозгу, пока я парковал свой  "кадиллак"  за
полквартала до клуба "Паризьенн", куда  я  направил  свои  стопы.  И  я  был
погружен в эти мысли несколько глубже, чем обычно.
   Я уже  почти  совсем  забыл,  как  сегодня  днем  рядом  с  моей  головой
просвистела пуля. Я даже не думал о крутых парнях с пистолетами.  Поэтому  я
прямо на них и  напоролся.  Позднее  я  все  буду  недоумевать,  почему  они
оказались в аллее у клуба "Паризьенн". Позднее - в тот  момент  было  не  до
размышлений.
   Первым я увидел прислонившегося к кирпичной  стене  дома  парня.  Но  это
могло и ничего не значить. Просто парень.
   Я шел по тротуару, до клуба еще оставалось метров  десять  -  пятнадцать.
Громкая ритмичная музыка гремела в клубе, даже на улице было  слышно.  Яркая
неоновая вывеска над входом бросала неяркие цветные  блики  на  тротуар,  на
парня у стены дома. Я как раз пересекал начало аллеи, в глубине ее был виден
какой-то человек с торчащей во рту сигаретой. Справа от меня  тьма  в  аллее
будто сгустилась.
   Вдруг чей-то хриплый голос из глубины аллеи окликнул:
   - Скотт! Шелл Скотт!
   Я повернулся, вглядываясь в темноту, и скорее почувствовал, чем  услышал,
как слева от меня двинулся парень, который раньше стоял у стены.
   Я в этих делах не новичок. На меня нападали не раз  и  не  два,  и,  если
можно так говорить о себе,  я  кое-чему  научился.  Не  скрою,  учение  было
жестоким, но я научился. Кроме знания самбо и дзюдо, кроме кровавых приемов,
усвоенных  мной  во  время  службы  в  морской   пехоте,   мне   приходилось
неоднократно сталкиваться с профессиональными бойцами и  панками-хулиганами,
у  которых  я  научился  некоторым  нетрадиционным  трюкам.  Но  сейчас   я,
совершенно как новичок, был не  готов.  Мысли  мои  все  еще  витали  в  тех
заоблачных краях, где лотос купается в благоуханных водах. Ну,  может  быть,
не так далеко, но достаточно далеко от темной аллеи и  взвившейся  в  воздух
дубинки.
   Я глянул  в  аллею.  Слева  от  меня  двигался  мужчина.  Я  слышал  его,
слабо-слабо. Я слишком долго всматривался - почти. Дубинка опускалась и  уже
почти коснулась моей головы, когда я очнулся. Я торопливо рванулся вниз и  в
сторону, согнув ноги и напрягая мышцы ног для прыжка.  Это  помогло,  но  не
настолько, чтобы я совсем не пострадал.
   Дубинка стукнула меня по голове сбоку. То, что я двигался,  не  позволило
удару быть плотным и сильным. Били меня вдогонку и вырубить  не  сумели.  Но
зацепить зацепили. Мышцы ног вдруг отказались меня слушаться.
   Я почувствовал, что ударился коленом об асфальт. Не помню, чтобы я падал,
просто вдруг почувствовал резкую боль  в  колене.  Секунду  я  не  двигался.
Кто-то обшарил карманы моего пиджака.
   - Есть, - тихо сказал он. Я его не видел, но знал, что он снова  подымает
дубинку, и слышал, как он Что-то проворчал. И еще я  слышал,  как  торопливо
шаркали чьи-то ноги в аллее.
   Внезапная тревога послала в  меня  заряд  энергии.  Теперь  я  знал,  что
быстрая бесшумная атака из засады, отработанные  движения  и  быстрота  этих
шагов - все это говорило о том, что меня собирались  не  просто  отлупить  и
ограбить. Эти подонки хотели убить меня.
   Эта мысль придала мне сил - я упал на  асфальт  и  покатился  в  сторону.
Опять бесшумно опустилась дубинка, но она лишь зацепила  меня  по  спине.  Я
покатился дальше - в аллею. И когда встал на колени, то  уткнулся  в  чьи-то
ноги. Я уперся одной рукой в асфальт, а другую сжал в кулак и  ударил  этого
мужика в промежность.
   Он издал какой-то хрюкающий звук, а я покатился дальше. Потом  я  вскочил
на ноги. Что-то блеснуло в неярком свете, это что-то было направлено  мне  в
лицо. Я вздернул голову, отпрянул, и  что-то  оцарапало  мне  подбородок.  Я
видел кого-то прямо перед  собой,  не  очень  ясно,  но  видел.  Этого  было
достаточно. Я отбил его руку, и она высоко поднялась.
   Какую-то долю секунды он был совершенно открыт, но мне и этого хватило. Я
сделал шаг к нему и правой рукой ударил его напряженными пальцами в мягкое и
незащищенное место, маленькую, но жизненно важную точку, туда, где  сходятся
ребра, - в солнечное сплетение. Мои пальцы были тверды как железо.
   Он только тихо пискнул и рухнул. Тот парень, которого я уже успел двинуть
кулаком, согнувшись пополам, полушел-полуполз по  тротуару.  Я  увидел  его,
когда он уже исчезал из виду. Да я особенно его и не разглядывал, потому что
слева и близко от  меня  оказался  третий.  Дубинки  я  не  видел,  но  она,
очевидно, все еще была у него в руке. Его опущенное плечо и движение корпуса
говорили о том, что он собирается меня снова ударить.
   Я отклонился назад и лягнул его в коленную чашечку.  Он  ударил  меня  по
другой ноге. Я отскочил, нащупывая рукоятку револьвера под  пиджаком.  Когда
он опустился на одно колено, я выхватил оружие из кобуры. Он снова  двинулся
на меня, но я выставил вперед правую ногу для устойчивости, нацелился ему  в
грудь и спустил курок.
   Револьвер прогрохотал, но пуля его миновала: выдвигая ногу,  я  зацепился
за того, кто уже валялся на асфальте, и сбил прицел. Я промахнулся, но ему и
этого было достаточно - он повернулся и побежал. Я было бросился за ним,  но
он уже влез в машину, стоявшую недалеко от клуба. Как только он  прыгнул  на
сиденье, взвыл мотор и машина поехала прочь. Я прицелился, но в это время из
клуба вышли, покачиваясь, двое пьяненьких. Машина умчалась.
   Я отступил в проход между домами и прислонился к кирпичной  стене.  Итак,
их было трое. И они ждали меня. Кроме меня, никто не стрелял.  Никто  ничего
не слышал, музыка из клуба заглушала все. Троица  эта,  видимо,  хотела  все
сделать тихо, не привлекая излишнего внимания. И это могло им удаться.  Если
бы первый удар был хорошим, второй, третий и четвертый  удары  дубинкой  или
рукояткой пистолета разбрызгали бы мои мозги по асфальту.
   А почему? Кроме звуков ударов,  топота  ног  и  рычания,  никаких  других
звуков не было. Ну еще вопль того, которого я уложил. Потом я припомнил, что
тот, кто обшаривал мои карманы, сказал:
   - Есть!
   Я опустил руку в карман: пять на четыре дюйма  фото,  сделанное  Олденом,
исчезло. Я чего-то не понимал.  Неужели  меня  именно  за  это  фото  хотели
хладнокровно и профессионально убить? Может быть. Но за  этим  было  что-то,
чего я и предположить не мог.
   Мельком я видел лицо того типа, который пытался меня  оглушить  дубинкой,
того, по которому я промахнулся, стреляя. Глупая морда,  губастый.  Здоровый
лоб. Где-то я его раньше видел, и через некоторое время я вспомнил, кто  это
был. Звали его Слобберс О'Брайен. Это был подонок. Я не  знал,  на  кого  он
работал, но я знал, какого именно рода работу он делал. Совершенно  точно  я
знал это теперь.
   Двое, вышедшие из клуба, шли в метре от меня. Один  из  них  остановился,
сунул себе в рот сигарету и щелкнул зажигалкой. Слабый огонек осветил начало
аллеи. Я посмотрел на того,  кто  лежал  у  моих  ног  на  асфальте.  Он  не
шевелился. Вероятно, он был мертв. Он сильно ударился об асфальт лицом,  изо
рта у него текла кровь, образовавшая  уже  блестящую  черную  лужицу.  Крови
снаружи будет немного, это  внутреннее  кровоизлияние  -  результат  разрыва
аорты. Зажигалка погасла, и двое прошли мимо меня.
   Я опустился на колени и пощупал у лежащего пульс. Нет, он  был  мертв.  Я
схватил его за руки, оттащил поглубже в проход и устроил за мусорным  баком.
Потом при свете моей зажигалки посмотрел ему в лицо. Что-то всколыхнулось  у
меня в памяти. Эту рожу я тоже видел, но не помню, где именно.  Обшарив  его
карманы, я обнаружил  пачку  банкнотов,  схваченных  металлическим  зажимом.
Больше ничего, что могло бы помочь его идентифицировать. Я  оставил  его  за
баком, а сам пошел к входу в клуб. В ярком свете у подъезда я осмотрел  свой
костюм - пятен крови и следов ножа не было. В голове тупо пульсировала боль.
   В самом клубе уже началось шоу:  конферансье  писклявым  голосом,  полным
счастья, что-то верещал. Потом грянула музыка. Раздался свист. Медленная,  с
тяжелым ритмом музыка - это как бы фирменный  знак  для  определенного  рода
танцев.
   Справа от меня висела реклама, объясняющая, какие  волнующие  вещи  можно
увидеть внутри, а слева - одна из этих вещей. Это была  сделанная  в  полный
рост и в натуральную величину фотография красивой  девушки,  на  которой  из
одежды, насколько я мог судить, была только песцовая  меховая  накидка.  Она
покрывала ровно столько,  сколько  нужно  было,  а  еще  кое-что  оставалось
неприкрытым. Фото пересекала надпись: "Жанетта Дюре". Жанетта. Октябрь.
   И в моем сознании - бэнг! - лежащая на боку (спиной к камере, разумеется)
длинноногая,  гибкая  и  очаровательная  красотка.  Она  лежала,  освещаемая
колеблющимися красными языками пламени в открытом камине. Все было  красным:
огонь, его отблески в ее каштановых волосах, ее блестящая кожа, даже  темные
углы комнаты были красноватого оттенка.  Это  была  штучка,  которую  дьявол
наверняка держит в отдельной комнате, но смежной со своей резиденцией.
   Я закурил и вошел в клуб.
   Клуб "Паризьенн" похож на Париж столько же, сколько я на вашу тетю.
   Думаю, он относился к тому типу заведений, которые меняют хозяев,  но  не
меняют из соображений экономии вывески. Хотя раньше  я  здесь  не  бывал,  о
клубе "Паризьенн" я кое-что слышал. Поэтому-то и не бывал.
   Это-заведение было как бы последним прибежищем  для  девиц,  занимающихся
стриптизом, которые раздевались, раздевались, раздевались и дораздевались до
того, что дальнейшее снимание с себя одежды им уже просто  не  было  нужным;
тогда они забирали свой чулок с деньгами  и  воспоминания,  уходя  на  покой
где-нибудь на ферме. Предполагалось, что пришли они работать в клуб с фермы.
Дело доходило до того, что порой, когда  такая  девушка  выходила  исполнять
танец с раздеванием, посетители вместо того чтобы орать "Сними это!",  орали
"Не снимай!".
   И так было, пока три месяца назад не начались перемены.  Владельцы  клуба
стали проводить другую политику: они решили платить хорошие деньги  хотя  бы
одной девице из всего шоу, но с тем, чтобы у нее был  такой  номер,  который
заставит посетителей поднять глаза, оторвавшись от созерцания кусочков  льда
в собственном бокале. Почему они на это пошли? Да потому, что в  "Паризьенн"
публика почти  перестала  ходить.  Отсюда  -  новшества.  Больше  ничего  не
изменилось: обычные девицы оттопывали и открикивали свои номера, но теперь в
шоу был номер, который можно было не только слушать, но и смотреть.
   Три месяца назад я услышал: хорошо! Два месяца  назад  -  великолепно,  а
месяц назад - потрясающе. И вот сегодня: Жанетта Дюре - звезда шоу,  вершина
вершин. Жанетта Дюре - Октябрь.
   В этом клубе девицы отплясывали на стойке бара. Вернее,  все  номера  шоу
девицы исполняли на стойке бара. Потолок здесь был низкий,  и,  если  девица
теряла равновесие, она могла  поднять  руки  и  упереться  в  потолок.  Сами
понимаете, это была довольно широкая стойка бара. Она была изогнута  в  виде
буквы U и довольно длинная. Но - ни одного свободного места. А чтобы увидеть
то, что я хотел увидеть, я должен был сидеть как можно ближе к стойке, а  не
за дальним столиком. Я разыскал администратора.
   Да, я хотел бы сидеть у  стойки;  нет,  я  не  хотел  бы,  чтобы  выгнали
кого-либо из любителей  танцевального  искусства  со  своего  места;  да,  я
располагаю десятью долларами. Прекрасно, ещ