.  Вокруг  малого  дворца
строения пригожие, изукрашенные тонкой резьбой и красками крыты  светлыми,
оттого и сияют красотами на солнце: то хоромы богдыхановых жен и наложниц.
Не сочту за срам написать о женах богдыхана, хоть это  в  тайне  китайцами
содержится. У богдыхана одна жена, ту именуют первейшей женой, кроме  нее,
имеет он еще тридцать шесть жен - то молодые  жены,  и  еще  вдвое  больше
последних - то наложницы. Первейшая жена может сидеть и  пить  и  есть  за
одним столом с богдыханом,  прочие  жены,  как  богдыхановы  сожительницы,
приставлены к первейшей жене и старательно ей служат. Дети же от всех  жен
не знают иной матери, кроме первейшей жены богдыхана.  У  богдыхана  сорок
сыновей,  не  считая  дочерей.  Все  жены  живут  в  заперти,  в   строгом
заключении, охраняют их евнухи,  коих  при  дворе  множество,  более  трех
тысяч.
     Вторую сторону города нарекли Цюнь-жень - Бедности  место.  Проживает
там люд нищий, мошкаре болотной подобен,  грязно  и  тесно.  Хижины  малы,
бедны, из глины и травы речной сбиты. И столь их много, не видно ни  конца
ни края, а улочки узки, забиты людьми  плотно,  особливо  детьми,  которые
голышами бегают, еды ищут, копаясь в навозных кучах. Нищих, бродяг,  калек
и  иных  убогих,  да  скоморохов,  да  фокусников-волшебников   бессчетное
множество, будто со всего света  сюда  согнаны.  Праведно  слово  древнего
китайского мудреца Лао Цзы: "Если дворцы очень великолепны, то поля  очень
запущены, закрома пусты и люд гол..." Китайцы слово мудреца чтут.
     На чистом листе пометим сокровенную тайну двора богдыханова, о ней  с
великой утайкой да оглядкой сказывал нам Адам Шаль; об этом слыхали  мы  и
от князя тунгусского Гантимура, вставшего  под  всесильную  руку  государя
нашего. Поведали нам, что-де  император  Серединного  царства,  нареченный
"Сын неба", не  китайских  кровей.  О,  горе,  горе  китайцам,  прогневили
всевышнего, в правители себе нарекли иноземца из разбойных  маньчжур,  кои
повоевали Китай и стоят на царстве твердой  ногой.  Всюду  китайцам  лихо:
богдыхан благоволит маньчжурам, непокорных китайцев казнит мечом и  огнем;
землепашцев, работных  людишек  нещадно  теснит,  давит  поборами.  Оттого
ремесленники голы,  землеробы  голодны,  купцы  мелки  -  нищает  царство;
шатание и брожение в нем морскому ветру подобно, коль налетит, спасения не
жди. Китайцы точат ножи, острят пики на богдыхана, его зловредных  родичей
да на тех ублюдков - вельмож китайских, кои продались  маньчжурам,  радиво
им служат. Кровь льется многая.
     Отпишем со слов того же Адама Шаля скорбное  диво:  в  южной  стороне
Китая есть города на воде  -  то  вместилище  злосчастных  бедняков.  Река
сплошь усеяна лодками с шатрами, лодки стоят густо, борт о борт, и  в  тех
лодочных городах живет рыбацкий люд. Китайцы, однако  же,  самые  искусные
рыболовы на белом свете. На берегах им места не отведено ради малоземелья,
потому на воде и родятся и умирают.
     Но великому чуду подобно, что все те строения на воде сияют в  зелени
цветов, плодов и деревьев...  Китайские  землеробы  стараниями  безмерными
возвели на реке плоты многие, а на плоты наносили земли, и земля та  сама,
питаясь водой из реки, дает столь зрелые плоды, что описать не можно.  Ели
мы с тех плотов лук, по сладости с яблоком русским сходен, а ростом велик,
больше репы. Дыни слаще меду, цветы чудные: и пригожи и душисты, а от того
цветного духу, от всех огородов и садов разносится  благовоние  на  многие
версты...
     А китайцы землепашцы славные. Уронив в землю  зернышки,  вырастят  из
них, ползая по полю и перебирая землю руками, сам-двадцать, а то и  более.
Оттого сеют заместо нашего  лукошка  из  бамбуковой  дудочки.  Дудочка  та
искусно сделана, зерно кладет ровной тонкой  нитью,  лишнего  не  обронит,
семя  дурной  травы  в  себе  задержит.  Китайские  землеробы  -  истинные
трудолюбцы полей: и в жару палящую и в  дождь  резучий  в  земле  копаются
неотлучно... Соки у земли норовят отобрать до отказа и, чтоб вернуть земле
силы плодовитости, удобряют, поливают, чистят и холят ее  пуще,  чем  дитя
родное. О земле говорят ласково и детей с малолетства к  тому  же  клонят.
Помнят завет  древневекового  мудреца,  имя  его  запамятовал,  слова  его
праведны: "Пот и слезы людей - кровь земли. Отдай ей это, иначе она умрет,
а с ней умрут и люди..."
     Плоды китайские землепашцы выращивают чудесны: крупны, сочны,  в  еде
сладки, однако не в единой стране таковых не сыщешь.
     Люд же китайский, хоть от земли плоды берет во множестве, беден и нищ
без меры. Усмотрели мы такое лихо, оно тем горше, чем больше видишь законы
богдыханова царства. Простой люд почитается у них хуже животин.  Фердинанд
Вербист видел один китайский обычай, страшный, кровавый.
     Когда умирает богдыхан  аль  близкий  его  родич,  мертвеца  несут  в
священную  рощу,  впереди  идет  сто  ножовщиков,  они  убивают   всякого,
попавшего на  пути.  Когда  умер  старший  дядя  богдыханов,  было  велено
покойника нести не дорогой, а полями, где трудилось множество хлебопашцев.
Ножовщики зарезали десять тысяч мужчин, женщин и детей. Поля покраснели от
крови, трупы мешали шагать,  рыдания  и  вопли  огласили  горы  и  долины.
Богдыхан сказал: "Я рад, что десять тысяч чистых душ будут служить в раю у
трона моего дяди..."
     Июля 1 дня.
     Пропишем еще о чудесах рыболовных.  Китайцы  разным  наукам  обучены,
однако в рыбной ловле всех народов опередить смогли. То  истинно.  Есть  у
них птица домашняя, схожа по образцу с нашим бакланом, шея у  нее  долгая,
клюв большой, глаза жадны. Ту птицу китайцы научают, и она рыбу ловит, как
собака зайцев. Чтоб птица рыбу от жадности не глотала, кладут  ей  на  шею
кольцо железное, и то кольцо рыбу в глотку не пускает.  Птица  же,  поймав
рыбу, бросает в лодку. Когда же в реке  рыбы  идут  на  икромет  табунами,
птицы-рыболовы свирепеют и друг  друга  рады  расклевать...  За  тех  птиц
китайцы дань богдыхану платят,  столь  эта  птица  по  хозяйству  доходна.
Окромя ловли рыбы, китайцы славно ее плодят. В мае месяце на судах  рыбаки
мальков доставляют и продают, а люд, купив мальков, пускает их в озерца  и
кормит, пока не вырастут.
     Посчитаем за  должное  описать  строение  больших  судов,  ибо  много
мудреного  в  них  есть.  Те  суда  сделаны  словно   палаты   превысокие,
деревянные, по сторонам разделены на чуланы, и там стоят столы  и  стулья.
Двери и окна вырезаны искусно, расцвечены красками, золотом и серебром.  А
вместо слюды врезаны гладкие раковины морские, а для светлости и блеска  -
шелковая ткань, варенная в воске, а по шелку пригожие писаны птицы,  рыбы,
цветы и иные красоты. А по бокам суда  перила  столь  мудрены,  решетчаты,
диву дивишься...
     Обрели мы счастье и оглядели китайских жонок и девиц, они прячутся  с
большим старанием в хижинах.
     По обличью скуласты, желты, узкоглазы,  ростом  мелки,  телом  тонки.
Есть иные и пригожи, белят  мелом  щеки  и  губы  пунцуют.  Одеяние  носят
чудное: штаны долгие шелковые,  телогрейку  короткополую,  все  расцвечены
листьями, цветами, рыбами, птицами и иными  пригожестями.  Кроены  и  шиты
смешно. Волосы черней смолы, сплетены  пречудно,  ни  в  одной  стране  не
видывали мы таких. У иных жонок вверх заплетены, схожи с башней высокой, у
иных - широкое сито; у иных жбану квасному уподобились,  есть  такие,  что
носят на голове целую копну...  Зачески  те  драгоценны  и  трудами  жонок
возводятся единожды в полгода, а у иных в  год.  Чтоб  не  нарушить  такую
прическу, жонки китайские спят, под голову полено подложа.
     Довелось нам увидеть и обед китайский. Столы низкие, а сидят  китайцы
на полу, на ковриках. Ложек  не  имеют,  а  едят  искусно  палочками,  как
тонкими спицами. Кушанья варят разные:  рис,  рыбу,  мясо  мелкокрошенное,
огородну зелень. Заместо хлеба едят лепешки и лапшу.
     Но любимая еда китайцев - рис. Рисовую еду почитают  они  за  великую
благодать, а потому при встречах никто не скажет  другому  здравствуй  или
как поживаешь? Встречный, низко голову наклоня, промолвит: "Чила фань?"  -
что на наших словах будет: "Кушал ты рис?" Посчастливилось нам  разглядеть
одну китайскую поварню. От зависти мы на нее глядели долго, сколь просто и
мудро она сделана.  На  огне  кипел  котел,  в  нем  китаец  варил  свиную
похлебку, на котле стояло бамбуковое решето,  в  нем  паром  варился  рис,
сверху - еще решето, в нем - лапша над лапшой -  опять  решето,  в  нем  -
огородные плоды, схожие с нашей репой.  Котел  кипел,  и  варилось  четыре
перемены еды зараз. Сколь ладно надумано!.. Фердинанд Вербист говорил нам,
что иные умудряются варить шесть перемен.  У  важных  китайцев  -  купцов,
бояр, князей - любимая еда: похлебка из  ласточкиных  гнезд,  похлебка  из
плавников акулы, жареные черви. Тот же Фердинанд Вербист с горечью сказал:
черная беднота, босой, рваный и нищий люд о переменах еды не помышляют,  а
едетят все, что родит земля и вода: змей, ящериц, червей,  саранчу,  траву
речную и морскую, листья, улиток и иную погань. Обычаи у китайцев при  еде
круты. За столом сидит только мужской пол: старики  седовласые  и  юнцы  с
черными косичками на затылках. Женщины же, и молодые  и  старухи  дряхлые,
чинно стоят за спиной  у  мужчин  и  только  смотрят.  Когда  мужской  пол
насытится и уйдет, женщины хватают чашки и с  жадностью  доедают  остатки.
Обычай этот премного суров, хуже, чем на Туретчине...
     Но это в описании китайских жонок - цветики, а плоды зрелые  впереди,
и на своем месте в описании нашем старательно помечены будут,  ибо  пальцы
худо перо держат и ум от усталости мешку  пустопорожнему  подобен.  Оттого
писание прерываем.
     Июля 2 дня.
     Обещанное сотворим и опять начнем писать о китайских жонках.  Оглядев
со старанием ходящих по улице китайских жонок, дивимся  мы  невиданному...
Шагают китайские жонки мелко, шатаются в стороны, словно утицы подбитые, и
руками хватаются за прохожих и строения, а чаще  по  две  ходят,  чтоб  не
упасть. На ногах слабы,  ребенку  малолетнему  уподобились.  И  узнали  мы
причину тому лиху и вздыхали много, а  юноша  наш,  Николай  Лопухов,  так
громогласно возопил, что китайцы посчитали его за скудоумного. У китайских
жонок ножки дитяти-малолетки, и столь они  малы,  что  обуты  в  крошечные
башмачки. Китаянки за честь и гордость почитают такие ножки. А как родятся
у них те ножки,  то  в  превеликой  тайне  держат.  Нам  же  тайны  открыл
Фердинанд Вербист. А пометы о том в писании  класть  сил  наших  нет,  ибо
слеза падает и в сердце холодит, столь страшны  муки  принимают  китаянки,
чтоб поимать те малюткины ножки. Едва  родится  девочка,  ножки  ее  малы;
приходит злосчастная бабка-повивалиха, взяв лоскут  бычьей  кожи,  в  него
зашьет ножку, а поверх холстиной крепко окутает, и те повязки  не  снимают
до старости. Дитя растет, а ножки, как были у  малютки,  так  и  остаются.
Фердинанд Вербист сказывал: девочки  в  муках  корчатся,  жалобно  стонут,
особливо в лета с пяти до двенадцати от роду. Однако чем  меньше  ножки  у
китайской жонки, тем пригожее она почитается. Самые малые ножки, с полтора
вершка не более, велика честь и радость китайских  жонок.  И  такие  ножки
назвали они Хуа-Цзинь-Цза - Золотая лилия.
     Описав об этом Азии обычае, казни равном, перо бросаем,  ибо  словеса
складно на лист не идут. Юноша же наш,  Николка,  ему  мы  поведали  тайну
китайских жонок, плачет  слезно  -  слезы  отроку  прощаются:  сердцем  он
ласков, душой кроток и много жалостлив.
     Июля 4 дня.
     Пометы  кладем  спеша.  Хоть  и  жара  нестерпимая,  шубу  на   плечи
вскидываем. Таков обычай.  Посольство  наше  богдыхан  пред  свой  престол
зовет. Какова удача обретет на этот раз?
     Уповаем на бога...
     Июля 6 дня.
     Поход наш к богдыхану остался  без  удачи.  Неуспех  велик,  и  тяжек
конец. Царь китайский молод, и хоть умен и учен,  заносчив  и  не  в  меру
горд. Мы же, посол царский, в холопство перед ним не пали и честь Москвы и
русского царя держим крепко. Царь же китайский лукав и скрытен.  Фердинанд
Вербист успел  нам  шепнуть,  что  хоть  китайский  богдыхан  и  молвит  о
пресветлом царе Руси и его грамоте непотребное,  ближним  же  своим  наказ
дает тайком и поучает их так: "К отцу моему не  бывало  эдаких  грамот  от
белого царя; надобно эту грамоту в стараниях беречь, как  самую  предобрую
весть".
     Китайские князья да бояре  безмерно  упрямы,  тому  упрямству  их  не
сыскать  пределов.  Повелевают  беглеца  Гантимура  им  вернуть,  а  то-де
Гантимур вам дорого станет и кровь прольется большая.
     Товары наши по-прежнему ругают и бесценят:  и  соболей,  и  лисиц,  и
сукна, и кумач.
     Каковы упрямцы?!
     Июля 10 дня.
     В суетах провели мы день до ночи. Китайский живописец  с  нас,  посла
царского, писал  лик  и  одеяния.  Асканья-амбань  увещевал,  говоря,  что
обличье наше китайскому богдыхану для его золоченых хоромин надобно. А еще
сочли за можное дать богдыхану икону Спаса святого  для  знакомства.  Люди
посольства  нашего  посчитали  это  за  богохульство   и   дела   наши   -
противобожьими; грозятся нас, посла царского, в ересях попутать  и  ложное
кладут и угрожают нам, особливо Никифор Венюков и грек Спиридон. Истинно в
писании помечено: "Слепцам всюду рогатины чудятся".
     Июля 11 дня.
     Фердинанд Вербист с тайным человеком  прислал  нам  грамотку,  в  ней
писал  о  новых  происках  богдыхановых  близких  людей.  Кровные  родичи,
сановники китайского двора, а с ними и сам богдыхан всю ночь  думали,  как
отписать ответный лист русскому царю. Тот лист сотворил дядя богдыханов, в
нем прописал грубости и обиды престолу светлого русского царя.
     Поутру приехал асканья-амбань, и наши дары, данные богдыхану, обозвал
данью. Отдарков не дал, а повелел встать  на  колени  и  принять  от  него
поминки, какие даются победителем в позор побежденному. В гневе те поминки
мы отвергли, сказав:
     - Кажется нам чудом, что богдыхан счел подарки великого русского царя
данью. Весь свет знает: великий царь Руси  и  могуч  и  богат,  от  многих
народов дань получает, сам же никому никогда не платит и не платил".
     Памятуя слова государя нашего, Алексея Михайловича, сказанные нам при
отъезде посольства, мы доподлинно передали их вельможным людям богдыханова
двора: "Бог благословил и передал нам, государю русскому, править единой и
великой Русью и с гордостью и правдой  рассуждать  со  всеми  странами  на
Востоке, на Западе, на Севере и на Юге..."
     Асканья-амбань в обиде ответ держал таков:
     "Богдыхан - суть бог земной, равного ему на  земле  не  может  быть".
Асканья-амбань приказал собираться к отъезду  из  Пекина  в  Москву,  пока
богдыхан не разразился гневом, от коего спасенья-де никому не сыскать.
     Вечером, хоронясь, пришел к нам Фердинанд Вербист. "Богдыхановы люди,
- молвил он, - прослышали о расколе в русском посольстве и тому рады".  Мы
проведали у Вербиста, каковы скрытые думки  богдыхана  и  его  советников,
спросили, боится ли он русской  силы?  На  то  Вербист  клялся:  маньчжуры
перепуганы силой и храбростью казаков на Амуре, строением славной крепости
Албазин, она стоит скале подобна. Листа ответного русскому царю не отпишет
богдыхан, дабы можно пойти войной и крепость разорить, а казаков повывести
вконец, земли по Амуру-реке захватить...
     Июля 15 дня.
     На дворе посольства  нашего  шум  и  переполох.  В  паланкине,  шитом
шелком, принесли носильщики колая - главного  богдыханова  посланца,  мужа
важного, надутого, строптивого. Повелел колай собрать немедля  всех  людей
посольства. Из паланкина кричал тонкоголосо:
     - Будете ли грамоту богдыхановой светлости принимать, упав на колени?
     Люди нашего посольства молчали. Колай пуще гневился,  кричал  громче.
Тогда грек Спиридон, а с ним и другие в робости отвечали:
     - Будем!
     Мы же, посол царский, тому воспротивились: - Такому позору не бывать!
Как писан лист великому царю будет?  И  не  написано  ли  в  грамоте  обид
владыке Руси?
     Колай, словно оса жалючая, вскипел, замахал рукой:
     - Принимайте, как мы повелеваем!..
     Грек Спиридон и его ближние, числом малым, сказали колаю:
     - Пусть писан лист по-вашему, примем! Посол Николай нам не указ. Мы -
дети боярские!.. Сами по себе властны!..
     Иные же люди посольства противились, отвечали:
     - Не примем! Царскому послу подвластны!..
     Дабы лист тот позора ради не принять, надумали мы хитрое,  требуя  до
зари будущего дня помешкать, - мол,  мудрость  древняя  такова:  "Многажды
примерь - единожды отрежь".
     Июля 16 дня.
     Заботы наши тщетны, товары царской казны и людей  посольства,  как  и
прежде, мертвой грудой лежат при  дворе.  А  богдыхановы  люди  лукавством
преисполнены, на уме держат  думку  свою:  тот  товар  при  нашем  спешном
отъезде задаром иметь.
     Памятуя о наказе государя нашего: сыскать в Китае для  царевой  казны
преславный камень - чистый лал, мы с большим старанием  тот  наказ  желали
выполнить. Купцы китайские каменьев-лалов казали много. И те каменья мелки
и светом тусклы и негожи. Сыскался человек кровей латинских,  тот  человек
скрытно поведал: есть-де камень-лал, сиянию солнца подобен, ценой тот  лал
дорог и у посла казны-де на то  не  хватит.  Купцы  родовиты  Голландского
царства тот лал купить не смогли: столь дорог. Молвили  мы,  что  потребно
лал принесть, дабы  разглядеть  его  красоты  и  сияние.  Лал,  в  ларчике
скрытый, китайский купец доставил нам в воскресенье. Открыв дверцы  ларца,
увидели мы чудо: лал солнце-лазурный, со светлой каплей родниковой  сходен
и ростом велик. Такого лала на земле, окромя этого, не  сыскать...  Зачали
мы с купцом вести торг  долгий.  Цену  купец  поставил  восемь  тысяч  лан
серебром. Бились мы в поте лица с купцом более двух недель,  и  для  казны
царской купили тот лал - изумруд великий и славный - за три тысячи лан. То
доброе дело сотворили.
     Июля 25 дня.
     Богдыхановы посланцы в дерзости ругали нас, посла  царского.  Прислав
подарки для государя русского, велели выйти во двор  и  пасть  на  колени,
хоть лил дождь и грязь вокруг была, оттого многие стали коленями в  грязь.
Богдыхановы посланцы горделиво глядели на то позорище.  Сочли  мы  это  за
предерзость, ниц не падали и колени в грязи не марали.
     Богдыхановы посланцы кричали и грозились,  и  оттого  наши  люди,  не
желая и дальше сидеть взаперти, все на колени пали, мы же, посол  царский,
дабы не обронить чести русского царя, положили в грязь подушку бархатну  и
на ту подушку одно колено преклонили, приняв опись подарков богдыхановых.
     Грамоты же великому государю богдыхан не послал, и колай молвил,  что
слово  богдыханово:  ждать  с  три  и  более  недели.  Указ  и  слово  его
непреклонны.
     Каковы муки?.. И каково надобно терпение?
     Август 23 дня.
     Богдыханов скорый посланец вести принес и радостны и горьки.  Великий
богдыхан велел русскому посольству собираться немедля к объезду.  А  листа
великому государю отписываться-де не будет, и посла царского  Ни-ко-ля  за
грубияна считает, и впредь  для  эдакого  посла  все  ворота  в  Китайском
царстве запрет наглухо...
     Сентября 3 дня.
     Сборы наши коротки. Китайские вельможи отменно злобны,  и  гонят  нас
прочь со своей земли. Приехал важный посланец от китайского  властелина  и
громкогласно молвил: "Коли вы в ночь не  оставите  города,  вытолкаем  вас
силой, на то богдыханово слово дано. А товары ваши  бросайте  где  хотите:
телег, лошадей, верблюдов давать не велено..."
     От таких подлых угроз товары  наши  богдыхановы  родичи  и  иные  его
близкие люди ценою дешевой купили. К заходу  солнца  доставили  посольству
нашему сто телег, сто пятьдесят лошадей, сто верблюдов и быков. Из  города
нас выгнали.
     Отслужили  молебен  дорожный.  Сердцем  воспрянули  люди  посольства,
памя