дела и  впал  в
измену и коварство. За ту измену богдыхановы люди щедро одарили  посла,  и
те подарки везет посол при себе".
     Воевода не посмел обижать царского посла, но  при  надежном  человеке
отправил доносную грамоту енисейскому воеводе.
     Из Селенгинского  острога  посольство  отплыло  следом  за  уходящими
льдами.
     Миновали Байкал в тихую погоду. Быстро плыли по Ангаре к Енисею.
     Енисейский  воевода  посла  встретил  сурово,  сделал  наглый  обыск:
потаенные товары искал всюду, щупал  самолично  карманы  посла,  рылся  за
пазухой. Китайские подарки воевода  отобрал,  посла  посадил  под  строгий
караул, а в Москву послал гонца  с  росписью  на  китайские  подарки  и  с
доносной грамотой.
     А посол по-прежнему неутомимо трудился над писанием. Дорожные  пометы
от Москвы до Пекина старательно нанес на карту; изобразил и реки, и  горы,
и степи, и леса, и городки. Пометив реку Амур, поставил  на  левом  берегу
Албазинскую  крепость,  а  сбоку  написал:  "Сей  восточный  рубеж   Руси,
повоеванный вольными казаками. Его надобно хранить строго, ибо земли всюду
богатые, просторные, а народы, кочующие окрест, к китайцам  мало  склонны,
обиды китайских ханов им надолго памятны..."
     Свои драгоценные записи хранил посол  в  изголовье;  походный  ларчик
отобрал воевода. А еще бережней хранил посол описание Китайского  царства.
Листы, мелко исписанные, ловко прятал, куда доведется:  в  сапог,  в  полу
кафтана, а иногда листы клал на голое тело и  поверх  повязывал  тряпицей,
будто больное место лечил.
     Боялся посол гнева своевольного воеводы.
     В заключении опальный посол томился три месяца. В январе  1678  года,
по указу царя, при строгом надзоре  прибыл  посол  в  Москву.  На  дальнее
путешествие в неведомое Серединное царство потратил три года. От  дорожных
мучений, неудач и доносов голова посла побелела, он сгорбился, похудел.
     Подозрительно встретил царский двор посла. Спафарий не узнал  Москву,
горько досадовал на свою судьбу. Царь  Алексей  Михайлович  умер.  Боярина
Матвеева - помощника и любимца  царя  -  придворные  завистники  очернили,
опозорили. Слепые поборники старины кричали и поносили  боярина  Матвеева:
он-де противник заветов наших  отцов  и  праотцев,  учредитель  бесовского
позорища - комедийной хоромины, он, подстрекатель  лукавый  и  злонравный,
наушничал царю на бояр  достойных  и  тем  обрушивал  на  них  гнев  царя,
несчастья и беды. Боярина Матвеева,  покровителя  и  поощрителя  всех  дел
Спафария,  царь  Федор  выгнал  с  позором.  Боярин  томился  в  ссылке  в
Пустозерском остроге на берегу Ледовитого океана. Другие приближенные царя
и боярина Матвеева тоже очутились в  опале:  кто  гнил  в  тюрьме,  кто  в
монастырской келье, кто сложил голову на плахе.
     Дорогие одежды, серебряные чаши, расписная  утварь  и  все  богатство
Спафария, которые,  отъезжая  в  Китай,  отдал  он  под  присмотр  боярину
Матвееву, разорили недруги боярина. Посол не отыскал и малой части  своего
добра. Даже енотовая шуба, даренная Спафарию царем  Алексеем  Михайловичем
за прилежание к книжным трудам, пришлась по плечу одному из  близких  бояр
царского двора.
     Спафарий, одинокий, старый и нищий, скитался по монастырским обителям
и слободам, кормился добрым подаянием. При царском дворе никто  не  оценил
великих  заслуг  ученого  трудолюбца,   бесстрашного   путешественника   и
бескорыстного посла. Короткие пути в Китай, вести о неизвестном Серединном
царстве и его обитателях и те писания Спафария, в которые он вложил  много
труда и бессонных ночей, за которые  вынес  безмерные  тяготы  и  мучения,
никому оказались не нужными.
     Междоусобица и плутни вокруг  престола  затмили  все  государственные
дела. А тем временем Никифор  Венюков  настрочил  доносный  лист  царю  на
Спафария. Вдобавок к  доносу,  поданному  селенгинскому  воеводе,  Никифор
Венюков возвел клевету на посла, обвинив  его  в  самой  тяжкой  измене  и
предательстве. В доносе  написано  было,  что-де  посол,  подлый  лукавец,
склонил за подарки да подачки на свою  руку  отрока  Николку  Лопухова.  И
этот-де Николка Лопухов  все  тайны  знает,  но  уподобился  рыбе:  упрямо
молчит.
     И  прежде  чем  допросить  Спафария,  схватили  Николку  Лопухова.  В
пытошной его пытали и мучили. Николка хранил честь посла, на пытках  стоял
твердо и, лишь когда вздернули его крюком под ребро сознался:
     - Видел... писание тайное посла...
     Николай Спафарий был немедленно разыскан, схвачен  и  предстал  перед
царским двором.
     Царь  Федор  с  ближними  советниками  -  боярами  Милославскими   да
Трубецкими - строго допрашивал посла. Заставили они его дать перед  иконой
богородицы кровную клятву и целовать святой крест трижды, чтобы  заставить
посла говорить чистую правду.
     После клятвы и молебна привели посла к каменной стене,  палач  смерил
рост посла черным шнуром, мерку наложил на стену.
     - Рубите камень, готовьте могилу старцу... - указал он каменщикам.
     По наказу бояр приготовлен был для Николая Спафария склеп в  каменной
стене монастыря, чтоб, уличив во  лжи  и  черной  измене,  замуровать  его
живым.
     Посла вновь привели в дворцовые палаты.
     Боярин  Милославский,  ведавший  делами  посольского  приказа  вместо
боярина Матвеева, муж величавый и гордый, обратился к послу:
     -  Винись,  посол,  и  говори,  пошто  продал  китайскому  властителю
иноверцев, живущих по реке Амуру, ясак платящих русскому царю.
     Спафарий отвечал:
     - То враки подлые... Иноверцы ясак дали русскому царю сполна,  и  тот
ясак вез я на двадцати возах. Енисейский же воевода по тайному  доносу  те
возки отобрал дочиста.
     - О, какие речи!.. - перебил Спафария царь Федор. - Видано  ли,  чтоб
воеводы царскую казну грабили?
     Бояре поднялись:
     - Каков грек? Слыхано ли, чтоб на святой Руси воеводы  в  грабежниках
ходили? А?!.
     - Грек срамит Руси обычаи. Потерпим ли то, бояре?
     Спафарий стоял степенно, потом низко поклонился царю и боярам:
     - Негоже шумите, бояре... Царя премудрый лик печалите  напрасно.  Вот
вам отписка, в ней помечены оклады  ясака  для  казны  царской.  Ту  казну
енисейский воевода отобрал сполна...
     Спафарий подал отписку боярину Милославскому. Боярин  позвал  думного
дьяка. Читал дьяк отписку:
     -  "...Соболей  двадцать  сороков,  белок   отборных   сто   сороков,
лисиц-огневок две сотни, сызнова белок отборных  десять  сороков,  сызнова
лисиц-огневок, сызнова соболей..."
     Царь прервал чтеца:
     -  Посла  вины  не  вижу...  Давай,   боярин,   допрос   иной.   Того
воеводу-грабежника  схватить,  пытать,  а  пушной  ясак  отобрать  в  мою,
царскую, казну.
     Боярин Милославский сдвинул брови:
     -  А  пошто  посол  передал  китайским  мудрецам  чертеж  всея  Руси,
помеченный в двукнижье?
     Спафарий отвечал:
     - Навета сия лжива,  как  и  первая,  пресветлый  государь  и  бояре.
Двукнижье храню пуще ока. Дозволь, государь, ларчик дорожный  принесть,  в
нем увидишь то славное двукнижье.
     Пока бегали посланцы  за  ларчиком,  Спафарий  рассказал  государю  и
боярам, что стараньями его  добыт  чертеж  Китайской  земли,  тайное  тайн
китайцев...
     Весть о китайском чертеже царя и бояр мало задело. Спафарий огорченно
умолк.
     Принесли дорожный ларчик посла,  двукнижье  рассматривали  тщательно,
перебирая листы. И вторая тяжелая вина отпала от Спафария.
     Боярин Милославский сказал сурово:
     - Кайся, посол, в третьем  грехе:  отчего  отдал  ты  на  посрамление
китайцам икону святого Спаса, и та икона средь черных  идолов  и  драконов
поганых, подобно грешникам в аду кромешном?..
     Бояре   сняли   шапки,   склонили   головы,   перекрестились.    Царь
насторожился:
     - Каков царский посол? А? Молви!
     - Дозволь, государь, о вере китайской слово малое  молвить.  В  Китае
почитают  за  бога  драконов,  идолов,  однако  же  немало  китайцев,  кои
исповедуют веру христианскую...
     Бояре наперебой говорили громкоголосо:
     - То, государь, слова грека неправедные!..
     - Грек норовит попугать, тому не быть!..
     - Истинно сказано в святом писании:  у  всех  азиатцев  вера  желтая,
идольская...
     У Спафария дрогнули веки, в больших печальных глазах  зажглись  живые
огоньки:
     - Зря злословите, бояре. В древнейших китайских книгах прописано, что
тысяча лет тому назад вера христианская почиталась многими китайцами.
     Царь сбил Спафария твердым словом:
     - В твоих же писаниях, грек, помечено, что Китай-де - царство  желтых
идолов, то как?
     -  То,  государь,  праведно.  Не  единожды  вере  Христовой  в  Китае
учинялись гонения от идолопоклонников, коих великое множество, не единожды
христиане за веру праведную отдавали свои животы, приняв муки смертные...
     - Ты молви, как икону святого Спаса обесчестил? - рассердился  боярин
Милославский.
     Спафарий степенно отвечал:
     - Монахи желтой  китайской  веры  безмерно  горды  и  своими  идолами
похваляются. Мол, вера наша сильнейшая есть  и  равной  ей  не  сыщете,  а
бог-де ваш, Христос, немощен. И коль рядом с нашим идолом  поставите  свою
икону, то изойдет она прахом и дымом...
     Бояре и царь переглянулись. Спафарий говорил:
     - Пытал я своих  людей,  боярских  детей,  чему  быть:  оставлять  ли
кощунство и похвальбу тех китайских монахов, ведь  они  веру  православную
топчут, срамят, или сломить их спесь, икону поставив без опаски  к  идолам
черным? Сотворя молитву и памятуя о вере Христовой, столь  сильной,  сочли
мы за праведное икону Христа поставить, дабы в прах рассыпались идолы всех
земель.
     - То праведное слово, бояре... - сказал царь.
     - Вера русская сильна есть!.. Равной на земле  не  было,  -  зашумели
бояре.
     Спафарий, ободренный, продолжал:
     - Лик Спаса-Христа оставлен нами  на  Китайщине.  Пусть  вера  Христа
живет во всех землях. Пусть все  миры  и  народы  к  ней  примкнут.  Верю,
великий государь, сыщутся и  на  Китайщине  многие  люди,  которые  примут
Христову мудрость и падут ниц перед богом всевышним...
     Царь, поднявшись, перекрестился. То же исполнили бояре.  Царь  позвал
Спафария, обнял:
     - Глядите, бояре, на правдолюбца, мужа премудрого, веры  христианской
достойного...
     ...И вновь Николай Спафарий сел  главным  переводчиком  в  посольском
приказе. И вновь в каморе переводчика всенощно теплилась лампада.  Николай
Лопухов удостоен был великой чести: сидел  он  с  главным  переводчиком  в
одной палате. Только отрок трудолюбивый после  пытошной  ослаб  здоровьем,
ходил бледен и худ, к делам же  писцовым  прилежен  был  больше  прежнего.
Часто  в  каморе  за  писанием  засыпали  и  главный  переводчик   и   его
старательный помощник.
     А доносчика злосчастного Никифора Венюкова за доносы и поклепы  велел
царь казнить. От казни спас его Николай Спафарий,  простив  доносчику  его
злостные ябеды. Оттого Никифор Венюков в грехах покаялся, обет дал уйти от
суеты  мирской;  скрылся  он  в  обитель  и  там  до  скончания  дней  жил
затворником.


     Восходит и уходит день, так минуют годы.
     Прошло немного лет.
     С восточных рубежей, с Амура-реки, где  твердо  обосновались  русские
казаки, доходили безрадостные вести. Богдыхан китайский поклялся  очистить
Амур от русских и занять земли вплоть до Нерчинского острога.  На  царский
двор пушная казна с Амура поступала плохо. Бояре жаловались  на  сибирских
воевод, а воеводы в грамотах своих писали о происках китайских  ханов,  об
их готовности идти на Русь большой войной.
     Царь и его ближние помощники вспомнили о делах  главного  переводчика
Спафария, о его путешествии в Китайское царство.
     Царским именем боярин Милославский поднес  Спафарию  серебряный  ковш
заморского изделия, отрез алого сукна,  кусок  бархата  и  атласа,  просил
принести чертеж и книги о Китайском царстве.
     Бояре старательно  вглядывались  в  чертеж  земли  Китайской.  Боярин
Милославский, разгладив пухлой рукой пышную бороду, сказал Спафарию:
     - Сказывай о землях  восточных,  о  китайских  происках.  Дела  их  и
помыслы ты знаешь.
     Боярин отыскал  последнюю  грамоту  нерчинского  воеводы.  Он  писал:
"Черная Ячча, - так называет китайский властелин новый  Албазин,  -  опять
ожила. Лик солнца чист и светел. Ячча  же  омрачает  его,  подобно  мутной
туче. Надобно ее снести, сжечь, пепел развеять по ветру..."
     ...Тем временем богдыхан готовил новый поход на Албазин.
     Вести о скором походе армии богдыхана долетели и до Москвы.
     Царь и его ближние бояре понимали:  небывалый  ущерб  потерпит  казна
царская, если благодатные восточные рубежи захватит китайский император по
самое море Байкал. Тревожились бояре. Снились им китайцы и  монголы  подле
самых кремлевских стен. Царь собрал придворных бояр, сказал:
     - Бояре, какое испытание шлет бог?.. Не пошел бы богдыхан на  Русь...
Того страшусь.
     Боярин Милославский гордо отвечал царю:
     - Русь наша под игом татарским стонала многие годы и то иго  повергла
в прах. Волею божьею и молитвами  твоими,  великий  государь,  Русь  стоит
невредима.
     Эти слова покоя не рождали.  Царь  ждал  не  таких  речей.  Решил  он
призвать к себе Николая Спафария и просить совет у этого  мудрого  старца.
Царь думал:
     "Муж Николай Спафарий в науках силен, повадки  китайского  властелина
ему знакомы, силу их ратную видел он своими глазами"
     Только опоздал царь. Опала и тревожные дни, когда по  доносам  пытали
любимца Спафария - Николая Лопухова,  а  его,  Спафария,  хуже  батогов  и
плетей, калечили угрозами и допросами, сломили ученого трудолюбца. Болезнь
склонила к земле гордую голову. И подкралась к Спафарию немощная старость:
высох он, сгорбился, лицо потускнело,  снегом  запорошило  голову,  словно
пухом лебяжьим, лишь по-прежнему задорно горели желтые глаза.
     Спафарий подарки царские принял, поклонился:
     - Уходящий  в  могилу  богатство  оставляет  на  земле...  Не  сочти,
государь, за обидное, коли подарки твои  передам  любимцу  моему,  Николаю
Лопухову.
     Собрались бояре в  царской  малой  палате.  Спафарий  сидел,  укрытый
шубой, возле стоял Николай Лопухов, придерживая бледнолицего старца.
     Царь спросил:
     - Что ж надумал, старец мудрый?
     Чуть слышно Спафарий ответил:
     - Не прими, великий государь,  за  худое,  не  могу  по  немощи  моей
словеса ладные сказать... Давит хворь безмилосердно. Думы же свои  отписал
я в грамотке. Читай, Никола, великому государю и боярам, читай...  Словеса
выговаривай складно, как тому мною обучен...
     Лопухов читал громко, внятно:
     - "Надобно с китайцами в мире жить... Войны, упаси бог, не  зачинать.
Послать немедля посла разумного... А пока посол собирается,  гнать  гонцов
скорых, чтоб китайский царь, ради приезда посла, ждал и  войной  зазря  не
шел... Смекаю, великий государь, умом своим так: китайским  ханам  памятна
сила русских - не однажды биты они смертно казаками на Амуре-реке. Памятую
и иное: внутри Китайщины спокойствия мало; лихо доморощенным  китайцам  от
обидчиков маньчжуров, междоусобицы столь часты, сколь непогодь  в  осеннюю
пору..."
     - Куда старец клонит, того не пойму? - оборвал царь чтеца.
     - К миру клоню, великий государь, к миру для Руси достойному...
     - Читай, - сказал царь Николаю Лопухову.
     Лопухов читал:
     - "Не страшись, великий государь, угроз  и  домогательств  китайского
правителя. Посол наш,  упорством  объятый,  сказать  должен  гордо:  "Коли
думаете побить, выходите на ратное поле!.." В поле же завсегда  две  воли:
кто сильней... А ратной силой господь Русь  не  обидел...  К  тому  же  ни
единому китайцу наши сибирские рубежи не надобны, того  добиваются  только
князья да бояре, родичи богдыхановы, алчности коих пределы не заказаны".
     Царь встал, удивленно глянул на Спафария:
     - К добру ли твои речи? Не разберу их, бояре!
     Спафарий тихо ответил:
     - Великий государь,  во  всяком  деле  сила  уму  уступает.  Мудрость
древних праведна: "Хотя ищешь мира, держись за меч..."
     Царь усмехнулся:
     - Запамятовал старец иное: "Взявши меч, от меча и погибнешь!"
     Спафарий силился подняться, опустился, сказал глухо:
     - Человек Руси  ни  мечом,  ни  серпом  не  шутит.  Вспомни,  великий
государь, дела владык русских, прославленных от Святослава, от  Александра
Невского и от него по  наши  дни...  Бывало  ли  так,  чтоб  Русь  на  бою
изничтожена  была?  Аль  пала  бы  перед  ворогом  коленопреклонной?   Аль
покорилась?
     Бояре загудели:
     - Праведные слова! На то она и Русью зовется!..
     Спафарий сомкнул воспаленные веки, задыхался и кашлял.
     Царь сказал:
     - Коль замахнешься да не ударишь, сам побитым останешься...
     По серому лицу старца легкой тенью проползла  усмешка,  желтые  глаза
округлели:
     - Великий государь, бывает и так:  "Устрашен  враг  сечью,  а  сражен
умной речью!.."
     Царь склонил голову, сошел с возвышения, старца обласкал.
     И решил царь на том боярском сходе: китайскому богдыхану ни в чем  не
уступать и, хотя войны  с  ним  не  начинать,  послать  в  Китай  царского
посланника, чтоб  земли,  на  которых  стоят  казаки  Сабурова,  сумел  он
отстоять умным словом.



                           ПОМЕТЫ МОИ ЗАВЕТНЫЕ...

     ...Дули зимние  ветры,  стояла  тайга,  окутанная  лебяжьим  одеялом.
Мелькали белые дни, лениво ползли синие ночи. Китайцы называли зимние  дни
короткохвостыми зайцами, а ночи - большекрылыми птицами.
     Но вот солнце стало подыматься выше: уходила зима. Китайцы говорили:
     - Короткохвостые зайцы скоро убегут, большекрылые птицы улетят.
     Подули теплые ветры, спадали снега, зачернел Амур ранними промоинами.
Наступила весна, а с ней ожили и леса, и поля, и реки. Очистился ото  льда
Амур и засверкал темной синевой.
     Албазинцы зорко глядели на восток, дозорные казаки не спускали глаз с
Амура. Миновала весна. Разгорелось лето. Рос и  креп  Албазин.  Хлебопашцы
успели посеять хлеб, ждали урожая.
     Многие  албазинцы  о  войне  забыли.  Жонки  собирались  у   колодца,
судачили:
     - Лето жаркое на исходе, грозы не бывало. Наступит на Амуре тихость.
     Маньчжурская рать нагрянула внезапно. Прорвалась грозная туча, градом
ударила по албазинцам: и не укрыться и не  спастись.  Маньчжурские  ратные
начальники помнили неудачи своего  первого  похода  и  теперь  шли  скорым
ходом, полной силой. Их рать имела около десяти тысяч конников при  сорока
пушках. Вел армию именитый полководец, дядя богдыхана маньчжур Синь-готу.
     Амур огласился неслыханным гамом, движение, столь могучее, всполошило
всех обитателей Амура: и людей, и птиц, и зверей. Кочевые эвенки, побросав
свои юрты и пожитки, побежали в леса и ущелья. Птицы  с  криками,  оставив
берега Амура, летели прочь, звери шарахались в  страхе  и  разбегались  по
трущобам, оглашая тайгу беспокойным ревом. Прибрежные камыши и травы никли
к земле, рыбы прятались в омуты и промоины.
     В Албазине собрались восемьсот человек при восьми пушках.
     Афанасий Байдонов и Ярофей Сабуров в чешуйчатых кольчугах и  железных
шлемах, взойдя на шатровую башню, оглядели полчище маньчжуров, велели  все
ворота закрыть и сели в осаду.
     Богдыхановы корабли подплыли к Албазину и ударили из всех пушек.
     Крепость стояла, ядра пушек не причинили разрушений.
     Наутро воины Синь-готу плотными рядами кинулись на приступ. Албазинцы
ни разу не выпалили из пушек. Синь-готу решил:  у  русских  пушек  нет,  и
смело бросил своих воинов в атаку на крепость. Афанасий Байдонов и  Ярофей
Сабуров с трудом сдерживали пушкарей. Когда головной отряд,  состоящий  из
отборных маньчжуров и даурцев, подошел к первому валу,  албазинцы  ударили
из всех пушек. Атакующие сбились в кучу,  топтали  друг  друга.  Албазинцы
палили из самопалов, метали камни из пращей.
     Пушк