беспокойтесь,  -  вскинулся  Сташук,  - я ведь по делу. На
минуточку.
    - Дело-то не минутное, - строго пояснил Капка. - М-да... Эта работа не так
простая.  Я тот баркас знаю. С ним возни будет. Работа своего времени требует.
Тут  надобно  каждый момент наперед учесть. Это ведь не "ать-два, ать-два" или
там  на сухом месте веслами водить. Главное, ребята чересчур перегрузку имеют.
Дает себя знать. Достается ребятам. А это уж сверх того будет.
    Разговор  получался  теперь уже деловой, и оба были довольны, что все идет
так всерьез.
    - Уж  прямо  не  знаю,  что  и  сказать, - говорил Капка, дуя на блюдечко,
которое он держал в растопыренных пальцах. - Пейте еще... Рима, налей.
    Рима  налила Сташуку еще одну чашку и села в сторонке молча. Она понимала,
что разговор идет мужской и ей вмешиваться не к лицу.
    - Ты  уж  будь  друг,  окажи,  - сказал Сташук, ожесточенно дуя на горячее
блюдечко, которым только что обжег себе губы.
    - А что я, директор? Или кто?
    - Ну все ж таки... У тебя авторитет есть, говорят.
    - Говорят...   Выходит,  значит,  "ручок-малек"  тоже  сгодился?  -  Капка
поставил  на стол пустое блюдечко и утер рот уголком скатерти. Рима бросила на
него  негодующий  взгляд,  но  он  грозно двинул в ее сторону локтем. - Ладно,
сообразим что-нибудь.
    - Ну,   счастливо,   я  пошел.  -  Сташук  встал  и  надел  бескозырку.  -
Благодарствуй!
    - Погоди, чего спешишь? Сиди.
    Они не заметили оба, что уже несколько минут говорят на "ты".
    - Чего спешите, отдохните, - сказала Рима, хотя она и Лида уж давно были с
Виктором на "ты".
    Сташук сел с явным удовольствием.
    - Страшно  было в Ленинграде-то? - неожиданно и с азартом спросил Капка, и
в  глазах  его  загорелся  такой  жадный огонек и так разом слетела с него вся
солидная  деловитость,  что  Виктор,  собравшийся  было ответить, как требовал
морской фасон, что ничего, мол, особенного не было, сказал просто:
    - Еще  бы  не  страшно!  Знаешь,  как нам там приходилось? Это жуткое дело
просто. А народу сколько легло...
    И  он  стал  рассказывать  о Ленинграде, как жили они в смертельном кольце
блокады,  как  пришлось  им  участвовать в бою у Невской Дубровки, когда немцы
чуть  было  не  прорвались  к  городу  и юнги несколько часов сдерживали напор
врага.  Капка  слушал  его,  почти  не  дыша, изредка лишь громко глотая, чтоб
отошло пересохшее от волнения горло.
    - Я  и  к медали представлен за отвагу. Только еще очередь не дошла, а как
дойдет, так, говорят, пришлют непременно. Я такой, знаешь: не боюсь.
    - Вот и я тоже такой!
    Потом  говорили  о  кино.  Тут уж разговор пошел совсем легко. Все болтали
наперебой.  Только  и  слышалось:  "А  Чарли Чаплин... Помнишь, как он свисток
проглотил?! А сам пошел..."
    - Ой,  чудак  этот  Игорь... Помнишь, как он: "Меня мама уронила с шестого
этажа..."
    - А  это еще помнишь?.. Это уж в другой картине. Его полицейские забирают,
а он так пальцем: "Но, но, без хамства!"
    - Капка, покажи, как Игорь Ильинский глазами делает, - просила Рима. - Ох,
он здорово у нас показывает! Ну прямо в точности!
    Капка   послушно   встал,   прошелся   по   комнате   семенящей  походкой,
по-петушиному отставив зад, страшно скосил глаза и наморщил нос.
    - Здорово! Ну прямо Игорь Ильинский, честное слово! - восхитился Сташук.
    Тут от шума проснулась Нюшка. Сперва из-под одеяла показался ее один глаз,
потом   другой,  а  затем  высунулся  любопытствующий  носишко;  вскоре  Нюшка
осторожно  высвободила  подбородок,  окончательно  осмелела,  села на постели,
прибила руками вокруг себя одеяло.
    - Рима, это кто? - громким шепотом спросила она.
    - Ты чего? Спи! - И Рима уложила ее, подоткнув со всех сторон одеяло.
    Но Нюшка глаз не сводила с гостя и с его странной фуражки без козырька.
    - А почему у тебя шапка назадом вперед надета? - спросила она и заглянула,
вытянув шею, за затылок Сташука. - Ой, и сзади козырька нет!
    - Дядя  -  моряк,  -  поспешила  объяснить Рима. - Видишь, у него ленточки
сзади.
    - Она  у  нас  какая-то  отсталая,  оттого что без матери... - пожаловался
Капка  Сташуку. - Другие в ее возрасте уже все ордена знают, а наша до сих пор
ромбик от шпалы различить не может. Ну ее! Спи, Нюшка.
    - А чего это на ленточке написано спереду? - спросила Нюшка, залюбовавшись
золотой надписью на бескозырке Сташука.
    Сташук протянул ей ленточки:
    - Вот,  гляди.  Здесь  якоря,  а тут написано: "Краснознаменный Балтийский
флот". Ясно? Чтобы видно было, откуда мы.
    =- Это если потеряетесь, да?
    - Ну  тебя,  Нюшка, спи! - прикрикнул на нее Капка и повернулся к гостю: -
Знаешь  что? Давай-ка, пока время еще есть, сходим к Корнею Павловичу, мастеру
нашему. Надо с ним дотолковаться сперва.
    Когда  они выходили, какая-то тень метнулась от калитки. Капка и Сташук не
обратили на это внимания.
    Они  шли  по  улице.  Чернели  силуэты  домов. Ни огонька не было вокруг -
затемнение в последнее время соблюдали очень строго.
    - А  у  нас  в  Затоне  сомы  здоровые есть, - хвастался Капка. - Один раз
человека утащил совсем.
    - А камбала у вас есть? - спросил Сташук.
    - Нет, камбалы нет.
    - Ну то-то!..
    Они перешли через улицу, свернули в проулочек, спускавшийся прямо к Волге.
И сразу им дохнуло в лицо тепловатой сыростью.
    Волга  была  рядом,  совсем  близко,  и  черная,  почти невидимая гладь ее
кое-где была продернута поблескивающими нитями плесов.


    ГЛАВА 19
    Высокие договаривающиеся стороны

    Они  подошли  к  домику Матунина. Он был окружен палисадничком, за которым
росли высокие цветы "золотые шары". Сквозь щели ставня пробивался свет.
    - Затемнение-то аховое, - критически заметил Сташук.
    - Ты  слушай,  -  предупредил Капка, - я сперва вой-ду и скажу, а потом уж
ты.  А  то  он,  знаешь,  строгий,  наорать может. Как начнет: "Что же это вы,
батеньки-ма-тенькн, полуночники..." Тогда с ним и говорить нечего.
    Капка  открыл  калитку,  взошел  на  крыльцо и постучался в дверь. Сташук,
оставшийся  у  калитки,  слышал,  как  женский голос окликнул Капку, он что-то
сказал  в  ответ,  щелкнула задвижка, упала цепочка. Капку впустили. Не прошло
двух  минут,  как Сташук услышал голос Капки: "Сташук, иди сюда.Осторожно, тут
приступочка".  Виктор  прошел  через  сени и очутился в чистенькой, просто, но
хорошо  убранной комнате. У окон стояли аквариумы. Корней Павлович был большой
любитель по этой части. За стеклами одного аквариума сновали полосатые красные
макроподы.  В  другом  стеклянном  ящике  медленно  проплывали  вуалехвосты  и
телескопы  -  золотистые  рыбины,  похожие  на  хвостатые  бинокли.  Короткими
толчками  перемещались большие серебристо-полосатые месяцеобразные скаляриусы.
Водоросли,  похожие  на  зеленый  стеклярус,  шевелились  в прозрачной воде. И
позади  большого  аквариума,  стоявшего посреди комнаты, за столом, на котором
горел  начищенный  медью  толстощекий  самовар, стояли бутылки и лежала всякая
закуска,  Сташук  с  удивлением  заметил  мичмана  Антона  Федоровича Пашкова.
Блестели его шевроны на рукавах.
    - Заходите,  заходите,  деточки,  - приветствовала смущенных ребят Наталья
Евлампиевна, аккуратная, чистенькая старушка, супруга мастера.
    - О-о,  батеньки-матеньки,  - заговорил Корней Павлович, - сдружились уже,
видать!  Мы-то  тут  сидим  толкуем, как бы это дело сладить, чтоб друг дружке
взаимно  помощь  давать  по  надобности,  а  они  уж, видать, Антон Федорович,
наперед  нас  обскакали... Ну, садитесь. Капа, бери стуло. Вот возьми огурчика
малосольного. И вы, пожалуйста.
    На столе стояла керосиновая лампа и в чисто вымытом стекле пламя, легонько
постреливая,  пускало  тонкие  золотые  стрелки.  Пар  кудрявился  и  таял над
самоваром. Наталья Евлампиевна налила ребятам по чашке, пододвинула варенье.
    - Угощайтесь,  деточки,  это крыжовное. Самая польза от него. Еще до войны
варила. Осталось чуточек. Кушайте.
    - Ну,  а  мы, извиняюсь, еще по одной перепустим, - сказал мастер, наливая
из бутылки гостю и себе.
    Он  поднял  стопочку, наставительно поглядел через нее на свет, чокнулся с
мичманом,  опрокинул  стопку  в  рот,  зажмурился,  нащупал  корочку на столе,
понюхал  сперва  одной ноздрей, потом другой, открыл изумленные глаза, наколол
вилкой  ломтик  огурца  и  с  хрустом  закусил.  Мичман тоже выпил и глазом не
моргнул,  только  большим  пальцем  распушил усы. Потом моряк свернул цигарку,
вынул кресало, кремень и фитиль, стал высекать огонь.
    - Что  вы,  что вы! - остановил его мастер. - Чай, у нас зажигалка своего,
местного, изготовления имеется... Наташа, где тут моя давеча лежала?
    - Это  вещь  неверная:  то  камешек  сточится,  то  бензин вышел, - сказал
мичман. - Сказочку слышали про русский огонек?
    - Не приходилось.
    - Ну  так вот, теперь вы послушайте, - сказал мичман, закурил и, отодвинув
в  сторону  стакан, начал: - Поймал раз один наш боец немца в плен. Ну, фашист
сперва  было  упирался, потом видит - дело капут. Оружие кинул и ручки задрал.
Повел его наш боец к себе в часть. Идут они, идут, охота стала закурить. Немец
цигаретку  в  зубы  и  нашему коробок сует, угощает: "На, кури, рус!" А наш не
берет  у  него и свертывает себе сам свою дымогарную, в два колена, толщиной в
полено.
    Теперь  вынул  немец  свою заграничную блиц-зажигалку. Трык! - загорелась.
"На,  рус,  прикури!"  А  наш  боец  от  ихнего фашистского огня отказывается,
брезгает  как  бы  вроде.  Вынимает  он  походное  свое кресало, огниво, шнур,
фитиль,  и  пошла  искру  выколачивать: чирк-чирк!.. Ну ясно, с одного-то разу
редко  чтоб взяло. А немец уже насмешку строит, похваляется. "Ну где, говорит,
тебе,  рус,  против  нашей  загранияной  техники воевать? Гляди сам". Боец наш
огонек  себе  высек,  запалил  свою дымо-гарку да и говорит тому немцу: "А ну,
фашист,  дай-ка  сюда  поближе  твою заграничную чиркалку. Крутани еще разок".
Немец  это  подносит к нему зажигалку свою, трык пальцем колесико - пожалуйте,
битте,  горит!  А  боец  как  дунет на зажигалку, так сразу у немца и загасло.
Немец трык-трык - не берет больше. Кончилось его дело, бензин весь вышел...
    "Ну,  - говорит наш боец, - а теперь на-ка, фашист, попробуй мою задуй". И
подносит  ему фитилек свой. Стал немец дуть - не тухнет русский фитилек. Немец
кряхтит,  тужится,  пыжится, щеки накачал с арбуз целый... Чем больше ни дует,
тем  пуще  огонь  раздувает.  Тут  боец  наш  ему и говорит, немцу этому: "Эх,
говорит,  вы, фрицы! Все у вас скроено с виду на испуг, а дела-то на один фук.
Глядеть,  так  вроде  огонь,  а  подул - одна вонь. Ну, а мы не сразу полымем,
сперва  искоркой.  Но  уж коли разгорелись, занялся наш русский огонек, так уж
тут  дуй  не  дуй, только пуще распалишь. А чиркалки эти заграничные мы почище
ваших делать можем. Будь покоен, только руки не доходят. Погоди, вот управимся
с вами, не такие еще сообразим". Фашист, однако, попался характерный, упрямый:
дул, дул... да так с перенатуги и лопнул! Вот и вся сказка.
    - Ай  да  сказка!  -  заметила  Наталья Евлампиевна. - Значит, доказал ему
русский огонек.
    - Выходит, так.
    - Ну-ка,  и  мы  огоньку  холодного  еще хватим по седьмому кону, - сказал
мастер и налил из бутылки гостю и себе.
    Капка понял, что делать ему тут нечего. Ясно было, что мичман уже обо всем
договорился с Корнеем Павловичем.
    Но  в  комнате  было так уютно, так хорошо сиделось под большими лапчатыми
листьями  рододендронов,  растущих в кадке у окна и протянувших ветви свои над
столом,  и  так  вкусно  и радушно угощала Наталья Евлампиевна, что уходить не
хотелось.
    - А  вы бы, ребятки, рыбок посмотрели моих поближе, - сказал мастер. - Вон
гляди,  макроподиусы,  а  те  маленькие  -  пецильки  будут. А это вот красота
плывет,  скаляриус  называется.  Меченосцы  еще  имеются. Да ко мне из области
приезжают  за  экземплярами.  Честное  даю  слово.  Рыбка  у  меня ученая. Вот
постучу, они сразу и собираются.
    Мастер  постучал  ложкой  по  краю стекла, и действительно, тотчас к этому
месту со всех сторон кинулись пестрые и жадные рыбки.
    Но  в  это  время за окном послышался уже знакомый затонским пронзительный
вой,  от  которого  сразу  начинало  щемить сердце. Все выше и выше становился
звук,  дошел до какой-то исступленной ноты, сбежал вниз и снова пошел забирать
наверх.
    - Батюшки,  опять  тревога!  -  всполошилась  Наталья  Евлампиевна и стала
собирать чашки со стола.
    Мичман встал.
    - Мне по тревоге на месте быть полагается, по своему заведованию.
    Где-то  далеко  застучали  зенитки.  Заголосили пароходные гудки на Волге.
Зенитки ударили ближе. Затрещали пулеметы у пристани.
    Капка вскочил и потянул за собой Виктора.
    - Мне тоже надо... Дома-то девчонки одни. Перепугаются.
    Мичман,  быстро застегнув китель, уже надел фуражку и торопливо двинулся к
выходу.
    Но  вот  сквозь  треск, сквозь разнобойный стук зениток проступил какой-то
чужой, враждебный ноющий гул.
    - Летит, - сказал мичман, прислушиваясь, и посмотрел на потолок.
    Шершавый  вой  пронесся  над  крышей,  что-то  со  страшной силой грохнуло
поблизости,  домик  тряхнуло, пол сместился под ногами, раздался звон стекла и
плеск  воды,  сорвало  ставни на одном окне. Когда все пришли в себя, на полу,
прыгая  среди  осколков  стекла, бились золотистые аквариумные рыбки. У Корнея
Павловича было порезано стеклами лицо, текла кровь, но он, не обращая внимания
на  это,  дрожащими  руками  осторожно,  как  берут бабочек, прикрывал ладонью
бьющееся тельце рыбки и переносил ее в другой, уцелевший аквариум.


    ГЛАВА 20
    Так будет зваться корабль

    Капка  и Виктор бежали по улицам. Трескучая сумятица ночной тревоги царила
в  черном  небе.  Над  головой,  в  недоброй  выси,  гудели  моторы самолетов.
Прожекторы толклись в облаках. Огненные паучки зенитных разрывов бегали в небе
над Волгой. Где-то на окраине уже занималось зарево.
    - Зажигалками садит, - сказал опытный в таких делах Сташук.
    У  Капки  стучали  зубы.  Его  всего  трясло.  Первый раз он попал в такую
переделку.  До  этого  дня тревоги были лишь предупредительными и скоро давали
отбой.
    - Ну,  чего  ты?  -  сказал  Сташук  и  крепко взял Капку за локоть. - Это
ничего. Вот только бы он фугасками не стал опять...
    Он не договорил. Снова над ними, свирепо распарывая воздух, что-то завыло,
просвистело... Виктор повалил Капку на землю и прикрыл его сверху своим телом.
    - Лежи, лежи смирно, макушку заслони, рот раскрой.
    - А зачем рот раскрывать? - почему-то шепотом спросил Капка.
    - Физику не знаешь? Чтобы звуку легче было, а то оглохнешь.
    Огромная  вспышка  зло  разодрала  тьму.  Тяжело  грохнуло, Земля заходила
ходуном вокруг.
    - За  переездом  трахнуло,  -  сказал Сташук. - Лежи, лежи, еще летит, рот
раскрой. А глаза, если страшно, лучше зажмурь.
    - А ты?
    - Я уж на все глядеть привык. Лежи.
    Опять  полыхнуло,  и  сразу  затем ударило: где-то, значит, совсем близко.
Потом  наступила  неверная  тишина.  Казалось, что все прислушивается и только
ждет  момента,  чтобы снова загрохотать. Зенитки не стреляли. Прожекторы молча
ощупывали небо.
    - Побежали! - скомандовал Сташук и, подхватив Капку под мышку, поднял его.
    Запыхавшись,   прибежали  они  домой.  Дома  было  темно  я  пусто.  Капка
догадался,  что  Рима  унесла  Нюшку  в  щедь, которая была отрыта во дворе. И
действительно,  там-они  и  нашли  девочек. Рима сидела на дне небольшого рва,
держа  на коленях закутанную в пуховую шаль Нюшку. Снова рвануло где-то. Нюшка
молчала  и  лишь  смотрела  на  страшное небо широко раскрытыми, перепуганными
глазищами.  Она  не плакала; только, когда где-нибудь близко падала бомба, еще
теснее прижималась к сестре.
    - Одни вы тут? - спросил Капка, чувствуя себя виноватым перед сестрами.
    - Зачем  одни?  -  раздался  голос  из  темноты, и Капка разглядел верного
Валерку Черепашкина.
    - Ты здесь откуда?
    - А  я  видел, что ты к мастеру пошел, значит, думаю, дома девчонки совсем
одни. Ну и все!..
    - Ясно!  -  отозвался  голос, густой, как тьма, из которой он шел. Это был
Тимсон.  -  За  мной  Валерка  еще давеча прибежал, когда к тебе флотский этот
приперся. Мало ли что... Отбрил ты его?
    - Тихо ты... Вот, познакомьтесь,-пробормотал Капка.
    - Сташук! - сказал юнга, наугад протягивая в темноте руку.
    Тут  какая-то  вспышка  на  минуту ослепила всех. И потом Валерка и Тимсон
долго трясли друг другу руки в кромешной тьме: каждый был убежден, что он жмет
руку юнге Сташуку...
    Тревога  уходила на юг, за Волгу, как уходит гроза, не сразу угомонившись,
еще  погромыхивая вдалеке, напоминая о себе вздрагивающими зарницами. Отбоя не
давали.  И,  пока  тянулись эти ночные часы в щели под нависшим сухим бурьяном
обо всем договорились.
    Виктор  Сташук обещал завтра же узнать у своего командования, какие должны
быть     у     баркаса,     сообразно    возможностям,    ходовые    качества,
оснастка,вместимость,  а  может быть, даже и вооружение. Капка решил, не теряя
времени,  наутро  же  переговорить со своими ребятами в Затоне и в случае чего
нажать  на  их  сознательность и местную гордость: пусть ребята чувствуют, что
балтийцы  обратились к ним за подмогой. "Кроме того, - сказал Капка, - будут у
нас  еще  работники... Ну, уж это моя забота". И он незаметно толкнул локтем в
бок  Тимку.  Тимсон, уже задремавший, воспрянул, промычал что-то несообразное,
но   потом  вспомнил,  о  чем  идет  речь,  и,  будучи  человеком  практичным,
осведомился,  сколько  пассажиров  может влезть на баркас за один раз, а также
как  будет насчет коек и кухни, если, например, случится идти в далекий поход.
Сташук не преминул на это заметить, что на судах бывает не кухня, а камбуз, по
койкам  же  судят  о  госпиталях, а не о кораблях, и приличные люди в плавании
спят на рундуках. Что касается пассажиров, то они вообще тут не предвидятся, а
вот каков будет экипаж судна, это он выяснит у начальства.
    Валерка  -  тот  сразу  погрузился  в  мечты.  Корабль, настоящий корабль,
собственный корабль будет теперь у них! Уж раз тут дело не обошлось без Капки,
значит,  может  пригодиться  и  он,  Валерка  Черепашкин. Первым делом он стал
прикидывать в своем воображении, как будет выглядеть корабль, в какой цвет его
лучше   бы  окрасить.  Потом  фантазия  бедного  Валерки  забушевала,  готовая
разорваться  на  части.  Ему  хотелось,  чтобы  маленький корабль мог идти под
парусами.  Белогрудый  и  молчаливый,  будет  выплывать  он  из-за  острова на
стрежень, на простор речной волны... Но, с другой стороны, на паруснике нельзя
командовать  машине  "Ти-ха-ай!" и "Вперед до полного!.." Поэтому следовало бы
сделать  корабль  и с машиной и с парусами, ведь были же такие... Ну хорошо, а
как же будет называться корабль?
    Все задумались. Действительно, какое же имя дать кораблю?
    И тогда Капка сказал:
    - Знаешь, как пусть называется?.. "Арсений Гай". Можно так?
    - Ну, это уж как начальник наш решит, - отозвался Сташук.
    - Нет,  пусть так и зовется: "Арсений Гай", - упрямо и решительно повторил
Капка,  сам  вслушиваясь  в звучание этого имени, которое ему показалось в эту
минуту особенно прекрасным и значительным.
    - А кто это такой Арсений Гай? - поинтересовался юнга.
    - Это... - Капка остановился, подыскивая слова.
    Валерка горестно покачал головой, Тимсон вздохнул в темноте.
    - Он  наш  руководитель был в Доме пионеров... Мы ему всем обязаны, мы ему
клятву  дали,  когда  он  уезжал,- проговорил Капка. - Эх, Виктор, вот хороший
был!.. Его на фронте убили...
    - Он  вместе  с  нами  сам  и синегорцев надумал, - выпалил вдруг Валерка,
решив,  что  скрывать  больше  уже  нечего.  -  Ой,  ты!  Тимка,  чего ты меня
дергаешь?..
    - Ничего.
    Но было уже поздно.
    - Так  это  вы и е