медведюшек,  самого  Скотьего  Бога
уважишь. Пускай нас помилует!
     Ибо Волосу, мохнатому Змею, медведь был от века первый товарищ. Такой
же прожорливый, свирепый и сильный, да и ленивый. И на девичью красу такой
же несытый.
     Что ж! Свели плачущую невесту  глубоко  в  чащу  лесную,  в  заросший
ельником лог, откуда всего чаще выникали медведи. И оставили привязанной к
дереву на поляне:
     - Заступись, кормилица! Ублажи Волосовых зверей! Не дай лютой смертью
изгибнуть!
     С тем ушли  старики.  Но  не  увидели  старыми  глазами,  что  вблизи
схоронился Светленин бедовый меньший братишка. Решил  малец  выследить,  в
какую сторону поведут ее женихи, чтобы потом навестить в  берлоге,  привет
домой передать. А утихомирятся, залягут снова в спячку  медведи  -  может,
назад в деревню забрать...
     И вот захрустел мерзлый снег под двенадцатью когтистыми лапами. Вышли
на поляну три шатуна. Светленин братец не помнил,  как  высоко  на  дереве
оказался. Только видел, как начали медведи обнюхивать обмершую  невесту  и
свадебное угощение, сложенное у ее ног...
     Но не  довелось  им  потешиться.  Совсем  рядом  послышался  рев,  от
которого с ветвей осыпался снег, а  храбрый  малец  еле  усидел  на  суку.
Затрещало в подлеске, и из чащи, вспахивая сугробы, вылетел тур.
     Грознее зверя не водилось в лесу. Рослый мужчина не смог бы взглянуть
поверх его черной спины, разделенной белым ремнем.  Быстроногий  олень  не
умел его обогнать, превзойти в стремительном беге. А рога длиной  в  руку,
выгнутые вперед, играючи расшвыривали волков, метали  с  дороги  охотников
вкупе с конями...
     Вот что за чудище вырвалось на  поляну  и  встало  между  невестой  и
женихами, и пар струями бил  из  ноздрей  на  морозе.  Мальчонка  с  ветки
увидел, что на рогах быка горело жаркое золото. Не простые  были  медведи,
не прост был и тур. И кто страшнее, неведомо.
     А рев тура уже смешался с медвежьим. Оторопевшие  поначалу,  косматые
женихи втроем бросились на быка. Один разорвал ему когтями  плечо,  другой
успел укусить, но третьего тур вмял в снег и  там  оставил  лежать.  Новая
сшибка, и еще одна бурая туша взлетела, перевернулась и грянула  о  сосну,
так что белая шапка обвалилась с вершины. Последний шатун встал  на  дыбы,
но тур пригвоздил его золотыми рогами к необъятной березе и  держал,  пока
тот не замолк и не свесил когтистые  лапы,  оставив  полосовать  ему  шею.
Тогда тур швырнул его прочь, еще раз коротко проревел и пошел к дереву,  у
которого без памяти висела на веревках невеста. С его плеча и  шеи  капала
кровь. Вот бык наклонил голову, осторожно дохнул Светлене в лицо. Кончиком
рога поддел лыковые путы и разорвал, как гнилую нитку. И  тормошил  теплой
мордой  упавшую  девушку,  пока  она  не   очнулась.   Светлена   отчаянно
вскрикнула, заслонилась локтями... тур ничем ее не обидел.  Губами  поднял
из снега какой-то мешочек, затянутый длинным оборванным ремешком.  Положил
ей на колени, подставил могучую изодранную шею. Светлена неверными  руками
кое-как обхватила  ее,  крепко  завязала  концы  ремешка.  Погодя  стащила
платок, взялась унимать, заговаривать кровь:
     - Ты, руда, стань, боле не кань...
     Тур слушал смирно, опустив  грозную  голову.  Только  все  заглядывал
Светлене в глаза, будто силясь что-то  сказать.  А  потом  непоседа-братец
увидел, как тур припал на колени, и сестрица неловко,  несмело  взобралась
ему на загривок. И пошагал тур, чуть  заметно  прихрамывая,  по  глубокому
снегу прочь, как будто поплыл...
     - Вот дела-то, - скончал свою повесть говорливый сосед.  -  Хотели  с
собаками его обложить, да больно уж лют. Только лучше бы девка  досталась,
кому назначали. Боятся теперь, разгневается Скотий Бог, хуже не было бы!



                                 ПЕРУНИЧ

     Кий с сыном перевернули обледенелый  валун,  вытащили  самородок.  Не
тронутый ржавчиной, он синевато блестел, и обломанные края  были  остры  -
как раз то, что надо. По пути домой они завернули в кузню  за  молотом,  и
тут издали долетел звериный рев - далекий, ослабленный расстоянием. Однако
подпилки, сверла  и  молоточки  немедленно  отозвались,  заговорили.  Чуть
слышно запел даже большой молот-балда, не забывший руку Перуна. Кий ударил
кресалом, и Огонь выпростал из горна длинный язык, будто прислушиваясь.  А
Кию подумалось, что точно так звенела когда-то его кузница, откликаясь  на
гневный голос Сварожича.
     - Тур кричит, - сказал Светозор. - Уж не тот ли?
     Выглянули они в дверь и вот что увидели. С опушки, проламывая ранящий
наст, во всю мочь бежал тур - золотые рога, и на его спине,  вцепившись  в
черные космы, ничком лежала девушка. А за туром на  перепончатых  крыльях,
злобно шипя, летел...  нет,  не  Волос,  в  два  раза  поменьше,  но  тоже
страшилище. Чешуя вокруг шеи  переливалась  пестрыми  бусами,  на  плоском
затылке болталось подобие косы.
     - Живет же мерзость такая, - покоробило Светозора.
     - Змеевна! - сказал Кий. - А ведь догонит!
     Летучая тварь между  тем  прянула  вниз,  метя  кривыми  когтями.  Но
промазала - лесной бык увернулся, вспахав белую целину. Змеевна  ударилась
оземь и вдруг обернулась красавицей  в  длинной  искрящейся  шубе.  Только
светились радужные глаза.
     - По-доброму ворочайся! - расслышали кузнецы. - Ее брось, и  свадебку
справим! А не то вечный век будешь в турьей шкуре ходить!
     Бык молча бросился, пригибая золотые рога.  Но  красавица  обернулась
громадной клыкастой свиньей - опять с косою и бусами. Лязгнула  челюстями.
Жаль, не выпросила у батюшки ледяного змеиного зуба!
     Кий с сыном замахали  руками,  закричали  в  два  голоса.  И  тур  их
услышал. Повернулся и тяжело поскакал, выбиваясь из  сил.  Огонь  в  горне
свирепо гудел, сам собой разгораясь  жарче  не  надо.  Кий  сунул  в  него
тяжелые клещи и поспешил обратно  к  двери.  Подскакавшему  туру  пришлось
заползать на коленях, но все-таки он успел: кузнецы вдвинули  засов  перед
самым рылом свиньи.  Ударившись  о  железо,  веприца  отлетела  с  бешеным
визгом. Кузнецы  оглянулись  посмотреть  на  быка,  но  быка  не  было.  У
наковальни, прижавшись друг к дружке, сидели на  полу  девка  и  парень  -
черноволосый, в изодранном жениховском  наряде.  Двумя  руками  он  крепко
держал привязанный на шею мешочек, глаза были сумасшедшие. А ноги - босые,
сбитые в кровь. А еще на полу лежала порожняя шкура,  увенчанная  золотыми
рогами. Обоих, парня и девку, колотила дрожь.
     - Здрав буди, Перунич! - прогудел  из  горна  Огонь.  -  Признал  ли,
братучадо?
     Парень хрипло откликнулся:
     - И ты гой еси, Огонь свет Сварожич! Как же мне тебя,  стрый-батюшка,
не признать!..
     Поднялся, пошатываясь, подошел и обнялся с вылетевшим из горна Огнем.
Девка  пискнула,  закрыла  руками  глаза.  Между   тем   веприца   снаружи
прохрюкала:
     - Кузнец, отвори!
     Кий ответил:
     - Рад бы, да засов застрял, не могу. Не обессудь уж.
     Змеевне, видно,  умишка,  чтоб  думать,  совсем  не  досталось,  одни
прихоти:
     - Как же я его у тебя заберу?
     Кий посоветовал:
     - А ты пролижи дверь, где нету  железа.  Я  его  тебе  на  язык-то  и
посажу.
     Перунич подошел к кузнецу, и турья шкура  поползла  по  полу  следом,
готовая вновь прыгнуть на плечи.
     - Сам выйду... Светлену побереги. И вот еще... тебе нес, сохрани...
     Он протянул Кию мешочек, но Кий отмахнулся:
     - Погоди ты. Мы Волоса выпроваживали, неужто Волосовну не отвадим?
     Веприца тем часом лизала дубовую дверь, сопя и плюясь. Дуб,  громовое
дерево, был ей не по вкусу и к тому же поддавался с трудом.  Но  вот  дыра
засветилась. Она всунула язык в кузницу далеко, как только смогла:
     - Ну, сажай!
     Светозор передал отцу горячие клещи.
     - Держи, - сказал Кий и изо всей могуты стиснул слюнявый язык.
     Змеевна завизжала так, что впору было оглохнуть. А уж рвалась -  мало
языка не покинула у Кия в клещах.
     - Что с ней сделаем? - спросил  кузнец.  -  Может,  в  соху  впряжем,
деревню опашем, чтобы Коровья Смерть не ходила?
     - Пусти ее, - сказал Перунич. Кий разжал клещи, и Змеевна без  памяти
кинулась наутек, на ходу принимая крылатый облик. Светозор усмехнулся:
     - Теперь если вернется, так разве у батюшки на хвосте.
     Кий нахмурился.
     - А ведь правда твоя, поспешать надобно. Вот тебе, Перунич,  сапожки.
Будет ноги-то по морозу калечить.
     Но Перунич покачал головой,  глядя  на  шевелящуюся  шкуру.  Могучий,
красивый парень, чистый отец, только чуть помягче лицом.  Верно,  в  мать,
подумалось кузнецу. А Перунич сказал:
     - Я опять стану туром, как только выйду отсюда. Я пробовал... на горе
Глядень, в святилище. Заклятье на мне. Я  сын  Богов,  но  мне  с  ним  не
справиться. Я не Бог... я не знал Посвящения...
     - Это не беда, полбеды, - отмолвил кузнец. - А ну, дай-ка я попробую!
     Шкура наставляла рога, вырывалась,  но  у  себя  в  кузнице  Кий  был
сильнее. Живо сгреб ее в охапку, скрутил тугим узлом.  Светозор  подоспел,
мигом оковал железными полосами. Вдвоем спрятали ее в мешок:
     - Пошли теперь!
     У Кия был злой  пес  во  дворе.  С  черным  небом,  с  тремя  черными
волосками под челюстью, на обеих передних лапах по  когтю  выше  ступни  -
волка брал не задумываясь, человека чужого к дому не подпускал.  А  увидел
Перунича - заскулил, на брюхе подполз. И молодой Бог не оттолкнул пса,  не
шагнул в нетерпении мимо. Нагнулся, за уши потрепал...
     Зоря с кузнечихой  только  ахнули,  разглядев,  кого  привел  Кий.  А
Перунич уже стоял на коленях подле Бога Грозы:
     - Отец...
     Не смог ничего  больше  выговорить,  обнял  его  и  заплакал.  Слепой
исполин опустил ладонь на мягкие черные кудри:
     - Вот так же ты плакал за дверью, когда  тебя  щипала  Морана.  Врала
старая ведьма, ты - мой!
     Сын развязал кожаный мешочек, вынул ларец. Поднял крышку,  и  изнутри
вспыхнули два синих огня. И еще что-то, медленно, равномерно стучавшее:
     - Я принес тебе глаза и сердце, отец...



                              СТАЛЬНОЕ ЛЕЗВИЕ

     Оказалось, он получил их как свадебный дар, когда за  него  сговорили
младшую Змеевну. Злобной Моране до того не терпелось смешать Змеево колено
с родом Богов, что на радостях она утратила всякую  осторожность.  Решила,
верно - невелика беда, коли хочет, пусть балуется, все  равно  к  отцу  не
проникнет.  Перунич  рассказывал  о  своем   сватовстве,   содрогаясь   от
отвращения. Светлена гладила его по руке.
     Бог Грозы медленно ощупал ларец с глазами и сердцем. Он сказал:
     - Вскипятите мне непочатый котел родниковой воды...
     Двоим молодцам и двум девкам немедля дали  ведерки  и  по  коромыслу,
отправили за  водицей.  Светозор  повел  к  гремячему  ключу,  что  возник
когда-то от молнии и единственный до  сих  пор  не  замерз,  не  покорился
морозу. Но на полдороге Перунич шагнул с тропы в сторону:
     - А вот еще родничок!
     Заботливо расчищенная дорожка вела  к  колодезю,  полному  до  краев.
Гладкие  бревнышки  сруба   искрились   под   Месяцем.   Светозору   вдруг
померещилась на  них  чешуя.  Он  схватил  за  плечо  молодого  Бога,  уже
намерившегося зачерпнуть. Дернул назад, прошептав:
     - Его здесь не было раньше! - и добавил погромче: - У нас вера такая,
всегда в новый колодезь сперва горячие клещи кидать...
     Они едва успели отпрянуть. Колодезь  сделался  Змеевной,  взмыл  и  с
криком умчался за лес. Храбрые девки держались одна за другую, зеленые  от
пережитого страха. Гремячий родник встретил их радостным журчанием, быстро
наполнил ведерки, и больше никто не пытался им помешать.
     Кий утвердил во дворе  большой  железный  котел,  в  котором  некогда
варили пиво для его свадьбы.  Налили  воду,  уложили  дрова.  Когда  белым
ключом забил крутой кипяток, Перунич и Светозор под руки  вывели  из  дому
Бога Грозы. Морозные цепи тащились следом,  цепляясь  за  что  ни  попадя.
Кузнечиха, Светлена и Зоря подталкивали цепи кочергой,  поддевали  рогатым
ухватом, гнали вон помелом. Рыжекудрый Сварожич выметнулся  встречь  брату
из-под котла, обернулся  жар-птицей  -  огненным  кочетом.  Острым  клювом
бережно взял из ларчика глаза, вложил в пустые  глазницы.  Взял  сердце  и
опустил в рану, так испугавшую  детей  кузнеца.  Из  ожившей  раны  тотчас
закапала кровь. Перун шагнул через край котла, в дымящийся кипяток. Совсем
скрылся в густом облаке пара. И  вышел  на  доску,  прилаженную  с  другой
стороны.
     - Господине... - почти испугался кузнец.
     Перед ним был  прежний  Перун,  повелитель  блещущих  молний,  хозяин
неукротимой грозы. Выйдя из котла,  он  словно  впервые  заметил  цепи,  в
бессильной злобе болтавшиеся на запястьях. Он стряхнул  их,  сломав  между
пальцами, как ореховую  скорлупу,  и  бросил  в  костер.  Они  по-змеиному
зашипели, но Огонь сразился с ними и растопил.
     Как встарь, зоркими синими глазами смотрел на Кия Перун,  смотрел  на
своего сына... Нет,  все-таки  он  изменился.  Голова  осталась  седой,  и
морщины легли на щеки и лоб, точно шрамы горя и  муки.  Он  был  дарителем
жизни, а сделался - воином.
     - Вы, темные Боги... - сказал он негромко, но словно бы гром аукнулся
вдалеке. - И ты, Змей Волос, Скотий Бог!.. Ужо вам!..
     Кий невольно попятился...
     - Пройди через котел, - сказал Перун сыну.  -  Это  твое  Посвящение.
Пускай все видят, какого ты рода.
     Не раздумывая, Перунич шагнул в кипяток. Светлена даже  закричать  не
успела. А сын вышел вслед за отцом вроде бы совсем таким же, как был... но
теперь  турья  шкура  навряд  ли  осмелилась  бы  одеть  его   своевольно.
Колдовство Мораны и Чернобога не было больше властно над ним.
     Из конюшни, грудью выломав крепкие  двери,  выбежал  конь.  Заплясал,
взмахивая здоровым крылом. Бог Грозы повел к котлу и его. Взвился в прыжке
жеребец,  окутался  вихрем  белого  пара...  и  вылетел  совсем  здоровый,
могучий, стремительный. Только крылья, прежде похожие на лебединые,  стали
подобны крыльям орла, да опаленная шерсть не сумела  вновь  побелеть.  Это
была чернота грозовой тучи, способной прогреметь даже в мороз.
     Перун поднял измятую золотую секиру:
     - И перековать бы тебя, да толку...
     Кий принес ему самородок:
     - Не сгодится ли? Это Морана мне приносила, мертвый гвоздь  сказывала
ковать, да я ее выгнал.
     - Счастье, кузнец, что  ты  его  не  коснулся,  -  приняв  самородок,
ответил Перун. - Такой зуб и меня вморозил бы в лед. А если бы ты дал  его
Людям, не накопившим ума... Это оружие для Богов, да и то, лучше бы мне не
видать его никогда.
     - Теперь твои молнии научатся убивать, - сказал  сын.  -  Ты  станешь
страшным. Тебя начнут бояться, отец. Тебе будут молиться те,  кто  изберет
для себя раздор и войну...
     Бог Грозы опустил седую кудлатую голову.
     - Значит, это еще одно горе, которое мне суждено. Что ж,  пусть  так.
Мне нужно оружие, чтобы вызволить Солнце и Весну, и их уже никто не станет
бояться. А сражающиеся Люди все равно найдут, кому поклоняться...
     Работа, за которую они тогда принялись, в самом деле  была  по  плечу
одним лишь Богам. В горне разгорелся такой жестокий Огонь, что вся кузница
готова была раскалиться. Неуступчиво, неохотно грелось злое железо, но под
ударами Бога Грозы наконец подалось, начало сплющиваться в полосу.  Кий  и
Перун выправили золотое лезвие топора, изуродованное о  змеиную  чешую,  и
наварили  на  него  острие.  Вначале  секира  вздрагивала  на  наковальне,
страшась принимать смертоносную сталь. Потом притерпелась,  и  вид  у  нее
сделался зловещий.
     Перун подновил знаки Грома и Солнца по обе стороны острия.
     - Теперь пусть прилетают, - сказал  он,  выйдя  из  кузницы.  -  Хоть
вместе, хоть порознь! Не то я сам к ним в гости пожалую!..
     Потряс секирой и метнул к Железным  Горам  слепящую  лиловую  молнию,
вызывая на бой. Таких молний еще никогда не видали ни  Боги,  ни  смертные
Люди. Жемчуг от такой не родится.  Мертвым,  страшным  был  ее  свет...  А
следом прозвучал небывалый раскат, от которого вздрогнуло,  прислушавшись,
темное Небо, а по избам проснулись древние старики, вспомнившие о чем-то:
     - Гром! Никак гром прогремел!..
     И  глубоко  под  Землей,  в  Исподней  Стране,  за   веселым   столом
расплескали хмельные кубки Чернобог, Морана и Змей:
     - Гром гремит... неужто опять?
     А Перун повернул секиру обухом и стал рассылать над  Землей  золотые,
животворные молнии. И впервые за тридцать лет и три  года  ослабла  хватка
мороза, повлажнел воздух, набрякли,  отяжелели  пуховые  перины  сугробов.
Светозор, привыкший к трескучему холоду,  первый  расстегнул  ворот,  утер
лицо, удивился:
     - Жарко!
     С тех пор и повелось говорить  об  оттепели  -  потеет  зима.  Черные
деревья раскачивались на сыром  ветру,  советовались:  не  почудилось  ли,
стоит ли пробуждаться? А почки  на  голых  ветвях  тем  временем  медленно
набухали.



                             ПОЕДИНОК СО ЗМЕЕМ

     - Мы с тобою пойдем, - сказал Перуну кузнец. - Мало ли какую они  там
еще пакость измыслят!
     Он отвел жену к брату  и  хотел  оставить  у  него  в  доме  Зорю  со
Светленой, но девки уперлись:
     - Не бросим вас!
     Тогда Перун вытащил из мешка турью шкуру. Порвал  железные  полосы  и
отдал шкуру сыну:
     - Будешь надевать и снимать ее, когда сам пожелаешь. И не только ее -
всякую, что приглянется.
     Так они и отправились к Железным Горам. Кий и Светозор уместились  на
чудесном коне вместе с Богом Грозы, а за ними  скакал  молодой  Перунич  в
обличьи золоторогого тура, и на широкой спине его ехали Светлена и Зоря. И
всюду  по  их  следам  обрушивались  сугробы,   задували   теплые   ветры,
разбегались ручьи. А в небесах стала собираться туча, какие  редко  бывают
зимой. Только Кий, Перун и крылатый конь  когда-то  видали  подобные.  Это
была настоящая грозовая туча, и вершина ее все росла и росла  ввысь,  пока
ветер не начал клонить ее в сторону, делая похожей на наковальню.
     - Это в память о твоей кузнице, - сказал Кию Перун.
     Железные Горы показались им вдвое  выше  и  неприступнее  прежнего  -
из-за многолетнего льда, выросшего на скалах. Но  грозовая  туча  накрыла,
как горсть, громоздящиеся хребты. Бог Грозы сплеча ударил секирой, и  горы
содрогнулись до основания, а к Небу взвились с  ледников  столбы  шипящего
пара:
     - Я пришел, Змей!
     Чернобог и Морана вдвоем еле  вытолкали  Волоса  наружу  из  укромных
пещер.
     - Не пойду, - упирался он. - Неохота. Боюсь.  У  него  топор  острый,
поранит...
     - А у тебя чешуя из синего льда, - сказал Чернобог. - Золотая  секира
тогда ее не прошибла, не прошибет и теперь.
     - Он мне и без секиры тот раз шею чуть не свернул, - упрямился Волос.
     - Так не свернул же, - сказала злая Морана. - А тридцать  лет  и  три
года в цепях провисев, тем более не свернет.
     - Змеиху со Змеевичами снарядим на подмогу, -  пообещал  Чернобог.  А
Морана прикрикнула:
     - Хочешь, чтобы он жену свою оживил? Солнце выпустил?  Вдвоем-то  они
знаешь что над тобой учинят!..
     Лязгнул Змей мертвым клыком, взмахнул крыльями, полетел.
     Над Железными Горами висела страшная туча - черно-синяя,  отороченная
трепещущим кружевом  молний,  с  высокой  клубящейся  наковальней.  Теплый
ливень ударил Змею в глаза, загремел по натянутым перепончатым крыльям,  и
смутно припомнило чудище, как  славно  было  когда-то  купаться  в  струях
дождя. Но слишком давно сидел в его пасти ледяной зуб. Решил  Волос  вновь
заморозить грозную тучу, развеять вихрем снежинок.  Ощерился,  дунул  -  и
впрямь полетели мокрые хлопья,  но  тотчас  хлынул  дождь  пуще  прежнего,
умывая далеко внизу Железные Горы,  растапливая  несокрушимые  ледники.  И
внезапно перед Змеем явился сам Бог Грозы  на  вороном  крылатом  коне,  с
боевым топором, поднятым над головой, и топ