на море не бывал и по Волге ниже Ахтубы не плавал.
Но  он любил уснащать свою речь морскими словечками, хвастался, что непременно
будет служить во флоте, и на руке у него был грубо вытатуирован якорь. Поэтому
сегодня  он  смело  подошел  к  юнгам,  присевшим отдохнуть на длинной садовой
скамье.
    - Разрешите  пришвартоваться?  С  благополучным прибытием. Надолго бросили
якорь у нас, в песчацых степях Аравийской земли?..
    - Там видно будет, - сдержанно ответил худощавый юнга с длинными и тонкими
бровями.  Это  был  Виктор  Сташук, с которым утром познакомилась Рима. - А вы
местный?
    - Тутошний,  как  говорится, - отвечал Ходуля. - Здесь родился, и это все,
что я любил...
    - Ну, как у вас тут ребята, ничего?
    - Ребята,  конечно,  имеются,  -  заискивающе  поспешил сообщить Ходуля. -
Всякие,  конечно,  есть.  Есть  чересчур  кляузные,  к  начальству подъезжают.
Вообще,  конечно,  вы  тут  всем этим шпинделям сто очков дадите. Одно слово -
моряки, флотские, морей альбатросы. Сам давйо имею мечту. Курите?
    Юнги  покосились  на предложенные им Ходулей папиросы, потом посмотрели на
Сташука.  Он,  очевидно, был у них вожаком. Сташук чуть заметно сделал головой
знак: ни боже мой. Юнги вздохнули и отвернулись.
    - Некурящие, - жестко отрезал Сташук.
    - Могу  зажигалочку  предложить,  собственной  работы,  -  сказал  Ходуля,
вынимая зажигалку, которую ему вернул утром Капка. - Пожалуйста, для приезжего
человека,  тем  более  морякам,  без  всякого  возмездия.  Насчет  расходов не
беспокойтесь,  сочтемся как-нибудь. Вы - альбатросы, мы - волжские чайки. Одно
к одному, и все в порядочке.
    Сташук смутился было, не хотел брать, но Ходуля насильно вложил ему в руку
зажигалку,   прихлопнул   ладонью  сверху  и  сказал  при  этом:  "Шито-крыто,
взято-бито  и с кона долой". Однако Сташук уже не смотрел на Лешку. Машинально
опустив  зажигалку  в  карман бушлата, он привстал, завидя появившуюся в аллее
Риму Бутыреву с подружкой.
    - А,   по   синим   волнам  океана,  лишь  звезды  блеснут  в  небесах,  -
задекламировал Ходуля, - уж Римочка наша несется, несется на всех парусах...
    Сташук  не слушал его. Он во вс& глаза смотрел на Риму, с трудом узнавая в
этой  красивой  приодевшейся  девушке  простенькую  девчонку, с которой он так
небрежно разговаривал утром.
    - Что? Познакомить? - заторопился Ходуля.
    - А  мы  уже  с  ней  немного знакомые, - ответил Сташук и четко откозырял
Риме.
    - Здравствуйте, - сказала она. - А это подруга моя... Здравствуйте, Леша.
    Ходуля  так  удивился,  что  даже  не сразу ответил, и только через минуту
спохватился:
    - Здравствуй, Римочка, здравствуй, Лидочка. Добрый вечер, честь имею. А мы
тут, знаете, с морячками то да се, обнявшись крепче всех друзей...
    - Кино будем смотреть? - спросил Сташук у Римы.
    - Так билеты, наверно, уже все.
    - А  у меня и у одного моего товарища уже имеется как раз четыре, случайно
рядом,  вон  дожидается  стоит,-сказал  Сташук,  и они пошли в кино, оставив в
аллее оторопевшего Лешку Ходулю, который все же пробормотал:
    - Мне дурно, проговорила она...
    Сташук  познакомил девочек со своим товарищем Сережей Палихиным. Вчетвером
они  направились в кино. Рима и Лида шли под руку и посередке, а юнги по краям
и  чуточку  на  отлете.  Причем  оба  так  отчаянно вышучивали друг друга, что
девочки  то  и  дело  покатывались  со  смеху,  не замечая, как ловко товарищи
помогают один другому сострить и показать себя с наилучшей стороны.
    - О,  он  у  нас  рыбак известный, - говорил Сташук про Палихина. - Вы его
спросите, как он на Ладоге камбалу ловил, а сам немецкую мину выудил...
    - Нет  уж,  -  отвечал  Палихин,  -  пускай  сам  расскажет  лучше, как он
трубочистом  сделался,  когда в Ленинграде на крышу зажигалка упала в трубу, а
он за ней туда полез... Красивый фасон после имел!
    Потом Палихин и Лида ушли немного вперед. Рима и Сташук поoтстали.
    -Да, Рима,- сказал вдруг Сташук, - вы, кстати, местная?
    - Да, родилась тут.
    - Тогда  вы, может быть, мне скажете, кто это такие тут у вас синегорцы. Я
тут никого не знаю, а не успел приехать, уже письмо получил. И написано что-то
не  разбери  поймешь.  Стою на вахте, а какой-то мальчонка подбежал, сунул мне
письмо,  а  сам  драла.  -  Он  протянул Риме письмо. - Вот видите? "Синегорцы
Рыбачьего  Затона  приветствуют  Вас на своем берегу. Да скрепит верность вашу
боевую  дружбу  и  закалит отвага ваши сердца, и пусть будет сладок плод ваших
трудов,  и да взойдет над вами радуга победы. Синегорцы Затонска надеются, что
балтийские  юнги  послужат делу процветания и славы города. По поручению штаба
синегорцев - Амальгама".
    Сбоку был нарисован знак - радуга со стрелой.
    - Вот уж ничего не пойму! - сказала Рима.
    - Да и я не знаю, что это такое. Может быть, командованию показать?
    - А  это который выходил, усатый такой, нашито много вот здесь... Он у вас
главный командир? Капитан?
    - Не капитан, а мичман. Пора разбираться, Римочка. Антон Федорович Пашков.
Известно:  четыре узкие нашивки - это значит мичман, а шевроны углом на рукаве
- это за сверхсрочную службу. Он еще в ту войну кондуктором был.
    - На поезде?
    - При чем тут, извиняюсь, на поезде? На корабле. На поезде кондуктор, а на
флоте кондуктор. Надо понимать.

    А  ремесленники  шли  усталые  и  злые.  Юнги  казались им бездельниками и
щеголями.   Не   знали   ремесленники  Рыбачьего  Затона,  что  эти  аккуратно
подобранные парни в бушлатах и в бескозырках хлебнули такого, что и не снилось
затонским. Под огнем и бомбами финских самолетов ушли юнги с острова Валаама в
Ладожском озере. Лютую голодную зиму провели они под осажденным Ленинградом. И
немало  их  еще  прошлой  осенью пало в главном деле у Невской Дубровки, когда
юнги,  сами  совсем  ещ„  мальчишки, задержали немецких десантников и отстояли
важнейший  рубеж  до  прибытия частей Красной Армии. Не знали эатонские, что у
самого  Вити  Ста-шука с голоду умерла в ту зиму близ Нарвской заставы ; мать.
Не  подозревали  затонские,  что  Сережа  Палихин  вледяной воде Ладоги своими
руками  отвел  мину, на которую едва не наскочила шлюпка с балтийцами. Многого
не  знали  ребята  и  с  пренебрежительным  как  будто,  а  на,  самом  деле с
завистливым  высокомерием  посматривали на приезжих. Но юнги словно и внимания
на них не обращали.


    ГЛАВА 13
    Вечер командора

    Валерка  и  Тимсон  ждали  Капку  у сада. Они встретились, как встречаются
обычно   мальчики,  хорошо  знающие  друг  друга,  то  есть  без  приветствий,
рукопожатий и других церемониальных проволочек.
    - Слыхал  новость?  - спросил Валерка, подстраиваясь на ходу, спотыкаясь и
никак  не  попадая  в  ногу  с  шагающим  Капкой.  -  Девчонки-то наши с этими
флотскими ну прямо с ума тронулись.
    - И пусть их, - буркнул Тимсон.
    - Вы  когда  про  них  узнали?  - не останавливаясь, спросил у Черепашкина
Капка.
    - Еще утром.
    - Ну и как?
    - Все  в  порядке.  Послал  приветствие. В восемь ноль-ноль. Колька отнес,
Венькин брат.
    - Исполнение проверил?
    - Ну ясно. Доставил в срок. Дежурному сдал. Я сам видел с дерева.
    - А чего написал?
    - Ну,  как  Арсений  Петрович нам говорил. Приветствие прибывшим. Как всем
эвакуированным писали.
    - Это хвалю.
    - Только  имей  в виду, Капка, - Валерка сделал небольшую пробежку вперед,
чтобы  в  темноте  заглянуть в лицо Капке, - имей в виду - этот самый дежурный
уже  сестре  твоей  бумажку  показывал. А она смеется. Ты ей ничего про нас не
говорил?
    - Не хватало еще! - возмутился Капка.
    - Чего же она смешного нашла?.. И в кого только она у вас такая!
    Валерка  был  возмущен  до  глубины  души, что у Капки Бутырева может быть
такая  сестра.  Некоторое  время  шли  молча.  Потом  Черепашкин несколько раз
толкнул  локтем  в  бок  Тимку  и переглянулся с ним. Тимсон кивнул головой, и
Валерка решился.
    - Собраться  бы вообще надо, Капа! А то как-то дело у нас вянет. Правда, у
меня все тут записано. Показать?
    - Покажешь потом как-нибудь.
    Валерка опять переглянулся с Тимсоном.
    - Капка,  можно  тебе от меня вот лично и вот от Тимки тоже - от нас обоих
то есть - замечание сказать?.. Верно, Тимсон?
    Тимка моргнул, качнув головой сверху вниз.
    - Давай говори, - ответил Капка.
    - Ты, Капа, последнее время манкируешь.
    - Вот так так! Здравствуйте! Это я манкирую? - Капка даже приостановился.
    - Да, да, манкируешь, спроси вот Тимсона... Да, Тимка?
    - Точно, - отозвался Тимсон.
    - Да ведь некогда мне, - начал Капка. - Знаешь, какая у нас работа. Особый
заказ делаем. Вы бы как-нибудь пока без меня.
    - Ты  что  же...  -  Валерка  даже  задохнулся  на минуточку. - Ты что же,
отрекаешься?  Эх,  ты,  а  еще  синего-рец!  Кто  зарок давал, клятву говорил?
Знаешь, Капка, это уж... это уж просто... Правда, Тимсон?
    - Чего уж...
    - Арсений Петрович, когда уезжал, как нам говорил? Кого назначил?
    - Ну  раз  если  так  получилось!  -  виновато  заговорил Капка. - Я же не
отказываюсь навовсе, только командором сейчас мне нечего быть. Во-первых, я от
пионеров  уже  отстал.  Занятый, во-вторых, с утра до ночи. Теперь и выходные,
говорят,  у  нас  не  будут  целый  месяц. Какой от меня толк вам? И потом еще
как-то  уж я... ну, это самое... ну неловко получается. Мое такое дело теперь,
что  я  уя"  из  своих  лет вышел. Опять-таки бригадир на производстве. Ребята
узнают,  так  проходу  мне  не  будет.  Засмеют. Мне уже как-то не идет вроде.
Деточка какой!
    - Значит, мы деточки? Спасибо! - Валерка раскланялся. - Мерси. Ну, уж это,
Капка, знаешь... Я считаю лично... Правда, Тимсон?
    -Уж да, - изрек Тимсон.
    - Эх, узнал бы Арсений Петрович! Вот, - как назло, писем от него нет.
    - Да я сам уже написал ему... - сказал Капка. - Адрес-то... ВМПС ј 3756-Ф?
Правильно? Не отвечает чего-то!
    - Плохо без него, - заметил расстроенный вконец Валерка.
    Тимка  только  рукой  махнул.  Они  шли  теперь по берегу. Волга, темная и
молчаливая, дышала сыростью из черной, глухой дали. Ни огонька не было вокруг.
Темен  и  дремуч был весь этот огромный, сейчас казавшийся безбрежным волжский
простор.  А  когда-то  там,  куда  уходила, повернув от Затона, Волга, небо по
ночам  всегда  было  словно приподнято, высоко расплывалось серебряное зарево.
Это  с  правого берега отсвечивал в ночное небо тысячами своих бессонных огней
большой  город, город степной и волжской славы, гордый своим именем. Город был
столицей  этого  края.  Все  в Затонске и вокруг тяготело к нему, все жило его
славой,  подобно  тому  как  по  ночам  на  всем  лежали отсветы далеких огней
великого  города.  Затонские  редко  называли  его  полным  именем,  но, когда
кто-нибудь  говорил:  "Я  вчера  в  городе был", - все и так знали, о чем идет
речь.
    Мальчишки  шли  молча,  и  все  трое  были  удручены.  Молчание  было  так
томительно, что даже Тимка не выдержал.
    - А Ходуле еще будет! - вдруг сказал он грозно. - Поймаю.
    - Верно,  Капа!  -  обрадовался  Валерка.  -  Ты  позволь  Ходуле  и  всем
свищевским за тебя колотовку дать.
    - Сказал, кажется, нет! - отрезал Капка.
    - Ну,  пока  ты  командор,  так  мы  обязанные,  а уйдешь, так уж как сами
знаем... Я так считаю, Тимка.
    - И дам! - заключил Тимсон.
    Ребята  проводили Капку до самого дома. Маленькая Нюшка была одна. Она уже
давно вернулась из детского сада; Рима, уходя, уложила ее спать, но Нюшке было
страшно  и  скучно  спать  одной.  Не  успел  Капка зажечь коптилку, как Нюшка
закричала:
    - А  я  еще  вовсе не сплю! - и, живенько перевернувшись на живот, сползла
тотчас с высокой постели на пол. - Капка, а отгадай, чего я сегодня ела?
    Капка, стянув гимнастерку через голову, плескался под рукомойником.
    - У нас в саду сегодня баранки давали, с маком. Целую дали и еще откусочек
вот   такой.   -  И  Нюшка  показала  из  сложенной  щепотки  кончик  грязного
указательного пальца. - Капа, чур, я полотенце буду держать, можно?
    Держать  полотенце,  когда  брат  умывается,  придя  домой  с работы, было
почетной обязанностью и священным правом Нюшки. Она стояла чуточку в стороне у
лоханки,  пад  которой согнулся умывающийся Капка. А мылся он совсем как отец:
шумно отплевывался, дул, фыркал и яростно тер шею.
    - Ой,  только  не  брызни смотри! Ты только смотри не брызгайся! - сказала
Нюшка, ежась и замирая.
    Она  знала,  что  сейчас  Капка  сполоснет  руки  и  непременно  обдаст ее
холодными,  щекотными  брызгами.  И,  конечно, Капка брызнул, и Нюшка, деланно
визжа,  бросив  на  руки  брату  полотенце,  стала  размазывать  воду по лицу,
заботливо вытирать рубашонку.
    - Ну тебя... Всю избрызгал! Какой ты, Капка, баловной!
    Потом   Капка   вынул   из  кармана  тщательно  завернутые  в  газету  две
черносливины.
    - На,  Нюша,  это у нас в столовке компот давали. Одна моя, а другая Шурки
Васенина - он чернослив все равно не ест, дурной такой.
    - А Рима мне сегодня колобушечку медовую купила. И тебе одну оставила.
    Колобушки  из  очищенных  семечек  подсолнуха,  зажаренных  на  меду, были
любимейшим лакомством затон-ских ребят. У Капки даже глаза разгорелись.
    - А Рима-то ела сама? - спросил он, глотая набежавшую слюну.
    - Ела,  ела,  правда  ела! - заторопилась Нюшка, помня, что старшая сестра
наказывала ей именно так ответить Капке.
    А сама она глаз не сводила с зернистого шарика, который лежал на блюдечке,
отливая медовым золотом.
    - Капа... дай куснуть разочек...
    - Нюшка, мне чего-то неохота, ешь все, - сказал Капка.
    Нюша зажала рот обеими руками и замотала головой.
    - М!..  М!..  Ешь  сам, - промычала она в ладошку, отталкивая другой рукой
брата.
    Сошлись  на  том,  что разделили колобушку пополам. Капка сел за стол, где
Рима  оставила  для  него  хлеб,  несколько  запеченных  в мундире картофелин,
половину  селедки.  Все  это  было  заботливо  укрыто обрывком газеты "Ударник
Затонска".
    - Почта сегодня не приходила? - спросил Капка, глядя в сторону.
    - Нет, не приходила.
    Капка  незаметно  вздохнул.  Пятый  месяц  нет  писем от отца. Плохо дело.
Усталость,  которую Капка прежде не ощущал, теперь вдруг разом легла на плечи,
пригнула голову к столу.
    - Капа, а мама скоро наша приедет?
    - Скоро.
    - А отчего она все не едет и не едет?
    - Нюшка,  ты  бы  спать легла лучше, чем человеку мешать. Видишь, кажется,
человек кушает, а ты "тыр-тыр-тыр"...
    Нюшка,  положив  локти  на стол, прижавшись щекой к руке, смотрела боком и
снизу, как он ест, крепкими пальцами облупливая картошку и тыкая ее в солонку.
Нюша  любила  смотреть,  как  брат колет дрова, как он умывается, как ест. Она
могла  часами  глядеть  вот так. Все это было очень интересно. Капка ел молча,
старательно разжевывая, собирая крошки со стола в ладонь и отправляя их в рот.
Так  едят  тяжело  наработавшиеся  за день люди, хорошо знающие, как достается
человеку  хлеб.  Усталость  понемножку  отваливалась.  И  Капке  уже  хотелось
рассказать об училище, о работе в Затоне, о мастере Корнее Павловиче, о дураке
Ходуле.  Нужно  же  поделиться с кем-нибудь тем, что заполняло целый день и от
чего никак не выпростать головы. Рассказать старшей сестре - эта не поймет как
надо.  Валерке  и  Тимсону следует говорить не так. С ними приходится говорить
кратко  и  как о самом обыкновенном - подумаешь, мол, вс„ пустяки, - чтобы они
чувствовали, каков человек Капка Бутырев. А ведь хочется иногда по душам и все
как  есть  выложить.  Вот  был  бы  отец дома или Арсений Петрович, эти бы вс„
поняли как надо. А Нюшка хоть и мало что смыслила, но очень уж хорошо слушала,
а главное, всему верила сразу.
    - Вот  у  нас  сегодня  в инструментальном номер был! Есть один, Терентьев
фамилия. Мишка. Двадцать седьмого года рождения.
    - Ой, двадцать уже седьмого? - восторгалась Нюшка.
    - Да...  Шестнадцатый  год  пошел.  И  вот  он  вчера, понимаешь, четыре с
половиной нормы выгнал.
    - А!.. с половиной! - умилялась маленькая.
    - Ну что, я тебе врать буду?
    - А  откуда  он  выгнал?  -  осмелев,  решилась наконец спросить ничего не
понимавшая, но жадно слушавшая брата Нюшка.
    - Э, рассказывай тебе! - махнул рукой Капка. - Иди спать лучше.
    Нюшка  уже зевала вовсю и терла глаза. Капка уложил ее на кровать, где она
обычно  спала  с  Римой,  прикрыл  стеганым  одеялом. Нюшка уцепилась за брата
обеими руками:
    - Ты только не уходи. Как буду спать, тогда только иди, ладно?
    - Ладно, ты спи скорей. А то мне еще надо тети Глашин примус починить.
    Капка, сам зевая, сел на краю постели.
    - Капка,  а правда, если змею разрубить, то половинки опять сползутся? Мне
Маруська сказала. Наврала, наверно, да?
    - Слушай больше!
    - А ты можешь в руки змею взять?
    - А с какой радости ее брать?
    - Ну нет, ты только, Капка, скажи: возьмешь или сбоишься?
    - Надо будет, так и возьму. Спи ты!
    Нюшке  стало ужасно хорошо от безграничного уважения к брату. С ним, когда
и  темно, не страшно. Вот он, рядом, всех сильнее и самый смелый. Он ничего не
боится.  Он  прямо  руками  может  схватить  змею.  Нюшка  открыла  один глаз,
убедилась, что Капка еще сидит на краю постели, в, успокоенная, заснула.
    Капка  еще  с  полчасика  повозился над примусом тети Глаши, а потом задул
коптилку  и  улегся  на своей койке. Нюшка сквозь сон почувствовала, что брата
уже  нет  рядом.  Она села, прислушалась. В комнате было темно и жутко, громко
стучали  ходики  на  стене.  Нюшка легла плашмя поперек постели, свесила ноги,
поболтала  ими  в  темноте,  пока  не нащупала пол, и, осторожно ступая босыми
пятками,  добралась  до  Капки.  Она  вскарабкалась  на его койку, подвалилась
тихонько,  пристроилась  под бочок. Капка громко и мерно дышал. Она тоже стала
громко  вбирать  в  себя  воздух,  тогда  же, когда и он, чтобы дышать вместе.
Сперва  у нее это не вышло, она не дотянула, сорвалась, захлебнулась воздухом,
а  потом  приноровилась,  задышав  громко  и старательно в один лад со старшим
братом, и вскоре уснула.

    Через  час  вернулась  из  кино  Рима.  Витя Сташук проводил ее до угла их
улицы.   На   первый  раз  этого  было  вполне  достаточно,  да,  кроме  того,
увольнительная  дана  была  юнгам  только до десяти часов. Расставаясь, Сташук
заботливо спросил:
    - А  вы,  Рима,  тут  с курса не собьетесь? Смотрите, местность ведь у вас
сильно  пересеченная,  можно  и  ноги  поломать.  Вы вот возьмите зажигалку, в
случае чего посветить можно.
    И  как ни отнекивалась Рима, бравый юнга поймал ее за руку, почти насильно
разжал  пальцы  и  втиснул в ладонь теплую, согревшуюся в его руке зажигалку -
подарок назойливого Ходули.
    "Господи, и что это за привычка у них у всех зажигалки дарить?" - подумала
про себя Рима.
    Придя домой, она наскоро поела и осторожно перенесла Нюшу на свою кровать.
Капка  не  проснулся. Он спал, свесив с койки руку. Рима подняла ее и положила
поверх   одеяла.  Рука  у  Капки  была  грубая,  залубеневшая  от  работы,  не
по-мальчишьему   большая,  широкопалая,  совсем  жак  у  отца,  Капка  спал  в
майке-безрукавке,  и  у  локтя,  над  самым  сгибом,  Рима заметила крохотный,
нанесенный  не  то  кислотой,  не  то  краской  значок:  лук  и стрела, чем-то
обвитая... Больше ничего не смогла рассмотреть Рима при слабом свете коптилки.
Но  она стала припоминать, что видела нечто похожее совсем недавно.Ну конечно,
этот  же  значок  был  нарисован  на  том смешном и непонятном письме, которое
какие-то  мальчишки  прислали  юнгам!  Неужели  это  Капкиных  рук  дело? Рима
почувствовала  себя  взрослой,  куда старше, чем брат, который воображает себя
дома  хозяином,  а  сам  еще  дурит с мальчишками. Она наклонилась над братом.
Спит. Устал, наверно. Им здорово сейчас достается. Он ничего парень, только уж
бол