заваленной  двери  и  ущипнула,  чтобы
погромче заплакал:
     - Твоя женка сама к Змею ушла, тебя позабыла! Думаешь, зря твои  кони
на всем скаку распряглись? Леля со Змеем давно сговорилась, еще до свадьбы
твоей! И этот сын - от него!
     Перун ей ничего не ответил,  лишь  вздрогнул,  заслышав  младенческий
плач - цепи звякнули,  облетел  иней  со  стен.  Он  не  мог  видеть,  как
вырывалось дитя и хваталось за каменные валуны,  сокрывшие  дверь.  Знать,
Богиня Весны все-таки успела шепнуть сыну, кто его настоящий отец.
     Смекнула коварная ведьма - мальчонка непременно раскроет  обман,  как
только научится говорить. Больше она его с собой не брала. Одна  приходила
рассказывать погребенному в стылой норе, как веселится со Змеем забывчивая
изменница, как тешит Скотьего Бога. И потирала ладони,  чувствуя  бессилие
узника, его молчаливую муку.



                                   ДАНЬ

     Змей в самом деле нередко ходил  посмотреть  на  упокоенную  во  льду
Богиню Весны. А потом являлся в пещеру, где колдовала Морана, и принимался
канючить:
     - Ну сделай, чтобы она ожила! И чтобы  меня  полюбила!  Ну  что  тебе
стоит?
     Но Владычица Смерти совсем не хотела снова тепла и цветущей зелени на
Земле. И не могла сказать Волосу - мол, уже  пробовала  преклонить  верное
сердце, да не сумела. И не было  ей  дано  оживлять  мертвое,  умела  лишь
убивать. Долго отмахивалась Морана:
     - Вот ведь приворожило тебя! Сколько  девок  на  свете,  хоть  каждую
обнимай!
     Но Волос не унимался, и, верно, туго пришлось бы ей  с  упрямцем,  но
посоветовал Чернобог:
     - А ты сотвори ему в образ точно такую, да и  оженим.  Небось,  сразу
повеселеет.
     Обрадовалась Морана и приступила к  делу  не  медля.  Вынула  у  Змея
шерстинку, выдернула чешуйку, - Волос все вытерпел, даже не взвизгнул.
     - А теперь раздобудь живое яйцо!
     Сломя голову  кинулся  Скотий  Бог  промышлять  и  принес  крапчатое,
кукушачье, чуть не на снег брошенное беззаботной кукушкой в чье-то  пустое
гнездо. И скоро в колдовском  подземелье  запищала  новорожденная  Змеиха.
Волос  все  прибегал  на  нее  посмотреть,  хорошо  ли  растет,  скоро  ли
заневестится.
     Что ж, Змеиха Волосыня удалась как раз под стать жениху. Злая  Морана
выучила ее превращаться в  озеро  и  колодезь,  даже  в  шатер  с  пуховой
постелью внутри. Потом показала ей запертую в ледяном гробу Богиню Весны:
     - Хочешь угодить суженому - сделайся, как она.
     Но юная Змеиха уже увидала Даждьбога:
     - Какой красивый! Весь золотой, прямо светится...
     Морана оттащила ее прочь с подзатыльником:
     - Ишь, загляделась! Ладно, будешь знать, что случается  с  теми,  кто
мне не покорствует!
     Присмиревшая Волосыня послушно отвернулась  от  прозрачной  могилы  и
прекрасного ликом Сварожича, принялась твердить заклинание.
     Скотий Бог через голову перевернулся от радости, когда Морана  вывела
к нему невесту, точь-в-точь похожую на Богиню Весны. Лишь глаза были,  как
у самого Змея, радужные и пустые. Приглядевшись, Волос смутно почувствовал
разницу, но в чем дело, так и не понял. А вскоре вовсе забыл.
     Стали они вместе вылетать на добычу, кружить над  заваленными  снегом
лесами. А минуло время, родились у них дети, маленькие Змееныши.  Впрочем,
Волосыня о них не очень заботилась.  Наверное,  оттого,  что  родилась  из
кукушачьего яйца.
     -  Повелеть  надо  Людям,  чтобы  приводили  да  оставляли  в   твоих
святилищах девок, - рассудил Чернобог. - Будет  кому  сопли  твоим  сынкам
утирать!
     И повели Люди одну за другой плачущих девок  в  дань  лютому  Змею...
Иначе грозился немилостивый разметать очаги, выкорчевать леса.  Сказывают,
иные девки тотчас умирали от ужаса, едва попав ему в когти. Иных он, ярый,
сам до дому не доволок. Но и тех, которых  донес,  собрался  целый  полон.
Хватило  мамок-нянек  малым  Змеенышам,  хватило   чернавок   Волосыне   в
прислужницы. Было, было отчего потом жаловаться Людям - стал  народ,  мол,
не так как прежде пригож. То ли злая Морана своим колдовством подталкивала
жребий, то ли само получалось, а только попадали к Змею в пещеру все самые
милые, да притом работницы, рукодельницы, тонкопряхи,  стряпухи...  И  вот
прибежала в кузницу  Кия  горемычная  женщина,  та  самая,  чью  дочку  он
когда-то вывел из лесу: ее девчоночка выросла умницей  и  красавицей,  уже
сваты заглядывали во двор.
     - Ой, головушка моя многобедная!.. - упала  Кию  в  ноги  сокрушенная
мать. - С дитятком единственным попрощаться велят...
     - Погоди, не реви, - отмолвил молодой кузнец. - Попробую твоему  горю
помочь. А не сумею, тогда будешь дочку оплакивать. Да и меня заодно.
     Кий не искал одолеть хищного Змея силой:  какое  там,  если  уж  двое
старших Сварожичей за Железными Горами пропали.  Нет,  если  и  оставалась
надежда, так разве что на смекалку. Было дело, однажды она  его  выручила.
Поможет ли вдругорядь?
     На всякий случай кузнец отправился в дом невесты и поклонился ее отцу
с матерью низким земным поклоном:
     - Иду сироту от Змея оборонять... не поминайте лихом, если вдруг что.
А жив возвращусь -  поведу  вашу  доченьку  кругом  печного  Огня...  коли
отдадите.
     Вон как оно вышло! С младенческих лет называли их женихом и невестой,
еще с Киевым батюшкой уговаривались сродниться, - а в самом деле помолвить
детей пришлось только теперь, на  краю  жестокой  погибели,  под  накрепко
замкнувшимся Небом...
     Сказывают, красавица-дочка расцеловала  пропахшего  копотью  кузнеца,
потом вынесла печальную, белую с красным фату - подарок к будущей  свадьбе
от самой Богини Весны, - и низко склонилась перед отцом:
     - Покрой, батюшка! Я ведь за другого своей волей не выйду...
     И закрыли невесту. Если не Кию - никому больше не зреть  ее  девичьей
красоты. Еле ушел оттуда кузнец... Но все же ушел и  отправился  на  лыжах
прямо в низину, к Волосову святилищу. Таких  святилищ  теперь  много  было
повсюду. Давно уже не стало любимых прежних Богов, но  ведь  жертвовать  и
молиться можно и без любви, - достанет боязни. Быстро  бежал  Кий,  а  сам
думал дорогой, как бы чудище вернее отвадить.
     Разнаряженная, точно на выданье, девчонка уже опухла от слез  -  глаз
не видно. Первым долгом Кий отогнал от нее мать:
     - Да погоди ж ты реветь! Уморишь дочку до времени! Иди-ка лучше домой
да затевай пироги, вернемся голодные, есть станем просить!
     Хотя вполне могли те пироги пригодиться и для  поминок.  Ушла  бедная
женщина, так  и  не  сведавшая,  что  из  ее  волоска  зародился  когда-то
Змей-погубитель. А кузнец заставил  девушку  вытереть  слезы,  умыть  лицо
снегом. Дал  в  руки  ножик  и  чурочку,  велел  строгать  помаленьку.  Да
вразумил:
     - Как налетит Змей, держись  погрознее.  Гляди  на  него,  как  будто
примериваешься. И поддакивай знай, о чем ни спрошу!
     ...Вот  испуганно  схоронился  серебряный  Месяц,  не   желая   зреть
непотребства, и издалека послышался тяжелый свист перепончатых  крыл:  это
Скотий Бог летел  за  добычей.  Снова  затрясло  несчастную  девку,  ножик
вывалился из руки. Но кузнец успел ей шепнуть:
     - Сказано, грознее гляди!
     Змей опустился  наземь,  взвихрив  снежную  тучу.  Завертел  головой,
высматривая красавицу. Кий окликнул его:
     - По здорову ли, Горыныч? Ну как, выучился выжимать из камня водицу?
     Горыныч - так называли Волоса по Железным Горам  и  еще  оттого,  что
падал он из-за туч, похожих на горы.
     - И ты гой еси, кузнец, - отмолвил он удивленно. - Нет,  не  выучился
еще...
     - Ну, это беда поправимая, - сказал ему  Кий  и  кивнул  на  сидевшую
девушку: - Я тут сестру к тебе снарядил, она  посильней  меня  будет.  Она
тебе живо всю премудрость покажет. И тебе, и жене твоей Волосыне, и  малым
Змеенышам...
     Сирота наконец осилила страх, подняла голову и посмотрела на  Змея  -
как на  проказливого  кота,  подобравшегося  к  сметане.  Опешило  чудище:
никогда прежде на него так не смотрели! Только и нашелся Волос спросить:
     - А что это она там такое строгает?
     Кий ответил:
     - Примеривается,  хочет  вас  всех   свежевать,   да   боится   шкуры
испортить...
     Не в шутку перепуганный Змей начал пятиться, заморгал... А  смышленая
девушка оглядела кольчужную чешую, оглядела когтистые лапы - и поддакнула,
как сговорились:
     - Пожалуй что на подметки сгодится...
     Тут уж у Змея от страха в животе заурчало. Ударил могучими  крыльями,
взвился и дал деру, как будто гнались за ним. Такой поднял ветер, что  Кия
и девушку сбило с ног, замело снегом, едва откопались. Хорошо, Скотий  Бог
того не видал.
     - Эх, жаль, больно быстро удрал, - сокрушался кузнец, пока шли назад.
- Не выспросил я у него, что они над Сварожичами учинили, живы ли славные!
     Злая Морана долго Волоса укоряла:
     - Девки побоялся, негодный! Ты вспомни-ка, с кем  силами  мерился!  А
ледяной зуб на что? Или со страху все позабыл?
     - Да-а! - обижался Змей. - Одного я в спину ударил, с другим и втроем
едва совладали, до сих пор хребтина болит! Ты от кузнеца  сама  бегала,  а
сестра-то еще посильнее его, он сам мне сказал...
     Говорят, с той поры он летал за данью  все  неохотнее,  потом  совсем
перестал. Очень боялся опять наскочить на столь же  грозную  девку,  -  не
одна она на свете такая! Не соберешь ведь ни косточек, ни чешуи!
     Зато меж Людьми  завелись  дерзкие  и  смешливые,  начали  ходить  от
деревни к деревне, распевать задорные песни про смелого кузнеца и  глупого
Змея, на все лады издеваться над Кромешным Миром, над  мраком  и  Смертью.
Скоморохи - вот как прозывали этих Людей, и у Чернобога с Мораной не стало
худших врагов, разве что кузнецы, подобные Кию.
     А маленький сын Перуна и Лели  подрастал  среди  Змеевичей.  Играл  с
ними, потом почтительно и внимательно слушал, чему учила  Морана.  Он  был
очень неразговорчив и не расспрашивал о матери, не рвался больше  к  отцу.
Злая  волшебница  долго  пыталась  прочесть  его  мысли,   выведать,   что
сохранилось в его памяти, что поистерлось. Но так и не сумела. Ведь он был
внуком Земли и Неба, внуком Любви и сыном Богов. Стали Морана  и  Чернобог
призадумываться, не вырос бы этот мальчонка им на погибель, - а и вырастет
ведь, если недоглядеть... Долго советовались и наконец порешили:
     - Оженим их с младшенькой Змеевной, когда подрастут!
     Сын Перуна выслушал с низким поклоном и опять ничего не сказал. Вот и
поди  разбери,  что  там  у  него  на   уме.   А   ходили   за   ним   все
няньки-чернавушки, те самые, избравшиеся Змею в дань  ради  своих  племен.
Только они, хоть и редко, слыхали, как смеется сын  Грозы  и  Весны.  Зато
часто случалось им прятаться за его неширокой спиной то от ярого Змея,  то
от гневливой Змеихи Волосыни. Почему-то те не могли вытерпеть его взгляда:
пошипят, пошипят, да и отползут...



                               МОРОВАЯ ДЕВА

     Тем временем на Людей навалились новые горести. На засыпанной  снегом
Земле стояли такие безжалостные холода, что птицы, не спрятавшиеся в ирий,
мертвыми падали с  деревьев  в  лесу.  Дикое  зверье  приходило  к  домам,
просилось погреться. Сказывают,  кузнец  Кий  первым  додумался  задобрить
неумолимый мороз угощением, откупиться  едой.  Велел  юной  жене  наварить
горшочек ячменной кутьи - сладкой каши на меду, с  сушеными  ягодами  -  и
выставил его за порог со словами:
     - Мороз, мороз! Иди кутью есть! Не морозь ни  меня,  ни  моих  коров,
овечек да свинок...
     И вскоре было замечено - тех, кто  не  скупился  на  угощение,  мороз
обходил. Зато Железные Горы, доселе  чуть  видимые  под  Месяцем  вдалеке,
стали как будто приближаться, расти. И догадались Люди: это слой за слоем,
пласт за пластом прибывал на них лед. Совсем гибель, если и  дальше  вширь
расползется, до края Землю заляжет...
     Только злая Морана и этакой казнью была еще недовольна. Уж  очень  ей
не терпелось совсем извести на Земле живое дыхание: мыслимо ли  дождаться,
пока достигнет краев Земли, доползет к Океан-морю медленный  лед!  Сварила
она вонючее варево, бросила в него  крысиный  помет,  плюнула,  произнесла
заклинание - сгустился серый пар над грязным котлом, ступила на пол пещеры
Моровая Дева в белых  смертных  одеждах,  тощая  и  голодная,  с  длинными
распущенными волосами. А в правой руке у нее был  скорбный  платок,  каким
покрывают невест: чермный, цвета спекшейся крови.
     - Ходи меж Людьми, - приказала ей мерзкая ведьма. - Повевай,  помавай
своим платом на север, на юг, на запад и на восток! И  чтобы  некому  было
хоронить умерших там, где ты пройдешь!
     Стремительной тенью изникла из-за Железных Гор  посланница  Смерти...
Начала незримо  похаживать,  опустошая  селения.  Не  щадила  ни  дряхлого
старца, ни новорожденного в колыбели. Лишь собакам, кошкам и петухам  дано
было видеть жуткую гостью. Петухи  поднимали  отчаянный  переполох,  кошки
прятались  по  углам,  а  собаки  с  яростным  лаем  бросались  на  что-то
невидимое. И порой Люди успевали сообразить, что  к  чему.  Тогда  бабы  и
девки нагими шли на мороз, впрягались в соху и  заступали  Смерти  дорогу:
опахивали свое  место,  очерчивали  в  снегу  борозду  -  замкнутый  круг.
Переступить эту черту Моровая Дева  не  смела  и  удалялась  разгневанная,
мстила кому  придется:  обрывала  пышные  хвосты  петухам,  лишала  голоса
псов...
     Кое-где от  отчаяния  начали  приносить  жертвы  Моране.  Чертили  на
испоганенной  Земле  ее   образ,   устраивали   плетень,   наполняли   его
подношениями. Бывало, убивали там и Людей...
     Но даже и Смерти  знакома  усталость.  Надоело  Моровой  Деве  мерить
своими ногами широкую и враждебную Землю, надумала она взобраться на плечи
человеку. И надо же было случиться, чтобы попался ей навстречу  брат  Кия,
возвращавшийся с городского торга домой.
     - Слышал ли ты о напасти, от которой все  умирают?  -  приняв  зримый
облик, спросила его Моровая Дева. - Вот это я и есть. Будешь теперь носить
меня на себе, да смотри, не  вздумай  миновать  хоть  чью-нибудь  избу!  А
будешь верно служить, так и быть, тебя пощажу.
     Попадись ей сам Кий,  верно,  кто-то  из  них  не  сошел  бы  с  того
несчастного места. Брат кузнеца оказался духом похлипче: покорно подставил
ей спину, и Моровая Дева обвила  костлявыми  пальцами  его  шею,  так  что
охватил все  тело  мороз...  И  побрел  горемыка  прежней  дорогой,  боясь
оглянуться через плечо. Легче легкого пуха  была  его  ноша,  но  если  по
совести - с песнями вскинул бы брат кузнеца на плечи стопудовый мешок и до
дому нес не споткнувшись!
     Шли они мимо двора, где  праздновали  рождение  первенца:  раздавался
смех, долетал  вкусный  запах  еды.  Но  Моровая  Дева  взмахнула  чермным
платком, и немедля все изменилось -  послышался  плач,  вскоре  замолк,  а
потом и дымок над крышей пропал... Мало ноги не отнялись у Киева брата, но
делать нечего - шел.
     Дальше, дальше вела их искрившаяся  в  лунном  свете  дорога,  и  вот
наконец впереди зазвучала знакомая размеренная песня молота и  наковальни,
повеял дымок родного огня. Там  ожидали  путника  братья  и  старая  мать,
молодая жена и малые дети.  Как  он  явится  к  ним  со  своей  чудовищной
спутницей, как выдаст ей на расправу самых любимых?..
     Невзвидел тут  свету  брат  кузнеца!  Страшным  словом  проклял  свое
слабодушие, да и себя самого! Что  было  мочи  стиснул  крепкими  пальцами
мертвые, костлявые руки на своей шее - и с криком бросился с дороги прочь,
на речной лед, туда, где дышала, курилась морозным паром черная полынья...
     Кий узнал голос брата и выбежал на подмогу, но поздно. Успел  увидеть
только круги, расходившиеся в полынье - глубока и быстра была в том  месте
река... И вот что еще увидел кузнец: серую тень,  изникшую  из  воды.  Она
показалась ему похожей на тощую, высокую женщину с длинными  неприбранными
волосами.  Эта  женщина  как  будто  с  испугом  оглянулась  на   полынью,
поглотившую смелого человека... потом взвилась высоко в непроглядное  небо
- и стрелой полетела к Железным Горам!
     Тогда Кий  понял,  что  произошло.  Опустился  на  колени  в  снег  и
заплакал...



                                ГИБЕЛЬ ДОМА

     Так и не удалось Владычице Смерти второй раз послать Моровую Деву  на
промысел. А жалко: ведь трех шагов  не  дошла  нерадивая  до  ненавистного
кузнецова гнезда. Правду молвить, нутром чувствовала Морана - пока  стучит
его молот, стучит сердце рода людского. И, значит, нечему радоваться, хотя
бы Весна и Солнце непробудно спали во льду, а Бог Грозы принимал  нелегкие
муки, лишенный сердца и глаз, закованный в семьдесят семь холодных  цепей,
и внука Неба готовили Змеевне в женихи...
     - Сама пойду! - сказала Морана. - Избуду, истреблю кузнеца!
     И спустя недолгое  время  все  ближе  и  ближе  к  Киеву  дому  стало
случаться новое страшное диво. Ночами - а ночью теперь  почиталось  время,
когда заходил Месяц, - под двери изб просовывалась рука и начинала  махать
все тем же смертным платком, и поутру в том доме уже некому  было  встать,
подоить мычащих коров.
     Кий без устали  ковал  железные  обереги-засовы,  раздавал  уцелевшим
соседям. Свою семью и прибившихся сирот закрывал на ночь в кузне, памятуя,
что туда вход нежити и нечисти был крепко заказан. А сам, попрощавшись  на
всякий случай с юной женой, брал верный молот  и  усаживался  в  засаду  в
опустевшей избе, у незапертой двери. Сидел тише мыши,  только  щипал  себя
безо всякой жалости, чтобы не заснуть.
     И вот однажды дождался. Услышал, как заскрипел снег, а потом  жалобно
охнули стены. Заскреблись под дверью острые когти... и наконец  показалась
из неприметной щели жуткая скрюченная рука, держащая угол платка!
     В тот же миг Кий с лязгом вдвинул тяжелый железный засов, намертво ее
прищемив. Схватил молот и принялся крушить со всей силой и яростью:
     - Это тебе за брата! А это за Даждьбога Сварожича, за трижды  светлое
Солнце! А это за моего побратима, Бога Грозы!
     Впрочем, сказывают, он собственного голоса почти не слыхал, такой вой
подняла за дверью Морана. С дубинами, с факелами начали сбегаться  соседи:
какая беда случилась у кузнеца, не надобно ли помочь?  Те,  что  подоспели
проворней других, успели  заметить  отвратительную  тень,  корчившуюся  на
снегу у крыльца. Железный засов держал Владычицу Смерти, как в  мышеловке,
может, тут в самом деле настал бы ей справедливый  конец...  но  при  виде
близящихся огней злая ведьма собрала последние  силы,  с  крысиным  визгом
рванулась  -  и  упала  крепкая  дверь,  раскатились  бревенчатые   стены,
обрушилась старая крыша Киева дома. Не помня себя взвилась злая  Морана  в
кромешные небеса, и визгливый вой ее стих за Железными Горами,  в  глубине
темных пещер. Но Людям было не до нее: кинулись спасать  кузнеца.  Еле-еле
вытащили его из-под  загоревшихся  бревен,  вкупе  с  молотом,  зажатым  в
ладони. Отнесли в ближайшую избу, и молоденькая кузнечиха приникла ухом  к
груди: жив ли?..
     Соседи потом говорили, будто Огонь дал им невозбранно вытащить Кия  и
только тогда уже разошелся вовсю. Никто и не думал тушить этот пожар,  как
не тушат пожара, причиненного молнией. Пусть рыжекудрый Сварожич  на  свой
лад вычистит место, где  побывала  Морана,  мало  ли,  какая  скверна  там
зацепилась!



                                 НОВЫЙ ДОМ

     Долго пришлось матери и жене выхаживать Кия. И надобно думать,  вовсе
загнали бы его в могилу проклятия  разъяренной  Мораны,  -  но  догадались
разумные женщины сотворить над  ним  лезвием  топора  священный  Солнечный
Крест. И отступила погибель, начали раны заживать накрепко, хотя Солнцу  и
Грому давненько никто не молился и не  приносил  жертв.  Оправился  Кий  и
решил:
     - Довольно тяготить добрых соседей, надо новый дом затевать.
     Дождался, чтобы взошел молодой Месяц, и благословясь  запряг  в