зо всякого парада;
       Война! Выступает вооруженный народ! Он готов к бою,
            отступление невозможно;
       Война! На недели, на месяцы или на годы - вооруженный
            народ выступает ей навстречу.

       Маннахатта в походе - воспоем же ее по достоинству!
       Слава мужественному бивуачному житью
       И стойкой артиллерии -

       Пушки блистают, как золото, одним великанам под силу
            справиться с пушками,
       Снимем их  с передков!  (Отнюдь не для приветственных
            салютов, как в минувшее сорокалетие,
       Заложим в них не только пыжи и порох.)

       А ты, владычица кораблей, ты, Маннахатта,
       Древняя покровительница этого гордого, доброго, буйного
            города,
       В эпохи мира и довольства окруженная своими детьми, ты
            нередко печалишься или хмуришься,

       Но сейчас ты радостно улыбаешься, старая Маннахатта.


        ^T1861^U

        Военный город! Год борьбы!
        Сладкие рифмы и чувствительные любовные романсы
             не для тебя, суровый год!
        Ты не сидишь у стола, как бледный поэтик, сюсюкая тихо
             стишки,

        Но, как сильный мужчина, выпрямясь, в синей одежде, шагаешь
             с ружьем на плече,
        Мускулистый, загорелый,  с тесаком за поясом сбоку.
        Я  слышу, как зычный твой голос гремит по всему континенту;
        Мужественный твой голос, о год, раздается  в  больших  городах,
        Я видел тебя в Манхаттене, как рабочего среди рабочих,
        Видел, как ты широко шагал по  прериям от  Иллинойса,
             от Индианы,
        Как быстро упругим шагом ты устремился на Запад,
             сойдя с Аллеганских гор,
        Видел тебя у Великих озер, в Пенсильвании, на судах реки
             Огайо,
        И к югу вдоль рек Теннесси и Кумберленда и у Чаттануга
             на горной вершине,
        Я видел тебя,  мускулистого, в синей одежде, с оружьем,
             могучий год,
        Я слышал твой  решительный голос, гремевший снова  и снова,
        Твой голос, внезапно запевший из уст кругложерлых пушек,

        И я вторю тебе,  стремительный, гулкий, неистовый год!


        ^TБЕЙ! БЕЙ! БАРАБАН - ТРУБИ! ТРУБА! ТРУБИ!^U

        Бей! бей! барабан! - труби! труба! труби!
        В двери, в окна ворвитесь, как лихая ватага бойцов.
        В церковь - гоните молящихся!
        В школу - долой школяров, нечего им корпеть над учебниками,
        Прочь от жены, новобрачный, не время тебе тешиться с женой,
        И пусть пахарь забудет о мирном труде, не  время пахать
             и собирать урожай,
        Так бешено бьет барабан, так громко кричит труба!

        Бей! бей! барабан! - труби! труба! труби!
        Над грохотом, над громыханьем колес.
        Кто там готовит постели для  идущих ко сну? Не спать никому
             в тех постелях,
        Не  торговать, торгаши, долой маклеров и  барышников, не пора
             ли им наконец перестать?

        Как? болтуны продолжают свою болтовню и певец собирается
             петь?
        И встает адвокат на суде, чтобы изложить свое дело?
        Греми же, барабанная дробь, кричи, надрывайся, труба!

        Бей! бей! барабан! - труби! труба! труби!
        Не вступать в переговоры, не слушать увещаний,
        Пронеситесь мимо трусов, пусть молятся и хнычут,
        Пронеситесь мимо старца, что умоляет молодого,
        Заглушите крик младенца и заклинанья матерей,
        И встряхните даже мертвых, что лежат сейчас на койках, ожидая
             похорон!
        Так гремишь ты, беспощадный грозный барабан! так трубишь
             ты, громогласная труба!


        ^TПЕСНЯ ЗНАМЕНИ НА УТРЕННЕЙ  ЗАРЕ^U

                                    Поэт

          О новая песня, свободная песня,
          Ты плещешь, и плещешь, и плещешь, в тебе голоса, в тебе
               чистые звуки,
          Голос ветра, голос барабана.
          Голос знамени, и голос ребенка,  и голос моря, и голос  отца,
          Внизу на земле и вверху над землею,
          На земле, где отец и ребенок,
          Вверху над землею, куда глядят их глаза,
          Где плещется знамя в сиянье зари.

          Слова, книжные слова! Что такое слова?
          Больше не нужно слов, потому что, смотрите и слушайте,

          Песня моя здесь, в вольном воздухе, и я не могу не  петь,
          Когда плещется знамя и флаг.

          Я скручу струну и вплету в нее
          Все, чего хочет мужчина, все, чего хочет младенец, я вдохну
               в нее жизнь,
          Я вложу в мою песню острый, сверкающий штык,  свист пуль
               и свист картечи
          (Подобно тому,  кто,  неся символ и угрозы  далекому  будущему,
          Кричит трубным голосом: "Пробудись и восстань! Эй,

               пробудись и восстань!"),
          Я залью мою песню потоками крови, крови текучей и  радостной,
          Я пущу мою песню на волю, пусть летит, куда хочет,
          Пусть состязается с плещущим знаменем, с длинным
               остроконечным флажком.

                                    Флаг

          Сюда, певец, певец,
          Сюда, душа, душа,
          Сюда, мой милый мальчик, -
          Носиться со мною меж ветрами и тучами, играть
               с безграничным сиянием дня!

                                  Ребенок

          Отец, что это там в небе зовет  меня длинным пальцем?
          И о чем оно говорит, говорит?

                                    Отец

          В небе нет ничего, мой малютка,
          И никто никуда не зовет тебя - но посмотри-ка сюда,
          В эти дома загляни, сколько там чудесных вещей,
          Видишь, открываются меняльные лавки,
          Сейчас по улицам поползут колесницы, доверху наполненные
               кладью.
          Вот куда нужно смотреть, это самые ценные вещи, и было
               нелегко их добыть,
          Их жаждет весь шар земной.

                                    Поэт

          Свежее и красное, как роза, солнце взбирается выше,
          В дальней голубизне растекается море,
          И ветер над грудью моря мчится-летит к земле,
          Сильный упрямый ветер с запада и с западо-юга,
          Шалый ветер летит по воде с белоснежной пеной на волнах.

          Но я не море, я не красное солнце,
          Я не ветер,  который смеется, как девушка,
          А после бурлит и сечет, как кнутами.
          Не душа, которая бичует свое тело до ужаса, до смерти,
          Но я то, что приходит незримо и поет, и поет, и поет,
          Я то, что лепечет в ручьях, я то, что шумит дождем,
          Я то, что ведомо птицам, в чаще, по вечерам и утрам,
          Я то, что знают морские пески и шипящие волны,
          И знамя, и этот длинный флажок, которые плещутся-бьются
               вверху.

                                  Ребенок

          Отец, оно живое - оно многолюдное - у него есть дети,
          Мне кажется, сейчас оно говорит со своими детьми,
          Да, я слышу - оно и со мной говорит - о, это так чудесно!

          Смотри, оно ширится, - и так быстро растет - о, посмотри,
               отец,
          Оно так разрослось, что закрыло собою все небо.

                                    Отец

          Перестань ты, мой глупый младенец,
          То, что ты говоришь, печалит и сердит меня,
          Смотри, куда смотрят все, не на знамена и флаги,
          На мостовую смотри, как  хорошо  она вымощена, смотри, какие
               крепкие дома.

                               Знамя и  флаг

          Говори с ребенком, о певец из Манхаттена,
          Говори со всеми детьми на юге и на севере Манхаттена,
          Забудь обо всем на свете, укажи лишь на нас одних,  хотя мы
               и не знаем зачем,
          Ведь мы бесполезные тряпки, мы только лоскутья,
          Которые мотаются по ветру.

                                    Поэт

          Нет, вы не только тряпки, я слышу и вижу другое,

          Я  слышу, идут войска, я слышу, кричат часовые,

          Я  слышу, как весело горланят  миллионы  людей, я слышу
               Свободу!
          Я  слышу, стучат барабаны и трубы трубят,
          Я быстро вскочил и лечу,
          Я  лечу, как  степная птица, я лечу,  как морская птица, я лечу
               и смотрю с высоты.
          Мне ли отвергать мирные  радости жизни? Я вижу города
               многолюдные, я вижу богатства несчетные,
          Я  вижу множество ферм,  я вижу фермеров, работающих в  поле,
          Я  вижу машинистов за работой, я вижу, как  строятся  здания,
               одни только начали строить, другие приходят к концу,
          Я  вижу вагоны, бегущие по железным путям, их тянут за собою
               паровозы,
          Я  вижу кладовые, сараи, железнодорожные склады и станции
               в Бостоне, Балтиморе, Нью-Орлеане, Чарлстоне,
          Я  вижу на Дальнем Западе громадные  груды зерна,  над  ними
               я замедляю полет,
          Я  пролетаю на севере над  строевыми лесами, и дальше -
               на юг - над плантациями, и снова лечу в Калифорнию,
          И, взором окинувши все, я вижу колоссальные доходы
               и заработки,
          Я вижу Неделимое, созданное из тридцати восьми штатов,
               обширных и гордых штатов  (а будут еще и еще),
          Вижу форты на морских берегах,  вижу корабли, входящие
               в гавани и выходящие в море,

          И над всем, над всем (да! да!) мой маленький узкий флажок,
             выкроенный, как тонкая шпага,
          Он поднимается вверх, в нем вызов и кровавая битва, теперь
               его подняли вверх,
          Рядом с моим знаменем, широким и синим, рядом со звездным
               знаменем!
          Прочь, мирная жизнь, от земли и морей!

                                Знамя и флаг

          Громче, звонче, сильнее  кричи, о певец! рассеки  своим криком
               воздух!
          Пусть наши дети уже больше не думают, что в нас лишь
               богатство и мир,
          Мы можем быть ужасом, кровавой резней,
          Теперь мы уже не  эти обширные и гордые штаты (не пять
               и не десять штатов),
          Мы уже не рынок, не банк, не железнодорожный вокзал,
          Мы - серая широкая земля, подземные шахты - наши,
          Морское прибрежье - наше, и большие и малые реки,
          И поля, что орошаются ими, и зерна, и плоды - наши,
          И суда, которые снуют  по  волнам, и бухты, и каналы - наши,
          Мы парим над пространством в три или четыре миллиона
               квадратных миль, мы парим над столицами,
          Над сорокамиллионным народом, - о бард! - великим
               и в жизни и в смерти,
          Мы парим в  высоте не только для этого  дня, но  на тысячу лет
               вперед,
          Мы поем нашу песню твоими устами, песню, обращенную
               к сердцу одного мальчугана.

                                  Ребенок

          Отец, не люблю я домов,
          И никогда не научусь их любить, и деньги мне тоже не дороги,
          Но я хотел бы, о мой милый отец, подняться туда, в высоту,
               я люблю это знамя,
          Я хотел бы быть знаменем, и я должен быть знаменем.

                                    Отец

          Мой сын, ты причиняешь мне боль,
          Быть этим знаменем страшная доля,
          Ты и догадаться не можешь, что это такое - быть знаменем
               сегодня и завтра, всегда,
          Это значит: не приобрести ничего, но каждую минуту
               рисковать.
          Выйти  на  передовые в  боях - о, в  каких  ужасных боях! Какое
               тебе дело до них?
          До этого бешенства демонов, до кровавой резни, до тысячи
               ранних смертей!

                                    Флаг

          Что ж!  демонов и смерть я пою,
          Я, боевое знамя, по форме подобное шпаге,
          Все, все я вложу в мою песню - и новую радость, и новый
               экстаз, и лепет воспламененных детей,
          И звуки мирной земли, и все смывающую влагу морскую,
          И черные боевые суда, что сражаются, окутанные дымом,
          И ледяную прохладу далекого, далекого севера, его шумные
               кедры и сосны,
          И стук барабанов, и топот идущих солдат, и горячий
               сверкающий Юг,
          И прибрежные волны, которые, словно огромными гребнями,
               чешут мой восточный берег и западный берег,
          И все, что  между Востоком  и Западом, и вековечную мою
               Миссисипи, ее излучины, ее водопады,
          И мои  поля в Иллинойсе, и мои Канзасские поля, и мои поля
               на Миссури,
          Весь материк до последней пылинки,
          Все я возьму, все солью, растворю, проглочу
          И спою буйную  песню, - довольно  изящных  и ласковых  слов,
               музыкальных и нежных звуков,
          Наш голос - ночной, он не просит, он  хрипло каркает вороном
               в  ветре.

                                    Поэт

          О, как  расширилось тело мое, наконец-то мне  стала ясна  моя
               тема,
          Тебя я пою, о ночное, широкое знамя, тебя,  бесстрашное,  тебя,
               величавое,
          Долго был я  слепой и глухой,
          Теперь возвратился ко мне  мой язык, снова я слышу все
               (маленький ребенок меня научил).

          Я слышу,  о боевое знамя,  как насмешливо ты кличешь меня,
          Безумное, безумное знамя (и все же, кого, как не тебя,
                я пою?).
          Нет, ты не тишь домов, ты не сытость, ты не роскошь богатства.
          (Если  понадобится, эти дома ты разрушишь - каждый  из  них
               до последнего,
          Ты не хотело бы их разрушать, они такие прочные, уютные,
               на них так много истрачено денег,
          Но могут ли они уцелеть, если ты не реешь над ними?)
          О знамя, ты не деньги, ты не жатва полей,
          Но что мне товары, и склады, и все, привезенное морем,
          И все корабли, пароходы, везущие богатую кладь,
          Машины, вагоны, повозки, доходы с богатых земель, я вижу
               лишь тебя,
          Ты возникло из ночи, усеянное гроздьями звезд (вечно
               растущих звезд!),
          Ты подобно заре, ты тьму отделяешь от света,
          Ты разрезаешь воздух, к тебе  прикасается  солнце,  ты меряешь
               небо
          (Бедный ребенок влюбился в тебя, только он и увидел тебя,
          А другие занимались делами, болтали о наживе, о наживе).
          О поднебесное знамя, ты вьешься и шипишь, как змея,
          Тебя не достать, ты лишь символ, но за тебя проливается кровь,
               тебе отдают жизнь и смерть,
          Я люблю тебя, люблю, я так люблю тебя,
          Ты усыпано звездами ночи, но ведешь за собою день!
          Бесценное, я гляжу на тебя, ты над всеми, ты всех зовешь
               (державный владыка всех), о знамя и флаг,
          И я покидаю  все, я иду за тобой,  я не  вижу ни домов, ни машин,
          Я вижу  лишь тебя, о воинственный флаг! О широкое знамя,
               я пою лишь тебя,
          Когда ты плещешь в высоте под ветрами.


        ^TПОДНИМАЙТЕСЬ, О  ДНИ, ИЗ БЕЗДОННЫХ ГЛУБИН^U

    Поднимайтесь, о дни, из бездонных глубин, покуда не помчитесь
         все горделивей и неистовей,
    Долго я поглощал все дары земли, потому что душа моя алкала
         дела,
    Долго я шел по северным лесам, долго наблюдал
         низвергающуюся Ниагару,
    Я путешествовал по прериям и спал на их груди, я пересек
         Неваду, я пересек плато,
    Я взбирался на скалы, вздымающиеся над Тихим океаном,
         я выплывал в море,
    Я плыл сквозь ураган, меня освежал ураган,
    Я весело следил за грозными валами,
    Я наблюдал белые гребни волн, когда они поднимались так
         высоко и обламывались.
    Я слышал вой ветра, я видел черные тучи,
    Я смотрел, задрав голову, на растущее и громоздящееся
         (о, величавое, о, дикое и могучее, как мое сердце!),
    Слушал долгий гром, грохотавший после молнии,
    Наблюдал тонкие зигзаги молний, когда,  внезапные и быстрые,
         они  гонялись друг за дружкой под всеобщий грохот;
    Ликуя, смотрел я на это и  на то, что подобно этому, - смотрел
         изумленно, но задумчиво и спокойно,
    Вся грозная мощь планеты обступала меня,
    Но мы  с моей душой впитывали, впитывали ее, довольные
         и гордые.
    О душа - это было прекрасно, ты достойно меня подготовила,
    Пришел черед утолить наш большой и тайный голод,
    Теперь мы идем, чтобы получить у земли и неба то, что нам
         еще никогда не давали,
    Мы идем не великими лесами, а величайшими городами,
    На нас низвергается нечто мощней низверженья Ниагары,
    Потоки людей (родники и ключи Северо-Запада, вы
         действительно неиссякаемы?).
    Что для здешних  тротуаров и районов бури  в горах и на море?
    Что бушующее море по сравнению со страстями, которые
         я наблюдаю?
    Что для них трубы смерти, в которые  трубит буря  под черными
         тучами?
    Гляди, из бездонных глубин восстает нечто еще  более свирепое
         и дикое,
    Манхаттен, продвигаются грозной  массой спущенные с цепи
         Цинциннати, Чикаго;
    Что валы, виденные мной в океане?  Гляди, что делается  здесь,
    Как бесстрашно карабкаются - как мчатся!
    Какой неистовый гром  грохочет  после молнии - как
         ослепительны молнии!
    Как, озаряемое этими вспышками, шагает возмездие
         Демократии!

    (Однако, когда утихал оглушительный грохот, я различал
         во тьме
    Печальные стоны и подавленные рыданья.)
    Громыхай! Шагай, Демократия! Обрушивай возмездие!
    А вы, дни, вы, города, растите выше, чем когда-либо!
    Круши все грознее, грознее, буря! Ты пошла мне на пользу,
    Моя душа, мужавшая в горах, впитывает твою бессмертную
         пищу,
    Долго ходил я по моим городам и поселкам, но без радости,
    Тошнотворное сомненье ползло передо  мной, как змея,
    Всегда предшествуя мне, оно оборачивалось, тихо, издевательски
         шипя;
    Я отказался от возлюбленных мной городов, я покинул их,
         я спешил за ясностью, без которой не мог жить,
    Алкал, алкал, алкал первобытной мощи и естественного
         бесстрашия,
    Только в них черпал силу, только ими наслаждался,
    Я ожидал, что скрытое пламя вырвется, - долго ждал на море
         и на суше;
    Но теперь не жду, я удовлетворен, я насыщен,
    Я узрел подлинную молнию, я узрел мои города
         электрическими,
    Я дожил до того, чтобы  увидеть, как  человек  прорвался вперед,
         как воспряла мужествующая Америка,
    И теперь мне уже ни к чему добывать хлеб диких северных
         пустынь,
    Ни  к чему бродить по горам или плыть  по бурному морю.


        ^TИДИ С  ПОЛЯ, ОТЕЦ^U

       Иди с поля, отец, - пришло письмо от нашего Пита,
       Из дома выйди, мать, - пришло письмо от любимого сына.

       Сейчас осень,
       Сейчас темная зелень деревьев, желтея, краснея,
       Овевает прохладой и негой поселки Огайо,  колеблясь от легкого
            ветра,
       Созрели яблоки там в садах, виноград на шпалерах.
       (Донесся ль до вас аромат виноградных гроздий
       И запах гречихи, где пчелы недавно жужжали?)
       А небо над всем так спокойно, прозрачно после дождя,
            с чудесными облаками;
       И на земле все так спокойно, полно жизни и красоты -
            на ферме сейчас изобилье.
       В полях тоже везде изобилье.
       Иди же с поля, отец, иди, - ведь дочь тебя кличет,
       И выйди скорее, мать, - выйди скорей на крыльцо.
       Поспешна идет она, недо