ись.
     Все  поле  хозяина находилось тут  же,  вокруг  хижины.  Росли  на  нем
кукуруза и  рис.  А  больше не  было ничего,  -  ни животных,  ни телег,  ни
инструментов.  Лишь плетеный сарай свидетельствовал о том, что в него все же
что-то кладут на хранение.
     Возле каждого дома был сад,  если можно назвать садом плодовые деревья,
в беспорядке растущие среди скал.  Может быть, их никто и не садил, а просто
они выросли сами, как те, что виднеются дальше, за поселком...
     По  указанию  Хаона  путешественники  направились  к  крайней  избушке,
стоящей в  стороне.  Навстречу им  вышел удивленный хозяин,  из-за его спины
выглядывала испуганная жена. Им, как видно, не верилось, что такой отряд, да
еще с "оранг-путих" (белым человеком) и мулом, направляется именно к ним. Но
гости остановились возле их хижины, и Хаон сказал:
     - Здравствуй, Того! Принимай гостей.
     Эти слова еще больше удивили хозяина: он не знал никого из прибывших, а
услышал свое имя.
     - Чего же ты удивляешься? - улыбнулся Хаон. - Или и меня не узнаешь?
     Только теперь Того разглядел на носилках охотника и шагнул к нему.  Тем
временем успели подойти ближайшие соседи,  тоже с  любопытством глядевшие на
необыкновенных гостей.
     Своим внешним видом эти люди производили хорошее впечатление.  Высокие,
стройные,  хоть и сухопарые фигуры их свидетельствовали о выносливости, цвет
кожи был значительно светлее, чем у других яванцев. Сказывалась многовековая
жизнь в горах. Одеты они были в саронги, у большинства самотканые.
     Движения   горцев   отличались  спокойствием  и   сдержанностью.   Даже
удивлялись они незнакомым людям как-то очень серьезно, словно обдумывая, чем
может закончиться эта встреча.
     Бадувисов нужно  считать самыми чистокровными жителями Явы  [Собственно
говоря,  яванцами  называют  население  восточной половины  Явы.  Жители  же
западной половины,  в том числе и бадувисы, относятся к сунданскому племени.
Отличаются и  языки племен восточной и  западной частей острова.  На крайнем
востоке живет еще третье племя - мадурское. Есть еще и отдельные районы, где
живут малайцы. Таким образом, мы видим, что население Явы отнюдь не является
одинаковыми "малайцами", как обычно у нас думают. Речь их отличается одна от
другой, как у нас русская, белорусская, украинская и другие славянские. А со
временем создались еще и смешанные наречия:  сунданское с яванским, яванское
с  мадурским и  т.д.],  ибо  они  и  поныне остались такими же,  какими были
пятьсот лет назад.  Население же, живущее по соседству, давно перемешалось с
малайцами, индийцами, арабами.
     Того  предложил гостям свою  хижину,  хотя  сразу было видно,  что  все
пятеро в ней не поместятся. Пришлось воспользоваться палаткой Пипа.
     Этим были довольны и  гости и,  особенно,  хозяин:  если бы  кто-нибудь
попытался обвинить его  в  связи  с  нечестивыми чужестранцами,  он  мог  бы
ответить, что они лишь остановились возле его дома.
     Того привел старика,  и  тот наложил на рану Хаона какие-то травы.  Тем
временем наступил вечер, и уставшие путешественники уснули как убитые.
     А  в  это время от хижины к  хижине летел слух о необыкновенных гостях.
Кроме  "оранг-путих" удивлял жителей и  мул,  который носит  на  своей спине
огромные тяжести.  Большинство бадувисов ни разу не видели такого животного.
Поражал их и "белый дом", привезенный мулом: то не было ничего, то вдруг вон
какое здание выросло за несколько минут!
     Эти слухи дошли,  наконец,  до  церкви,  стоящей далеко на другом конце
селения.  Тут уже начиналась область "табу" ["Табу" -  древний,  но довольно
распространенный и до нашего времени способ обманывать людей. Чтобы запугать
народ, придать таинственность и вес жрецам, - какое-нибудь место (гора, лес,
здание,  даже  отдельные  предметы) объявляется святым.  Никто  из  простого
народа  не  имеет  права  приближаться туда  или  дотронуться  до  предмета.
Нарушители "табу" караются смертью].  Но  для  слухов никаких табу нет.  Они
перелетели на  запретную  территорию и  взволновали всех  сорок  бессмертных
мужей.
     Там,  за  церковью,  в  тенистом лесу,  было их  жилье,  выдолбленное в
скалах.  Путаные  коридоры расходились во  все  стороны  и  соединяли разные
помещения:  и отдельные,  для одного-двух человек, и общие большие залы. Тут
были и кладовые, полные всяческого добра: риса, муки, бобов, плодового вина,
масла.
     Все  эти  помещения  и   коридоры  освещались  ровным  голубым  светом.
Бамбуковые трубы,  протянутые вдоль стен,  подавали газ из общего источника.
Источником этим была подземная нефть, в значительных количествах имеющаяся в
недрах  Малайских  островов.   Чтобы  концы  трубок  не  загорались,  к  ним
приделывали глиняные наконечники.
     Помещения эти находились шагах в ста от церкви и были совершенно скрыты
от  человеческих глаз.  Кроме  того,  позади церкви в  обе  стороны тянулась
стена,  указывающая границу "табу".  Правда,  стена эта  имела лишь условное
значение:  если возле церкви она и  была кое-как сложена,  то  дальше просто
лежали камни, ни в малейшей степени не являвшиеся препятствием для человека.
А еще дальше и вовсе ничего не было.  Впрочем,  ограды и не требовалось:  не
камни  охраняли жрецов от  любопытных глаз,  а  жуткое слово "табу" и  страх
наказания смертью за нарушение запрета.
     От входа в подземелье расходились галереи,  одна из которых соединялась
с  церковью.  Со  стороны поселка церковь имела  общие  двери для  прихожан,
святая же братия попадала в нее с задней стороны,  через свой подземный ход.
Через этот же  ход "исчезало" из  церкви добро,  приносимое народом великому
богу Багара-Тунгалю и доставлявшееся жрецами в подземные кладовые.
     Святые  дьелемы  ["Люди,   которые  сохраняют  веру  предков".  Остатки
бадувисского народа тоже считаются дьелемами,  но не святыми] жили одни, как
монахи,  но  в  поселке у  них было более чем достаточно семей:  ведь каждый
считал за честь породниться со святым человеком!
     - Зачем  пришли  чужие?  Надолго  ли?  -  поднялась тревога среди  этих
святых.
     - Одного из них,  охотника Хаона,  искалечил тигр, - объяснил принесший
весть. - Они попросили приюта у Того, пока больной поправится.
     - Того давно дружит с нечестивыми.  Нужно серьезно предупредить его,  -
заметил старый дьелем.
     - За ним наблюдают, - ответил другой.
     - А какие намерения у белого? - снова обратились к пришедшему. - Нельзя
ли узнать?
     - Судя по  его виду и  по  рассказам слуг,  он ничем,  кроме охоты,  не
интересуется. Приехал на время, издалека, чтобы позабавиться охотой.
     - Не из тех ли они людей, что шатаются в здешних лесах?
     - Нет, они прибыли из Тэнанга.
     - Надо  сейчас же  посоветоваться с  Гиранг-Ту-Уном,  -  решили все,  и
несколько человек направились куда-то, в известное только им место.
     Утром,  выйдя из палатки,  Пип несколько минут любовался окрестностями.
Солнце только что показалось из-за  леса и  осветило вершины гор.  К  северу
простиралась лесистая низина,  откуда они пришли.  Пятна тумана,  как озера,
белели среди лесов. Нигде никаких признаков жилья человека. Не верилось, что
всего  лишь   в   нескольких  десятках  километров  отсюда  находятся  густо
заселенные места.
     А  позади,  на  юге,  беспорядочно высились  дикие,  неприступные горы.
Склоны их были покрыты лесом. Не более чем в пятидесяти километрах по прямой
линии  находится Индийский океан,  но  много  ли  найдется людей,  способных
пройти это расстояние? Из европейцев, кажется, там не бывал ни один.
     "А что,  если мне попробовать?" -  подумал Пип,  но тут же отказался от
этой мысли:  придется выбросить охотничьи трофеи,  с  ними не  пройти.  Да и
хотелось ему  теперь,  после того  как  немного удовлетворил свою  охотничью
страсть, поближе познакомиться с этой страной и ее первобытными людьми.
     Вот  хотя  бы  с  этой  интересной древней церковью.  Она  построена из
огромных камней  -  массивная,  тяжелая.  Поднимается в  гору  ступеньками и
заканчивается небольшой  круглой  башней.  К  ступенькам  лепятся  маленькие
будочки,   как  гнезда  ласточек.  Церковь  стоит  тут  несколько  столетий.
"Хранители веры  предков",  очевидно,  скрывают в  ней  много интересного из
древней религии.
     А чуть дальше, за церковью, поднимается красивая гора, как бы сложенная
человеческими руками.  Круглая,  правильной  формы,  зеленая,  со  срезанной
вершиной...
     Вышел  Того.  Пип  с  помощью  нескольких слов,  подкрепленных жестами,
спросил,  как  лучше  туда  пройти.  Но  Того  в  ужасе  завертел головой  и
залепетал.
     - Тида дапат!  Тида дапат!  [Нельзя!  Нельзя!] Табу!  Матьян! [Матьян -
смерть. Кстати, и тигр по-малайски носит такое же название]
     Слово "табу" Пип понял, однако любопытство его от этого не уменьшилось.
     После  завтрака  Пип  с  Нонгом  отправились  осматривать селение.  Оно
занимало площадь,  равную хорошему городу,  но хижины на ней были разбросаны
как  попало,  в  зависимости от  расположения участка земли,  принадлежащего
хозяину. Стоит ли говорить, как удивились жители необычному гостю!
     Недалеко  от  церкви,  где,  кажется,  начинался нетронутый лес,  вдруг
послышалась трескотня,  будто били  палками по  деревьям.  Глянув туда,  Пип
увидел толпу народа с сумками, с корзинами, со связками бананов. Часть людей
действительно барабанила по чем попало.
     Путешественники подошли  ближе  и  увидели,  как  с  деревьев слезло  и
смешалось с толпой несколько обезьян. С каждой минутой их становилось больше
и больше. Вот уже несколько десятков, сотня, две...
     Это были небольшие обезьяны,  так называемые "моньет", из породы макак.
Они вырывали бананы из рук людей, совали носы в корзинки и совершенно ничего
не боялись.
     - Что это значит? - спросил Пип у Нонга.
     - Быть может,  какой-нибудь день обезьян или праздник.  Я слышал, что в
некоторых местах их охраняют.
     Одна  обезьяна подошла  к  Пипу  и,  увидав  блестящую пуговицу на  его
куртке, ухватилась за нее.
     - Прочь,  паршивая!  - рассердился охотник и замахнулся на обезьяну, но
Нонг схватил его за руку:
     - Не  трогайте,  туан!  Может случиться беда!  Люди  оскорбятся...  Нам
выгоднее подружиться с обезьянами.
     Пип понял, в чем дело, успокоился, и оба они начали ласково знакомиться
с животными.  Это немедленно принесло им пользу:  люди увидели, что гости не
обижают их любимцев, и стали доброжелательнее смотреть на чужестранцев.
     Возле церкви тоже собралась толпа.  Там открыли торговлю святые дьелемы
и   за   счет   обезьян   собирали   жертвоприношения  для   великого   бога
Багара-Тунгаля.  Горсть за горстью сыпался рис во вместительные мешки, кроме
риса жители несли яйца, куски ткани, шкуры зверей...
     Внезапно Пипу пришла в голову интересная мысль.  Он что-то шепнул Нонгу
на ухо, и они подошли к жрецам. Один из них был еще молод, другой - старик о
седой бородой, но оба одинаково серьезные и строгие. Белые тюрбаны и длинные
белые балахоны резко выделяли их среди простых полуголых людей.
     Пип вынул две золотые монеты и торжественно положил их перед дьелемами.
Нонг разъяснил:
     - Большой туан давно уважает единую праведную старинную веру.  Он очень
рад, что видит народ, сохранивший эту веру, и в знак уважения просит принять
его жертву.
     Жрецы  удивились:  жертва была  действительно большая.  Даже  старик не
помнил, чтобы кто-нибудь жертвовал столько золота. Но, с другой стороны, это
казалось подозрительным.
     Пип заметил,  что они удивляются и  не верят,  и с помощью тех немногих
слов, что были ему известны, добавил:
     - В  наших  странах тоже  есть  люди,  не  признающие новых  выдуманных
религий. Они слышали, что существует древняя праведная вера, но не встречали
ее. Вот почему я радуюсь, что встретил настоящих носителей веры предков.
     Пип  хотел было  сказать,  что  жаждет познакомиться с  этой верой,  но
побоялся,  как бы  жрецы не догадались,  для чего приносится его жертва.  Он
решил отложить это до другого случая, а теперь сделал вид, что поступает так
исключительно из уважения; даже повернулся, чтобы уйти.
     Тогда старик сказал:
     - Мы никогда не видели таких, как ты, чужестранцев, особенно белых. Но,
если   ты   говоришь  правду,   пусть   твоя   жертва  дойдет  до   великого
Багара-Тунгаля.
     Пип  отошел.  Но  ему  так  хотелось ознакомиться с  "единой  праведной
верой",  что  он  даже  пожалел,  почему  все-таки  не  попросил  разрешения
посмотреть церковь и религиозную церемонию в ней.  Однако же все то,  что он
сделал, оказалось довольно удачным.
     Когда Пип удалился, жрецы взглянули друг на друга, и младший сказал:
     - Чужестранец принес жертву и  ушел,  ничего не попросив.  Ради чего он
мог это сделать?
     Старик задумался.
     - Не  знаю,  -  ответил он.  -  Не для того ли,  чтобы пролезть куда не
следует?
     - Разве он не слыхал о  табу?  Нет,  пожалуй,  он действительно уважает
нашу веру.  Не пустить ли его в  церковь на моление?  Все равно он увидит не
больше, чем любой из наших простых людей.
     Старик согласился:
     - Я считаю,  что на общее моление его допустить можно.  Тут мы ничем не
рискуем. Надо будет переговорить с ним.
     Под вечер к  Того пришел человек и сообщил,  что если белый чужестранец
хочет, он может сегодня присутствовать на общем молении.
     Разрешение это  было  дано  одному  лишь  Пипу.  Туземные спутники его,
магометане, не могли и надеяться на подобную милость: к магометанам бадувисы
относятся  с  еще  большим  презрением,  чем  к  христианам.  Как  известно,
голландцы не очень гнались за обращением всех туземцев в христианство, тогда
как магометане в свое время поголовно всех загоняли в свою веру силой.
     Когда стемнело,  со стороны церкви послышались глухие удары барабана, и
Пип в сопровождении Того отправился на праздник.
     Ночь была очень темная. Со всех сторон появлялись неясные фигуры и тоже
направлялись к церкви. Пип начал волноваться...
     Показалось большое строение.  Широкие каменные ступени вели  к  боковым
дверям,  через которые чуть пробивался свет.  Тут  стоял один из  дьелемов и
осматривал входящих.  Как  видно,  не  каждый туземец мог  войти в  церковь.
Неизвестно только,  пропускали по  очереди или  исключительно тех,  кто днем
принес хорошую жертву. Пипа и Того пропустили беспрепятственно.
     Когда  вошли  внутрь,  Пип  наконец понял,  почему пропускали не  всех.
Внутренность храма  оказалась значительно меньшей,  чем  могло показаться по
его наружному виду.  Зато по бокам было много разных темных уголков,  да и в
самих стенах,  как видно,  имелись скрытые ходы и переходы. Несколько колонн
поддерживали потолок.  Все  сооружение было  очень  массивным  и,  наверное,
выдержало уже не одно землетрясение.
     Освещался храм  двумя светильниками,  тоже  газовыми,  как  и  в  жилье
дьелемов. Уже одно это было чудом для простого народа: люди не знали, откуда
берется этот свет.
     Между   светильниками,   ближе  к   передней  стене,   стоял  алтарь  с
углублением, где зажигали священный огонь. Возле алтаря на полу полукругом и
разместились прихожане.
     Темнота,  таинственность,  торжественность, тихий шепот людей произвели
впечатление даже на  Пипа.  А  тут еще лезут в  глаза высеченные из  гранита
фигуры каких-то страшилищ:  то черепаха,  то человек с  головой тигра,  или,
наоборот,  тигр с человеческой головой,  фантастические птицы,  змеи...  Все
стены были  покрыты такими скульптурами.  Только передняя осталась почему-то
гладкой, как экран.
     Пип  ощутил вдруг какой-то  смрад,  доносившийся из  ближайшего темного
уголка.  Отвратительный этот запах напоминал запах гниения. Не выдержав, Пип
спросил, что это может быть.
     - Факир, - ответил туземец с большим уважением.
     - Можно подойти?
     - Можно, но беспокоить его нельзя.
     Пип,  а  за  ним Того прошли в  угол.  Тут они увидели в  стене дверь с
дыркой-окошком,  как  в  тюремной  камере.  Оттуда  вырывался  запах  гнили.
Стараясь не дышать,  Пип заглянул в дыру,  но ничего не заметил.  Лишь когда
глаза привыкли к темноте,  он увидел то ли каморку,  то ли шкаф, вделанный в
стену.  Посмотрел -  и с ужасом отпрянул: на него в упор глядели два больших
блестящих глаза.
     - Заключенный? - спросил Пип.
     Того осуждающе и удивленно покачал головой:
     - Нет. Сам. Святой человек!
     Тем  временем человек двадцать жрецов взялись около  алтаря за  руки  и
начали  ходить вокруг как  в  хороводе.  Пискливый старческий голос  затянул
песню;  нестройными голосами ее подхватили все жрецы.  Подтягивали,  сидя на
полу,  и  молящиеся.  К алтарю подошел старший жрец,  положил в чашу уголь и
какую-то пахучую траву. Хоровод кружился все быстрее и быстрее, усиливалось,
убыстрялось пение,  слышались слова -  "Багара" и "Тунгаль".  И тут,  как по
команде,  в  хоровод  включились все  прихожане.  Кому  не  хватило места  в
хороводе,   кружились  в   отдельности.   Глаза  молящихся  горели  пламенем
фанатизма, по лицам струился пот, из перекошенных ртов вырывались бессвязные
возгласы.  Того, стоявший рядом с Пипом, тоже не выдержал и стал притопывать
и что-то выкрикивать.
     Пип испугался: не сошли ли они с ума все вместе?
     Жрец подбросил еще  больше угля,  добавил травы и  завыл таким голосом,
будто из него тянули жилы. Хоровод завертелся так стремительно, что у Пипа в
глазах зарябило.  Крики "Багара-Тунгаль" слились в сплошной вопль, в котором
выделялось одно слово: "Явись!"
     Трава  на  алтаре вспыхнула ярким пламенем,  осветила всю  церковь,  но
вскоре погасла. Погасли и светильники. Сразу стало темно, как в погребе.
     И  вот  гладкая передняя стена стала потихоньку раздвигаться.  Щель все
увеличивалась.  Показалась комната,  приподнятая как сцена, а посредине ее -
огромная статуя.  Фигура сидела на возвышении со скрещенными ногами, с пятью
руками и тремя глазами, один из которых - во лбу.
     На статую откуда-то со стороны падали отблески загадочного света. Перед
ней стоял еще один, пустой, алтарь.
     Народ,  как подкошенный,  рухнул ниц,  и наступила тишина. Только жрецы
стояли, подняв руки, и шептали молитву.
     Через несколько минут снова начался шум,  прихожане двинулись к статуе,
что-то выпрашивая у  нее.  На сцену поднялся главный жрец и  подвел к алтарю
пожилого мужчину.  Тот положил на алтарь свою руку, и тотчас взметнулась - и
опустилась на  эту жертву одна из пяти рук божества с  зажатым в  ней ножом.
Брызнула кровь. Люди закричали:
     - Гиранг-Ту-Ун! Гиранг Ту-Ун!
     Из толпы вышел еще один человек. Истукан и ему пустил кровь. Но, видно,
не только в  этом было дело,  потому что народ продолжал чего-то ждать и все
взывал к  "Гиранг-Ту-Уну".  Третья жертва не внесла изменения,  и  вдруг Пип
увидел, что фанатически горящие глаза молящихся обратились прямо на него.
     Волосы зашевелились от ужаса на голове у голландца.  "Неужели они хотят
принести в жертву меня?" - мелькнула мысль.
     Толпа во главе с жрецом направилась в его сторону, и он едва не потерял
сознания от страха.  Бежать? Поздно, теперь уже не спастись. Сопротивляться,
не даваться им в руки? Но их - толпа, а он всего лишь один...
     "Значит,  все это было сделано преднамеренно,  чтобы погубить меня!"  -
догадался несчастный. Он почувствовал, что весь обливается холодным потом.
     Жрец был уже рядом.  Он  шел не  поднимая глаз,  и  когда Пип был готов
закричать от возмущения,  от бессильной ярости,  жрец,  так и не взглянув на
него,  прошел мимо. Следом за ним, и тоже мимо, прошла, пронеслась вся толпа
молящихся.  Только теперь Пип  начал приходить в  себя  и  оглянулся.  Толпа
сгрудилась возле каморки факира...
     Не сразу Пип понял,  в чем дело.  Но когда понял,  готов был плясать от
радости.
     Жрец открыл дверь,  произнес какую-то речь и с большими почестями вывел
из каморки че