все эти выдумки и вздор, и  я  действительно
проткнул  пастушьим  посохом  свою  лежавшую  на  земле  шляпу,
переменил  носки  и  отправился  в   Спарту,   чтобы   пальцем,
обмакнутым  в  вино,  написать  на  столе признание в любви той
прекрасной женщине, Елене Василевсе. Пусть наконец начнется то,
что я видел!
     В этот момент капитан почувствовал, что вода остыла.
     -- Klarinetto! -- рыкнул он и встал в ванне,  выпрямившись
во  весь  свой  огромный  рост,  так  резко,  что половина воды
выплеснулась   на   пол.   Обнаженное   тело    он    перетянул
поясом-коморанцем,  сплетенным  из  красных шерстяных шнуров, и
забрался в  постель.  Тогда  ему  принесли  кларнет  и  зеленую
трубку,   уже   раскуренную.   Сидя  в  постели  с  музыкальным
инструментом на коленях, он сделал одну-две затяжки. Тут  перед
ним предстал солдат с точно таким же инструментом в руках.
     -- Правду ли говорят, -- спросил капитан солдата, -- что у
тебя такие   ловкие  пальцы,  что  можешь  украсть  у  бегущего
человека туфлю?
     -- Врут. На что мне одна туфля? Но вас, господин  капитан,
я  могу  научить и тому, и другому. И играть, и красть. Что вам
больше нравится.
     На это капитан Опуич разразился  смехом,  от  которого  из
трубки  полетел  пепел  и  она погасла, взял кларнет, и на двух
инструментах вместе с солдатом  они  исполнили  одну  из  вещей
Paisiello.

     Капитан  французской  кавалерии  Харлампий  Опуич во время
военного похода учился играть на кларнете. И  изучал  латинскую
риторику.  Ему  в  отличие  от  французской  армии сопутствовал
успех. Может быть, именно  поэтому  никто  не  удивился  такому
преображению  капитана  Опуича.  Слишком  много смертей было на
Эльбе, чтобы это могло привлечь чье-то внимание.

     Четырнадцатый ключ. Умеренность

     Поручик Опуич выздоровел ближе к  весне.  Он  все  еще  не
всегда  мог  отличить  явь ото сна, но уже знал, как его зовут.
Мысли свои он ловил, как мух, почти всегда безуспешно. Чаще они
ускользали от него. А если и удавалось  какую-то  поймать,  она
мертвой  оставалась  на  ладони  или,  изуродованная,  пыталась
улететь. Он заметил, что на груди, в том  месте,  куда  он  был
ранен,  шрама  не  было, а вырос небольшой, похожий на хвостик,
пучок рыжих волос.
     Возле себя он обнаружил слугу, которого прислал  сюда  его
отец,  и  старый  кисет,  почему-то  пустой.  Из  него  исчезла
единственная драгоценность, которую  носил  с  собой  Софроний.
Браслет,  данный  ему матерью "для будущей суженой". Слуга ни о
чем таком не  слышал,  правда,  он  поминал  какую-то  девушку,
которая ухаживала за поручиком во время болезни.
     -- Должно быть, и она была из тех, кого присылает ваш отец
лечить  ваши  раны, зализывать их, как будто они суки, простите
за выражение.
     Опуич  спросил,  куда  делась  та  девушка,  однако  слуга
ответил, что ему это неизвестно, потому что она не появлялась с
того  дня,  как сюда прибыл он. Поручик махнул рукой и вышел из
дома, осведомившись  предварительно  у  слуги,  как  называется
город, в котором они находятся.
     -- Земун, -- ответил тот удивленно.
     На  улице  Опуич впервые за последние полгода натянул свои
перчатки и нащупал в них  что-то  твердое.  Это  был  перстень,
которого  он  никогда  не видел. Мужской перстень с печаткой --
заключил молодой Опуич. Он надел его на палец поверх перчатки и
пролетел взглядом по улице, ища рыжеволосую женскую  голову.  В
тот  день  ему  не повезло, но уже на следующее утро он заметил
недалеко от дома  девушку,  чья  рыжая  коса  так  блестела  на
солнце,  будто  была сплетена из медной проволоки. На пальцах у
нее вместо украшений были золотые и серебряные,  очень  дорогие
наперстки.  А  на  шее вместо ожерелья висела крошечная вышитая
серебром туфелька.
     "Быть не может!" -- воскликнул Софроний про себя  и  пошел
за ней следом.
     Она  подошла к Дунаю, разула одну ногу и, пробуя, холодная
ли вода, в один момент оказалась стоящей и на суше, и  в  реке,
затем  повернула  назад,  взбежала  по  ступенькам и исчезла за
дверью, украшенной четырьмя подковами. Он запомнил, что подковы
были расположены так, будто это  следы,  оставленные  передними
ногами  двух коней, стоявших мордами друг к другу. На следующий
день он снова увидел девушку.  Она  сидела  на  балконе  здания
прямо напротив дома, в котором он жил, и, повернувшись спиной к
нему и к прохожим, заплетала, расплетала и снова заплетала свою
рыжую  косу.  Поручик  изумился, узнав на ее руке свой браслет.
Только  тут  он  внимательнее   всмотрелся   в   девушку.   Ему
понравились  ее  ступни,  узкие,  с  длинными  пальцами,  и  он
подумал:  "У  этой  должна  быть  твердая..."  И  прошелся  под
балконом, но тут же вернулся домой, продолжая думать о девушке.
Она  все  еще  оставалась  на  прежнем  месте и теперь, скучая,
переливала  вино  из  золотой  чаши  в  серебряную  и  обратно.
Устремив взгляд на одну чашу и не замечая второй, она задумчиво
сидела, просунув ступню сквозь решетку балкона.
     "По ее рукам видно, что у нее будет двое детей, -- подумал
Опуич.  --  По манере носить платье ясно, что она разведется, а
по тому, как она причесана, можно догадаться, что умрет  она  в
48  лет.  Так  же как музыканты думают ушами, эта думает своими
грудями", -- заключил молодой Опуич и обратился к девушке:
     -- Ты украла мой браслет, вон он у тебя на руке!
     Она перевела взгляд на него, и он ощутил, как все ее  тело
запахло  персиками.  А  ее  коса  под  действием  этого взгляда
начала, словно змея, приподниматься вверх.
     -- Такое каждый может сказать. Докажи.
     -- Я знаю, что написано на  браслете.  Там  выгравировано:
"Я  талисман.  Если  исчерпаешь  мою  силу,  я не смогу тебе
больше служить. Если сумеешь меня снова наполнить, стану  опять
полезен. Но имей в виду, если талисман не помогает тебе, это не
значит,  что  он не помогает другим..." Вот что написано на
моем браслете. Теперь я тебе  не  позавидую!  Придется  вернуть
его, но этот браслет откусывает руку, на которую надет! Если ты
его снимешь, останешься без руки.
     Девушка на балконе в ответ расхохоталась.
     -- Тогда я его не сниму. Мы с тобой просто поменяемся.
     -- Чем?
     -- Ты  утверждаешь,  что  я украла твой браслет, но я могу
сказать, что ты украл мой перстень. Вон он у  тебя  на  пальце.
Перстень  с  печаткой,  которым  набивают трубку. И на нем тоже
кое-что написано внутри, по кругу.
     Поручик посмотрел на перстень и про себя прочитал надпись:
"Помни  обо  мне!  Перстень  --  это   невинность,   которая
восстанавливается.  Потеряв  меня..." -- и тут услышал, как
девушка на балконе громко сказала:
     -- Помни обо мне! Перстень -- это  невинность,  которая
восстанавливается.  Потеряв  меня, теряешь нечто большее. Я жду
твоего пальца, как жениха.
     Тут  он  вздрогнул,  почувствовав  под  сердцем  маленький
голод,  который плакал, как маленькая боль, и мертвых в глубине
земли, под булыжником мостовой, которые щипали корни  проросшей
сквозь нее травы. Волосы встали у него дыбом, и он спросил:
     -- Кто ты такая?
     -- Я  третья  туфля, -- сказала девушка и исчезла в доме с
входной дверью, украшенной четырьмя подковами.
     Два вечера мучился молодой Опуич с перстнем, а  на  третий
пошел  к  двери  с  четырьмя подковами и мелом нарисовал на ней
мужской  крест.  Наутро  девушка  прислала  слугу  узнать,  что
означает этот крест.
     -- Это что -- угроза?
     -- Нет, не угроза, напротив, это значит, что жизни мне нет
по эту сторону двери.
     На  следующее  утро  девушка  взяла  мел  и  на внутренней
стороне двери  нарисовала  женский  крест,  а  ближе  к  вечеру
приоткрыла  дверь так, чтобы Софроний смог увидеть этот знак, и
он увидел его. Он услышал доносившийся из глубины  дома,  тихо,
как   сквозь   лунный   свет,   голос   девушки,  которая  пела
"Воспоминания -- это пот души". И  вошел.  Она  предложила  ему
засахаренные цветы -- розы и фиалки.
     -- Кто ты такая? -- снова спросил он.
     -- Кто  я  такая?  Меня зовут Ерисена Тенецкая. Но мне все
непонятнее, кто я такая, я все больше удивляюсь и себе, и тому,
что делаю и во что превращаюсь. Я все меньше и  меньше  понимаю
себя, а должно было бы быть наоборот. Я становлюсь чужестранкой
в собственной жизни. И радуюсь этому... А ты кто такой?
     -- На реке с наступлением сумерек бывает, что на одну и ту
же мушку  бросаются и рыба, и птица. Я -- такая мушка, и в моей
жизни сейчас как раз такой момент, как в сумерки над рекой.  Но
не  думай,  что  мне  безразлично,  кто  меня проглотит, ты или
кто-то другой.
     Сказав это, Софроний ощутил запах персиков от  ее  тела  и
поцеловал ее.
     -- Что у тебя под языком? -- спросила она. -- Камень?
     -- Да, здесь я храню тайну.
     -- Дай,  дай  мне  свою  тайну!  --  проговорила  она, и в
следующем поцелуе камень поменял место, оказавшись под языком у
нее. С камнем во рту Ерисена сказала:  --  Каждый  вечер  ангел
вытаскивает  мою  душу из моей жизни и моего тела, как огромную
сеть, полную добычи. Вчера вечером в эту сеть  попалось  что-то
новое. Моей душой он уловил твою душу.
     Потом  он  узнал,  что  она  одной помадой мажет и губы, и
соски на груди, и, когда часы на башне начали отбивать полночь,
он испустил в нее свое  семя  двенадцать  раз,  одновременно  с
каждым ударом.

     Это  было началом великой любви. А от великой любви быстро
стареют. От великой  любви  стареют  быстрее,  чем  от  долгой,
несчастливой и тяжелой жизни. Ерисена скакала на своем всаднике
далеко-далеко  по  незнакомым  ей  просторам  и возвращалась из
долгого путешествия усталая, счастливая и  запыхавшаяся.  А  ее
лоно  с  тех  пор  отзывалась эхом на все удары башенных часов.
Любовь не оставляла ей времени на то, чтобы поесть. Иногда  она
ставила  вечерний  завтрак на грудь своего возлюбленного, ела и
угощала его любовью и вареными овощами одновременно.  Они  были
счастливы  среди  общего несчастья, им сопутствовал успех среди
общего поражения, и это им не прошло даром.

      * Семь третьих ключей *

     Пятнадцатый ключ. Дьявол

     Нежить родился на мосту через реку Караш, в Банате,  когда
его властелин со скуки перекрестил собственную тень. Ему давали
бесчисленное  множество  имен,  таких,  как  "Не  к  ночи  будь
помянут", "Тот самый",  "Камень  ему  в  зубы",  "Брат  Божий",
"Нечестивый".  Он  и  сам  считал  себя  именно  тем,  кем  его
называли, и боялся, как бы кто не бросил в  огонь  бумажку,  на
которой написано его имя. Он любил мочиться хвостом, никогда не
знал того, что сеял, а все вокруг плевали на него через плечо.
     Он вырос у Букумирского озера, в Черногории, среди камней.
Умел писать,  но  не  умел читать, потому что если бы он прочел
свое имя, то тут  же  бы  умер.  От  него  осталась  бы  только
обглоданная  кость.  Он не любил роз и не любил показывать свои
черные зубы, поэтому никогда не смеялся. Носил чудные сапоги  с
каблуком впереди и носком сзади, и о нем говорили, что он ни на
кого  не  похож  и  что,  несмотря  на хромоту, везде поспевает
быстрее ангела. Его не раз видели играющим на пыльной дороге  с
детьми  --  он  катил хвостом обруч. Когда он был маленьким, то
боялся грома и в грозу  часто  залезал  от  страха  мужчинам  в
штанины,  а  женщинам под юбки, потому что верил, что гром ищет
именно  его.  Он  любил   рассматривать   свое   отражение   на
поверхности  топора,  поэтому,  когда наверху начинало греметь,
топоры выносили из дома, чтобы в него не ударил гром.
     Говорят, особой его обязанностью было  заботиться  о  том,
кому  придет черед в третий раз стать вампиром. Такого в третий
раз народившегося вампира он водил  за  собой  по  снам  разных
людей, обучая их заиканию. Он любил скакать верхом на взрослых,
доить    чужих   коров,   переодеваться   в   женское   платье,
подпоясываться хвостом и выдавать себя за невесту какого-нибудь
парня из города. У него был свой цирюльник и много  братьев  по
всему свету. Каждый из них говорил на своем языке.
     А  он  сажал терновник, глотал любую насмешку, всюду совал
свой нос  и  всегда  ходил  самой  короткой  дорогой.  Ребенок,
увидевший  его  во  сне,  мочился  в  постель.  Он  знал  языки
животных, любил музыку, женщины его  ненавидели  и  загоняли  в
бутылки,  потому что считали, что у него женское тело и мужская
голова, но они же продавали ему свою душу, потому что он  знал,
что  Ева была изгнана из рая гораздо позже Адама, а кроме того,
он умел хорошо хлестнуть хвостом или чем другим,  что  доставал
из  своих  широких штанов. Он был хорошим пахарем, мог вспахать
даже речное дно. Боялся черных  собак,  пения  петуха  и  любил
сидеть  на  весах  в  водяной  мельнице.  Он  никогда  не искал
компании, компания всегда сама находила его, хотя  его  же  при
этом и боялась. Про него говорили:
     -- Если он за полу схватит, отрежь полу!
     А  он  боялся  ножа  в  черных  ножнах  и  осинового кола.
Отбрасывал тень с очертаниями коня, везде чувствовал  себя  как
дома, но дети издевались над ним, крича ему вслед:
     -- Брысь, брысь! Иди пасти белых кобылиц!
     Однажды  в  молодости  он  сделал из палки и овечьей шкуры
волка, но тот никак не мог научиться ходить. Тогда  он  во  сне
помолился  Богу,  в  которого  верил  только  во сне. И Бог ему
сказал:
     -- Скажи  своему  волку:  прыгни  на  отца!  Тут  он  и
оживет.
     Так он и сделал, и волк только чудом не растерзал его.
     Рыбаки  причащали  его  так:  взяв  в  рот  причастие,  не
глотали, а выплевывали в реку со словами:
     -- Я тебе причастие, а ты мне рыбу!
     Люди говорили, что  он  клеветник,  а  он  боялся  кукиша,
пестрых  щенков  и  черного пояса. Если ему давали пощечину, он
тут же подставлял вторую щеку, чтобы  получить  и  по  ней,  но
мужчины  знали,  что этого делать не следует, потому что тут же
народятся  двое  таких  же,  как  он.   Такое   предоставлялось
женщинам,  и  те  колотили его так, что хвост у него лишь чудом
держался на месте, а как-то раз все-таки отвалился, и он создал
из хвоста красавицу, которой по  красоте  не  было  равных.  Ее
звали  Петра  Алауп, и жила она в Триесте. Он хвастался на всех
перекрестках:
     -- Бог сотворил человека по своему  образу  и  подобию,  и
посмотрите,  что за дрянь получилась, а я сестру себе сделал из
собственного хвоста, вы только поглядите, какая красавица.
     Как-то ночью, во время страшного ненастья,  он  сделал  ее
своей женой, и она три месяца держала под мышкой петушиное яйцо
и  не  умывалась.  Из  этого яйца вылупился ребенок с коровьими
ушами, похожий на отца как две капли воды. Кроме этого ребенка,
у Нежитя был еще один. Это был отец лжи. Он  никогда  не  делал
зла  тому,  кто  его  ненавидит,  но всегда вредил его родным и
близким.  Его  жизнеописание  было  составлено  в  Нише  (Павле
Софрич. "История сербского дьявола", "Голос нишской епархии").
     Стоял 1813 год, ему наскучило даже кузнечное ремесло, и он
спросил  свою  жену  Петру  Алауп, что ему делать, а она что-то
шепнула ему из губ в губы. Тогда он обул желтые турецкие туфли,
вскочил на свою белую кобылу и  завербовался  в  наполеоновскую
кавалерию.  Его  направили  в роту капитана Опуича, которая как
раз в это время терпела поражение под Лейпцигом.

     Шестнадцатый ключ. Башня

     Однажды утром комнаты в домах Земуна  проснулись  светлыми
от выпавшего ночью снега, и зеркало на стене белизной и блеском
раньше времени разбудило Софрония и Ерисену.
     В то снежное утро он спросил ее за завтраком:
     -- Почему у нас никогда не бывает твой старший брат?
     -- Потому  что  он  тот  самый австрийский офицер, который
проткнул тебя ножнами от сабли и повесил на дерево. Он  далеко.
Гонит французов.
     -- И ты только сейчас об этом рассказала? А почему ты меня
спасла?
     Она  посмотрела,  как  он  жует один кусок, как его дед по
материнской линии, а  второй  --  как  бабка  по  отцовской,  и
ответила:
     -- Есть два типа женщин. И в этом смысле женщины имеют как
бы два разных пола, как две туфли на ногах.
     Первый тип можно назвать женой победителя. У нее нет отца.
Она полностью  опирается  на мужа и обожает его как обладающего
могуществом, как Адама и отца своего  потомства  и  победителя,
царящего  над  миром  животных,  которым  он  дал  имена, и над
природой, которой он сопротивляется. Такая женщина помнит,  где
пуп  земли.  Благодаря  мужу  она имеет силу и деньги. "Дни его
длятся дольше, и в жизни его больше ночей, чем у меня"  --  так
думает она о своем мужчине и презирает сыновей, которых считает
мягкотелыми  и  разделенными,  как Каин и Авель, одиночками без
силы и влияния. "Пусть-ка они вспашут собственную тень и польют
ее потом, чтобы там что-то проросло",  --  думает  о  них  она.
Такая  женщина  не  выносит  и  сверстников своих детей, все их
поколение, которое бородой затыкает уши. Когда она выбирает, то
выбирает не того, кого любит, а того,  кого  ненавидят  или  ее
отец,  или  ее  сын. Любовь у нее связана с клитором и означает
наслаждение, не имеющее отношения к зачатию.
     Другой тип -- это дочь победителя. Она  влюблена  в  отца,
который  о  себе  может  сказать:  "Мудрость  моя  раньше  меня
родилась". В нем  она  видит  творца,  победителя,  властелина,
который  вокруг  себя  и  вокруг  нее  связывает друзей крепкой
связью единодушного братства. Своего  мужа  она  презирает.  Он
может  быть прекрасным человеком и мастером своего дела, но она
будет говорить о нем: "Все из него веревки вьют, он  под  чужую
дудку  пляшет,  у  него мох на ушах растет!" Она не прощает ему
склонности к одиночеству. "Зачем мне нужен человек без  силы  и
без  влияния,  такой, у которого власти не больше чем у снежной
бабы?" По той же причине она презирает и своих  братьев,  и  их
сверстников.  "Они  имели  свой  шанс  --  и  упустили его", --
говорит она. Поэтому она обожает сына  и  его  приятелей,  ведь
наступает  их  время,  в  них она видит новое великое братство,
связанное тем же духом, что и братство ее отца, в них она видит
будущих победителей. "Они сбросили с себя четыре корки от пота,
высохшие на четырех ветрах,  и  теперь  они  свободны"  --  так
думает  она,  потому  что  получает  силу и богатство или через
отца, или через сына. Обычно она оказывается в  постели  одного
из  приятелей собственного сына. Выбирая, она выбирает не того,
кого любит, а того, кого ненавидит ее муж или ее брат... Любовь
у нее связана с  маткой  и,  значит,  с  зачатием,  не  имеющим
отношения к наслаждению.
     -- А  ты,  к какому из двух типов относишься ты? Какого ты
пола? -- спросил он со страхом.
     -- Никакого. У меня в некотором смысле  нет  пола.  И,  по
крайней  мере  пока,  я  представляю собой исключение. Я третья
туфля. Выбирая, я выбираю того, кого больше всех люблю.
     -- Значит, третья туфля действительно существует!
     -- Да. Я стараюсь вести себя не так, как другие женщины. Я
не повинуюсь законам смены поколений победителей и побежденных,
потому что эти нормы поведения свойственны  мужчинам.  Я  знаю,
что  мужчины  реализуют  себя  через других, а женщины -- через
самих себя. И когда тени вечерних растений взлетают к  небу,  я
знаю,  что  я дочь победителя. И я своего отца обожаю наперекор
всем.
     -- А разве ты не знаешь, что мой отец убил твоего отца еще
на прошлой войне, в прошлом веке?
     -- Это вина не твоя, а скорее моего брата, Паны Тенецкого,
капитана австрийской армии, который так же  кровожаден,  как  и
твой  отец,  капитан французской кавалерии Харлампий Опуич. И в
таком случае вина может рикошетом отскочить назад,  в  прошлое.
Поэтому я не переношу самодовольную компанию своих братьев и их
друзей  --  победителей и насильников, которые вместе со своими
женами отвечают мне тем же. И я с ужасом думаю о своих и об  их
детях,  которым предстоит на себе испытать с их стороны насилие
победителей,  е