измена,  давний  сором.  Люди   верят,   что
истончившийся, старый Месяц надеется умереть и снова  родиться  -  чистым,
как прежде, обрести полноту лика и не терять ее больше. Но не  может.  Вот
почему про начавший убывать Месяц так и говорят  -  перекрой.  Вот  почему
новорожденное дитя непременно показывают растущему Месяцу,  чтобы  справно
росло, и новый дом начинают строить при молодом Месяце, а не  при  ветхом,
когда видно, что его надежда опять не сбылась. А  вот  лес  для  постройки
рубить лучше всего в новолуние, чтобы не велась гниль,  чтобы  не  ел  его
червь.
     ...Злая Морана и беззаконный Чернобог еще немало  времени  хоронились
во мраке сырых пещер, не смея высунуться на свет, сбросить змеиные  чешуи.
Поняли, что светлые Боги умеют быть грозными, умеют наказывать.
     А Перуну, уже созывавшему гостей на желанный свадебный пир с  молодой
Богиней Весны,  пришлось  надолго  все  отложить.  Ведь  он  залил  кровью
священную золотую секиру, осквернил,  оскорбил  ее  видом  Землю  и  Небо.
Оставил Перун замаранную колесницу, выпряг крылатых коней, пешком пришел в
кузницу Кия, давнего друга. И целый год  махал  молотом,  не  разговаривая
почти ни с кем, не вкушая общей еды. Вот так пришлось ему очищать себя  от
скверны убийства, хоть Месяц и возвратился к живым. Смерть получает власть
над пролившими кровь, хотя бы даже свою. Подле них истончается грань между
мирами умерших и живых, клубится невидимый водоворот -  затянет,  если  не
оберечься!  Вот  почему  боязливые  дети  со  всех  ног   разбегаются   от
поранившегося в игре, и только твердят - мы не видели, не знаем, мы тут ни
при чем. И воины, вернувшиеся из похода, подолгу не смеют сесть в доме  за
стол, обнять жен, пойти в святилище молиться Богам. Убивший -  нечист.  Он
висит между мирами, и нужно много омовений в бане и  долгий  пост,  прежде
чем живые возмогут опять считать его своим.



                                ОБИДА РУЧЬЯ

     Мимо дома кузнеца Кия бежал говорливый ручей. Он  тек  из  болота,  с
ягодных мхов, нес темную торфяную воду, за что и прозван был Черным. Таких
ручьев и речушек много на свете, столько же, сколько болот,  а  пожалуй  и
больше. Ручей падал в реку, а река -  в  широкое  море:  там,  при  устьи,
построили город, стали ходить заморские корабли, повелся прибыльный  торг.
Отец Кия нередко ездил туда, продавал сделанное  мастером-сыном  и  всегда
возвращался довольный. Под старость он многие заботы  переложил  на  плечи
выросших сыновей и даже начал похаживать к ручью,  посиживать  с  удочкой,
прикрыв от горячего Солнца  седую  голову  шапкой,  сплетенной  из  еловых
тоненьких корешков.
     Самому Кию некогда было надолго бросать наковальню, но и от его кузни
вела тропинка  к  ручью.  Приходил  набрать  в  деревянные  ведерки  воды,
ополоснуть копоть с  лица,  отмыть  сажу  и  пот.  И  никогда  не  забывал
поблагодарить добрый ручей, низко поклониться  ему.  Весной,  когда  ручей
выплескивался из берегов, Кий дарил  ему  свежего  масла  полакомиться,  а
осенью, когда Земля, принеся плоды, отдыхала, умытая дождями  -  жертвовал
гуся. И никогда не упоминал вблизи воды  зайца,  чего,  как  известно,  не
любит ни один Водяной, ибо прыткий заяц подобен Огню.
     И вот однажды отец Кия сидел на зеленом  травяном  берегу,  вполглаза
приглядывал за удочкой и размышлял, куда бы это могла подеваться вся  рыбы
в ручье. И наконец припомнил  запруду,  недавно  построенную  в  низовьях.
Единственный проход оставили в той запруде, и там бывало не видно воды  за
рыбой, спешившей на нерест. А уж тут как тут  поджидали  ее  сети,  верши,
остроги...
     - Не оскудеет небось! - ответили удивленному старику беспечные  Люди,
выстроившие запруду. - Вон сколько рыбы в реке!
     Теперь отец Кия досадливо косился на пустую плетенку,  приготовленную
для улова:
     - Видать, оскудела! А если самую реку кто-нибудь перегородит?..
     И только сказал - отколь ни возьмись подошел к нему малый мальчонка:
     - Здрав будь, дедушка.
     И замолк, словно бы хотел о чем попросить.
     - И ты гой еси, внучек, - честь честью ответил  старик.  А  про  себя
посетовал, что не вынул ни рыбки, порадовать мальца. Потом  пригляделся...
рубашонка-то на нем буро-черная, как есть в торфяной воде вымоченная, а  с
левой-то стороны водица кап да кап наземь! Пригляделся  еще  -  в  волосах
зеленые водоросли впутались, на плечо стрекозка присела, а  между  пальцев
босых ног - перепоночки!..
     Оробел отец Кия, понял, не простой мальчонка пожаловал, и  кто  здесь
кому за внучка сойдет - это  как  посмотреть.  Еще  дед  старика  у  ручья
свадьбу играл, и дедов дед... А мальчонка уж за руку тянет:
     - Пойдем, покажу, где рыба стоит.
     И точно - привел к заводи, к белым звездам кувшинок  в  черной  воде,
сам рядом сел, ноги в воду спустил, а траву кругом словно  кто  тотчас  из
ведерка облил. Закинул удочку старец и мигом натаскал полную плетенку рыбы
- запыхался с крючка отцеплять.
     - Как же отдарить тебя? - спросил он мальчонку. Тот  глянул  голубыми
глазами:
     - А вот как, дедушка. Поедешь в город на торг, увидишь  там  матерого
мужа в синих портах и синей рубахе, в синей шапке высокой. Да ты его сразу
узнаешь, то дядька мой. Ты так передай ему, дедушка:  Черный,  мол,  Ручей
славному Морскому Хозяину челом бьет, низко кланяется  и  просит  сказать,
запрудили его запрудой, сил нет!.. Закол от берега  до  берега  учинили!..
Рыбу начисто вывели, и не то что кишок назад в воду  не  кинут  -  вся  на
берегу протухает, от жадности ловят, что и не съесть!..
     Шмыгнул носом и показал порванное плечо:
     - Я там щукой плавал,  у  запруды-то,  рыбу  спасти  хотел,  так  они
острогой меня! Передай, дедушка, Морскому Хозяину, как, мол, прикажет, так
оно и будет!..
     С тем прыгнул в заводь, и встречь  поднялся  огромный  усатый  сом  -
вскочил на него верхом и вмиг умчался мальчонка. А отец Кия поехал на торг
и все выполнил, как обещал.
     - Острогой, значит? - свел брови дородный, одетый в синее человек.  -
Что ж, снеси, дед, Черному Ручью поклон  от  Морского  Хозяина  да  скажи,
пускай слезы-то вытрет. Не было доселе никакой запруды да и не будет!
     Ушел, и за ним протянулась цепочка мокрых следов.
     Знай погонял старик запряженную в тележку кобылу.  Вернулся  домой  и
немедля вышел на берег:
     - Поклон тебе от Морского Хозяина, кормилец Черный  Ручей!  Велит  не
горевать: не было, мол, прежде запруды да и не будет!
     В этот раз не показался  ему  мальчонка.  Лишь  выметнулась  из  воды
большущая щука, плеснула громко хвостом.
     А ночью расходилось  великое  море,  ринулось  на  берег,  вздыбилось
косматыми  волнами!  Далеко  вокруг  разнесся  тяжелый  грохот  прибоя   -
проснулся отец Кия и рассудил было: гроза! Потом  вышел  во  двор,  увидел
ясные звезды, начал смекать.
     Пошла зыбь по реке до самых верховьев,  где  припадал  к  ней  Черный
Ручей. Выбежали хозяева запруды,  напуганные  небывалым  ревом  воды...  и
только успели увидеть, как поднялись гневные волны и  живо  снесли  закол,
разметали  жерди,  вывернули  неподъемные  бревна.  Затихли  и  отступили,
сердито ворча.
     Сказывают, у тех Людей хватило умишка: уразумели правый гнев Морского
Хозяина, повинились перед Черным Ручьем  и  не  калечили  его  больше,  не
жадничали, довольны были тем,  что  сети  да  удочки  приносили.  И  рыбьи
внутренности всегда возвращали воде, чтобы не скудела река. Говорят еще  -
многим все же пошла наука не впрок, повадились пакостить от Моря вдали  да
бахвалиться: здесь, мол, никакому Хозяину, хоть и дядке всех Водяных,  нас
не достать. Оно, может, и так, но на второй, на третий ли  год  изумляются
загребущие пришлецы: а рыба-то где? Куда вся подевалась? Где же им  знать,
что их Водяной нажаловался-таки Морскому Хозяину, и  тот  не  пустил  рыбу
наверх, отправил в другую реку на нерест. Вот и сидят голодные Люди, плюют
в реку со злости  и  сочиняют  всякие  небылицы:  в  кости,  мол,  Водяной
проиграл рыбу соседу... и ведь ни за что не сознаются - сами, мол, во всем
виноваты!



                                РЕЧНОЕ ДИТЯ

     А вот что однажды было со старой матерью Кия.
     Шла она из лесу домой с полной корзинкою  ягод,  присела  передохнуть
возле быстрой, порожистой речки, возле гудящего падуна. В том падуне скоро
год назад утонула красавица девка: поскользнулась на камешке - и не видели
больше, даже рукой не взмахнула, не отыскали потом. И вот, едва припомнила
- будто из земли вырос добрый молодец,  собою  статный,  пригожий,  только
вода с него льется и подпоясан  не  ремешком,  водорослями  какими-то.  Не
успела мать Кия перепугаться, как добрый молодец  бухнулся  перед  ней  на
колени:
     - Выручи, матушка! Жена моя молодая рожать собралась...
     - Да где ж она?  -  всполошилась  добрая  женщина.  Быстро  повел  ее
молодец - сама не заметила, как ступила в омут за падуном, ушла с головой.
Но не задохнулась, не захлебнулась в воде, дышала, как на берегу,  столько
по сторонам вместо елок и сосен встала колеблемая водяная трава,  а  рядом
закружились рыбешки.
     Вот спустились они на самое дно...
     - Пришли! - сказал Водяной. Распахнул дверь. И кого же разглядела  на
лавке Киева мать? Да ту самую девку-красавицу, что утонула по осени в яром
потоке. Крепко, знать, полюбил ее Водяной, раз похитил, увел  к  себе  под
воду. А в должный срок и дитя запросилось на свет...
     Старая женщина скоро успокоила молодую, стала  сказывать,  какое  там
без нее житье-бытье наверху. Велела Водяному взять жену под руки и  водить
посолонь, потом поворачивать с боку  на  бок  на  лавке.  Наконец  приняла
мальчишку, приложила к материнской груди, перетянула пупок крепкой зеленой
травинкой, обрезала раковиной - будет, как и отец, хозяином  над  потоком.
Приговорила:
     - Расти умницей!
     Вынес ей обрадованный Водяной дорогие каменья  и  самородное  золото,
намытое его рекой за века с начала Вселенной. Раскатил  жемчуга,  выросшие
от Перуновых молний между корявых створок жемчужниц. От  всего  отказалась
мать  кузнеца:  не  ради,  мол,  серебра  бегом  бежала  на  помощь.  Лишь
попросила:
     - Пускал бы ты, батюшка, нас на ту  сторону  невозбранно.  Больно  уж
ягода хороша на том берегу, да страшненько по камешкам прыгать.
     - Чтобы мне высохнуть, - поклялся Водяной. Честь честью вывел на волю
добрую женщину, положил ей в корзинку  славную  кумжу,  поклонился  земным
поклоном... и ушел - только по воде пузыри.
     Резвый сынишка его потом как-то забрался в сеть рыбакам. Те не поняли
сперва ничего, снесли в избу, переодели в сухое. Но  мальчишка  томился  и
плакал у очага, а когда выпустили - со всех ног побежал  обратно  к  реке,
забрался в воду, повеселел, начал играть. Тогда Люди смекнули  -  попалось
им детище Водяного. Вернули отцу сынка. И с тех пор у лесной реки все было
тихо и мирно, никто не жаловался ни на засуху, ни на безрыбье.



                                 ОМУТНИК

     А  самому  Кию  пришлось  как-то  раз  ополаскивать  руки   у   омута
неподалеку, и к нему незаметно приблизился седенький старец.
     - Эх, и я был таким, - вздохнул он завистливо, глядя на сильные  руки
юного кузнеца, на его широкие плечи. - Теперь ведь не  то,  теперь  всякий
может обидеть...
     - Экое безлепие, старика обижать! - нахмурился Кий. - У нас  здесь  и
не слыхивали про такое! Да ты кто будешь, дедушка? Не видал я тебя раньше,
нездешний, знать?
     - Оттого не видал, что мне нужды не было казаться, - отвечал  дед.  -
Я-то тебя вот таким еще помню. Я Омутник здешний,  хозяин  этого  омута...
был хозяин, а теперь сам не ведаю, куда с горя податься...
     - Кто обидел тебя? - спросил кузнец. Дед ответил:
     - Да свой же брат, Омутник. Жил он у Железных Гор, пришлось, говорит,
оттоль убираться, напросился в гости ко мне. А только он  и  сам,  видать,
дурного  набрался:  надумал  совсем   меня   выселить...   Поможешь   мне,
Кий-Молоточек? Али плохо я тебя всегда умывал?..
     - Как не помочь, дедушка Омутник,  -  пообещал  Кий.  -  Что  делать,
скажи!
     - А вот что, - приободрился старик. - Приходи сюда ночью да молоток с
собой не забудь. Увидишь, как побегут по омуту две волны одна  за  другой.
Это я гостюшку погоню. Ты уж бей по первой волне,  он  как  раз  в  ней  и
будет, а я во второй, не зашиби смотри!
     - Дедушка, - сказал Кий. - У меня ведь помощник есть - сам Перун свет
Сварожич! Слышишь, в кузнице ковадлом постукивает?  Хочешь,  с  собой  его
позову, он твоему обидчику и без драки путь-то покажет...
     - Что ты! Что ты!.. -  замахал  руками  старик  и  с  молодой  прытью
нырнул, потом наново высунулся: - Он - огненный Бог, страшусь я его!  Один
приходи, коли уж взялся помочь.
     На том порешили.  Ночью  засел  Кий  с  молоточком  на  берегу.  Стал
глядеть, как плывет над омутом Месяц, плывет высоко, куда  выше  прежнего,
стыдится грязных пятен на серебристом лице,  да  и  побаивается...  совсем
было засыпать начал кузнец, когда вдруг забурлило в омуте,  закипело  -  и
точно, побежали к берегу две волны, одна за другой, прямо на Кия.  Обождал
Кий, нацелился - да как хватил молотом по первой волне!
     Что тут стало! Взвыл кто-то дурным голосом так, что долго еще  гудело
по лесу. И вроде бы выскочил из воды препротивный, обрюзглый голый старик,
в тине весь, с длинной растрепанной бородой и  рачьими  глазами...  убежал
куда-то, шлепая перепончатыми лапами, а впрочем, в  потемках-то  много  ли
разглядишь.
     Вышел старый Омутник на берег, начал благодарить Кия:
     - А пуще всего за то спасибо тебе, кузнец,  что  помощничка  сюда  не
привел...
     Прямо по имени так ведь и не назвал - боялся.



                                  БАННИК

     А все-таки и Перуну в то лето, что он работал у Кия и не появлялся на
небе, досталось раз явить свою силу.
     Был у Кия сосед - брат троюродный, и у соседа баня.  А  в  бане,  как
всегда водится - банный дух, Банник. И за  что-то  невзлюбил  этот  Банник
соседову молодую жену. Уж она и веничек ему оставляла, и  воду,  и  добрый
пар - все равно: едва она за мытье, непременно плеснет на  ногу  кипятком,
либо горячий камень расколет, так в нее и метнет. А один раз вовсе чуть не
сгубил: ухватил - сила-то немереная, даром что ростом  не  вышел  -  да  и
начал затаскивать меж стеною и  каменной  печкой,  жечь  почем  зря,  кожу
сдирать. Хорошо, на крики жены вовремя подоспел муж-крепыш, отстоял, вынес
еле живую, насилу водой отпоил.
     Зашел как-то  этот  сосед  в  кузницу  Кия  полюбоваться  работой  да
починить ножницы овечьи. И обмолвился в разговоре, какие недобрые  дела  у
них повелись. И обереги, мол, не оберегают. А хлеба краюшку злому  Баннику
положили - и ту не  принял,  всю  перемял,  истоптал...  Этого  уж  Перун,
качавший молча меха, стерпеть не сумел.
     -  Хлеб  истоптал?  -  спросил  негромко,  но  по  стенам   зазвенели
молоточки, сверла, подпилки. Отошел от мехов,  и  сосед  вытаращил  глаза:
меха продолжали качаться, ибо внуки Неба-Стрибога, быстрые Ветры, во  всем
слушались Бога Грозы и помогали ему. Откуда же мог знать Киев родич, какой
такой черноволосый молодой исполин ходил в работниках у кузнеца. Все  его,
молчаливого, называли  Тархом  Тараховичем  или  просто  Балдой,  то  есть
Большим Молотом, а дальше не любопытничали.
     - Эта служба как раз для меня, - молвил Перун. И  помстилось  соседу,
что волосы его заклубились грозовой тучей,  а  в  глазах  заплясали  синие
молнии, и глухо пророкотало где-то вдали. Испугался землепашец, не хуже ли
еще Банника окажет себя этот Балда...  но  делать  нечего,  заварил  кашу,
расхлебывай.
     В  тот  же  вечер,  не  мешкая  долго,  истопили  баню.  Жена  соседа
показалась с мужем в предбаннике, потом тихо вышла, а Перун шагнул внутрь.
И сосед, желая позлить Банника, еще крикнул следом, как сговорились:
     - Шевелись там, жена!
     Уж очень Банник не любит, когда кого-то торопят. Тотчас плеснул он  в
вошедшего целый ковш вареной воды,  ждал  крику,  но  где  там!  Может  ли
кипяток повредить Богу Грозы, родному брату Солнца, родному брату Огня! Он
из горна поковки голой рукой под молот бросал и держал крепче  клещей.  Не
успел опомниться Банник, как ухватило его что-то - а что, не понять,  лишь
два глаза во тьме и в глазах свирепое пламя! Как начало  макать  голого  в
крутой кипяток да и мыть им, что ветошкой, полки, стены и пол! Как  начало
прямо над каменкой воду из бороды выжимать!..
     Сосед с женою в предбаннике напугались, выскочили  наружу:  решили  -
сейчас баня развалится, раскатится по бревнышку. Но нет.
     - Будешь кипятком шпариться? - спросил Перун  Банника,  когда  тот  и
вопить уже перестал, всхлипывал только. - Будешь камни кидать? За  горячую
печку будешь утаскивать?
     - Не буду!.. - заверещал Банник, засучил кривыми короткими ножками. -
Ой, не буду, только помилуй!
     - А хлеб пинать?
     - Не буду, бородою клянусь, пусть с нее вся плесень отмоется!
     Выпустил Перун Банника и молча ушел, так и не показавшись. Да  тот  и
не больно смотрел, был рад-радешенек, что уцелел. Долго потом  сидел  тише
воды, ниже травы, скуля, зализывал ссадины и все думал, кто же это  с  ним
справился? Да еще и  клятвой  связал?..  Ничего  не  придумал  -  навыкнув
шпарить исподтишка кипятком, ума палату не  наживешь.  А  потом  как-то  в
сумерках увидал хозяйскую серую кошку, приметил, как  сверкнули  ее  глаза
при выплывшем Месяце... и без памяти юркнул обратно за дверь, еле-еле  дух
перевел.
     И вот, когда  заглянула  туда  осмелевшая  молодая  хозяйка,  пузатый
голенький старичок высунул из-под  полка  конец  бороды,  позеленевшей  от
плесени:
     - Скажи, хозяюшка, а что ваша кошка? Жива ли?..
     - Жива, - не растерялась смышленая женщина.  -  Как  не  жива!  Вчера
только еще семерых таких принесла.
     - Ой, горе! - не в шутку напуганный, разохался Банник. - Ты уж  сюда,
сделай милость, не допускай ее!
     На том поладили. С тех пор жены ходят  в  баню  рожать,  и,  говорят,
Банник им помогает. И все Люди, напарившись, благодарят его и не  забывают
оставить душистый веничек, лоханку чистой воды. И никогда не моются больше
трех пар подряд - Банник этого не любит по-прежнему:
     - Не в свой пар не ходи!



                       ОГНЕННЫЙ ПАЛЕЦ И ЛЕДЯНОЙ ГВОЗДЬ

     Целый год Перун провел  на  Земле,  в  закопченной  кузнице  Кия.  Но
наконец  зафыркали  у  ворот  крылатые  скакуны,  впряженные  в   чудесную
колесницу, настало время прощаться.
     - Ты меня научил всему, господине, -  молвил  Кий.  -  Вот,  прими  в
подарок на память...
     - Что это? - удивился Перун.
     - Это огненный палец, - ответил кузнец. - В нем  частица  сути  Огня.
Все, чего он коснется, должно немедля ожить, если  только  оно  не  всегда
было мертвым. Испробуй!
     - Не откажусь, - сказал  Бог  Грозы.  Вытянул  из  поленницы  дубовый
обрубок, примерился и чиркнул огненным пальцем. Метнулось, на миг ослепило
белое пламя... и вот диво: давно высохшее  полено  в  руке  Перуна  тотчас
стало  расти,  выпускать  зеленые  ветви,  потянулось   к   земной   влаге
толстенькими корешками.
     - Хороша ли работа? - улыбнулся кузнец. Перун  засмеялся  впервые  за
целый год:
     - Совсем кудесником стал!
     Кий разгреб землю, делая ямку, и  сын  Неба  бережно  опустил  в  нее
деревце:
     - Пусть растет.
     Дубок принялся и за одно лето вымахал в могучее, стройное дерево. Его
так и прозвали - Перуновым дубом, стали чтить, оставлять на  ветвях  когда
пестрые лоскутки, когда обыденные - вытканные за день - полотенца, прося о
чем-нибудь Бога Грозы. Обнесли оградкой. Кончилось тем,  что  Кий  надумал
перенести кузню подальше. Начал облюбовывать место, и тогда вновь явился к
нему Перун:
     - Покажу, где ставить... Пора уже тебе железо ковать.
     Он  научил  Кия  искать  по  болотам   ру