знили  его, мастер Корней Павлович Матунин
останавливал задир:
    - Шинелка,  конечно,  маленько  свободна, а насмешки ни к чему. У Бутырева
все  на рост покроено - и ши-нелка и работа сама. Все чуток не по годам, чтобы
развитию  простор был. Ничего, подрастет - догонит, войдет в размер. Обуживать
такого нет расчета... А ты но слушай их, Бутырев, шагай себе.
    И Капка шагал.
    Он  шел  сейчас, искоса поглядывая на свою тень, которая стала короче, так
как  солнце  уже довольно высоко поднялось над Затоном. Хозяйки шлепали бельем
по  воде  у  мостков.  Рыбаки  возвращались  на  исады после утреннего осмотра
вентерей, и длинные остроносые лодки глубоко сидели в воде. Видно, богатый был
улов.  На  берегу  у клуба водников знакомые мальчишки играли в городки. Капка
невольно  замедлил  шаг.  Когда-то  он был непобедим по этой части. Мало кто в
Затоне  имел такой точный удар и мог с одной биты выбить бабушку в окошке, или
покойника с попом, или паровоз со стрелочником, или пушку, не завалив при этом
ни  одной  чурки.  Но  теперь  ему  было  не до этого: время пришло серьезное.
Некогда  бросаться  палками, да и поотстала, верно, рука, отвык глаз, нет уже,
должно быть, прежней точности.
    Когда  Капка  поравнялся с площадкой, где ребята играли в городки, там как
раз  была  выложена  самая трудная фигура - письмо. Четыре чурки, называвшиеся
марками,  лежали по углам квадрата, а одна стояла посередине городка. Это была
печать.  Капка  с  насмешливым  сожалением  глядел на игрока, который прокинул
даром  уже  третью  палку и только одной чуточку зацепил левую переднюю марку,
что,  по  правилам  игры, не считалось, так как сперва надо было выбить задние
марки.  Времени  оставалось  уже  в  обрез, надо было спешить. Но тут Капка не
выдержал.
    - А ну-ка, дай я распечатаю, живо только, - сказал он, подходя к играющим.
    Мальчишки разом бросились собирать для него биты. Все знали, каким игроком
был  когда-то  Капка Бутырев. Капка расстегнул пояс, потом шинель. Пояс бросил
на  землю,  чтобы  замах был свободнее, шинель спустил с левого плеча, ибо был
он,  как вам известно, левшой. Прикинул на руку несколько бит, одну за другой,
выбрал  сперва самую тяжелую, прицелился, держа палку двумя руками, как ружье.
Потом,  измерив  расстояние  до  цели  одним  глазом, благо другой и закрывать
особенно не приходилось сегодня, он резко отвел левое плечо назад, занеся биту
далеко за спину, отступил и, коротко шагнув вперед на черту, с силой метнул. С
порхающим  свистом  понеслась  бита  к  городку,  раздался  звонкий,  будто на
ксилофоне,  удар  -  кл„к!  -  и одной .марки как не бывало. Не сходя с места,
Капка  нагнулся  за  второй битой, прицелился, отступил, шагнул. Мальчишки рты
раскрыли от уважения. Исчезла вторая, задняя, марка.
    Кл„к!..  Кл„'к!..  Одна  за другой Капкины биты выхватили из углов городка
две  передние  марки.  Теперь  оставалась  одна  лишь печатка. Но это было уже
нетрудное  дело, и Капка, уверенный в успехе, решил блеснуть особым ударом. Он
метнул  биту с оттяжкой, так, что она полетела, вертясь на лету, как бумеранг.
Искусство здесь состояло в Том, чтобы рассчитать точно вращение биты, которая,
казалось,  сперва летела как бы с промашкой и вот уже словно миновала цель, но
в  самое  последнее  мгновение,  развернувшись  в воздухе, задним концом своим
выбивала чурку из городка. Причем трудность была еще в том, что, если бы чурка
выкатилась  за  переднюю  черту,  удар был бы недействительным. Но удар был на
славу,  и  печатка  далеко  отлетела в сторону, так что мальчишки, стоящие там
поблизости,  чтобы  видеть  своими  глазами  эту чудо-игру, присели: свистящая
чурка едва не задела их по головам.
    Капка  обил  ладонь  о ладонь, сунул левую руку в рукав, застегнул шинель,
стянул  ее  кушаком  и  зашагал  к  заводу,  провожаемый  восхищенными взорами
мальчишек.  Каждый  из  них  видел,  какая гуля была у чемпиона под глазом, но
никто  не  спросил об этом у Капки, п только в душе ужасались мальчишки, какие
же есть на свете силачи, если они осмелились поднять руку на такого парня, как
Капка Бутырев.


    ГЛАВА 8
    История города Затонска и его окрестностей

    Когда  Капка скрылся в проходных воротах завода, слева, из-за опрокинутого
дощаника  на  берегу,  и справа, из-за угла амбара, высунулись две головы. Они
тотчас  исчезли.  Потом  над  дощаником  заблестело и кинуло зайчика в сторону
амбара  маленькое зеркальце. Из-за угла амбара вышел высокий парень, толстый и
круглоголовый,  и, тяжело, по медвежьему ступая, слегка переваливаясь, зашагал
навстречу  мальчугану  в  тюбетейке, который тут же перелез через дощаник. Они
двинулись посередине улицы, ведшей к заводу.
    - Видел, Тимка, как ему присадили под глазом? - спросил маленький.
    - Есть будто, - буркнул большой. Вопрос был ему явно неприятен.
    - Как же это ты вчера недосмотрел? А сказал - провожу. Эх ты, Тимсон!
    - А если он мне не велел!
    - Мало ли что! Надо было сторонкой идти, незаметно.
    - Ладно, в следующий раз пусть только полезут еще.
    - "В следующий раз"! - кипятился маленький, развязывая и завязывая тесемки
над  папкой,  которую  он  прижимал локтем к боку. - Жди теперь! Что они тебе,
каждый день будут, что ли?
    - Ничего,  еще попадутся мне, - проворчал большой, которого товарищ назвал
Тимсоном.
    Это  и  были Тимка-Тимсон с Валерием Черепашкиным, которого попросту звали
Валерка.  Валерий  Черепашкин  занимался в историческом кружке затонского Дома
пионеров.  Он  не  расставался со своей папкой, в которой вечно таскал дневник
для  собственноумных  мыслей  и общую тетрадь, куда заносилась "История города
Затонска  и  его  окрестностей",  ибо  Валерка Черепашкиа был историком города
Затонска и аккуратно записывал в свою памятку все выдающиеся события и явления
и  интересные  случаи,  которые  были в городе. Впрочем, событий пока что было
немного, и это очень удручало Валерку.
    Отец у Валерки работал механиком на теплоходе, и всю навигацию его не было
дома, а мать служила библиотекаршей в клубе водников. Маленький историк города
Затонска  был  человеком начитанным, ибо хватал без разбору все книги, которые
ему  удавалось  достать  у  матери. Был он из тех ребят, о которых отцы обычно
говорят:  "Вы об этом моего Ваську (или Петьку, или Гришку) поспрошайте. Он уж
это  в  точности  вам  изложит".  И действительно, у Валерки всегда можно было
узнать, что сегодня сообщает Совинформбюро - какое новое направление появилось
на  фронте,  и  что за картина будет завтра в кино у водников, и какой пароход
придет  из  Астрахани,  и  у  кого выиграл Ботвинник, и каков размах крыльев у
южноамериканского кондора.
    Он  был  очень тщедушный и часто прихварывал. Его мучили приступы малярии,
но  это  не  мешало ему быть очень живым, подвижным, хотя в драке он мало чего
стоил  -  слишком  легко  его  сбивали с ног. Валерку обычаю и не допускали до
крепкого  дела.  Перед  началом  схватки  ему  обыкновенно сдавали на хранение
карандаши,  перочинные  ножички, вставочки, чтобы не потерять или не повредить
их  в  бою.  Зато  был  Валерка  невероятный  фантазер  и  выдумщик. Ему вечно
приходили  в  голову  необыкновенные  затеи,  и  если  уж  он  над  чем-нибудь
задумывался, то непременно старался сам найти решение вопроса, а когда затевал
что-нибудь,  то  обязательно упрямо и неукоснительно добивался своего. Мальчик
он  был  мечтательный и безобидно озорней. В школе и Доме пионеров его любили,
так  как  он вечно всех забавлял своей выдумкой, неожиданными, часто странными
суждениями  и  сказками  своего  собственного  сочинения. Все, например, знали
смешную  сказку  Валерки  Чере-пашкина о том, как верный цепной пес поспорил с
верными  часами на цепочке, кто из них вернее. И часы нарочно стали ночью, так
что  хозяин утром проспал, как ни лаял пес, стараясь разбудить его. Мало того:
веря  часам,  хозяин  выдрал  беспокойного пса. Тогда верный пес обиделся и на
следующую ночь, когда воры влезли в дом, нарочно не залаял, и верные часы были
украдены...
    Раз,  когда пионеры трудились на школьном огороде, Валерка после работы со
всей  серьезностью  вырыл  в  грядке  ямку  и  посеял туда пиджачную пуговицу,
уверяя,  что из посеянной пуговицы при хорошем уходе может вырасти пиджак. Все
потешались  над  ним,  а  он  аккуратно ухаживал за своей грядкой с пуговицей,
поливал  ее  и  даже  огородил  маленьким  палисадом. Каково же было удивление
ребят,  когда,  вернувшись  из  лагеря,  они увидели, что на Валеркиной грядке
взошло  большое  огородное  пугало,  которое размахивало обтрепанными рукавами
рваного  пиджака.  Валерка,  как  уже  было  сказано,  вел, кроме исторических
записей,  дневник.  Там  записывались разные случаи из личной жизни Валерия, а
также  его  суждения  по различным поводам. Например, про одного из старожилов
Затонска,  своим  возрастом  поразившего  воображение  Валерки,  написано было
следующее: "Этот глубокий старик прожил ужасно громадную жизнь. Он родился так
давно,  что  тогда еще было крепостное право и нигде еще не проводили никакого
электричества.  Авиация  была только шарообразная. Пароходы не ходили паром, а
баржи шли по Волге самобичеванием при помощи бурлаков, Ки-по тоже еще не было,
даже немого. А когда стало звуковое кино, то он уже совсем оглох".
    Капку   Бутырева  Валерка  считал  человеком  выдающимся,  предназначенным
судьбой  для  прославления  города  Затонска.  О Капке то и дело упоминалось в
истории  города:  "Он  был сильно развитой и дал с размаху как следует, потому
что  мускулы  делаются  у  человека, чтобы быть здоровым, хорошо пригодиться в
жизни, все мочь делать и никого в жизни не бояться".
    Сам Валерка не лишен был честолюбия, о чем свидетельствовали выписанные им
на  отдельной  страничке  знаменитые  фамилии,  которые,  так  же  как  и  его
собственная,  начинались на букву "Ч". Здесь были и Чкалов, и Чапаев, и Чехов.
Был  тут  и  шахматист  Чигорин,  и монгольский маршал Чойбалсан, и композитор
Чайковский,  ну  и,  конечно, Чарли Чаплин, и пристанский силач Чухрай, и даже
неизвестно  как  попавший сюда чардаш - популярный венгерский танец, принятый,
очевидно, понаслышке за фамилию знаменитого танцора.
    Отца  с  матерью  Валерка  нежно  любил, но дома держали его строго, и что
говорить  - были разные неприятности в семейной жизни Валерия Черепашкина. Это
и отразилось в разноречивых записях:
    "Родители мне попались очень хорошие, а могло редь легко бы случиться так,
что я бы родился, а папа с мамой совсем и не те - вот был бы номер..."
    А  другой раз, когда Валерке не позволили прокатиться с ребятами на лодке,
так  как  мама  боялась,  что  они  будут качать лодку и опрокинутся, Валерка,
видимо, здорово обиделся, но все же написал:
    "Надо любить своих родителей, потому что без них еще хуже".
    Были тут всякие иные заметки. Например:
    "Это случилось тогда, когда я закалял свой характер и силу воли, совсем не
держась  руками, и опять упал с крыши сарая. Но ушибся не до крови, потому что
был уже почти закаленным с этого боку".
    "Будьте  же  сами  благоразумны, дети, - так говорила нам сегодня Ангелина
Никитична,  -  берите  пример  с природы. Видали ли вы, дети, как лошадка сама
подставляет кузнецу свое копыто, чтобы ее подковали?.. Видали ли вы, как ветка
дикой  яблони послушно тянется к садовнику, чтобы он сделал ей прививку?" Нет,
мы этого не видали, потому что так в жизни, по-моему, не бывает".
    Встречались в дневнике и такие философские рассуждения:
    "Людей  на  Луне  нет.  А если бы они были, то смотрели бы вниз на Землю и
думали - есть на ней люди или нет? А мы-то как раз и есть!"
    "Интересно,   почему   это,  когда  болеешь  долго  в  постели,  то  очень
вырастаешь.  По-моему,  это  потому  так  бывает, что, когда человек ходит, он
может расти только в одну сторону - вверх, снизу ему пол мешает, а когда долго
лежишь, то можно расти в обе стороны - и макушкой и пятками".
    "Когда  на  земле  еще  не  было людей, интересно, как же тогда называлось
"дерево"?"
    И,  наконец,  тут  можно было встретить большие записи, которые говорили о
принадлежности Валерия Черепашкина к таинственным синегорцам:
    "Мы  поклялись все быть как родные братья и постановили не расставаться на
всю  жизнь,  во  всем сговариваться вместе, никогда не становиться против друг
дружки,  и  пусть  будет Отвага, Труд, Верность и Победа! Каждый из нас сильно
стремился  дать  свою помощь Красной Армии, а кто не очень стремился, таких мы
не  принимали вовсе и довольно не уважали, потому что это были-таки порядочные
типы".
    Тут же был приведен первоначальный текст марша синегорцев:


    Вперед, товарищи, вперед!
    За Труд, за Верность, за Победу!
    Вперед нас Родина зовет
    Назло надменному соседу.

    Досадное  совпадение,  необыкновенное  сходство  последней строки, с, увы,
известной, как оказалось, строкой из пушкинского "Медного всадника" послужило,
очевидно, причиной тому, что текст марша был отвергнут...
    Таков был Валерка Черепашкин - мыслитель и поэт, историк города Затонска и
один из старейших синегорцев.
    Ему было двенадцать с половиной лет.


    ГЛАВА 9
    Слово имеет Тимсон

    Толстый  Тимка  Жохов,  большеголовый увалень, прозванный Тимкой-Тимсоном,
был  верным  спутником  и  телохранителем  слабенького  Валерки. Тимке недавно
минуло четырнадцать лет. Больше всего любил он арбузы и дыни, слыл бахчеводом.
Человек  он  был  положительный,  двигался  и  думал  не  спеша,  не отличался
многословием  и  обычно  во  всех  случаях  жизни  предоставлял  за себя слово
речистому Валерке.
    Так было и на этот раз.
    Увидев,  как  из-за  угла,  где  стоял  на дозоре один из приятелей Тимки,
трижды  блеснуло  зеркальце,  что  было условным знаком, Валерка встрепенулся,
поправил галстук и вопросительно посмотрел на товарища:
    - Юрка сигналит. Ты сам подойдешь, Тимка, или я первый?
    - Сам, - отвечал Тимсон.
    Глистообразная  фигура  Ходули показалась из-за угла. Тимка заложил руки в
карманы  широких штанов и не спеша пошел навстречу. За ним неотступно следовал
Валерка.
    - А,  обнявшись  крепче  двух друзей! Пионер - всем детям пример! В полной
амбиции  при  всей амуниции! -заговорил своим писклявым голосом Ходуля. - Будь
готов - всегда готов. Сколько зим, сколько лет, гутен таг, бонжур, привет!
    Он  паясничал, тараторил, но его нагловатые глазки посматривали на карманы
Тимки, в которых грозно шевелились тяжелые кулаки. Тимсон молча напирал.
    - Ну,  вы  чего? - забеспокоился Ходуля. - Вы по очень-то, а то как крикну
наших  ребят  рядом тут, тогда узнаете. Что вы за мной ходите? Я еще на базаре
вас заприметил. Думаешь, если палец больной, так я приложить не смогу? Знаешь,
блеснула шашка, раз и два, и покатилась голова...
    - Тимка, дай я ему все скажу, ладно? - спросил Валерий у Тимки.
    - Валяй! - сказал Тимсон.
    - Лешка, имей в виду, - заторопился Валерка, бледнея от волнения, - имей в
виду,  что  мы  вс„  знаем,  и тебе это так, даром, не пройдет. Тебя, кажется,
предупреждали, чтобы ты Бутырева не трогал. Если добром не понимаешь...
    - Чего  такое?  -  завопил уже совсем фистулой Ходуля. - Ты видел, чтобы я
Капку трогал? Нужен он мне, Капка ваш! Подумаешь, в песчаных степях Аравийской
земли  три  гордые  пальмы  высоко  росли... Охота была связываться! Ты видел,
чтобы я его трогал?
    - Тимка, сказать ему все? Пускай все знает.
    - Пускай, - сказал Тимка.
    - Так имей в виду, Лешка, - почти закричал Валерка, - мы вс„ знаем! Это ты
подговорил Юрку Гундосова, Петьку Бирюка и Митьку с переправы, всех свищевских
ваших, чтобы они Капку так... Нам все известно.
    - Факт, - подтвердил Тимсон.
    - Чем докажешь? - высокомерно сказал Ходуля.
    - Гляди,  - сказал Тимка, поднося к носу Ходули свой тяжеловесный кулак, -
раздокажу. Вещественно.
    - Тимсон, Тимсон, забыл уговор? - предупредил Валерка.
    - Знаю, - пробормотал Тимка, вздохнул и вытер вспотевший лоб.
    Он   упарился  от  такого  длинного  разговора.  Эх,  если  бы  только  не
запрещение, он бы сейчас показал этому долгоногому!
    Валерка взял приятеля за локоть. Тимка еще тяжело дышал.
    - Можно, я разок ему? - умоляюще шепнул он Валерке.
    - А  Капка  что  говорил,  забыл? Вчера бы действовал, а сегодня уж нечего
после драки кулаками махать. Молчал бы уж лучше!
    - Молчу, - сказал Тимсон.
    А Ходуля, воспользовавшись тем, что они оставили его в покое, быстро пошел
к  воротам  завода,  но у самой табельной будки обернулся и вытащил из кармана
бумажку.
    Он  показал  ее  издали, оторвал угол, скрутил цигарку, а остаток скомкал,
бросил  в  траву  и притопнул ногой. Валерка и Тимка успели заметить на клочке
знакомый герб.
    - На  перчатку  средь  диких  зверей  он глядит и смелой рукой поднимает!-
крикнул Ходуля и скрылся в проходной.
    - Кажется, догадался, что от нас, - с испугом произнес Валерка.
    - Похоже, - согласился Тимсон.
    - Ну и пускай! - воскликнул Валерка.
    - Пора, - сказал Тимсон.
    Они  были  еще  так  захвачены  только что состоявшимся разговором, что не
заметили  сигналов с угла, где стоял их дозорный. Напрасно бедняга сигналил им
зеркальцем:  они  не  видели.  Тогда  паренек  подбежал к ним и сообщил что-то
вполголоса.
    - Ну да, ври! - не поверил Тимка.
    - Честное слово, Отвага и Верность!.. Сережка прибежал, сам видел.
    - Вот это новость, а?.. Тимсон, - возбужденно заговорил Валерка, - который
теперь час?
    Как  бы  в ответ на это, высоко и заливчато затрубил гудок Судоремонтного.
Валерка  выхватил  из папки тетрадку, послюнил карандаш и вписал: "Сегодня в 7
часов 00 минут было обнаружено..."
    Но что было обнаружено в 7 часов 00 минут этого исторического дня, об этом
можно будет узнать лишь в следующей главе.


    ГЛАВА 10
    Юнги с острова Валаама


    В истории нашего города это был

    очень исторический день.

    В. Черепашвин. "История гор. Затонска и его окрестностей"

    Новость,   которую  решил  занести  в  летопись  города  Затонска  Валерка
Черепашкин,  первыми  узнали  галки  в  школьном  саду.  Их всполошили резкие,
непривычные  звуки  дудок,  голосивших  в пустых еще вчера коридорах школьного
здания,  и  многолюдье  на дворе школы. И окончательно всполошил галок плотный
узелок   материи,  который  быстро  взлетел  по  высокой  мачте  и  с  треском
развернулся  над деревьями, превратившись в большой флаг с синей полосой внизу
и с красной звездой рядом с серпом-молотом на белом поле. Галки, проклиная все
на свете, грозя страшными карами, кружились над потревоженным садом.
    Потом  эту новость узнала Рима Бутырева. Она поставила дома греть воду для
стирки,  отвела Нюшку в детский сад, а сама побежала в булочную за хлебом. Она
быстро  шла,  размахивая пустой кошелкой, платок размотался и съехал с головы,
ветер  трепал ее красивые, с золотистым отливом волосы. Она переходила большие
лужи,  смотрясь  в воду. Небо с облаками отражалось в лужах; казалось, что под
ногами  бездонная  глубина, легонько кружилась голова, и боязно было ступать в
зеркальную  пустоту.  Кроме  того,  галоши,  оставшиеся от матери, были велики
Риме,  и  ей  всю  дорогу  приходилось  воевать  с  ними, а шоссе было мокрое,
раскисшее, и галоши -вязли в грязи. Вот теперь левая галоша отстала.
    "Стой ты! - сердилась про себя Рима. - Вот так... надевайся обратно. - Тут
она  спохватилась,  что  с правой ноги галоша исчезла. - Ой, миленькие, правую
совсем  потеряла!..Опять  надо  возвращаться  назад.  Честное слово, целый час
хожу!..  Как  найду  сейчас  правую, так обе галоши в руки возьму и так пойду.
Мимо школы буду идти, тогда обуюсь".
    Она  повернулась,  чтобы  идти  назад  за  потерянной  галошей,  и сошла с
середины улицы на тротуар, как вдруг с подъезда школы раздался громкий оклик:
    - Эй,   на  берегу,  малость  во