ку и на опустевший островок.
     Прошло немного времени, безмолвие не нарушалось.
     * * *
     Внезапно широкий ствол ивы, под которой совещались германцы,  как будто
вырос: между верхними ветвями дерева показалась темная фигура.
     Сначала  стала видна голова в шлеме, затем широкоплечий стан без плаща,
двумя   сильными  руками  опиравшийся  о   верхушку  дерева.   Фигура  чутко
прислушалась и зорко осмотрелась кругом; но все было тихо, и через несколько
минут из дупла на землю спрыгнул человек. За ним соскользнули еще двое.
     -- Не прав ли  я был, о господин? -- с юношеским жаром вскричал один из
них. -- Разве не так все было, как я говорил?
     Тот, к  кому он обращался, не  отвечал.  Темнота  скрывала  его  черты,
фигура же его была низкорослая, коренастая, но благородной осанки.
     --  Запомни  все  имена,  Хелхаль,  -- приказал  он  другому  из  своих
спутников. -- Я  не забуду их: Визанд, Ротари,  Вангио, три склабенских пса.
Пригласи их на наш трехдневный праздник Дзривилы, богини коней. Это в обычае
и  не  возбудит  подозрений.  Мне  нужны они  сами, все  их  приближенные  и
родственники, все!
     --  Господин, ты доволен? Отдай  же  мне условленную  награду, -- снова
заговорил первый. -- Ты  думаешь,  легко было  предать молодого благородного
господина,  мне,  его  собственному  щитоносцу?  Только  одна  безграничная,
страстная и безнадежная любовь к этой девушке могла  принудить меня... Ты не
поверишь, как она хороша, господин! Как стройна, и полна, и бела...
     -- Стройна? И в то же время полна? И бела? Я увижу, так ли это!
     -- Когда?
     -- Конечно, в день ее свадьбы. Я там буду.
     -- Спеши! Ты слышал, Эллак уже... мне нужно спешить!  Когда, когда дашь
ты ее мне?
     -- Когда я  вполне уверюсь в  твоей верности и молчании. Посуди сам: ты
предал  своего  господина, которого ты  не  любишь, а  лишь  боишься:  каким
средством должен я удержать тебя от измены мне?
     -- Каким  средством?  Каким  хочешь. Самым  верным и надежным, какое ты
можешь придумать!
     -- Самым  верным?  -- медленно повторил  тот,  запуская руку  под  свой
широкий плащ. -- Хорошо, будь по-твоему!
     И выхватив длинный кривой нож, он так быстро и ловко вонзил его в живот
ничего не ожидавшего предателя, что конец оружия вышел у него под ребрами, и
тот, не вскрикнув, упал на спину,
     -- Оставь его, Хелхаль. Вороны найдут его. Пойдем.
     --  Господин, позволь мне  одному переплыть на остров, где  мы спрятали
челнок. Я  приеду сюда за тобою. Ты уже проплыл почти  всю реку. Тебе трудно
будет плыть еще.
     -- Молчи.  Что  значит  для  меня  ничтожная  частица  Дуная?  Плаванье
принесло плоды. Я срублю одним махом не только  эти  мелкие кусты,  старые и
молодые, но и согну  эти гордые дубы: гепида и амала. Они должны покляться в
верности моим  сыновьям,  так  же  как  клялись  мне. Или они  умрут.  Живо,
Хелхаль!  Холодное купанье приятно мне!  Приди  в мои объятия,  широкогрудый
Дунай!
     ГЛАВА ВТОРАЯ
     Область  короля Визигаста  -- Рушландия простиралась  от правого берега
Дуная на восток до возвышенностей, откуда вытекают Кремс и Камп.
     Величественное  жилище  короля стояло  на  небольшом  холме, окруженное
многочисленными  низкими  постройками,  и  находилось  от  берега  Дуная  на
расстоянии одного дня быстрой езды.
     Вверх по отлогости росли  дубы и буки, достаточно вырубленные, чтобы не
загораживать  вида  на  долину  к  северу  от  королевского дома.  Внизу  по
роскошному лугу, змеился широкий, многоводный ручей, огибавший холм с юга на
северо-запад.
     Ясным летним утром  вокруг ручья кипела веселая работа:  толпа  молодых
девушек  усердно  занималась стиркой  всевозможной  шерстяной  и  полотняной
одежды в быстрой светло-зеленой воде ручья.
     Громкие  разговоры  и  звонкий  смех часто раздавались в  пестрой толпе
девушек,  красные, желтые,  синие  и  белые  юбки которых ярко выделялись на
сочной зелени росистого утреннего луга. Для удобства девушки подоткнули свои
юбки под широкие пояса; белые ноги их были обнажены, и полные, округлые руки
сверкали  при  солнечном  свете; на некоторых были надеты широкие и плоские,
сплетенные  из   темного  камыша  и  завязанные  под  подбородком  шляпы,  у
большинства по плечам развевались белокурые волосы.
     По временам  то  та,  то  другая  из  наклонявшихся  над водою работниц
выпрямляла  свой  стройный,  юный  стан  и  освежала  раскрасневшееся  лицо,
подставляя его навстречу свежему утреннему ветру.
     Выполоскав  одежды, девушки раскладывали их на большие, плоские, чистые
камни, нарочно  принесенные  сюда  для  этой  цели, и  усердно  колотили  их
гладкими  кругами из  мягкой,  белой  березы, иногда  ударяя  по поверхности
ручья, и  тогда  высоко  разлетались водяные брызги, смачивая  голову, шею и
грудь громко вскрикивавших соседок.
     Потом  началось  выжимание  выстиранных вещей, повторяющееся  семь раз,
согласно старинному  завету  Фригги. Молодые  руки сильно скручивали  каждую
вещь, давая воде стекать, но  не  обратно в ручей, а на  прибрежный песок, а
затем  бросали ее позади  себя на густой дерн, вынимая  другую  из  стоявших
справа  от  каждой девушки  красивых, высоких  корзин, сплетенных из  ивовых
прутьев.
     Позади  работниц,  занятых   у  ручья,   быстро  двигались  сушильницы,
подбиравшие выжатые вещи с дерна и  в широких липовых корытах  относившие их
на  середину  залитой  солнцем  лужайки,  где  уже просохла роса,  еще  ярко
сверкавшая близ ручья и по другую сторону его, под кустами и деревьями леса,
окаймлявшего луг с восточной стороны.
     Вся  лужайка была покрыта прелестнейшими  цветами: вероника и кукушкины
сапожки,  тысячецвет  и   рута  охотно  прятали  свои  головки  под   сырой,
разложенной  рядами одеждой, спасаясь  от палящего солнца. Тут же  доверчиво
порхали  бабочки, пестрый  павлиний  глаз и  нежная аврора, любящая  теплые,
солнечные поляны; или  красивая, медленно летающая нимфа  ирис опускалась на
заманчивую  поверхность  белой  шерстяной ткани и широко  распластывала свои
большие крылья, наслаждаясь солнечным сиянием.
     * * *
     Недалеко  от  цветущей  полянки  проходила прекрасная  широкая  дорога,
ведущая вниз по холму на юг от королевского жилища.
     На  перекрестке,  в  тени густого,  широколиственного  орешника, стояла
длинная  телега,  запряженная  тремя  белыми конями. Над телегой,  на  шести
полукруглых обручах, натянут был навес  из толстой парусины. Многочисленные,
стоящие на земле около телеги корзины, полные высохшего белья> говорили о
том, что работа длится уже долго.
     Впереди,  опираясь  на  телегу,  стояла  высокая девушка необыкновенной
красоты.  Стройная,  безукоризненно  сложенная  красавица  на  целую  голову
превышала своих двух спутниц, также достаточно высоких.
     На ней была одна лишь белая одежда. Она сняла  свой светло-голубой плащ
и  повесила его на край телеги.  Ее шея  и  поразительно красивые руки  были
обнажены,  и  белая  кожа  только  мерцала,  не  блестя, подобно  беловатому
мрамору.  Свободная одежда стягивалась на  бедрах  широким поясом из тонкой,
окрашенной в синий  цвет, кожи; синий рубец подола заканчивался выше изящных
щиколоток,  а  ноги  были  обуты в красиво сплетенные  из  соломы  сандалии,
зашнурованные на высоком подъеме красными ремнями.
     На  королевской дочери  не было золота,  кроме ее  волос,  составлявших
отдельное  чудо  в  этом  прекрасном  существе,  так  поразительны  были  их
шелковистость и невероятное обилие.  На расстоянии трех пальцев над ее белым
лбом, подобно царственной диадеме, положена была коса, а позади этой диадемы
масса волос разделена была на две роскошные косы, спускавшиеся ниже колен.
     Выпрямившись  во весь  рост, она прислонилась  к телеге, положив правую
руку на спину одного из  коней, а другую подняв  над глазами,  защищаясь тем
самым от солнечных лучей. Она зорко наблюдала за  работой девушек на ручье и
на лугу. Ее  большие, блестящие, золотисто-карие глаза,  цветом напоминавшие
орлиные,  смотрели  проницательно,  решительно  и  смели; иногда  она  гордо
поднимала свой резко очерченный прямой нос и круглые, каштановые брови.
     Внезапно,  неожиданным движением  тяжелая телега быстро подалась назад.
Передовой конь  с  ржанием,  выражавшим смертельный ужас,  метнулся задом на
парных коней и  встал на дыбы. Казалось, телега  и  кони  должны свалиться с
возвышенной дороги вниз, в долину.
     Обе спутницы девушки с криком бросились назад, на холм.
     Но принцесса, крепкою рукою схватив под уздцы взвившегося на дыбы коня,
наклонилась, с минуту  что-то  пристально  рассматривала  на земле,  и потом
твердо и уверенно наступила на это правою ногою.
     --  Вернитесь, -- спокойно  сказала  она, отбрасывая носком  на  дорогу
нечто, еще корчившееся в пыли. -- Она мертва.
     -- Что  это было?  --  боязливо  спросила  вновь появившаяся  у  телеги
подруга,  и  с  любопытством вытянула кудрявую  головку,  как  бы  в  защиту
закрываясь темно-зеленым плащом.
     -- Медянка, Ганна, лошади ее очень боятся.
     -- И совершенно справедливо, -- заметила  подошедшая вторая девушка. --
Люди  также  боятся  ее. Знай я, что это медянка, убежала бы еще скорее. Мой
двоюродный брат умер от ее укуса.
     -- Ее следует раздавить  раньше, чем она  успеет укусить. Посмотрите, я
раздавила шею, как раз позади головы.
     -- Неужели, Ильдихо! -- в ужасе вскричала Ганна, всплеснув руками.
     --  О  госпожа!  А  что  если бы  ты наступила  не  на  это  место?  --
воскликнула другая.
     -- Я не могу ошибиться, Альбруна. И меня хранит благосклонная Фригга.
     --  Разумеется!  А  без  ее-то  помощи плохо! --  сказала  Альбруна. --
Помнишь, Ганна,  как  в прошлую весну,  стирая  белье,  я  упала в  воду? Ты
закричала, и остальные двадцать девушек с криком побежали за мной по берегу,
между тем, как быстрое течение увлекало меня вниз...
     -- Да,  помню. Но она не кричала. Она бросилась  в реку и схватила тебя
за твой красный плащ, вот этот самый, который ты так охотно надеваешь, зная,
что  он тебе к  лицу. Держа  тебя  левою  рукою и сильно гребя  правою,  она
вытащила тебя на берег.
     -- И когда я выжимала мокрые волосы... -- улыбнулась королевская дочь.
     -- Оказалось, что к ним крепко пристала  раковина, которую  мы называем
Фригговой пряжкой...
     -- В ней бывает жемчуг, --  подхватила Альбруна, -- и когда мы раскрыли
раковину,  то  нашли  в  ней  огромную  жемчужину,  прекраснейшую  из  всех,
когда-либо виденных нами.
     --  Да,  конечно, --  серьезно сказала Ильдихо, слегка  проведя по  лбу
левою  рукою, -- я нахожусь под покровительством и защитой Фригги. Иначе как
мог бы я, лишившись  матери  при  самом  рождении,  вырасти с таким здоровым
телом и душою? Отец поручил меня вместо матери светлой госпоже нашей Фригге.
Целыми вечерами при свете очага рассказывал он  мне о ней, самой женственной
и  возвышенной  из  всех  женщин.  И  очень часто видела я во сне  белокурую
красавицу, стоявшую у моего  ложа, и  чувствовала,  как она  гладила меня по
голове своей белой рукою.  Проснувшись, я будто видела ее удаляющуюся фигуру
в белой  одежде, и когда в сладком трепете я проводила рукою по волосам, они
трещали и  из них  сыпались искры. Белокурая  женщина повсюду сопровождает и
охраняет меня.  Но довольно пустой  девичьей  болтовни!  Примемся  снова  за
работу!
     -- Нет, госпожа, -- возразила Альбруна, покачав темноволосой  головой и
останавливая Ильдихо за руку, -- ты уже с избытком отработала свою долю!
     -- Кто один нагрузил телегу этими тяжелыми корзинами, которые мы вдвоем
с трудом  несли сюда  с  ближней лужайки? -- вмешалась Ганна.  --  И  кто не
позволил нам даже поднять их?
     --  Вы  обе  слишком  нежны,  и я  боялась,  как  бы  не сломались,  --
засмеялась  королевская дочь. -- Но если  вы устали, то довольно на сегодня.
На  лужайке раскладывают уже последние одежды. Мы втроем  дождемся  под теми
буками,  пока они  высохнут. Телегу  же  пусть  проводят  домой  другие. Они
наверное  проголодались,  а  коровы уже подоены  и  молоко готово! Пойдемте,
скажем им, что пора кончать!
     ГЛАВА ТРЕТЬЯ
     Ильдихо  с  подругами  бродили  под  буками  на   опушке  леса,  солнце
поднималось все выше, и девушки охотно отыскивали тень.
     Королевская дочь  отламывала тонкие  ветки, срывала листья и, втыкая их
один в другой упругими стебельками, сплетала из них красивый венок.
     Из глубины  мягко возвышавшегося леса тек прозрачный и довольно широкий
источник,  с  тихим,  мелодичным журчанием пробираясь кратчайшим путем через
лужайку к речке.
     На светлом  песчаном дне  источника, подобно темным  стрелкам, носились
быстрые гольцы, вспугнутые  легкими шагами приближавшихся девушек и тенью их
стройных фигур.
     Блестящая стрекоза с длинными, узкими темно-голубыми сетчатыми крыльями
без  страха, доверчиво опустилась  на золотые волосы Ильдихо и  долго сидела
так, хотя девушка продолжала идти вперед.
     -- Посланница Фригги! -- вскричала Альбруна.
     -- Богиня приветствует  тебя, любимицу Асгардов, -- прибавила Ганна. Но
принцесса внезапно остановилась  и  молча  подняла  палец кверху.  Из густой
верхушки высокоствольных буков слышалось воркование.
     --  Дикий  голубь!  --  с  радостно  заблестевшими  глазами  прошептала
Альбруна.
     -- Ты первая услышала его, госпожа! -- сказала Ганна.
     -- А это значит...
     -- Свадьба,  замужество,  --  улыбнулась Ганна, прижимаясь к белой руке
Ильдихо. -- Слушай, как нежно он воркует! И Фрейя также благосклонна к  тебе
-- ведь это ее любимая птица.
     Ильдихо покраснела  до  корней  волос и,  опустив свои  длинные  темные
ресницы, ускорила шаг.
     --  Слушайте,  -- произнесла  она,  как  бы  желая отвлечь мысли  своих
спутниц, -- это другой звук. Издалека, из самой глубины леса! Слышите опять?
Короткий, но очаровательно сладкий и таинственный!
     -- Это голос желтогрудого дрозда, -- пояснила Альбруна.
     --  Золотого дрозда?  Того,  кто  может  сделаться  невидимкою  в своем
гнезде?
     -- Да, ведь это он, очарованный  королевский сын, превращенный  в птицу
за  то,  что подстерег прекрасную богиню Остару, когда она купалась в глухой
лесной чаще.
     -- Ему не следовало бы болтать о том, что он видел!
     -- Но очарование  может  быть  разрушено  девушкой, родившейся  в  день
Водана, если она трижды поцелует его в желтую головку.
     -- Поцеловать птицу! Но ведь  это  позволительно даже  самой  примерной
девушке, Ильдихо, не правда ли? -- спросила смуглая Альбруна.
     -- Да, но тут не в птице дело, -- засмеялась Ганна, -- а после, когда с
нее свалятся перья и клюв...
     -- Ну тогда была бы его очередь целовать.
     -- Болтушки! -- уняла  их Ильдихо. -- Что вы там толкуете  о  поцелуях?
Удивляюсь, как вам не стыдно!
     -- Шутить можно и о поцелуях...
     -- Если при этом не думать о том, о ком не говоришь вслух!
     -- Конечно. А уж о королевском сыне в птичьих перьях наверное позволено
думать и...
     Ильдихо слегка нахмурила белый лоб и  сжала полные губы своего довольно
большого рта. Ганна приметила ее движение  и тихонько дернула Альбруну за ее
черные кудрявые волосы.
     -- Подождите меня здесь, на дерновой скамье, -- сказала Ильдихо. -- Мой
венок готов, и я пойду  положить его на место  рождения лесного источника. Я
делаю это по обету.
     --  Источник посвящен  Фригге  и воды  его  полны глубоких  пророчеств.
Оставь ее,  пусть идет  туда одна, и  не  следи за нею,  --  сказала  Ганна,
удерживая  за плащ хотевшую сопровождать  госпожу Альбруну и усаживая  ее на
скамью рядом с собою.
     ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА
     Ильдихо быстро шла вперед, по временам наклоняя свою золотистую голову,
чтобы пройти под нависшими над узкой тропой ветвями.
     Она  все дальше  углублялась в лес.  Деревья  стояли  здесь  теснее,  и
солнечные лучи с трудом пробивались сквозь их густую зелень.
     Скоро она  дошла  до истока  ключа.  Еще в старину  благодарные  предки
выложили красивым  темно-красным песчаником  то  место, где священный  ключ,
подобно  живому  существу,   внезапно  и  таинственно  бил  струей  из  недр
матери-земли.  На верхней плите  старинного настила была нацарапана надпись,
гласившая, что живой ключ этот был преподнесен благочестивым князем ругов  в
дар Фригге.  Плиту увенчивал венок из темного плюща,  среди листьев которого
резко и  красиво выделялись  крупные светло-синие  колокольчики. Венок лежал
здесь уже целую неделю, но сохранил еще свою свежесть: водяная пыль,  всегда
поднимавшаяся  вокруг  сильно  бьющего  ключа, не  давала  увянуть  цветам и
листьям.
     Ильдихо  опустилась  на колени,  заботливо положив  около  себя на  мох
принесенный ею венок.
     Осторожно  сняв  с  плиты  плющеный венок, она  разделила  его  на  две
половины и, встав, произнесла торжественно и важно:
     -- Фригга,  вопрошаю  тебя!  Венок --  это будущее,  его  судьба  будет
судьбой нашей жизни и любви. Пусть плывет его доля направо, а моя -- налево!
Фригга, вопрошаю тебя!
     И опустив  в источник старый  венок, она  с напряженным вниманием стала
следить за ним.
     Обе половины  Надолго  оставались  соединенными,  но вдруг разделились:
половина, плывшая справа,  была увлечена течением,  погрузилась  и  исчезла.
Левая продолжала плыть  одиноко и вдруг остановилась, зацепившись за темный,
острый камень,  выдававшийся из воды.  Тщетно  ожидала Ильдихо, что подмытый
быстрым потоком, он оторвется и поплывет: черный камень крепко держал его, и
самый красивый  из  голубых цветков  казался печально  утопающим,  погрузясь
головкой под воду.
     Всецело  поглощенная  наблюдением  за участью венка, девушка не слышала
быстрых шагов,  приближающихся с  противоположной стороны,  из  лесной чащи.
Шаги эти были упруги,  осторожны, беззвучны, и  обличали опытного  охотника,
умевшего стеречь и зоркую рысь, и чуткого тетерева.
     На светлое зеркало ключа упала тень пришельца. Только тогда она узнала,
или лучше сказать, угадала его.
     -- Ты! -- сказала она, быстро обернувшись и вспыхнув щеками.
     -- Почему ты так печальна? -- спросил прекрасный стройный юноша, ростом
еще выше  ее. Он наклонился, опираясь  правою рукою о  рукоятку  охотничьего
копья. -- На что ты  так  внимательно  смотришь?  А-а, вижу.  Цветок  висит,
зацепившись за камень, а  плющ, крутясь,  несется дальше.  А знаешь  почему?
Потому что  у венков нет воли. Они должны покоряться тому, что им навязывает
сила! Но люди и сердца свободны. Я помогу пойманному цветку. Впрочем, уже не
нужно, смотри, он  сам  отцепился и весело  плывет прочь.  А  там, видишь, у
корня ивы, цветок и плющ соединились снова и вместе уплывают по течению!
     -- Фригга соединила  их, -- с благоговейной признательностью произнесла
принцесса, и благородное лицо ее просветлело.
     -- Но зачем ты опять здесь? -- обратилась она к нему.
     -- Быть может,  я пришел за предсказанием, как и ты! -- Он засмеялся, и
его белые зубы ослепительно сверкнули  между  красными,  свежими губами.  --
Перестань же смотреть  себе под ноги, упрямица! Успеешь наглядеться на сухой
мох, когда я уйду.
     Легким движением руки откинул он свои  густые  темные кудри, набегавшие
ему на лоб. Темная узкополая охотничья  шляпа из мягкого войлока, украшенная
белым пухом чапуры, зацепившись за ветку, упала с его головы и повисла сзади
на широком ремне. Резко очерченные  брови почти сходились у  переносицы, что
придавало  его лицу  лукавый  и  веселый  вид. Счастливая  улыбка  играла на
изящных,  несколько гордых губах, над  которыми завивался  светло-каштановый
пушок. Молодой охотник был очень красив, и Ильдихо, подняв на него глаза, не
могла больше оторвать их от его лица.
     -- За предсказанием? -- сомнительно сказала она.
     --  Нет.  Это  была  ложь.  Мне  не  нужно уверток.  Принцесса, я искал
здесь... тебя!
     -- Но ведь я запрет