оно        затемняет
недоговоренность бытия,  т.е.  бытия,
чтобы уйти  из небытия.  В погоне  за
истиной  мы  усматриваем  не  истину,
которая ослепляет.  В этой  погоне мы
высматриваем сущности,  которые можно
использовать с  выгодой, но по своему
усмотрению,  т.е.   своевольно.  Сво-
евольным бытием  люди расщепляют этот
мир  на   сущность  и   явление,   на
полезное  и  бесполезное.  Последова-
тельное     движение     к     истине
превращается  этими   дуальностями  в
движение  от  того,  что  выгодно,  к
тому,  что  еще  выгоднее,  от  менее
полезного к более полезному.

52

  Этим   движением    мистифицируются
условия    существования    человека.
Например,  сегодня   мы  можем   вос-
произвести   свою    сущность,   если
воспроизведем  условия  существования
нами   сделанных    предметов,   т.е.
предметов, связанных  друг  с  другом
связями   замещения.   Если   техника
является   условием   замещения   сил
человека силами  природы, а  проблемы
экологии - цена, которую мы платим за
свое   техническое   возвышение,   то
решение     экологических     проблем
возможно лишь в сфере замещения и вне
этой сферы  немыслимо.  Мы  можем,  в
крайнем случае,  отказаться от  охоты
на бабочек, но мы не можем отказаться
от самих  себя, ибо сами мы возникаем
лишь  после  "замещения".  Для  того,
чтобы   в    нас   появилось   что-то
человеческое, нам нужен уже не только
покоренный Енисей,  но  и  покоренный
космос.    Цивилизованный     человек
существует замещенными  содержаниями.
Но   у    этого   существования   нет
мудрости,  оно  не  знает  где  нужно
остановиться.
  Иными словами,  выгоду выгадывающее
бытие появляется дважды: один раз как
условие   нашего   существования,   а
другой раз - как содержание. И в этом
круге   мы   кружим,   представленные
логике замещенных  содержаний и  воле

                                   53

случая.        Различие         между
произвольностью  и  непроизвольностью
действия  становится  фундаментальным
онтологическим положением.  Например,
действия  попугая  непроизвольны.  Он
говорит,  и   в  этом  непроизвольном
говорении он  свободен. То  есть круг
разорван,     и      непреднамеренным
устройством       тела        попугай
воспроизводит    нечто     бесконечно
превосходящее      его       конечные
возможности. Понимая  и выгадывая, он
перестал  бы   говорить,  а  бабочка,
координируя движение  своих  крыльев,
не смогла бы летать. Тем не менее ба-
бочки  летают,   а  попугаи  говорят.
Срабатывает  непроизвольная  мудрость
тела, то,  что нельзя  сделать.  Ведь
бабочка -  это не  бумажный  змей.  В
первом  случае   мы  видим   конечный
результат   бесконечных    связей   и
превращений,  во  втором  -  конечный
результат конечных связей.
  Технически мир  воспроизводится как
явление, непроизвольно - как индивид.
В погоне за ускользающей сущностью мы
переходим от понимания индивидности к
рационально             рассчитанному
(исчисленному)    явлению.     Однако
бесконечность     связей     остается
технически    неопределенной.     Эта
неопределенность делает  наш мир пол-
ностью определенным.

54

5. Ложное бытие. Структура проектного
              сознания

  В  жизни  людей  встречаются  такие
пункты, перевалив  через которые  они
различают "до"  и  "после".  В  пред-
положении этих  перевалочных  пунктов
мы   склонны    различать   настоящую
(действительную) жизнь  и ненастоящую
(недействительную).   Зная   признаки
подлинной жизни  (а она  не может  не
соответствовать понятию человека), мы
можем вывести  людей из ложного бытия
и привести их в истинное. Переделывая
недействительное       бытие        в
действительное,  необходимо,  конечно
же,  опираться  на  то,  что  выше  и
действительного, и  недействительного
бытия.
  Экологические проблемы - это и есть
как раз  тот пункт, переваливая через
который   мы    построим   настоящие,
истинные   отношения    человека    к
природе.  Когда   закончится  история
"всемирного  бесчестия",   тогда  на-
чнется       подлинная        история
человеческого  отношения  к  природе.
Каждый будет  тем, кем  он  хотел  бы
стать.  Однако  человек  не  является
центром  окружающего  его  мира.  Для
того, чтобы  быть центром,  ему нужны
свойства. Но  человек не  предмет.  У
него нет  свойств.  Для  того,  чтобы

                                   55

свойства     появились,     требуется
фаланга.  Если   всех  честных  людей
соорганизовать в один сериал, то, как
заметил заурядный  умный  человек,  в
этом  сериале  появится  бесчестие  в
полном   соответствии    с    законом
распределения  страстей.   Для  того,
чтобы люди  в фаланге пришли к одному
согласию,   требуется   выявить   как
минимум 50 тысяч разногласий.
                  
                * * *
                  
  К слову "бытие" обычно обращаются в
крайних случаях, т.е. когда аргументы
исчерпаны и  от имени  бытия  сказать
нечего,  тогда  на  сцене  появляется
бытие. Собственнолично.  Оно  (бытие)
без  слов,   но  всегда   под  рукой.
Бессловесная    подручность     бытия
обращена к человеку, осознающему себя
в терминах  технологии. Но о себе оно
говорит  самим   собой.  И   с   этим
молчаливо соглашаются.
  Иными словами, существует знание, к
которому мы  приходим рассчитывающими
шагами нашего  сознания (т.е. думая),
и есть  знание, независимое от нашего
умения мыслить,  т.е.  умения  шагами
логики ходить  по сознанию.  Вот  эту
сторону знания  можно  назвать  есте-
ственным светом разума или (если есть
сноровка)  другим   изящным   словом.

56

Например, разумом истории, но лучше -
логосом  жизни,   а   еще   лучше   -
трансцендентальным апостериори.
  В любом случае бытие представляется
как знающее  себя бытие, т.е. имеется
в виду  не то,  что мы  о нем знаем в
специальных    (и     содержательных)
рассуждениях, а  то, что  оно само  о
себе знает.  Но знает  о  себе  не  в
смысле  когито,   а  прямо  наоборот.
Если, к  примеру, мы  видим дверь, то
знаем о  том, что  мы ее  видим.  Это
когитальное  знание.   Оно   породило
науку и  вместе с  ней истину и ложь,
т.е.  основания,  на  которых  истина
отличается от лжи.
  Но если мы видим дверь, но не знаем
о том,  что видим, то в смысле когито
у нас  нет зрения. Более того, с этой
точки  зрения  мы  вообще  ничего  не
видим. У  нас нет трансцендентального
аппарата, т.е.  нет той  ниточки,  на
которой опять-таки висит наука.
  Но на  эту же ниточку рефлексивного
сознания   подвешена   идея   ложного
бытия. Ведь  если мы  видим и знаем о
том, что  видим,  то  это  знание  мы
можем скрыть  за какими-то действиями
и    словами.     Другими    словами,
рефлексивное сознание  заставляет нас
искать скрытый план действий и вещей,
их внутренний смысл. Мир расцепляется
на две стороны: внешнюю и внутреннюю.

                                   57

По внешней стороне мы не можем судить
о  внутренней,   о   том,   что   она
скрывает.  Для   того,  чтобы  обойти
пропасть между внешним и внутренним и
решить проблему  оснований  в  рамках
рефлексивного  сознания,   нам  нужно
опереться  на   принцип  радикального
сомнения,  или   (что  то  же  самое)
выразить  недоверие   к   тому,   что
существует.  Например,  в  отношениях
между людьми устанавливаются какие-то
ценности.  Но   мы   не   должны   им
доверять, так как знаем, что ценности
могут быть  и ложными,  и  истинными.
Постулируя  истинные   ценности,   мы
начинаем   изгонять    ложное,   т.е.
вступаем  в   область  идеологических
отношений.
  Недоверие к  чувствам  и  понимание
того, что  они могут быть истинными и
ложными,  порождает  идею  воспитания
чувств. Мы требуем, чтобы наши друзья
соответствовали   понятию   истинного
друга,    которое     устанавливается
прежде, чем появятся реальные друзья.
Если   окружающая    нас   среда   не
соответствует  своему  понятию,  т.е.
нашему представлению о том, что в ней
полезно, а  что бесполезно, то нам ее
необходимо изменить,  т.е. привести в
соответствие.  Проективное   сознание
готово скорее  изменить мир, чем свои
представления о мире.

58

  Для того,  чтобы  решить  вопрос  о
том, что  из  существующего  является
истинным  или  ложным,  полезным  или
бесполезным,    нам    нужны    такие
основания,  которые   выше  истины  и
бытия. Эти основания постулируются. В
предположении возвышенных оснований и
существования их поверенных возникает
проективное сознание,  а вместе с ним
и представление  о ложном бытии. Ведь
если истинное бытие начинается где-то
там,  то  какое  оно  здесь?  Ложное.
Иными   словами,   знание   о   бытии
вводилось предположением  о том,  что
оно  (бытие)   себя  не  знает  ни  в
истине,   ни    во   лжи.   Вот   эту
мыслительную   связку   классического
сознания и разрушает экология. Нет ни
поверенных  истины,   ни  возвышенных
оснований, а бытие таково, каково оно
есть.
  Если мы  что-то делаем, то мы знаем
и то,  что мы  делаем, и то, что нами
сделано? Но  и эта рефлексивная магия
знания разрушается,  если мы  спросим
себя: а что мы на самом деле делаем и
что в  действительности нами сделано.
Этот   вопрос    возвращает   нас   к
необходимости понимания  того, что  в
наших действиях  не зависит  от нас и
от наших  возвышенных оснований.  Это
нечто-бытие.  Оно   складывается  вне
феномена        самосознания        и

                                   59

контролируемых действий.  Но мы бытие
не  узнаем.  Вернее,  мы  его  узнаем
косвенно, по  симптомам  экологии.  О
том, что  бытие  не  растворилось  за
сознанием    и    продолжает    быть,
свидетельствуют   побочные   продукты
нашей деятельности.  Никто  не  хочет
зла.  Но  оно  существует.  Никто  не
хотел  чистые   реки   превратить   в
грязные,  но   они  грязные.  Почему?
Потому, что  бытие  продолжает  быть.
Если бы  не было  побочных продуктов,
то не было бы и воспоминаний о бытии.
Бытие  как   побочный  продукт  нашей
сознательной  деятельности   -   это,
пожалуй, все, что нам еще осталось от
бытия. Это  бытие потому  и  занимает
воображение экологов,  что оно делает
нашу   возвышенную   действительность
недействительной.  Задача  же  нашего
времени состоит, видимо, в том, чтобы
раз  и  навсегда  избавить  людей  от
побочных продуктов деятельности, т.е.
создать условия  для того,  чтобы  на
место бытия  была поставлена техника.
На    этом     пути    окончательного
расставания  с   бытием  как   раз  и
возникает феномен экологии.
  Элементарная  "техника"   понимания
бытия  запрещает   использовать   тот
сомнительный смысл,  который помещает
внутри вещей некую скрытую субстанцию
ума. В  бытии нет ничего, что было бы

60

в нем  "себе на уме". Оно не скрывает
ментальность,  которая  высматривает,
прикидывает и  оценивает. Прикидывает
и оценивает  наше познающее сознание,
раскладывая  бытие   по  клеточкам  и
рубрикам  идеализаций,   мыслительных
связок и  теоретических  расчленений.
Мы расчленяем и идеализируем бытие, а
оно себя знает вне этих расчленений и
идеализаций,  т.е.   выполняет   себя
сплетением   бесконечных   связей   и
превращений,     составляющих     так
называемую мудрость  бытия или  (если
угодно)    непроизвольную    мудрость
жизни. Техника  произвольна. Но  не в
смысле   воли    психологизированного
субъекта,  а  в  смысле  недостающего
бытия. Ведь воля есть у того, чему не
достает   сущего.   Будет   ли   этот
недостаток восполняться  техникой или
представлением  о   ложном  бытии   -
решает не бытие, а люди.
  Легко  понять,   что  знающее  себя
бытие -  это  нечто  естественное.  В
"искусственном" бытие  себя не знает.
У техники  нет бытия  и нет мудрости.
Ее знаем  мы.  Вернее,  все,  что  мы
знаем  о  бытии  внутри  мыслительных
связок   и   допущений   когитального
сознания, опредмечено  в нашем втором
теле. Много ли мы знаем о природе или
мало в  некотором смысле  не так уж и
важно. Важно  другое. Природа  -  это

                                   61

все-таки  нечто   большее,  чем  наше
знание о  природе.  Забытая  мудрость
природы   возвращается   к   нам   не
техникой, а экологией. Она заставляет
нас дополнять рассчитывающее мышление
видениями   (прогнозами)    гадающего
сознания: заговорит  или не заговорит
непроизвольная мудрость  бытия и  что
будет с нами, если она заговорит.
  Если сущность бытия устанавливается
в  модусе   ускользающего   "что"   и
основание  наших  действий  полностью
никогда  нельзя  обосновать,  то  это
означает,  что  существованием  людей
воспроизводится возможность, делающая
это  существование   невозможным.   В
поисках истинного  бытия мы  не можем
рассчитывать  на   то,  что  встретим
предмет, на  котором (как  на  майке)
будет написано:  я -  сущность  мира.
Надписей  нет,   но  люди   не  могут
отсрочить  свою  жизнь  и  подождать,
пока этот  предмет  кем-нибудь  будет
найден. Мы смертны и поэтому не можем
свою жизнь из явленного "здесь" пере-
нести  в   неявленное  "где-то  там".
Своим  неотсроченным   действием   мы
ставим в  привилегированное положение
не бытие,  а представление  о  бытии,
все  то,   что   мы   знаем   о   нем
когитально. Например,  какие-то  реки
текут на  север. И  это  естественно.
Все  это   знают.  Но   мы  их  можем

62

повернуть на  юг. Почему?  Потому что
истина, которую мы знаем, безразлична
по  отношению  к  сторонам  света.  И
север и  юг  одинаково  случайны  для
понятия  реки.  Не  случайна  выгода.
Когда мы  переставляем мебель в своем
доме, нас  ведь не интересует истина.
Мы о  ней забываем, ибо понимаем, что
истина -  это истина,  а выгода - эта
выгода. И вместе им не сойтись.
  Река -  явление, но  поворотом реки
выявляется  индивидуальность   бытия,
т.е. все  то, что не раскладывается в
последовательности наших  действий  и
не  втискивается   в  понятие   реки.
Произвольные  вещи   держатся  не  на
имени, а на выгоде. Произвольных рек,
как, впрочем,  и чувств, не бывает, а
непроизвольное бытие  и не  истинно и
не ложно.  Оно просто  есть, и с этим
нужно считаться.
  Истинным  или   ложным  оказывается
сделанное, то, что движется по логике
мыслительных   связок   рефлексивного
сознания.


 6. Второсортная субъективность. Ее
              симптомы

  Экологическая этика,  как известно,
решает одну,  но кардинальную задачу.
Она пытается  выяснить, действительно

                                   63

ли во  многом знании  много печали. И
нет  ли   здесь   обмана.   Благодаря
экологической этике  и ее пророкам мы
открываем  некоторые  истины  как  бы
заново, хотя  и под давлением внешних
обстоятельств.
  Например, если  мы срываем плоды на
общественном  участке,  то  стоит  ли
нам,  как   каким-нибудь  манихейцам,
задумываться  над   тем,  что  дереву
больно. Ведь  мы же знаем, что ему не
больно, а плоды уже спелые. Правда, в
нашем знании  нет печали,  но зато  у
нас есть  плоды. И  даже очень  много
плодов.
  Вполне возможно, что славяне (когда
они были  еще  язычниками)  не  очень
беспокоились  о   плодах,  но   умели
объединять  себя   с  тем,   что   их
окружало. Однако  нужно  ли  нам  (их
потомкам) придерживаться  культа Рода
и находить одно творческое начало для
народа  и   природы,  для   родины  и
родника? Ведь в таком случае мы можем
дойти и  до метампсихоза  душ. А  это
ведь совершенная субъективность, т.е.
ложная   картина   мира.   Объективно
смерть есть,  но в  этой  картине  ее
нет. И  на этой  зыбкой  основе  люди
почему-то  строили   свою  жизнь.   К
примеру,   у   нанайцев   нет   слова
"смерть",  и  ложной  теорией  метам-
психоза   они   удерживали   себя   в

64

определенном состоянии  бытия. Но эта
техника жизни вряд ли придется нам по
душе. Ведь мы же знаем, что мы умрем.
Они не  знали, а мы знаем, и из этого
метафизического факта  следуют вполне
наблюдаемые эмпирические вещи.
  Правда, и  в этом  знании у нас нет
печали.  Но   зато  мы  избавлены  от
ложных проблем в своей жизни и нам не
нужно  прежде,   чем  убить  медведя,
вступать с  ним в  разговор, сочинять
похвалу  его   достоинствам,  просить
согласия  на   убийство  и  т.д.  Нас
интересует  шкура,   а  не  выяснение
вопроса о  том, что за душа находится
под этой  шкурой. Иными  словами, так
понятая   субъективность    нас    не
устраивает. Она  не эффективна,  т.е.
она второго сорта. Вдобавок ко всему,
мы  утратили   способность  понимания
работы  субъективности  вообще.  Весь
парадокс   состоит    в   том,    что
экологические проблемы  самим  фактом
своего существования  снимают  объек-
тивный слой  нашего  бытия  и  из-под
него   проступают    симптомы   нашей
сознательной  жизни,  т.е.  предметы-
идолы  бытия,   не  знающего  границы
между тем, что объективно, и тем, что
субъективно.   Например,   появляются
симптомы экологической  совести.  Она
(совесть) существует  в  нас,  но  ею


                                   65

высказывается  нечто  независимое  от
нас.
                  
                * * *
                  
  Кто из  научнообразованных людей не
знает,  что   субъективность  -   это
эпифеномен  работы   левого   (иногда
правого) полушария  головного  мозга;
реже  -  и  того  и  другого  вместе.
Попросту говоря,  для многих  из  нас
субъективность мало чем отличается от
свистка    паровоза.     Ею     можно
пренебречь, составляя  планы глобаль-
ного  переустройства  жизни  людей  и
планеты.  На  ней  нельзя  основывать
свое мышление и техническое действие.
Заколдованные   объективностью,    мы
презираем   субъективность.    Однако
всюду    гонимая     и    презираемая
субъективность     существует,      и
последствия   ее   существования   не
описываются   в    терминах    работы
головного мозга. Например, существует
не так  уж много  вещей, которые  нас
пока еще  волнуют. В момент, когда мы
взволнованы, мы субъективны. И в этом
состоянии делаем то, что иным образом
сделать нельзя.  Например, мы выходим
из себя  и  видим  гармонию  небесных
сфер. Но иногда делаем глупости.
  Если исход какого-либо дела зависит
от свойств  и качеств человека, то мы

66

знаем, что  в этом  деле  срабатывает
субъективность.   Но   субъективность
можно зафиксировать и противоположным
способом,    если    какие-то    вещи
складываются вне зависимости от того,
что мы  о них  думаем и что мы с ними
делаем, то наши действия превращаются
опять-таки в вышеуказанный свисток. И
в   этой   превращенной   форме   они
(действия) существуют, т.е. "свисток"
выступает в качестве центра, а вокруг
этого   мнимого    центра   вращается
человек.    Тем    самым    создается
ирреальная картина  человеческого бы-
тия, в  которой человек  предшествует
своему существованию.  Объективный ли
человек  предшествует   субъективному
или  наоборот,  субъективный  человек
предшествует объективному - спор этот
не имеет  смысла. И  дело здесь  не в
том, что  у человека  два лица  и два
бытия:  субъективное  и  объективное;
человеку уже нужно быть, чтобы вторым
"шагом" из этого бытия извлечь себя в
качестве субъекта и тем самым придать
смысл  субъект-объектной  дуальности.
Как и не в том, что его бытие второго
сорта,  если  первым  сортом  считать
бытие вещей. Второстепенного бытия не
бывает.  Его  мы  не  найдем  даже  в
знаменитом   субъективном    факторе,
которому с  настойчивостью, достойной
лучшего  применения,  мы  приписываем

                                   67

некоторую    второстепенность,     но
второстепенность     почти     всегда
решающую. "Решающая второстепенность"
указывает на  то,  что  живет  нашими
стараниями  и   заботами.   Например,
предметы  веры  -  не  существуют  до
веры,  будущее   -  без   надежды  на
будущее, а  памятью о прошлом - живет
прошлое. В  мире, утратившем  веру  и
память, идеалы и замыслы, разрушаются
смысловые с