ои речи, но я не пойду за тобой.
Если я это сделаю,  то кто же будет привозить людям ткани, оружие, посуду,
обувь?
     Предсказатель потянулся рукой к  золотому динару,  взял  его,  сдул с
него  невидимую пыль  и  бросил  купцу.  Иелие  поймал монету и  спрятал в
кошель.
     - Правильные слова ты сказал, Иелие. В старое время мудрецы говорили:
<Лучше с разумом быть несчастным,  чем без разума быть счастливым>. Пахарь
должен растить хлеб, пастух - смотреть за стадом, чувячник - шить обувь, а
купец развозить все это людям. Но не обманывай их, Иелие. И больше никогда
не  превращайся в  белого петуха,  не пытайся заменить его.  Только белому
петуху боги позволили кричать в урочное время, возвещать людям истину.
     - А почему именно белый петух, Шила Бадур?
     - Белый цвет -  самый чистый и  благой от  природы.  Посмотри на свои
руки - они черные.
     Иелие торопливо спрятал руки в карманы. Толпа засмеялась.
     - Прощай,  Шила Бадур.  Приходи ко мне в  лавку,  я прикажу дать тебе
белой ткани для одежды.
     - Прощай,  Иелие.  Когда будешь доедать молодого ягненка,  не  забудь
перед собой поставить соль. И чаще смотри на нее. Она рождается от чистого
солнца и чистого моря и всегда сохраняет правду.
     Шила Бадур устал.  Ему  расхотелось гадать на  ивовых прутьях,  и  он
засобирался в путь. Толпа начала расходиться.
     Вретранг взглянул на сына. Николай словно оцепенел. Стоял не шевелясь
и зачарованно смотрел на человека в белых одеждах.
     - Ты что, уснул? - толкнул его в бок Вретранг. - Пошли.
     Николай повернулся к отцу,  но мысли его витали еще где-то там, рядом
с предсказателем.
     - Что ты сказал? - переспросил он.
     - Пора, говорю. Идем домой. Русич сегодня должен прийти.
     - Отец, откуда берутся мудрецы?
     Вретранг пожал плечами.
     - Не надумал ли ты податься в язычники, в ученики к Шиле Бадуру?
     Николай улыбнулся, посмотрел вслед уходящему предсказателю.
     - Нет.  Не учение его меня привлекает,  а сам он -  мудрый,  сильный,
независимый. Откуда у него все это? Не в нищете же он черпает силы?
     Вретранг задумался. Он не знал, как ответить сыну. Николай все чаще и
чаще ставил его в тупик своими неожиданными вопросами.
     Вретранг поднял голову и увидел,  что обоих их окружили доминиканские
монахи.
     - Сын мой,  -  низко склонившись к Вретрангу, вкрадчиво заговорил его
преподобие  отец  Юлиан,  -  ты  христианин  и  добрый  человек.  Посмотри
внимательно на слуг господних -  сердце твое содрогнется от жалости,  если
узнаешь,  сколько дней  мы  питаемся только  травами да  случайными дикими
плодами.   Неужели  ты  допустишь,  чтобы  посланники  всевышнего  умирали
голодной смертью?  Мои спутники ослабли телом. Но они сильны духом, каждый
готов умереть во  славу господа бога  Иисуса Христа,  на  ниве  приобщения
язычников в лоно римской католической церкви.
     Вретранг удивленно посмотрел на Юлиана и равнодушно сказал:
     - Ну, так умирайте, я мешать не буду.
     Юлиан смутился. Но не в его правилах отступать от задуманного.
     - Грешен ты,  сын мой.  Сказано в писании: <Никто из нас не живет для
себя и  никто не умирает для себя>.  Все во славу божию.  Я  искренне хочу
помочь тебе  и  за  невысокую плату продам индульгенцию,  дарую прощение и
отпущу грехи твои.
     Вретранг похлопал себя по пустым карманам.
     - Не ношу денег с собой, - сказал он и зашагал прочь.
     Его   преподобие  жеребцом  на   длинных  ногах  обскакал  Вретранга,
загородил дорогу.
     - Сын мой,  я  благословлю благословляющих тебя,  а  злословящих тебя
прокляну;  и  благословится в  тебе все племя твое.  Во  славу непорочного
зачатия девы Марии,  ради святой мадонны прошу тебя: накорми братьев моих,
как когда-то Христос накормил детей израилевых.  Проникнись состраданием к
человеку. Поверь, бескорыстен я в молитвах своих.
     Перед Вретрангом  уже  стояли  все  пятеро истощенных монахов.  Кроме
Юлиана,  никто из них не произносил ни слова,  но  глаза  их,  наполненные
слезами, жалкие, просящие, как у голодной собаки, тронули Вретранга.
     - Ладно,  -  махнул он рукой.  -  Идите за мной.  Так и быть,  будете
сегодня гостями в  моем доме.  -  Вретранг повернулся к сыну.  -  Николай,
ступай быстрее вперед, пусть приготовят поесть людям.
     На  улице Эллинов,  на площади Святого Георгия,  не далеко от которой
стоял новый дом Вретранга,  собралось столько людей, что Вретранг с трудом
протискивался  вперед.   Он   шел   и   прислушивался  к   словам  монаха,
взобравшегося  на  священный  языческий  камень  с  изображением  небесных
созвездий  Рыбы  и  Овена.  Монах  был  без  привычного клобука,  в  одной
камилавке,  небольшой черной тюбетейке, одетой поверх длинных рыжих волос.
Мантия его  расстегнулась,  из-под  нее  выглядывала серая  нижняя рубаха.
Чтобы монах не упал с высокого камня,  двое товарищей его,  таких же, чуть
захмелевших,  поддерживали оратора  за  дрожащие колени.  Третий  с  сумой
продирался по толпе, собирал пожертвования.
     Вретранг   возмутился   надругательством  чужеземцев  над   священной
реликвией города, звездным камнем, энергичнее начал работать локтями.
     - ...И  видит  пресвятая  богородица  жену,  подвешенную  за  зуб,  -
закатывая глаза,  громко,  на всю площадь орал рыжий монах,  - и  страшные
змеи  исходят  из  уст  ее  и  впиваются  в тело ее.  <Кто эта женщина,  -
спрашивает  богоматерь,  -  какой  грех  она  сотворила?>  И  отвечает  ей
архистратиг   Михаил:   <Госпожа   моя,   эта  женщина  любила  ходить  по
родственникам,  по соседям,  подслушивала, о чем говорят они, сплетничала,
ссорилась. Из-за этого теперь и мучается>. И говорит богородица: <Лучше бы
она не родилась вовсе>.  И видит пресвятая других женщин,  подвешенных  за
ногти. Пламя исходит из уст их, змеи выползают из пламени и прилепляются к
несчастным.  И вопиют женщины,  и просят:  <Помилуйте нас, нет мучительнее
мук  наших!>  <Чем согрешили эти?> - спрашивает богородица.  <Это попадьи.
Попов своих не чтили и после смерти их  вышли  замуж.  А  это  черницы  из
монастыря,  продали свое тело на блуд.  Оттого и мучаются>. И видит святая
реку огненную.  Будто кровь густая,  течет она по земле и  поедает  ее.  А
среди волн - множество грешников. Прослезилась богородица и спрашивает: <В
чем согрешения их?> И отвечает архистратиг:  <Это  блудницы  и  любодеицы,
тайно  подслушивающие,  о  чем  ближние  между  собой говорят,  сводницы и
клеветницы, пьяницы, немилостивые князья, епископы и патриархи, и цари, не
творящие  по  воле  божией,  сребролюбцы,  лихоимцы,  беззаконницы>.  Идет
добродетельная дальше.  И слышит плач и голос грешных:  <Господи,  помилуй
нас>.  Только произнесли они молитву - утихла буря речная,  схлынули волны
огненные и явились свету грешники,  как зерна  горочные.  Увидела  святая,
прослезилась  и  говорит:  <Что  есть  река эта и волны ее?> И отвечает ей
архистратиг:  <Это течет смола, а волны у нее огненные. А мучаются жидове,
как  мучили  господа  нашего  Иисуса  Христа,  сына  божия;  и все народы,
крестившиеся во имя отца и святого духа;  и те  крестьяне,  что  веруют  в
демонов,  отвергают  бога  и  святое крещение;  кто блуд сотворил в святом
крещении и с кумом своим,  и с матерями своими,  и с  дочерьми  своими;  и
отравительницы,  те,  кто  ядом  умерщвляет человека;  кто оружием убивает
людей,  и давят детей своих. Все мучаются за дела свои>. И говорит святая:
<Поделом им! Пусть так и будет!> Нахлынули волны - и скрыла тела грешников
огненная река. И завопили ангелы в едины уста: <Свят, свят, свят еси, боже
светлый, и ты, богородица. Благословляем тебя и сына божия, родившегося от
тебя. Радуйся благодатная богородица, радуйся просвещение света вечного!>
     Толпа   смеялась   и   стонала,   полнела   звенящими  монетами  сума
проповедника,  женщины  вытирали  слезы,  набожно  крестились и  удивленно
посматривали на недовольно хмыкающих доминиканцев.
     Вретранг вплотную протиснулся к  монаху,  столкнул его со  священного
камня.
     - Ты что, наглец, грязными ногами чужую святыню топчешь? - воскликнул
он и выхватил кинжал.
     Рыжий монах испуганно закричал, юркнул в толпу и скрылся из виду.
     - Горяч ты,  Вретранг,  - удивился Юлиан. - Разве можно на человека в
сутане оружием целить?
     Вретранг усмехнулся,  спрятал кинжал и  молча зашагал вдоль высокого,
не заглянешь во двор, каменного забора.
     Около узкой калитки,  сделанной из толстых, грубо обработанных досок,
Вретранг  остановился,   подождал  спутников,   постучал.   Дверь   открыл
полуголый,  крепкий юноша,  одетый в короткие,  грубые посконные салбары и
истоптанные  чувяки.   Юноша,   отступив  в  сторону,   слегка  поклонился
Вретрангу, подозрительно посмотрел на незнакомых монахов.
     - Хурдуда,  приготовь воды,  святым отцам  умыться надо,  -  приказал
Вретранг.
     - Слушаюсь,  мой господин,  -  покорно ответил раб и  закрыл на засов
калитку.
     В  глубине  двора  -  просторного,  с  многочисленными хозяйственными
постройками,   возведенными  вдоль  ограды,  сразу  за  большой  ветвистой
яблоней,   возвышался  длинный   двухэтажный  дом   с   узкими   решетками
застекленных окон  и  крутой  двускатной крышей,  покрытой тонкими плитами
песчаника и светлой,  почти оранжевой калиптерой -  полукруглой черепицей,
плотно подогнанной по коньку и карнизам. И светлая черепица, и не успевшие
потемнеть оконные  рамы,  деревянная крутая  лестница,  ведущая на  второй
этаж,  да и сами стены,  сложенные из тесаного, хорошо подогнанного камня,
говорили  о  том,   что  дом  выстроен  недавно.   Старый  -  приземистый,
одноэтажный,  в котором умерла Аримаса, - стоял в самом углу двора. Теперь
там располагалась мастерская Анфаны, старшего сына Вретранга, известного в
городе сапожника.
     Отец Димитрий сам крестил первого сына своего юного  друга,  дал  имя
ему  -  Афанасий.  Но  Вретранг и его жена,  маленькая красавица Альда,  с
трудом выговаривали длинное чужеземное имя,  и Афанасий вскоре превратился
в  Анфаны.  Узнав  об этом,  отец Димитрий метал громы и молнии,  грозился
самыми  тяжкими  небесными  карами,  около  года  не  показывался  в  доме
Вретранга,  но потом,  под давлением Русича,  отца Луки, смирился. И когда
Анфаны подрос,  сам отвел его в ученье к монахам,  хорошо знающим сапожное
ремесло.   Отец  Димитрий  лелеял  надежду  поселить  Анфаны  в  монастыре
пожизненно,  но Вретранг категорически воспротивился и решительно  заявил,
что ни Анфаны,  ни кто-либо из других его сыновей монахом не станет. Детей
у Вретранга было немало.  Альда родила ему шестерых сыновей и дочь. Следом
за Анфаны на свет появился Димитрий, потом Ботар, Библо, Сослан, Русудан и
Николай. Все они выросли здоровыми, крепкими.


     Едва доминиканские монахи вошли во двор и  чинно расселись в тени под
яблоней,  из мастерской стремительно, словно с цепи сорвался, спотыкаясь о
разбросанные  у   дверей  поленья,   выкрикивая  бранные  слова  и   гремя
развешанными вдоль  прохода медными котлами,  выскочил Анфаны.  Добежав до
середины двора,  он остановился,  как вкопанный,  и удивленно уставился на
незнакомых людей.  Не  отрывая глаз от  монахов,  Анфаны медленно стащил с
себя и  бросил на землю грязный кожаный фартук,  оправил выскочившую из-за
пояса  забрызганную  краской  серую  чугу  -  летнюю  рубаху  с  короткими
рукавами, шитую из грубой холстины, поклонился монахам и лишь потом поднял
фартук.
     Из  дверей дома,  сараев и  клетушек на  шум выглянули братья Анфаны,
служанки, Русудан и Альда.
     - Отец,  если ты задумал сегодня устроить пир, то я тебе не помощник,
у   меня  нет  времени  встречать  гостей!   -   развел  руками  Анфаны  и
вопросительно взглянул на Ботара.
     - У нашего отца -  увлечение,  - рассмеялся Ботар, - он любит дружить
только с монахами.
     - А ты помалкивай, когда старшие разговаривают! - оборвал его Анфаны.
- Молод еще указывать.  Лучше подойди ближе и я угощу тебя подзатыльником!
Сколько можно ждать тебя?  Неси накладку на  подперсник.  А  ты чего глаза
пялишь?  -  набросился он на Димитрия.  -  Быстрее тащи сафьян, не хватает
кожи на катур и пахву.
     Кто-то из братьев прыснул, Анфаны повернул голову, но так и не понял,
кто и почему смеялся.
     - Все хохочете? - на всякий случай прикрикнул он. - Рады, что не вам,
а мне подставлять голову под секиру Кюрджи?
     Анфаны побежал обратно в мастерскую,  споткнулся о сучковатое полено,
громко выругался, запустил поленом по медному котлу. Двор снова наполнился
звоном.
     Вретранг нахмурился, приказал сыновьям помочь старшему брату.
     Анфаны сердился неспроста.  Кюрджи к  приезду нового епископа заказал
для  себя светло-коричневые сафьяновые сапоги.  Причем такие,  чтобы ни  у
кого  похожих не  было.  В  тон  сапогам велел изготовить седло,  попону и
сбрую.
     Заказ князя выполняли втроем. Димитрий выделывал кожу и готовил остов
седла,  Ботар ковал стремена, застежки, бляхи, накладки, украшения из меди
и  серебра,  наносил позолоту,  Анфаны шил.  Но  когда  с  летних пастбищ,
оставив табун лошадей и  стадо овец на  попечение рабов,  приехали Библо и
Сослан,  все побросали работу и напрочь забыли о княжеском заказе.  Теперь
же надо было спешить, епископа ждали с часу на час.
     Монахам подавали женщины.  Вретранг сидел рядом и молча наблюдал, как
голодные, люди спешили набить свои пустые желудки.
     Сначала монахи были нерешительными, даже слишком скромными, чопорными
и  щепетильными,  настолько  вежливыми,  что  Вретрангу порой  становилось
неприятно.  Прежде чем взять что-либо с уставленной блюдами широкой кошмы,
они  бросали  вопросительные взгляды на  Юлиана,  благодарно заглядывали в
глаза Вретрангу.  Но  уже через минуту перестали церемониться,  обжигаясь,
жадно хватали горячее мясо,  лепешки,  наперебой, мешая друг другу, тянули
руки к корчагам с кислым молоком.
     Первым утолил голод его  преподобие отец Юлиан.  Вретранг заметил это
по  его  движениям.  Они стали неторопливыми,  степенными.  Юлиан старался
выбрать себе  кусок мяса не  крупнее,  а  повкуснее,  тщательно обгладывал
косточки, молоко пил не спеша, с наслаждением.
     Наконец, он посчитал нужным заговорить с хозяином. Отметил, что давно
ему не приходилось так вкусно поесть,  потом уточнил,  сколько у Вретранга
сыновей, похвалил их. И тут он попал в точку. Вретранг расплылся в улыбке.
Детей своих он  любил и  гордился ими:  мастеровые,  за  что ни возьмутся,
сделают так, что любо посмотреть.
     Юлиан счел нужным заметить:
     - Все  живые существа рождаются друг от  друга через семя.  Чем лучше
семя,  тем лучше и  потомство.  О сыновьях же сказано:  <Что стрелы в руке
сильного,  то  -  сыновья молодые.  Блажен  человек,  который наполнил ими
колчан свой>.  -  Юлиан взглядом показал на Хурдуду,  мастерившего в  углу
двора новую арбу. - Этот, как я понял, не сын твой?
     Вретранг улыбнулся, еще раз посмотрел на того, о ком заговорил монах,
перевел взгляд на Русудан, единственную свою дочь, которая, он заметил, то
и дело бегала к Хурдуде, о чем-то шепталась с ним.
     - Эта раб мой - Хурдуда. Он попал ко мне лет десять назад.
     Монахи уже заканчивали есть,  но никто из них не вставал с кошмы, все
прислушивались к словам Юлиана и Вретранга.
     - Вижу,  хозяйство у тебя крепкое,  - продолжил Юлиан, - рабочие руки
лишними не бывают.  И вот о чем я хочу тебе сказать. Папа римский возложил
на меня миссию найти, остатки племен восточных венгров, дабы обратить их в
веру  католическую.  Но  дорога  трудная,  средства  на  пропитание у  нас
кончились.  А  потому прошу тебя,  Вретранг,  купи двоих сотоварищей моих,
пусть будут они у тебя самыми послушными рабами.
     Вретранг   внимательно  посмотрел   на   спутников   Юлиана.   Монахи
выпрямились,  расправили плечи.  Бродячая,  без  средств к  существованию,
жизнь  всем  им  порядком  надоела,  и  они  рады  продаться в  рабство  к
хлебосольному хозяину.  Двое из них были еще довольно молодыми и крепкими,
если их подкормить как следует, вполне получились бы хорошие работники.
     - Кто-нибудь из них умеет землю пахать? - спросил Вретранг.
     Юлиан окинул взглядом своих собратьев и повернулся к хозяину.
     - Этого им еще не приходилось делать.
     - А зерно молоть?
     - Нет.
     - А пасти лошадей или овец?
     - И этим заниматься им не приходилось.  Служить богу -  они умеют,  а
всему остальному, я думаю, научатся.
     - Не стану от тебя скрывать, преподобный отец, - усмехнулся Вретранг,
- заполучить монахов в  качестве рабов  -  для  меня  особенно любопытно и
заманчиво. Представляю, как бы посмотрел на это мой старый друг, иеромонах
отец Димитрий.  Он  сейчас в  отъезде,  но скоро будет.  Думаю,  что он не
пережил бы такого. Но - мана манит, а бог бережет. Дело соблазнительное, а
все же кормить бездельников задарма - не вижу пользы.
     Юлиан вздохнул и опустил голову.
     Во  дворе  показался Библо,  побежал в  конюшню,  вывел оттуда своего
жеребца.  Братья вынесли седло,  попону,  начали примерять.  Чистопородный
каурый  арабский скакун  в  одну  минуту  украсился нарядной сбруею.  Бока
нетерпеливого,  чуть  подрагивающего жеребца облегала великолепная попона,
искусно расшитая золотой и  серебряной нитью.  Здесь были  и  замысловатые
узоры в виде змей, перевитых между собой, и цветы. Попона застегивалась на
груди с  помощью большой золоченой бляхи с  темным изображением Сэнмурва -
крылатого чудовища,  поедающего людей. Сверху попоны красовалось роскошное
седло,  украшенное рельефным плетеным орнаментом и  тонкими золочеными,  с
чернью,  пластинками в  виде  птиц  и  зверей.  Анфаны принес и  вставил в
стремена мягкие  сапоги из  тонкой сафьяновой кожи,  отделанные золочеными
аппликациями.  Он  так  выкроил голенища,  чтобы  верхняя их  часть острым
треугольником, обшитым тканью, плотно прикрывала колени. Фигурные выкройки
передника и  задника голенищ и головок,  сшитые для крепости с вставленной
между  ними  сложенной  вдвое  узкой  полоской  черной  кожи,   образовали
рельефный узор.  На внутренней стороне голенища Анфаны сделал подкладку из
тонкой просвечивающейся кожи.
     Не  только монахи,  но и  вся многочисленная семья Вретранга окружила
коня, залюбовалась искусной работой. Хурдуда обнимал своих молодых господ,
радостно смеялся и беспрестанно повторял:
     - Надо же?  Никогда бы не поверил, что все это сделано вашими руками.
Надо же? Учите и меня своему ремеслу!
     Даже  Юлиан  позабыл  о  своей  степенности,  подскочил к  Вретрангу,
хлопнул его по плечу.
     - Воистину золотые сыновья у тебя!
     Вретранг расплылся в улыбке.
     Братья  посмеивались,  довольные.  Анфаны отошел в  сторону,  склонил
голову набок,  залюбовался.  Потом нахмурился, громко хлопнул себя ладонью
по лбу.
     - Глупая моя башка!
     Все удивленно посмотрели на старшего сына Вретранга.
     - И вы тоже хороши,  -  набросился Анфаны на Димитрия и Ботара,  - не
могли подсказать. Сюда же серебряные колокольцы нужны! - Анфаны подбежал и
ткнул пальцем в верхнюю часть сапога. - Растяпы мы!
     Ботар отступил назад, присмотрелся.
     - Нужны колокольцы,  -  согласился он. - Маленькие, с красной эмалью,
на тонкой золотой цепочке.  И на попоне такие же. Впереди. По три с каждой
стороны. И нашить их надо на красный бархат.
     - Сойдет и так,  -  возразил Сослан,  -  а вот с конем не знаю, что и
делать.  Придется князю его  отдать.  Боюсь,  к  другой масти не  подойдет
сбруя, не так смотреться будет.
     Сыновья вопросительно уставились на отца.
     - Бог с  ним,  с конем,  -  махнул рукой Вретранг.  -  Подарок алдару
напрасным не  бывает.  Пусть думает,  что мы  его любим.  Ведите к  Кюрджи
оседланного коня. Пускай все видят, на что вы способны.
     В калитку громко постучали,  и Хурдуда побежал открывать.  Заглянув в
щель между досками, он обернулся и радостно воскликнул:
     - Смотр