язательно в том самом месте, где хранится Мумрик!
Неужели нет других кустов, чтобы заниматься ростовщичеством? Очевидно, нет:
вот уже и габардиновые брюки свернули по тропинке в орешник.
  Ева-Лотта еще немного замедляет шаг. Особенно ей спешить некуда, пусть
этот парень спокойно погасит свои векселя, потом она заберет Мумрика. А
пока можно зайти в Усадьбу и попробовать разобраться немного во всех этих
комнатах и закоулках. Ведь Усадьба скоро может опять стать театром военных
действий, и тогда это здорово пригодится.
  Она выглядывает в окно. Ого, все небо почернело! Солнце спряталось,
издалека слышится угрожающий гул. Прерии выглядят мрачными и пустынными.
Надо торопиться, забирать Мумрика и бежать отсюда! Она выскакивает из
дверей, бежит изо всех сил по тропинке через орешник и все время слышит
угрожающие раскаты грома, бежит дальше, бежит... и вдруг растерянно
останавливается.
  Ева-Лотта с размаху налетела на кого-то, кто шел по тропинке с
противоположной стороны и так же торопился, как и она. Сначала она
различает только темно-зеленые габардиновые брюки и белую рубашку, но потом
поднимает голову и видит лицо. О, какое лицо - бледное, исполненное
отчаяния и страха! Неужели взрослый мужчина может так бояться грозы?
Еве-Лотте почти жаль его.
  Но ему, очевидно, не до нее. Он бросает на нее мимолетный взгляд,
одновременно испуганный и злой, потом торопится дальше по узкой тропинке.
  Ева-Лотта не любит, когда на нее смотрят так неприязненно. Она привыкла,
что люди веселеют, глядя на нее. И ей хочется, пока он еще не скрылся из
виду, показать, что она настроена благожелательно и с ней нужно обращаться
подобающим образом.
  - Скажите, пожалуйста, который час? - спрашивает Ева-Лотта вежливо,
спрашивает просто так, чтобы сказать что-нибудь.
  Незнакомец вздрагивает и неохотно останавливается. Сначала кажется, что
он не будет отвечать, но наконец он смотрит на часы и бормочет невнятно:
  - Без четверти два.
  И бросается бежать. Ева-Лотта смотрит ему вслед. Она видит: у него из
кармана торчит пачка бумаг. Из кармана зеленых габардиновых брюк.
  И вот он ушел. Но на тропинке осталась лежать скомканная белая бумажка.
Он уронил ее в спешке.
  Ева-Лотта поднимает ее и с любопытством рассматривает. Наверху написано:
"Вексель". Так вот они какие, эти векселя! Стоит ли из-за них так
беспокоиться?
  Оглушительный раскат грома заставляет Еву-Лотту подскочить от испуга.
Вообще-то она не боится грозы. Но сейчас, именно сейчас, когда она одна в
Прериях! Ой, как неприятно здесь стало вдруг! В кустарнике темно, и в самом
воздухе чувствуется что-то страшное и зловещее. Почему она не дома?.. Надо
спешить, спешить изо всех сил.
  Но сперва надо забрать Мумрика. Рыцарь Белой розы остается верен своему
долгу, даже если сердце ушло в пятки. До камня остается всего несколько
шагов, мимо вон тех кустов... Ева-Лотта бежит...
  ...Сначала она только тихонечко всхлипывает. Стоит совсем неподвижно,
смотрит и всхлипывает. Может быть, о, может быть, это ей только снится?..
Может быть, там вовсе и не лежит... не лежит кто-то, скорчившись, возле
камня?..
  Потом Ева-Лотта закрывает лицо руками, поворачивается и бежит. Странные,
ужасные звуки рвутся из ее груди. Она бежит, хотя ноги ее дрожат. Она н)е
слышит раскатов грома и не чувствует дождя. Не чувствует, как ветви
орешника бьют не по лицу. Она бежит, как бегут во сне от неведомой
опасности.
  Через Прерии... Через мост, по хорошо знакомым улицам, вдруг опустевшим
под проливным дождем...
  Дома! Дома! Наконец-то! Ева-Лотта толкает садовую калитку. Там, в
пекарне,- папа. В белой пекарской одежде он стоит среди своих противней.
Большой, спокойный, как всегда. Стоит только подойти к нему поближе, как ты
весь окажешься в муке.
  Да, папа - такой же, как всегда, хотя мир вокруг переменился, и стал
страшным, и в нем больше невозможно жить... Ева-Лотта опрометью кидается в
объятия отца, прижимается к нему, крепко-крепко обвивает руками его шею,
прячет залитое слезами лицо у него на груди и жалобно всхлипывает:
  - Папочка, помоги! Старик Грен...
  - Что случилось, доченька, что с ним такое?
  А она отвечает совсем тихо, дрожа всем телом:
  - Он лежит мертвый в Прериях.

                                     8

  Неужели это тот самый городок, который совсем недавно был сонным,
спокойным, тихим?
  Сейчас его не узнать.
  За какой-нибудь час все переменилось. Городок жужжал, словно пчелиный
улей. Полицейские машины приезжали и уезжали, телефоны звонили, жители
обсуждали, строили догадки и предположения, волновались, спрашивали
полицейского Бьорка, правда ли, что убийца уже схвачен. И озабоченно качали
головами: "Вот ведь как нехорошо вышло с беднягой Греном... да-а-а... А
впрочем, он и сам-то был не такой уж чистенький, так что, может, оно и не
удивительно... хотя все же... Вот ужас-то какой!"
  Огромные толпы любопытных устремились в Прерии. Но вся территория вокруг
Усадьбы была оцеплена и никого не пропускали. Полиция удивительно быстро
перебросила туда своих людей.
  Расследование было в полном разгаре. Вс„ фотографировалось, каждый метр
земли исследовался, все заносилось в протокол. Оставил ли преступник хоть
какие-нибудь следы? Нет, ничего! Если что-нибудь и было, все смыл проливной
дождь. Даже окурка не осталось. Судебный врач, обследовавший тело, мог
только установить, что Грен убит выстрелом в спину. Бумажник и часы его
остались целы. Очевидно, убийство было совершено не с целью ограбления.
  Комиссар уголовной полиции хотел поговорить с девочкой, которая
обнаружила тело, но доктор Форсберг не разрешил. Девочке надо успокоиться и
прийти в себя, сказал он. Как ни тревожила комиссара такая задержка,
пришлось повиноваться. Во всяком случае, доктор Форсберг смог ему
рассказать, что девочка плакала и часто повторяла: "Он в зеленых
габардиновых брюках!" Очевидно, она имела в виду убийцу.
  Но нельзя же рассылать по всей стране описание примет, где будет
значиться лишь пара зеленых габардиновых брюк! Даже если девочка видела
именно убийцу, в чем комиссар не был убежден, тот к этому времени наверняка
успел переодеться. И все же на всякий случай комиссар разослал во все
полицейские участки телеграммы с указанием следить за всеми подозрительными
габардиновыми брюками. Оставалось только продолжать расследование и ждать,
пока девочка настолько поправится, что с ней можно будет обстоятельна
поговорить.
  Ева-Лотта лежала в маминой постели. Более безопасного места она не могла
себе представить. Приходил доктор Форсберг и дал ей лекарство, чтобы она
хорошо спала и не видела страшных снов. К тому же мама и папа обещали
сидеть около нее всю ночь.
  И все равно... Назойливые мысли путались в голове у Евы-Лотты. Зачем
только она пошла в эту Усадьбу! Теперь все разбито. Никогда в жизни ей уже
не будет весело. Да и как веселиться, когда люди поступают так плохо друг с
другом! Конечно, она и раньше знала, что случаются такие вещи, но знала не
так, как сейчас. Подумать только: еще вчера они с Андерсом дразнили Калле и
говорили об убийцах, как о чем-то смешном, даже подшучивали! Сейчас ей
становилось не по себе при одной мысли об этом. Больше она никогда так не
будет делать! О таком нельзя даже в шутку говорить, потому что можно
накликать беду и все произойдет на самом деле. А вдруг это она виновата,
что Грена... что Грена... нет, она не хочет об этом думать. Но она теперь
станет совсем другой, да, да, обязательно! Она станет немножко женственнее,
как тогда сказал дядя Бьорк, и никогда больше не будет участвовать в войне
Роз - ведь именно из-за этой войны Ева-Лотта оказалась замешанной в
ужасном... Нет, лучше не думать, а то голова лопнет...
  Все, с войной роз покончено. Она никогда не будет больше играть. Никогда!
Ой, до чего же будет скучно!
  Глаза Евы-Лотты опять наполнились слезами, и она схватила мамину руку.
  - Мама, я чувствую себя такой старой,- сказала она плача.- Как будто мне
пятнадцать лет!
  Потом Ева-Лотта уснула. Но, прежде чем погрузиться в целительный сон, она
вспомнила про Калле. Что он думает обо всем этом? Калле столько лет
выслеживал преступников - что он делает сейчас, когда на самом деле
появился убийца?

                                  *  *  *

  Весть об ужасном событии застала знаменитого сыщика Блюмквиста за
прилавком отцовского магазина. Он как раз заворачивал покупателю две
селедки в газетную бумагу; в этот момент в лавку на всех парусах влетела
фру Карлссон с Плутовской горки, нафаршированная новостями. В две минуты
лавка превратилась в кипящий котел - вопросы, восклицания, крики ужаса...
Торговля прекратилась, все окружили фру Карлссон. А она тарахтела без
умолку, рассказывая все, что знала, и даже больше.
  Знаменитый сыщик Блюмквист, человек, призванный охранять безопасность
общества, стоял за прилавком и слушал. Он ничего не говорил. Он не задавал
вопросов. Он стоял будто парализованный. Выслушав основное, он незаметно
выскользнул в кладовку и уселся на пустой ящик.
  Калле сидел там долго. Вы полагаете, он разговаривал со своим
воображаемым собеседником? Действительно, момент как будто подходящий! Но
нет, он ни с кем не разговаривал. Он думал.
  "Калле Блюмквист,- думал он,- ты тюфяк. Обыкновенный драный тюфяк, вот ты
кто! Знаменитый сыщик? Да из тебя такой же сыщик, как из старой рогатки -
ружье! В городе могут происходить самый ужасные преступления, а ты стоишь
себе за прилавком и заворачиваешь селедку. Что ж, продолжай в том же духе,
хоть какая-нибудь польза от тебя!"
  Так он сидел, положив голову на руки, погруженный в мрачные раздумья. Ну
почему имекно сегодня он должен был помогать в лавке? Ведь иначе Андерс
послал бы его, а не Еву-Лотту. И тогда убитого обнаружил бы Калле. А может
быть, он пришел бы как раз вовремя, чтобы предотвратить преступление и с
многочисленными увещеваниями препроводить преступника за решетку? В общем,
так, как он это обычно делал...
  Но тут же Калле со вздохом вспомнил, что он это делал лишь в воображении.
Вдруг Калле полностью осознал все, что произошло, и случившееся потрясло
его настолько, что он сразу потерял всякое желание быть знаменитым сыщиком.
Это не убийство понарошку, которое можно с блеском разоблачить, а потом
сидеть и хвастаться перед воображаемым собеседником. Нет, это
действительность, настолько страшная и отвратительная, что Калле почти
стало нехорошо. Он презирал себя за это, но он радовался, искренне
радовался, что не был сегодня на месте ЕвыЛотты. Бедняжка Ева-Лотта!
  Калле решил уйти из лавки не спрашиваясь. Ему было совершенно необходимо
поговорить с Андерсом. О том, чтобы прорваться к Еве-Лотте, он и не мечтал,
фру Карлссон, причитая, сообщила, что "булочникова девочка еле жива, и у
нее врач", и теперь об этом знал уже весь город.
  Один только Андерс ничего не знал. Он сидел в мастерской и читал "Остров
Сокровищ"'. С самого утра к нему никто не заходил, и слава богу, ибо Андерс
пребывал сейчас на тропическом острове, окруженный злобными пиратами,- до
подметок ли тут? Когда Калле без стука толкнул дверь, Андерс уставился на
него так, словно ожидал увидеть самого одноногого Джона Сильвера, и был
приятно удивлен, обнаружив, что это всего лишь Калле. Он вскочил со своей
трехногой табуретки и с увлечением загорланил:

  Пятнадцать человек на сундук мертвеца,
  Йо-хо-хо, и бутылка рому!

  Калле передернуло.
  - Замолчи,- сказал он.- Да замолчи ты!
  - Во-во, учитель пения то же самое говорит, как только я запою,- охотно
согласился Андерс.
  Калле хотел что-то сказать, но Андерс предупредил его:
  - Не знаешь, Ева-Лотта забрала Мумрика?
  Калле взглянул на него с упреком. Сколько еще глупостей Андерс успеет
нагородить, прежде чем Калле сможет ему рассказать все? Он еще раз
попытался заговорить, но Андерс опять перебил. Предводитель Белой розы
слишком долго сидел молча, и теперь его прорвало. Он сунул под нос Калле
"Остров Сокровищ".
  - Вот это книга! Мировая! - горячился он.- До того интересно, ну просто
невозможно. Вот когда надо было жить! Тогда были приключения! А сейчас и не
случается ничего.
  - Ничего? - воскликнул Калле.- Да ты понимаешь, что ты говоришь?
  И он рассказал Андерсу, что случается в наше время. Темные глаза Андерса
потемнели еще больше, когда он услышал, к чему привел его приказ о
перемещении Мумрика. Он хотел сию же минуту бежать к Еве-Лотте и если не
утешить ее, то хотя бы как-то показать, что считает себя последней свиньей
за то, что послал ее с этим поручением.
  - Но ведь я же не мог знать, что там будут лежать мертвецы! - пробурчал
он уныло.
  Калле сидел напротив и рассеянно вколачивал в стол деревянные гвоздики.
  - Откуда же ты мог знать,- отозвался он.- Это ведь не часто бывает.
  - Что?
  - Да мертвецы возле Усадьбы.
  - Вот именно,- сказал Андерс.- А с Евой-Лоттой ничего страшного не будет,
вот увидишь. Другая бы девчонка сразу - брык в обморок, а Ева-Лотта нет.
Она еще расскажет полиции кучу важных сведений.
  Калле кивнул.
  - Она, может, видала кого-нибудь... ну, того, кто мог это сделать.
  Андерс вздрогнул. Но он был далеко не так подавлен, как Калле.
Необычайные события, пусть даже страшные, только будили жажду деятельности
в этом веселом, рассудительном и очень активном парне. Ему хотелось что-то
делать сейчас же, немедленно. Кинуться выслеживать преступника и изловить
его - хорошо бы в течение одного часа. Он не был мечтателем, как Калле.
  Конечно, было бы несправедливо утверждать, будто мечтательность мешает
Калле быть деятельным,- некоторые на собственной шкуре убедились в
обратном,- но деятельности Калле всегда предшествовали длительные
размышления. Он любил посидеть и подумать и, надо признать, выдумывал
иногда хитроумнейшие вещи, но чаще всего это все же бы'ли беспочвенные
фантазии.
  Андерс не фантазировал. Он не тратил зря время на размышления. Энергия из
него так и била ключом, сидеть спокойно для него было истинным мучением. Не
случайно он стал вождем Белой розы. Жизнерадостный, говорливый, находчивый,
всегда готовый стать во главе, что бы ни затевалось, он больше всех
подходил для этого.
  Более слабая натура на его месте страдала бы от таких домашних условий,
под гнетом отца-тирана. Но не таков был Андерс. Он только старался поменьше
бывать дома, а стычки с отцом переносил с неизменным душевным спокойствием.
Всякая ругань отскакивала от Андерса, как от стенки горох, и через пять
минут после самой основательной выволочки он вылетал на улицу такой же
веселый, как всегда. Для Андерса было просто немыслимо сидеть в мастерской
сложа руки, когда более важные вещи требовали его немедленного
вмешательства.
  - Пошли, Калле,- решительно сказал он.- А мастерскую я запру, и пускай
папаша делает что хочет.
  - Ты думаешь, ничего? - спросил Калле. Он хорошо знал нрав сапожника.
  Но Андерс только свистнул в ответ.
  Однако надо же как-то объяснить клиентам, если они придут, почему
мастерская закрыта, да еще и среду. Андерс взял карандаш и написал
печатными буквами на клочке бумаги:

  ЗАКРЫТО ПО ПРИЧИНЕ УБИЙСТВА

  Затем прикрепил бумажку к двери и повернул ключ.
  - Да ты что, с ума сошел? - встрепенулся Калле, увидев объявление.- Так
нельзя.
  - Разве нельзя? - произнес Андерс нерешительно.
  Он склонил голову набок и подумал. А может, Калле прав - еще истолкуют не
так! Он сорвал бумажку, влетел в мастерскую и написал новое объявление. В
следующее мгновение Андерс уже быстро шагал прочь, сопровождаемый Калле.
  А немного спустя из дома напротив пришла фру Магнуссон забрать туфли из
починки. Она остановилась перед дверью и, вытаращив глаза от изумления,
прочла:

  ПО СЛУЧАЮ ПОДХОДЯЩЕЙ ПОГОДЫ
  СИЯ МАСТЕРСКАЯ ЗАКРЫТА

  Фру Магнуссон покачала головой. У этого сапожника и раньше были не все
дома, но теперь, видно, дело приняло серьезный оборот. "Подходящая
погода",- слышали вы что-либо подобное?!

                                   * * *

  Андерс торопился в Прерии. Калле шел за ним очень неохотно, его туда
ничуть не тянуло. Но Андерс был твердо убежден, что полиция с нетерпением
ждет помощи Калле. Конечно, Андерс не раз подтрунивал над причудами
знаменитого сыщика. Однако теперь, когда было совершено настоящее
преступление, он забыл об этом. Теперь он помнил только о замечательных
успехах Калле в прошлом году. Ведь это благодаря ему поймали тогда
бандитов! Что и говорить, Калле - выдающийся сыщик. Андерс охотно признавал
его превосходство и не сомневался, что полиция не забыла заслуг Калле
Блюмквиста.
  - Ну как ты не понимаешь - они же будут рады, если ты предложишь им свои
услуги. Да для тебя разобраться в этом - плевое дело! А я буду у тебя
помощником.
  Калле очутился в трудном положении. Не мог же он объяснить Андерсу, что
запросто управляется лишь с невзаправдашними убийцами, а настоящие вызывают
в нем только отвращение. Он плелся так медленно, что у Андерса лопнуло
терпение.
  - Да пошевеливайся ты! - воскликнул он наконец.- Ведь в таких случаях
каждая секунда дорога! Как будто не знаешь.
  - По-моему, пускай полиция сама этим занимается,- сказал Калле, чтобы
выйти из затруднения.
  - И это говоришь ты! - пришел в ярость Андерс.- Ты же знаешь, как они
могут запутать дело, сам сколько раз говорил. Не валяй дурака, пошли!
  Он схватил упирающегося сыщика за руку и потащил за собой.
  Так они дошли до оцепленного места.
  - Послушай,- спохватился Андерс,- мы же совсем забыли!
  - Что забыли?
  - Мумрика-то оцепили! Если Алые захотят его взять, им надо прорываться
через полицейский кордон.
  Калле задумчиво кивнул. Многое пришлось пережить Мумрику, но под охраной
полиции он находился впервые.
  В оцеплении патрулировал полицейский Бьорк, и Андерс подскочил прямо к
нему. Он приволок за собой Калле и поставил его перед Бьорком - ни дать ни
взять пес, который притащил хозяину вещь и ждет за это похвалы.
  - Дядя Бьорк, вот Калле пришел,- произнес он с надеждой.
  - Вижу,- отозвался Бьорк.- А что ему нужно?
  - Как - что? Пустите его туда, чтоб он мог поразведать. Обследовать место
преступления...
  Но Бьорк покачал головой, и вид у него был ужасно серьезный.
  - Идите-ка отсюда, ребятки. Идите домой! И скажите спасибо, что вы еще
такие маленькие и ничего не понимаете.
  Калле покраснел. Он прекрасно понимал. Отлично понимал, что здесь не
место знаменитому сыщику Блюмквисту с его волевым лицом и громкими словами.
Но как растолковать это Андерсу?
  - Вот всегда так!- язвительно заметил Андерс, когда они брели обратно в
город.- Даже если бы ты разоблачил все убийства с времен доисторического
человека, все равно полиция лопнет, а не признает, что частный сыщик на
что-нибудь годится.
  Калле было очень не по себе. Что-то в этом роде он сам говорил десятки
раз. Он искренне хотел, чтобы Андерс переменил тему. Но Андерс продолжал:
  - Рано или поздно они-таки сядут в лужу. Но ты обещай мне, что не
возьмешься за дело, пока они не станут умолять тебя на коленях.
  Калле охотно обещал.
  На каждом шагу им попадались молчаливые кучки людей. Они неотступно
смотрели в сторону кустарников, где следователи пытались сейчас найти
разгадку драмы, стоившей человеку жизни. Сегодня в Прериях было удивительно
тихо. Калле ощущал небывалую тяжесть на душе. Даже на Андерса подействовала
наконец гнетущая атмосфера. Может быть, дядя Бьорк прав? Пожалуй, эта
задача и в самом деле не по плечу Калле, каким бы искусным сыщиком он ни
был. Друзья уныло плелись домой...
  Сикстен, Бенка и Йонте тоже направлялись домой из Прерий. Сегодня они,
как и предполагал Андерс, взяли себе выходной от войны роз и провели немало
счастливых часов, катаясь на карусели и стреляя в цель в тире. Но полчаса
назад ужасная новость долетела до парка, и он тут же опустел. Сикстен,
Бенка и Йонте вместе со всеми кинулись в Прерии - лишь для того, чтобы
убедиться, что с таким же успехом могли идти прямо домой. В тот самый
момент, когда они пришли к этому выводу, им встретились Андерс и Калле.
  Сегодня Алые и Белые розы