ловека. Но можно ли было назвать человеком это жалкое существо?
     Скелет,  обтянутый кожей...  Казалось,  что слышно даже, как стучат его
кости.  Длинные черные волосы и борода покрывали все лицо факира, на котором
неистово светились огромные белые глаза.  Он  был  совершенно нагой.  Вместо
одежды к шее его была приделана колода, похожая на те, что когда-то надевали
крупным преступникам в  Китае и  Монголии.  Но,  несмотря на все это,  факир
отнюдь не казался обессиленным и слабым.
     Пип был достаточно наслышан о факирах,  даже видел их в цирке,  но этот
живой скелет произвел на  него необыкновенно сильное впечатление.  Голландец
ждал, что вот-вот должно произойти нечто из ряда вон выходящее.
     И - действительно произошло...
     Факира торжественно подвели к алтарю,  и он, как и его предшественники,
протянул руку.  Взлетел и  опустился "божественный" нож,  на истощенной руке
человека выступило несколько капель крови,  и  вдруг...  о чудо!  Вспыхнули,
засветились, даже задвигались все три глаза каменного божества, а из алтаря,
как из печной трубы, повалил густой черный дым.
     Люди   радостно   запели,   закричали  "Гиранг-Ту-Ун!",   и   под   это
сопровождение  в  дыму  над  алтарем  начал  вырисовываться какой-то  образ.
Мелькнул раз,  другой и,  наконец, остановился в воздухе, как привидение. Он
шевелился  вместе  с  дымом,  то  расплываясь,  то  становясь отчетливее,  и
постепенно принял  человеческий облик.  Мелькнула  длинная  одежда,  строгое
бритое  лицо  мужчины лет  сорока.  На  голове  его  был  тюрбан с  пушистым
султаном,  под которым сверкал бриллиант.  Правда,  все это -  расплывчатое,
дрожащее, но тем не менее зримое наяву!
     "Что за чудо? - ломал голову Пип. - Неужели это сделал факир?"
     Но,  взглянув на  факира,  Пип  должен был  убедиться,  что  тот  здесь
совершенно ни при чем.  Тот сидел в стороне, безучастно-сонный, и даже ни на
кого не смотрел.
     Самое интересное заключалось для Пипа в  слове "Гиранг-Ту-Ун",  которое
продолжали выкрикивать молящиеся.  Пип припомнил,  что он  уже где-то слышал
это слово.  Кажется,  Хаон говорил, что этот самый Гиранг-Ту-Ун и есть вождь
бадувисов. Но неужели призрачное видение в дыму может быть вождем?
     "Недаром эти  хранители ведут свое  происхождение от  древней индусской
религии,  -  размышлял Пип.  -  Они сохранили тут такую чертовщину, которой,
наверно,  нигде больше не найдешь.  Всю эту сцену,  движение идола и  другую
механику понять можно, но этот вождь в дыму..."
     И  вдруг  видение пропало,  глаза идола погасли,  остался лишь  прежний
полусвет. Церемония окончилась. Народ начал расходиться.
     - Кажется,   чужестранец   почувствовал   всю   торжественность  нашего
церемониала, - сказал один жрец другому.
     - Кажется. Я за ним следил, - ответил тот.
     Пип  действительно вернулся домой под  большим впечатлением.  Необычная
церемония,  древняя церковь со  страшным идолом,  отрезанный от  всего  мира
народ,  - все это вызывало воспоминания о древних сказках. Конечно, нехитрая
механика  с  движениями  идола  и  со  сценой  смешна,  но  зато  привидение
Гиранг-Ту-Уна не выходило из головы Пипа. Даже во сне привиделось.
     Назавтра Пип решил совершить экскурсию в  окрестности.  Он взял с собой
Нонга, и они, с ружьями за плечами, направились на восток. Очень привлекал к
себе юг, где была область "табу", но и Того, и Хаон настойчиво предупреждали
Пипа не ходить туда, и он обещал последовать их совету.
     Вскоре путники очутились в  таком диком месте,  словно здесь никогда не
ступала нога человека.  Чаща,  скалы,  ручейки, водопады - все это придавало
местности суровую красоту.  Несмотря на каменистую почву, ноги мягко ступали
по мху,  как по ковру.  Мох покрывал не только скалы, но и громадные деревья
вокруг.
     На  суку  одного такого дерева Пип  увидел огромное гнездо,  похожее на
корзину, величиною метра в два.
     - Что за зверь там живет? - заинтересовался он. - Птица или животное?
     Нонг не знал,  и  Пипу не удалось удовлетворить свое любопытство.  А на
дереве  было  и  не  гнездо,   и  не  корзина,  а  растение:  паразитический
папоротник.
     Зато Пипу удалось сунуть нос в  красивый разноцветный кувшин с крышкой.
В средине была вода,  а в ней куча мертвых мух, жуков и всяких козявок. Края
кувшина такие гладкие,  что какая бы муха или жук ни сели на них, они тотчас
же  соскальзывали вниз  и  находили себе смерть.  Теперь уже  Пип  разъяснил
Нонгу, что этот кувшин - цветок хищного растения, питающегося мясом.
     Вдруг кто-то швырнул в них сверху шишкой.  Подняли головы - кривляются,
дразнятся морды обезьян.
     - Я  вам  покажу!  -  засмеялся Пип и  бросил в  них ком земли.  Сверху
ответили.  И  началась игра,  в  которой и  Нонг  принял участие.  Но  скоро
обезьяны заверещали, задрали хвосты и исчезли в ветвях.
     Пип отметил,  что зверья здесь, рядом с людьми, ничуть не меньше, чем в
отдаленных джунглях.
     Видимо,  бадувисы не  трогают соседей.  Пип  очень хотел пополнить свои
трофеи  красивой шкурой пантеры.  Он  сказал об  этом  Нонгу,  и  оба  стали
внимательно присматриваться ко  всем  темным уголкам,  где  можно было найти
этого зверя.  Но  Хаон назвал бы  их  поиски детской игрой:  разве так  ищут
осторожную, чуткую, хитрую пантеру?
     Постепенно они уходили все дальше и  дальше,  направляясь к югу,  чтобы
обогнуть гору "табу".  Обычная, даже невысокая, она в другое время совсем не
привлекала бы  внимания Пипа,  если б  не  это "табу",  не этот таинственный
запрет.  Срезанная вершина горы,  как видно,  имела углубление,  а может,  и
кратер вулкана.
     Что  же  там  такое  может  быть,  если  столь  строго  запрещено  даже
подходить? Нельзя ли заглянуть туда хоть одним глазом?
     До ушей путников долетел шум, словно где-то работала фабрика или завод.
Оба тут же заметили, что впереди, из лесистой долины, поднимается не то дым,
не то пар.
     - Опять какое-то диво!  - воскликнул Пип. - Чего доброго, мы еще найдем
здесь завод по производству автомобилей и самолетов!
     Направились туда.  Грохот усиливался,  вместе с  ним  слышалось шипение
словно бы паровоза.
     Когда подошли к краю долины,  сразу увидели,  что вся она действительно
заполнена паром.  Посредине кипела  горячая речушка,  а  с  одной  и  другой
стороны от нее вырывались из-под земли струи воды. Они рвались вверх, как из
труб,   шипели,   свистели,   пищали,   хлюпали.   Временами  две   струи  с
противоположных сторон скрещивались,  образуя арку.  В глубокой яме гудело и
сопело,  точно в  ней  находился громадный зверь,  стремившийся вырваться на
свободу.
     И  вдруг зверь этот  вырвался:  задрожала земля,  загрохотали камни,  и
гигантский столб воды поднялся метров на двадцать в  высоту.  Поднялся и тут
же исчез, и опять началось урчание в яме.
     - Гейзеры!  -  вскрикнул Пип. Но для Нонга это слово ничего не значило.
Он, никогда не видевший гейзеров, удивился им больше Пипа.
     Долго любовались они этой картиной. Спустились вниз, обошли и осмотрели
все фонтаны,  ежеминутно рискуя попасть под струю горячей воды и пара. Нонг,
наконец, освоился, даже высказал дельную мысль:
     - Тут и без костра можно приготовить обед.
     - Вполне! - весело подхватил Пип.
     И  через полчаса в  одном из  естественных горшков уже готовилась дичь.
Путешественники пообедали с большим аппетитом.
     - Не  хватает лишь чаю  или  кофе,  чтобы чувствовать себя как дома,  -
сказал Пип, растянувшись на траве.
     Гора "табу" была теперь с  другой стороны от  них.  Значит,  они все же
обогнули ее  и  очутились сзади,  с  юга.  И  нигде не  видно было ни одного
человека...
     "Неужели  они  все  время  охраняют  ее?  -  думал  Пип.  -  Для  этого
понадобился бы целый полк солдат.  А тут - ни души, и никакой границы нет. И
что такое, в конце концов, табу? Существует оно лишь для того, чтобы держать
в страхе темный, запуганный народ. Ведь люди сами не нарушат запрета, боясь,
что бог строго накажет нарушителя. Потому и охрана не нужна. А раз так..."
     Пип поднялся с травы, сказал:
     - Я думаю, отсюда можно было бы тихонько всползти на гору и посмотреть,
что там делается.
     Нонг не  верил в  силу бадувисского "табу",  но  ему отнюдь не хотелось
карабкаться на гору.
     - Стоит ли рисковать,  туан?  -  ответил он. - Может случиться, что нас
заметят, и тогда будут неприятности.
     - Некому заметить,  -  уверенно возразил Пип,  -  да и  риск небольшой.
Нужно будет -  опять дам их богу жертву,  и все.  Недаром они пустили меня в
свою  церковь.  А  главное,  эта  сторона горы  очень  удобна:  вся  заросла
кустарником.
     В  конце концов условились,  что Пип пойдет один,  а Нонг останется его
стеречь. Если увидит что-нибудь подозрительное, предупредит туана выстрелом.
До горы было еще далековато, и поэтому решили подойти ближе.
     Так и сделали.  Нонг спрятался за скалой, Пип направился к горе. Вскоре
он скрылся в чаще, а минут через пятнадцать Нонг увидел его у подножия горы.
Так  повторялось несколько раз,  до  тех пор,  пока крошечная на  расстоянии
фигурка белого не замелькала на самой вершине.  Мелькнула в  последний раз и
пропала.
     Час прошел,  второй,  третий...  Наступал вечер... Спряталось солнце...
Наступила ночь... Пип исчез...
     Нонг подождал еще часа два и вернулся в долину гейзеров.


IX. В НЕДРАХ ДРЕВНЕГО ХРАМА

     Нежданный гость. - Живой призрак. -
     Мудрое решение. - Насильно святой. -
     Замогильный сосед. - Раскрытие "чудес". -
     Наилучшее чудо в жизни Пипа.

     Что же случилось с Пипом?
     Добравшись до края горы, голландец увидел, что она действительно похожа
на  древний вулкан.  Круглая дыра  падала вниз отвесными стенами.  Сверху не
видно было,  глубока ли она и что находится на дне.  Одним словом -  обычный
кратер,  и только. И - ни одного человека вокруг. Пип совершенно успокоился,
даже забыл о том, что нарушает табу и тем самым рискует жизнью.
     Он  встал во  весь рост и  наклонился над  кратером.  Теперь,  наконец,
удалось  разглядеть на  дне  его  круглый пруд,  заросший по  берегам густым
кустарником и  даже деревьями.  Это уже было интереснее,  хотя и  не слишком
ново:  значит,  не кратер тут,  а обычный провал, каких на свете много. Гора
была не из сплошного камня, а из вулканического туфа, подземные воды размыли
его,  и вершина горы провалилась.  Вот так и образовался этот пруд, который,
безусловно,  с  одной стороны принимал в  себя  родник,  а  с  другой где-то
выпускал его.  Отсюда было ясно,  что пруд не мог занимать всю,  пустоту,  а
только более глубокую часть,  по сторонам же остались берега,  и  можно было
думать, что они расширяются дальше под землей.
     Но с первого взгляда все это было очень просто: яма с отвесными стенами
метров в  пятьдесят шириной и десять -  пятнадцать глубиной с прудом на дне.
Вот только до него никак нельзя добраться.  Посмотрел Пип в одну сторону,  в
другую -  и  вот  ему показалось,  что за  кустами кто-то  шевелится.  Потом
мелькнули какие-то столбы. Забыв обо всем на свете, он начал ползать по краю
провала,  выискивая для  обозрения более  удобное  место.  Наконец нашел,  и
оттуда отчетливо увидел маленький уголок жилья.
     За кустами виднелись два столба, которые, очевидно, поддерживали землю,
чтобы она  не  осыпалась.  Дальше был кусок земли -  пол,  застланный яркими
коврами и  шкурами зверей.  А  на  них,  опершись на подушки,  полулежала...
красивая женщина!  Голубой шелковый саронг плотно облегал ее тело,  оставляя
руки обнаженными до плеч.  В руке она держала длинный тоненький чубук трубки
и, выпуская дым изо рта, задумчиво следила, как он медленно тает в воздухе.
     Черные волосы женщины были гладко зачесаны, на них сверкали драгоценные
украшения. Строгое, красивое, почти белое лицо лишь чуть заметной смуглостью
отличалось от  лиц европейских женщин.  Глаз сверху рассмотреть нельзя было,
да это и лучше, иначе у Пипа наверняка закружилась бы голова.
     У   Пипа  учащенно  забилось  сердце.   "Как  в  арабских  сказках!"  -
восторженно подумал он.  Не  верилось,  что  в  наш XX  век могут быть такие
таинственные уголки, заколдованные красавицы, пышная роскошь... Не верилось,
а глаз отвести не мог...
     Вдруг сзади что-то зашелестело. Пип оглянулся - и обомлел: с кинжалом в
зубах к нему полз туземец.  Увидев,  что белый заметил его,  он встал,  взял
кинжал в руки, наклонился и, глядя Пипу прямо в глаза, бросился на него, как
тигр.
     Пип  инстинктивно отпрыгнул  назад  и...  полетел  вниз!  Сильный  удар
оглушил его, но, оказавшись в холодной воде, он сразу пришел в себя и выплыл
на поверхность.
     Первое же,  что он увидел, удивило Пипа больше, чем все, уже пережитое.
Перед ним стоял смуглый бритый мужчина лет сорока, в длинном белом одеянии и
тюрбане,  на  котором  сверкал  под  пушистым  султаном из  перьев  огромный
брильянт...
     "Он,  вождь-привидение Гиранг-Ту-Ун!" -  мелькнуло в голове Пипа, когда
он  подплывал к  берегу.  Гиранг-Ту-Ун спокойно стоял и  смотрел на белого с
необычной суровостью и пренебрежением.
     - Горе тебе,  несчастный чужестранец!  - произнес он наконец, и в то же
мгновение к Пипу подскочили два человека, схватили его и повели внутрь горы.
Оглянувшись в последний раз,  Пип успел заметить, что женщина с любопытством
следит  за  необычным гостем,  так  неожиданно свалившимся с  неба.  Пип  же
чувствовал себя не героем с неба, а мокрой курицей...
     Его  обезоружили,  втолкнули  в  какой-то  закуток  и  заперли.  Спустя
некоторое время начало собираться совещание "сорока".
     Жилище вождя,  или,  вернее,  верховного жреца, оказалось действительно
интересным,  хотя вместе с  тем  и  совершенно обычным.  Провал был  обычным
явлением природы,  озерцо - тоже, так же как и пустота, вернее пещера в теле
горы.  Человеку  оставалось лишь  сделать  вход  в  середину да  расширить и
укрепить пещеру. Она уходила под землю только с одной стороны, а с другой из
воды  поднималась крутая  стена,  но  и  этого  было  достаточно.  Тот,  кто
находился в середине,  мог чувствовать себя,  как на веранде дома: над ним -
потолок на столбах,  впереди - садик, укрывающий жилище от посторонних глаз,
а за садом -  озеро.  Из всего этого,  в общем обычного, и создавалось нечто
загадочное и таинственное.
     Помещение,  где собрались жрецы,  также освещалось газом. В нем не было
никакой мебели, зато весь пол и стены покрывали ковры и шкуры зверей.
     Возле одной стены высилась статуя пятирукого Багара-Тунгаля с маленькой
мягкой приступочкой у ног. На нее и опустился Гиранг-Ту-Ун.
     - Братья!  -  начал он, когда все собрались. - Вы уже знаете, что к нам
пришло  несчастье.  Нечестивый чужестранец отплатил за  наше  гостеприимство
тем, что нарушил табу и даже забрался сюда. Судьба его решена. Но жизнь этой
поганой собаки - ничто в сравнении с бедой, которую он принес. Вы знаете наш
закон:  если чужой осквернит наше жилище,  мы должны оставить его. Последний
такой случай был при Ту-Уне-Самнамбунге сто двадцать восемь лет назад. Тогда
он оставил свое жилище и переселился сюда.  Теперь и перед нами встала такая
же задача.
     Он  умолк,  но  никто  не  произнес ни  звука.  Каждый  представил себе
хлопоты,  свалившиеся на них. Ведь придется покинуть прекрасное место, лучше
которого нет на свете! И не только в этом беда: пусть бы себе Гиранг жил где
хочет.  Но  теперь предстоит огромная работа,  а  выполнять ее  придется им,
сорока человекам.  Ибо не могут строить убежище те, кто даже знать не должен
о нем.  Когда-то работали пленники,  рабы,  преступники, которых потом можно
было убить,  а  теперь этого не сделаешь.  Им самим придется работать,  быть
может,  несколько лет,  а от работы они давно успели отвыкнуть... И невольно
приходила в  голову  мысль:  "Провались он,  этот  закон,  и  тот,  кто  его
придумал!.."
     Не  лучше чувствовал себя и  Гиранг-Ту-Ун.  Ему больше всех не хотелось
покидать это  удобное помещение.  Такого  хорошего жилища  не  найдешь...  И
подумать только,  что беда стряслась из-за какого-то ничтожного чужестранца!
Убить бы его, и делу конец... Тогда все равно никто не узнает этого места...
Но -  закон!  Закон требует покинуть святое убежище -  и только!  Вот почему
огромная обида охватила Гиранг-Ту-Уна не столько на преступника,  сколько на
этот глупый первобытный закон...
     Встал старейший из жрецов и сказал:
     - В седьмой книге дополнений к Мудрости действительно сказано, что если
местонахождение Ту-Уна опоганено чужим человеком,  его нужно покинуть.  Но в
тринадцатой книге говорится,  что если какая-нибудь святыня осквернена чужим
человеком,   ее  можно  очистить  кровью  преступника  после  торжественного
богомоления в новолуние. Не подходит ли этот пункт к нашему случаю?
     Такое  разъяснение было  настолько желательно,  что  никто  не  подумал
возражать против него или хотя бы справиться в древних книгах.
     - Подходит!  Так и надо считать!  Ведь жилище Ту-Уна - та же святыня! -
зашумели бессмертные мужи.
     Гиранг-Ту-Ун был очень рад.
     - Мудрый брат правильно говорит, - поспешил он утвердить предложение. -
Я  сам думал об  этом,  но вначале хотел выяснить,  как смотрят на дело наши
мудрые мужи.  Значит,  в новолуние принесем жертву.  Оповестите народ, какое
наказание угрожает непослушным.
     Пип знал,  что его ждет, и проклинал любопытство, которое довело его до
такого жуткого конца.  Все вокруг выглядело обычным,  спокойным:  и бадувисы
оказались обычными людьми,  и  со жрецами он подружился так,  что его даже в
церковь пригласили.  Жизнь казалась тихой и  мирной...  Рядом,  километрах в
пятидесяти, - европейцы, телеграф, автомобили, радио... А он ждет смерти, да
еще какой ужасной! И никто не может ему помочь!
     Снаружи послышался шум, открылась дверь.
     "Уже!.. Конец!.." - подумал несчастный.
     - Слушайте,  люди добрые! Подождите! Я сейчас же уеду, я никому никакой
беды не причинил, я отдам вам все, что имею. Я ведь никому никакого вреда не
сделал,  - обратился Пип к жрецам, когда те повели его куда-то по коридорам.
Но  пленника или не понимали,  или просто не хотели слушать.  Пип убедился в
этом по  их  суровому молчанию и  с  тоскою подумал,  что,  быть может,  ему
удалось бы  договориться лишь с  самим Гиранг-Ту-Уном.  Но на это надежды не
было.
     Долго шли они по  путаным подземным переходам,  пока выбрались на свет.
Увидя солнце и деревья,  Пип с невольным облегчением вздохнул полной грудью,
но тут же опять впал в уныние:  "Может быть, я уже последний раз вижу солнце
и деревья..."
     Дальше опять потянулись подземные коридоры. Подошли к массивным дверям,
открыли их, поднялись по лестнице и оказались в уже знакомом храме.
     Пипа подвели к  стене,  втолкнули в  каморку и заперли на замок.  Когда
глаза привыкли к полумраку, пленник разглядел, что в крошечной каморке можно
только или стоять,  или сидеть. Свет струился в нее через дыру в дверях. Под
ногами хлюпала зловонная грязь.  Помещение оказалось точно таким же,  как  у
факира...
     "Неужели и  меня тут будут держать пятнадцать лет?  -  с ужасом подумал
Пип. - Лучше сразу смерть!"
     Он  выглянул в  дыру,  узнал то  место,  где  недавно сам стоял,  потом
посмотрел чуть в сторону - и отшатнулся. Глаза его встретились с немигающими
страшными глазами факира.
     Вот  так  соседство!  Неужели они  решили и  из  Пипа  сделать святого?
Насильно!
     Нервы голландца не выдержали,  и  он заплакал.  Плакал долго и  горько,
зато  после  этого почувствовал некоторое облегчение.  А  тут  еще  какой-то
замогильный голос послышался, - это его успокаивал факир...
     Но от такого утешения мурашки забегали по всему телу!
     Голос был,  как из преисподней: глухой, монотонный, скрипучий. Факир то
ли молитву читал,  то ли цитату из книги, и из его слов, вернее по тону, Пип
кое-как понял,  что жизн