ьзака видит постоянно происходящий сдвиг,
смещение акцентов с политических, социальных проблем на се-
мейные, половые, и именно к этой перспективе художественного
мышления писателя сводит главную специфику его творчества. В
этом плане роман "Старая дева" приобретает "аллегорическую
структуру" -- лежащее в его основе "утопическое измерение" --
и предстает как повесть о всеобъемлющем и всепроникающем
желании (одновременно сексуального и экономического характе-
ра), повесть, "в которой эротическое послание (т. е. содержание)
фарса должно быть прочитано как метафорическая фигура жела-
ния обрести поместье и личный успех, а также найти решение
социального и исторического про-
тиворечия" (там же, с. 158).



Желательное мышление
Иными словами, художест-
венный процесс понимается
Джеймсоном как результат сво-
его рода "желательного мышления", в ходе которого желания
писателя, не найдя удовлетворения в действительности, компенси-
руются в мире художественного вымысла. Причем этот мир вы-
мысла состоит из причудливого переплетения утопических элемен-
тов авторской фантазии и реальностей современной писателю дей-
ствительности. Понять логику, по которой образуются связи ме-
жду этими элементами, с точки зрения критика, можно при по-
мощи семического квадрата глубинной смысловой структуры, пер-
вобытного мышления бальзаковского мироощущения, т. е. его
политического бессознательного, в котором неразрешимый
"логический парадокс противоречий" посредством логических
пермутаций и комбинаций "стремится достичь псевдорешенил на
утопическом уровне" (191, с. 167).
На основе данной методики Джеймсон обнаруживает в
"Старой деве" Бальзака "бинарную оппозицию между аристо-
кратической элегантностью и наполеоновской энергией" (там же,
с. 48), которую отчаянно пытается преодолеть "политическое
воображение" писателя, с одной стороны, порождая как контра-
дикторные отношения между этими понятиями, так и все логиче-
ски доступные их синтезы, и в то же время, с другой -- оказы-
ваясь неспособным ни на миг выйти из этой оппозиции. Каждый
118
ГЛАВА II
из членов оппозиции является сложным комплексом представле-
ний, обладающих внутренне противоречивым характером.
"Аристократическая элегантность" связывается с двумя группами
понятий. В первую входят "старый режим", поклонником и апо-
логетом которого, как подчеркивает Джеймсон, был Бальзак,
"органическое общество", его "законность" и "легитимность"; во
вторую -- культура с ее семантическим полем, определяемым
понятиями "неактивность" и "пассивность". При этом наполео-
новская энергия также "дизъюнктируется" на семы "энергия" с
ее символическим олицетворением в фигуре Наполеона и
"буржуазия" с ее характеристиками "незаконности",
"импотенции" и "стерильности".
Таким образом, Джеймсон выделяет четыре основные семы
-- единицы значения: старый режим, энергия, культура и бур-
жуазия, каждая из которых обладает специфическими характери-
стиками, т. е. семантическим полем, и служит символическим оп-
ределением характера персонажа. В результате подобных абст-
рактно-спекулятивных операций и возникает семический квадрат
властных структур:


s- s
            СТАРЫЙ РЕЖИМ ЭНЕРГИЯ
            органическое общество
            легитимностьНаполеон

            - SS
            КУЛЬТУРА БУРЖУАЗИЯ
            Неактивностьнезаконность
            пассивность
            импотентность
            cтерильность


Определенный таким образом семический квадрат дает, с
точки зрения исследования, четыре основные антропоморфные
комбинации, являющиеся "повествовательными характерами" ро-
мана. Семы s и S-образуют характер шевалье де Валуа, ком-
бинация s и S -- антропоморфное содержание дю Букье. Явно
"непоследовательный синтез", по определению критика, буржуаз-
ного происхождения и культурных ценностей реализуется в судь-
119
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
бе несостоявшегося поэта Атаназа Грансона -- еще одного не-
удачного претендента на руку мадемуазель Кормон.
Четвертая антропоморфная комбинация, дающая "идеальный
синтез", представлена виконтом де Труавиль, обладающим не
вызывающим сомнения "законностью" своего аристократического
происхождения и "военной доблестью, наполеоновского типа"
(там же, с. 168). Виконт де Труавиль, таким образом, по опре-
делению критика, служит "фигурой горизонта" в бальзаковском
романе и представляет своего рода вероятную альтернативу ре-
альной истории, в которой была бы возможна "подлинная Рес-
таврация" при условии, если аристократия смогла бы учесть дан-
ный ей предметный урок, т. е. понять, что она нуждается в силь-
ном человеке, соединившим в себе аристократические ценности с
наполеоновской энергией. На уровне фантазии, замечает Джейм-
сон, "Бальзак, очевидно, имел в виду самого себя" (там же.
с. 169).
Идеальным выходом из затруднений "старой девы" и был
бы ее брак с де Труавилем, о чем она мечтала, но, как выясни-
лось впоследствии, виконт был женат. Крушению планов героини
критик придает провиденциальный смысл, так как оно в его гла-
зах символизирует несбыточность для него самого решить главное
противоречие своих взглядов даже на уровне семейного счастья:
"Роковая судьба мадемуазель же Кормон -- быть замужем и
оставаться при этом старой девой -- представляется не решением
проблемы, а всего лишь ужасным наглядным уроком" (там же).
Критик постоянно подчеркивает, что это видение Бальзака
не следует понимать как логически сформулированные и обосно-
ванные высказывания о политических позициях или об идеологи-
ческих возможностях, объективно существовавших во Франции в
эпоху Реставрации. Это видение предстает в его творчестве ско-
рее в виде особой структуры "частной политической фантазии"
(там же, с. 48) и является отражением "частного либидинального
аппарата" -- специфического механизма желания, определявшего
структуру политического мышления Бальзака. Вслед за
Ж. Делезом и Ж.-Ф. Лиотаром Джеймсон считает, что подоб-
ное, по своей сути утопическое, представление о действительно-
сти, -- или, как его определяют психологи, фантазм, игравший
роль протоповествовательной структуры романов Бальзака, -- в
принципе свойственно каждому человеку и является основным
средством выражения "нашего опыта реального" (там же, с. 48).
120
ГЛАВА II



"Формальная седиментация" -- сохранение остатков старых форм
Основываясь на идеях Гус-
серля, Джеймсон выводит модель
"формальной седиментации",
т. е. сохранения в новых жанро-
вых образованиях остатков ста-
рых жанровых форм. В соответ-
ствии с этой моделью в основе
вновь рождающейся "сильной
формы жанра" (там же, с. 141) лежит "социосимволический
коммуникат", т. е., иными словами, любая форма имманентно и
сущностно обладает неотъемлемой от себя идеологией. Когда эта
форма заново осваивается и переделывается в совершенно ином
социальном и культурном контексте, ее первоначальный комму-
никат (сообщение, послание и т. д. -- идеологически и социально
окрашенное содержание) по-прежнему за ней сохраняется и дол-
жен быть признан в качестве функционального компонента новой
формы, в состав которой старая форма входит в том или ином
виде.
История музыки, по утверждению критика, дает наиболее
характерные примеры этого процесса, когда народные танцы
трансформируются в аристократические формы типы менуэта (то
же самое происходит и с пасторалью в литературе), чтобы затем
быть заново присвоенными романтической музыкой для совер-
шенно новых идеологических (и националистических) целей.
Идеология самой формы, считает Джеймсон, "выпавшая таким
образом в осадок" (там же, с. 141), сохраняется в поздней по
времени появления и более сложной структуре в виде "жанрового
коммуниката", который сосуществует, -- или вступая в противо-
речие, или выступая в качестве опосредующего,
"гармонизирующего механизма", -- с элементами, возникшими
на более поздней стадии разви-
тия какой-либо формы.



Интертекстуальность как "сохранение старых форм"
Это понятие текста как син-
хронного единства структурно
противоречивых или гетерогенных
элементов (в данном случае
Джеймсон опирается на автори-
тет Эрнста Блоха, выдвинувшего концепцию синхронного нерав-
номерного развития в рамках единой текстуальной структуры)
определяется в исследовании как интертекстуальность.
В терминах интертекстуальности важным оказывается даже
не столько видимое сохранение пережитков старых форм (сюда
121
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
входят, например, стереотипы жанрового поведения традиционных
персонажей, по Греймасу -- актантовых ролей: хвастливый воин,
скупой отец, глупый жених -- соперник героя и т. д.); более су-
щественным объявляется значимое отсутствие в тексте этих скры-
тых пережитков и рудиментов прежних генетических форм, --
отсутствие, которое становится видимым только при реконструи-
ровании литературного ряда, дающем возможность восстановить
опущенное звено.
В этом отношении новелла Эйхендорфа "Из жизни одного
бездельника", по мнению Джеймсона, может служить примером
подобной "негативной интертекстуальности". Театральность но-
веллы объясняется тем, что ее "текст может быть прочитан как
виртуальная транскрипция театрального представления" (191,
с. 137), поскольку он вписан в древнюю традицию комедии оши-
бок с двойниками, переодеванием, ритуальным разоблачением и
т. д., ведущей свое происхождение от римской комедии и нашед-
шей свой новый расцвет в творчестве Шекспира.
Одной из характерных черт комедии ошибок является нали-
чие в ее структуре двух сюжетных линий соответственно с дейст-
вующими лицами высокого и низкого социального положения, при
этом аристократическая линия сюжета дублируется в подсюжете
персонажа низкого происхождения. Новелла Эйхендорфа и может
быть понята как система с двойным сюжетом, в которой читате-
лю, однако, предлагается только побочная, снижение-комическая
линия с героями из низших классов. Джеймсон считает, что здесь
аристократическая линия сюжета структурно подавляется "по
стратегическим причинам, поскольку ее явное присутствие могло
послужить для нового послереволюционного читателя (имеется в
виду французская буржуазная революция 1789-1794 гг. --
И. И.) невольным напоминанием о сохранении в Германии полу-
феодальной структуры власти"
(там же, с. 138).



"Реификация"
Много места в "Полити-
ческом бессознательном" уделено
раскрытию понятия "реифи-
кации", происходящей в сознании человека периода позднего
капитализма. Реификация -- овеществление, гипостазирование,
т. е. процесс превращения абстрактных понятий в якобы реально,
существующие феномены, приписывания им субстанциональности,
в результате которой они начинают мыслиться как нечто матери-
альное, -- интерпретируется Джеймсоном по отношению к искус-
ству как неизбежное следствие его общего развития, в ходе кото-
122
ГЛАВА II
рого происходит расщепление первоначального синкретизма и
выделение отдельных видов искусства, а затем и их жанров. Этот
непрерывный процесс дифференциации ставится в прямую зави-
симость от процесса потери человеком ощущения своей целостно-
сти как индивида (недаром латинское "индивидуум" означало
"атом", т. е. нечто уже более неделимое). В свою очередь, это
вызвало вычленение и обособление друг от друга различных ви-
дов восприятия и ощущения, потребовавших для своего закрепле-
ния ("усиления опыта") и уже упоминавшейся дифференциации
искусств, и повышения их экспрессивности.
Оба эти процесса мыслятся Джеймсоном как взаимосвязан-
ные и взаимообуславливающие, и причина их порождения припи-
сывается дегуманизации человека, возникшей с началом капита-
листической эпохи. Как утверждает критик, реификация и искус-
ство модернизма являются двумя гранями "одного и того же про-
цесса", выражающего внутренне противоречивую логику и дина-
мику позднего капитализма" (191, с. 42). В то же время иссле-
дователь подчеркивает, что модернизм не просто "является отра-
жением социальной жизни конца XIX столетия, но также и бун-
том против этой реификации и одновременно символическим ак-
том, дающим утопическую компенсацию за все увеличивающуюся
дегуманизацию повседневной жизни" (там же). Эта компенсация
носит либидинальный характер и происходит в результате психи-
ческой фрагментации сознания человека в процессе систематиче-
ской квантификации, т. е. сведения качественных характеристик к
количественным, и рационализации его жизненного опыта. В це-
лом это -- следствие растущей специализации профессиональной
деятельности человека, в ходе которой он сам превращается в
орудие производства.
Исследователь утверждает, что психика человека и его чув-
ства восприятия в значительно большей степени являются резуль-
татом социально-исторического, нежели биологического развития.
В частности, и процесс реификации лучше всего может быть про-
иллюстрирован на эволюции одного из пяти чувств -- зрения,
которое в процессе своей дифференциации не только якобы ока-
залось способным постичь ранее не доступные для восприятия
объекты, но даже и само их породить. Так, синкретизм и нерас-
члененность визуальных характеристик ритуала, сохраняющих и
сейчас свою функциональность в практике религиозных церемо-
ний, в результате секуляризации искусства транформировались в
станковую живопись с целым веером различных жанров: пейзаж,
натюрморт, портрет и т. д., а затем в ходе революции восприятия
123
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
у импрессионистов чисто формальные признаки живописного
языка, языка цвета стали превращаться в самоцель вплоть до
провозглашения автономности визуального у абстрактных экс-
прессионистов .
То же самое, по мнению критика, относится и к обостренно-
му чувству языка у писателей-модернистов, например, к стили-
стической практике Конрада. В целом исследователь оценивает
модернизм как позднюю стадию буржуазной культурной револю-
ции, "как конечную и крайне специфическую фазу того огромного
процесса трансформации надстройки, при помощи которой обита-
тели более старых общественных формаций культурно и психо-
логически подготавливаются для жизни в эпоху рыночной систе-
мы" (там же, с. 236).



Теория "социального текста" и "культурная критика"
То направление, которое
выразила эта книга Джеймсона,
подводит нас к вопросу о так
называемой "культурной крити-
ке". Если и существует какое-то
различие между проблематикой
социального текста и культурной
критики, то оно состоит в основ-
ном в том факте, что сторонники социального текста гораздо ча-
ще склонны впадать в крайности вульгарного социологизирования
и, как правило, заявлять о себе как о марксистах, шокируя своей
леворадикальной фразеологией умеренно -либеральных литерату-
роведов, также пытающихся преодолеть внутрилитературную
замкнутость йельских критиков.
Проблема культурных исследований, или, вернее, культуро-
логических исследований, представляет интерес в том плане, что
она вплотную смыкается с постструктуралистской проблематикой,
в частности, и с постструктуралистской постановкой вопроса в
целом. Именно в специфике той сферы действительности, от ко-
торой получило название направление "культурной критики",
четко прослеживается переход от постструктурализма к постмо-
дернизму. Сам же вопрос о культурной критике довольно сло-
жен. Не обладающее целостным характером, но заявившее о себе
в основном в 80-х годах как довольно влиятельное течение лите-
ратуроведческой и искусствоведческой мысли, оно в принципе
выходит за пределы левого деконструктивизма и относится к но-
вейшим тенденциям постмодернизма. Если кратко охарактеризо-
вать это течение, то оно, будучи весьма неоднородным по своим
идеологическим импульсам и философским ориентациям, в ка-
124
ГЛАВА II
кой-то мере знаменует собой возврат к традициям культур-
но-исторического подхода и апеллирует к практике социаль-
но-исторического анализа. Хотя тут же надо сказать, что истори-
ческий момент в нем выступает в ослабленной форме, что являет-
ся следствием общего упадка на Западе исторического сознания.
Поэтому, с точки зрения наиболее адекватного определения,
культурную критику следовало бы назвать культур-
но-социологической критикой. Специфической особенностью этого
типа исследований является настойчивый призыв изучать прежде
всего современную культуру.
Существенное влияние на нее опять же оказали разного рода
неомарксистские концепции, сторонники которых часто заявляют
о себе как о приверженцах аутентичного марксизма. Например,
Джеймсоном таких деклараций сделано немало. В конце 1982 г.
он заявил: "Марксизм на сегодня является единственной живой
философией, которая обладает концепцией единого целостного
знания и монизма (очевидно, он имеет в виду монизм марксизма
-- И. И.) дисциплинарных полей; он пронизывает насквозь
сложившиеся ведомственные и институциональные структуры и
восстанавливает понятие универсального объекта изучения, под-
водя фундамент под кажущиеся разрозненными исследования в
экономической, политической, культурологической, психоаналити-
ческой и прочих областях" (189, с. 89).
По мнению Джеймсона, единственным эффективным средст-
вом против фрагментации, порожденной академической специали-
зацией и "департаментализацией знания", является проверенная
марксистская практика культурной критики, превосходящей по
своей эффективности эфемерное трюкачество эклектизма совре-
менных интердисциплинарных
исследований.



"Текстуальная власть" Скоулза
С призывом создать эффек-
тивную методику изучения со-
временной культуры выступил и
бывший структуралист Роберт
Скоулз в книге "Текстуальная власть: Литературная теория и
преподавание английского" (1985): "Мы должны прекратить
"преподавать литературу" и начать "изучать тексты". Наш но-
вый понятийный аппарат должен быть посвящен текстуальным
исследованиям... Наши излюбленные произведения литературы не
должны, однако, затеряться в этой новой инициативе, но исклю-
чительность литературы как особой категории должна быть от-
вергнута. Все виды текстов: как визуальные, так и вербальные,
125
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
как политические, так и развлекательные -- должны восприни-
маться как основание для текстуальности. Все текстуальные ис-
следования должны быть выведены за пределы дискретности
одной страницы или одной книги и рассматриваться в контексте
институциональных практик и социальных структур..." (263,
с. 16-17).
Здесь мы видим все тот же импульс к замене традиционного
понятия литературы постструктуралистской концепцией тексту-
альности и требование включать в исследование литературы как
тексты самого разного вида, так и социальные формы различных
жизненных практик. Все это очень напоминает поздних тельке-
левцев, в первую очередь Кристеву, а также несомненно теорети-
ческий проект Фуко. Разница заключается в большем акценте на
социологический аспект бытования литературы и ее связи со все-
ми видами дискурсивных практик.
В 1985 г. при Миннесотском университете был создан жур-
нал "Культурная критика" (Cultural critique, Minneapolis, 1985),
выступивший с широковещательной программой исследований в
этой области. Его редакторы заявили в "Проспекте", что цель
этого издания в самом общем виде "может быть сформулирована
как изучение общепринятых ценностей, институтов, практик и
дискурсов в разных их экономических, политических, социологи-
ческих и эстетических конституированностях и связанных с ними
исследованиях" (253, с. 5). Задачу журнала его редакторы видят
в том, чтобы "заполнить обширную область интерпретации куль-
туры, которая на данный момент определяется соединением лите-
ратурных, философских, антропологических и социологических
исследований, а также марксистского, феминистского, психоана-
литического и постструктуралистского методов" (там же, с. б).
Насколько широк интерес к подобного рода исследованиям,
показывает состав редколлегии журнала, куда вошли неомарксис-
ты Фредрик Джеймсон, Фрэнк Лентриккия и Хейден Уайт, не-
зависимые левые постструктур