явился "раб", тот  самый  бродяга,  который  с  таким
жаром проклинал английские законы. Он разом положил конец  мерзкой  затее,
сорвав припарку с ноги короля.
   Король хотел взять у своего спасителя дубину и тут же на месте проучить
своих недругов; но тот не позволил, чтобы не поднимать шума, а посоветовал
отложить дело  до  ночи,  когда  вся  шайка  будет  в  сборе  и  никто  из
посторонних  не  помешает.  Они  все  вместе  вернулись  в  лагерь,  и   о
случившемся было донесено атаману. Атаман выслушал, подумал и заявил,  что
короля не следует заставлять просить милостыню, потому что  он,  очевидно,
предназначен к чему-то высшему и лучшему, - и тут же на месте произвел его
из нищих в воры!
   Гуго был  вне  себя  от  радости.  Он  уже  пробовал  заставить  короля
воровать, но потерпел неудачу; теперь,  конечно,  никаких  затруднений  не
будет: ведь не посмеет же король ослушаться самого атамана. Он  задумал  в
тот же день совершить кражу, рассчитывая предать короля во власть  закона;
притом сделать это так искусно, чтобы все вышло как бы случайно, - "король
боевых петухов" был теперь общим любимцем, и бродяги, не  питавшие  особых
симпатий к Гуго, обошлись бы  с  ним  не  слишком  ласково,  если  бы  тот
вероломно предал мальчика общему врагу их - закону.
   И вот, выбрав подходящее время, Гуго  привел  свою  жертву  в  соседний
городок. Они медленно бродили по улицам;  один  из  них  зорко  глядел  по
сторонам, выжидая удобной минуты, чтобы осуществить свой злобный  замысел,
другой так же внимательно всматривался во все закоулки, чтобы  при  первой
же возможности пуститься наутек и навсегда спастись от  своего  постыдного
рабства.
   Обоим  представлялись  удобные  случаи;  но  ни  тот,  ни   другой   не
воспользовались ими, так как  в  глубине  души  оба  решили  на  этот  раз
действовать наверняка; ни один не хотел рисковать, не убедившись заранее в
удаче своего предприятия.
   Гуго  посчастливилось  первому:  навстречу   шла   женщина   с   тяжело
нагруженной корзинкой. У Гуго злорадно сверкнули глаза, и он сказал  себе:
"Издохнуть мне на этом месте, если я не взвалю это дело на тебя! А тогда -
храни тебя бог, "король боевых петухов"!
   Он стоял с виду спокойный, но внутренне страшно волнуясь, и ждал, чтобы
женщина поравнялась с ними; тогда он тихонько сказал:
   - Погоди здесь, я сейчас вернусь!  -  и  украдкой  пустился  следом  за
женщиной.
   Сердце короля наполнилось радостью. Теперь, если  только  Гуго  отойдет
достаточно далеко, можно будет убежать.
   Но надежде его не суждено было  сбыться.  Гуго  незаметно  подкрался  к
женщине сзади, выхватил из корзины узел  и  побежал  назад,  обмотав  узел
обрывком старого  одеяла,  висевшего  у  него  на  руке.  Женщина  подняла
страшный крик: она не видела, как исчез узел, но тотчас же заметила кражу,
потому что ее ноша вдруг стала легче.
   Гуго, не останавливаясь, сунул узел в руки королю.
   - Теперь беги за мной, - сказал он, - и кричи: "Держи вора!" Да смотри,
старайся сбить их с толку!
   Через мгновение Гуго уже скрылся за углом и помчался что есть  духу  по
извилистой улице, а еще через минуту он опять вынырнул на глазах у всех  с
самым невинным и равнодушным лицом и остановился за деревом, наблюдая, что
будет.
   Оскорбленный король швырнул узел на землю; одеяло раскрылось как раз  в
ту минуту, когда прибежала женщина, за которой уже следовала целая  толпа;
женщина схватила одной рукой короля за руку, а другой рукой свой  узел  и,
высоко  подняв  его  кверху,  начала   длинную   речь,   осыпая   мальчика
ругательствами и не отпуская его, как он ни старался вырваться.
   Больше Гуго ничего не было нужно: враг его пойман я на избежит кары. Он
юркнул  в  переулок  и  побежал  по  направлению  к  лагерю,  посмеиваясь,
торжествуя,  радуясь;  он  бежал  и  раздумывал,  как  бы   правдоподобнее
рассказать эту историю шайке.
   Король между тем отчаянно бился в сильных руках, крепко державших  его,
и раздраженно кричал:
   - Пусти меня, глупая женщина! Говорят тебе: это  не  я  воровал.  Очень
нужна мне твоя жалкая рухлядь!
   Толпа окружила их, осыпая короля бранью и угрозами; здоровенный  кузнец
в кожаном фартуке, с засученными  по  локоть  рукавами,  подошел  к  нему,
говоря, что нужно проучить его, - но тут в воздухе сверкнула длинная шпага
и упала плашмя на руку кузнеца, а  диковинный  владелец  шпаги  дружелюбно
сказал:
   - Погодите, добрые  люди,  лучше  действовать  миром,  без  злобы,  без
ругани. Это дело не нам разбирать,  а  закону.  Выпусти  мальчика,  добрая
женщина!
   Кузнец смерил взглядом статного воина и отошел прочь, ворча  и  потирая
ушибленную руку; женщина неохотно  выпустила  маленького  короля;  зрители
неприязненно косились на незнакомца, но  благоразумно  молчали.  Король  с
горящими щеками и сверкающим взором бросился к своему избавителю.
   - Ты долго медлил, сэр Майлс,  но  теперь  пришел  во-время.  Повелеваю
тебе, изруби эту толпу негодяев в куски!



23. КОРОЛЬ АРЕСТОВАН

   Гендон, с трудом подавив улыбку, наклонился к королю и  шепнул  ему  на
ухо:
   - Тише, тише, государь,  не  болтай  лишнего,  а  еще  лучше  -  совсем
придержи язык. Положись на меня, и все пойдет хорошо.
   И подумал: "Сэр Майлс!.. Господи помилуй,  я  совсем  и  забыл,  что  я
рыцарь! Удивительно, до чего крепко сидят у него в памяти все его странные
и безумные фантазии!.. И хоть этот мой титул один пустой звук, все же  мне
лестно, что я заслужил его; пожалуй, больше чести быть достойным рыцарства
в его царстве Снов и Теней, чем добиться ценой унижений графского титула в
каком-нибудь настоящем царстве мира сего".
   Толпа расступилась, чтобы пропустить полицейского; полицейский  подошел
и положил руку на плечо короля. Но Гендон сказал ему:
   - Тише, приятель, прими руку! Он пойдет послушно, я  за  него  отвечаю.
Иди вперед, а мы пойдем за тобою.
   Полицейский пошел вперед вместе с  женщиной,  которая  несла  корзинку;
Майлс и король шли сзади, а за ними по пятам - толпа народа.  Король  стал
было упираться, но Гендон шепнул ему:
   - Подумай, государь, твоими  законами  держится  вся  твоя  королевская
власть; если тот, от кого исходят законы, не уважает их  сам,  как  же  он
может требовать, чтобы  их  уважали  другие.  По-видимому,  один  из  этих
законов нарушен; когда король снова взойдет на трон,  ему,  без  сомнения,
будет приятно вспомнить, что, находясь в положении частного человека,  он,
невзирая на свой королевский сан, поступил,  как  подобает  гражданину,  и
подчинился законам.
   - Ты прав, ни слова более; ты увидишь, что если король Англии  налагает
ярмо законов  на  своих  подданных,  он  и  сам,  очутившись  в  положении
подданного, понесет это ярмо.
   У судьи женщина подтвердила под присягой, что этот  маленький  арестант
тот самый воришка, который ее обокрал; никто не мог опровергнуть ее, и все
улики были против короля. Развязали узел, и когда в нем  оказался  жирный,
откормленный поросенок, судья заволновался, а Гендон побледнел и задрожал;
только король в своем неведении остался спокойным.
   Судья зловеще медлил, потом обратился к женщине с вопросом:
   - Во сколько ты оцениваешь твою собственность?
   -  В  три  шиллинга  и  восемь  пенсов,   ваша   милость!   Это   самая
добросовестная цена, я не могу сбавить ни одного пенни.
   Судья недовольно оглядел толпу, кивнул полицейскому и сказал:
   - Очисти помещение и запри двери!
   Приказ был исполнен.
   В суде остались только два служителя закона, обвиняемый, обвинительница
и Майлс  Гендон.  Майлс  был  бледен,  неподвижен,  капли  холодного  пота
выступили у него на лбу и покатились по лицу.
   Судья опять обратился к женщине и сказал ласково:
   - Это бедный, невежественный мальчик, может быть голодный,  потому  что
теперь такие трудные времена для бедняков; посмотри на него: у  него  лицо
не злое, но с голоду мало  ли  что  делают...  Известно  ли  тебе,  добрая
женщина, что за кражу имущества стоимостью  выше  тринадцати  с  половиной
пенсов виновный,  по  закону,  должен  быть  _повешен_?  [одна  любопытная
старинная  книжка,  под  названием  "Английский  бродяга",  говорит,   что
смертная казнь полагалась за кражу вещей, которые стоили дороже тринадцати
с половиной пенсов (прим.авт.)]
   Маленький король широко открыл  глаза  от  удивления,  но  сдержался  и
промолчал. Зато женщина вскочила на ноги, дрожа от страха и восклицая:
   - Что же я наделала!.. Милосердный боже, да я вовсе не хочу, чтобы этот
бедняк шел из-за меня на  виселицу!  Ах,  избавьте  меня  от  этого,  ваша
милость! Скажите, что мне делать!..
   Судья, храня подобающее судье спокойствие, просто ответил:
   - Без сомнения,  можно  сбавить  цену,  пока  она  еще  не  занесена  в
протокол...
   - Ради бога, считайте, что поросенок стоит всего восемь  пенсов!  Слава
тебе, господи, что ты не дал принять на душу такой тяжелый грех!
   Майлс Гендон на радостях совершенно забыл об этикете; он удивил  короля
и  уязвил  королевское  достоинство,  обняв  его  и  расцеловав.   Женщина
поблагодарила и ушла, унося с  собой  поросенка;  полицейский  отворил  ей
дверь и вышел вслед за нею в  сени.  Судья  записывал  все  происшедшее  в
протокол. А Гендону, который  всегда  был  настороже,  захотелось  узнать,
зачем это полицейский пошел вслед за женщиной; он потихоньку  прокрался  в
темные сени и услыхал следующий разговор:
   - Поросенок жирный и, верно, очень вкусный; покупаю  его  у  тебя;  вот
тебе восемь пенсов.
   - Восемь пенсов! Вот чего захотел! Да он мне самой стоил три шиллинга и
восемь пенсов, настоящей монетой последнего царствования,  которую  старый
Гарри, что помер недавно [то есть король Генрих VIII], не  успел  отобрать
себе. Фигу тебе за твои восемь пенсов!
   - А, ты вот как заговорила!.. Да ведь ты  под  присягой  показала,  что
поросенок стоит восемь пенсов. Значит, ты дала ложную клятву. Иди со  мной
держать ответ за свое преступление! А мальчишку повесят.
   - Ну, ну, будет тебе, добрый человек, молчи,  я  согласна.  Давай  сюда
восемь пенсов, бери поросенка, только никому не рассказывай.
   Женщина ушла вся в слезах. Гендон проскользнул назад, в комнату  судьи,
туда же вскоре вернулся и  полицейский,  спрятав  в  надежное  место  свою
добычу. Судья еще некоторое время  писал,  затем  прочел  королю  отечески
мудрое  и  строгое  наставление  и  приговорил  его   к   кратковременному
заключению в общей тюрьме, а затем к публичной порке  плетьми.  Удивленный
король раскрыл рот для ответа и, по  всей  вероятности,  отдал  бы  приказ
обезглавить доброго судью тут же на месте, но  Гендон  знаком  предостерег
его, и он сдержал себя вовремя. Гендон взял его за руку, поклонился судье,
и оба, под охраной полицейского, отправились  в  тюрьму.  Как  только  они
вышли на улицу, взбешенный монарх остановился, вырвал руку и воскликнул:
   - Глупец, неужели ты воображаешь, что я войду в общую тюрьму _живым_?
   Гендон наклонился к нему и сказал довольно резко:
   - Будешь ты мне верить или  нет?  Молчи  и  не  ухудшай  дела  опасными
речами! Что богу угодно, то и случится; ты ничего не можешь  ни  ускорить,
ни отдалить; жди терпеливо - еще  будет  время  горевать  или  радоваться,
когда произойдет то, чему быть суждено.



24. ПОБЕГ

   Короткий зимний день шел  к  концу.  Улицы  были  пусты,  лишь  изредка
попадались прохожие, да и те шагали торопливо, с озабоченным видом  людей,
желающих возможно скорее покончить дела  и  укрыться  в  уютных  домах  от
пронизывающего ветра и надвигающихся сумерек. Они не глядели ни вправо, ни
влево; они не обращали никакого внимания на наших путников, даже как будто
не видели их. Эдуард Шестой спрашивал  себя,  случалось  ли  когда-нибудь,
чтобы толпа смотрела на короля, шествующего в тюрьму, с таким великолепным
равнодушием. Наконец  полицейский  дошел  до  совершенно  пустой  рыночной
площади и стал пересекать ее. Дойдя до середины, Гендон  положил  руку  на
плечо полицейского и шепнул ему:
   - Погоди минутку, добрый сэр! Нас никто не слышит.  Мне  нужно  сказать
тебе два слова.
   - Мой долг запрещает мне разговаривать, сэр! Пожалуйста, не  задерживай
меня, скоро ночь.
   - А все-таки погоди, потому что дело близко тебя касается. Отвернись на
минутку и притворись, будто ты ничего не  видишь:  _дай  бедному  мальчику
убежать_.
   - Как ты смеешь предлагать мне это? Арестую тебя именем...
   - Постой, не торопись. Поспешность  никогда  не  приводит  к  добру.  -
Гендон понизил голос и шепнул на ухо полицейскому: - Поросенок,  купленный
тобою за восемь пенсов, может стоить тебе головы!
   Бедный  полицейский,  захваченный  врасплох,  сначала  слова   не   мог
выговорить, а потом  начал  грозить  и  ругаться.  Но  Гендон  спокойно  и
терпеливо ждал, пока он угомонится, затем сказал:
   - Ты мне понравился, приятель, мне не хотелось бы,  чтобы  ты  попал  в
беду. Помни, что я все слышал, от слова до слова.  Я  сейчас  докажу  тебе
это, - и он повторил слово в слово весь разговор полицейского с женщиной в
сенях и прибавил: - Ну что, разве не так было дело? Разве я не могу,  если
понадобится, дать показания перед судьей?
   В первую минуту полицейский онемел от страха и досады; потом  пришел  в
себя и с напускной развязностью возразил:
   - Ты делаешь из мухи слона; мне просто вздумалось  подшутить  над  этой
женщиной ради забавы.
   - И поросенка ты оставил у себя ради забавы?
   Полицейский ответил торопливо:
   - Конечно, добрый господин. Говорят тебе, что это была шутка.
   - Я начинаю тебе верить, -  сказал  Гендон  не  то  всерьез,  не  то  в
насмешку. - Так ты постой здесь немного, а я  сбегаю  спрошу  его  милость
судью, - он ведь человек опытный, разбирается и в законах, и в  шутках,  и
в...
   Он  повернулся  и  пошел,  договорив  уже  последние  слова  на   ходу.
Полицейский помедлил немного, потоптался на одном  месте,  выругался  раза
два, потом крикнул ему вдогонку:
   - Постой, добрый сэр, погоди минутку! Ты говоришь, судью  спросишь?  Да
он на шутки  туп,  как  чурбан!  Пойди-ка  лучше  сюда,  давай  поговорим!
Странное дело!  Я,  кажется,  попал  в  историю,  и  все  из-за  невинной,
необдуманной забавы. Я человек семейный, у меня жена, дети...  Рассуди  же
здраво, твоя милость, чего ты хочешь от меня?
   - Только того, чтобы ты был слеп, нем и не двигался с  места,  пока  не
досчитаешь до ста тысяч, - сказал Гендон с таким видом, как будто просил о
самой ничтожной услуге.
   - Да ведь я тогда пропащий человек! - с отчаянием вскричал полицейский.
- Будь же рассудителен, мой добрый сэр; ведь ты же сам понимаешь,  что  то
была шутка и ничего больше. А если даже принимать ее всерьез, так и то  за
такую малость самое большее, чем я рискую, это получить нагоняй от  судьи:
он сделает мне выговор и посоветует никогда не повторять подобных дел.
   - Это шутка? - с ледяной торжественностью возразил Гендон. -  Эта  твоя
шутка носит в законе название, ты знаешь какое?
   - Я этого не знал! Может быть, я был неосторожен. Мне  и  в  голову  не
приходило, что это уже носит название... Я думал,  что  я  первый  изобрел
такую шутку.
   - Да, она имеет название. В законах она называется  Non  compos  mentis
lex talionis sic transit  gloria  imundi  [бессмысленный  набор  латинских
слов].
   - Ах, господи!
   - И наказание - смертная казнь!
   - Господи, помилуй меня, грешного!
   -  Воспользовавшись  преимуществом   своего   положения,   злоупотребив
беспомощностью зависящего от тебя лица,  ты  захватил  за  бесценок  чужую
собственность стоимостью свыше тринадцати пенсов  с  половиной;  а  это  в
глазах закона есть умышленная недобросовестность, вероломство,  превышение
власти, ad hominem expurgatis in status quo, и наказание за это  -  смерть
на виселице, без выкупа, пощады, покаяния и утешения религии.
   - Поддержи меня, ради бога,  мой  добрый  сэр,  ноги  не  держат  меня!
Сжалься, избавь меня от погибели, и я стану к вам спиной и ничего не увижу
и не услышу.
   - Ладно! Наконец-то ты поумнел. А поросенка ты отдашь этой женщине?
   - Отдам, непременно отдам! И никогда в жизни  больше  не  дотронусь  до
поросенка, хотя бы сам архангел мне принес его с  небес!  Ступай,  я  ради
тебя ослеп на оба глаза, я ничего не вижу. Я скажу, что ты силой вырвал  у
меня из рук осужденного. Дверь в тюрьме ветхая, плохая, я сам  выломаю  ее
после полуночи.
   - Выломай, добрая душа, худого от этого  никому  не  будет.  Судья  сам
жалеет бедного мальчика; он не станет проливать слезы и  ломать  тюремщику
кости из-за того, что мальчик убежит.



25. ГЕНДОН-ХОЛЛ

   Едва полицейский  скрылся  из  виду,  Гендон  попросил  его  величество
поспешить за город и там ждать, пока он сходит в трактир и расплатится  по
счету. Полчаса спустя два друга уже весело трусили  к  востоку  на  жалких
одрах Гендона. Королю теперь было тепло и удобно, потому  что  он  сбросил
свои  лохмотья  и  оделся  в  поношенное  платье,  купленное  Гендоном  на
Лондонском мосту.
   Гендон  не  хотел  переутомлять  мальчика;  он  полагал,  что  дорожная
усталость, еда не во-время и скудный сон будут вредно действовать  на  его
расстроенный ум, тогда как покой и правильная жизнь,  несомненно,  ускорят
выздоровление. Он жаждал увидеть своего маленького друга здоровым,  жаждал
освободить его мозг от болезненных видений и поэтому решил  подвигаться  к
родному дому, из которого так  давно  был  изгнан,  не  спеша,  маленькими
переходами, вместо того чтобы, повинуясь голосу своего нетерпения, скакать
туда день и ночь.
   Проехав миль десять,  наши  путники  добрались  до  большой  деревни  и
остановились там на ночь в хорошем трактире. Между ними снова установились
прежние отношения:  во  время  обеда  Гендон  стоял  за  стулом  короля  и
прислуживал ему, вечером раздевал его и укладывал в постель, а сам ложился
на полу у порога, закутавшись в одеяло.
   На другой день и еще на следующий они ехали медленно,  беседуя  о  том,
что  с  ними  случилось  после  разлуки,  и  забавляя  Друг  друга  своими
рассказами. Гендон описал подробно свои странствования в  поисках  короля;
рассказал, как "архангел" водил его, словно дурака,  по  всему  лесу  и  в
конце концов, убедившись, что от него не так-то легко  отделаться,  привел
его опять в хижину. Тут старик  пошел  прямо  в  спальню  и  вышел  оттуда
шатаясь, с сокрушенным видом, говоря, что он рассчитывал застать  мальчика
уже дома в постели, но не нашел его. Гендон прождал в хижине  целый  день,
но затем, потеряв всякую надежду на возвращение короля,  снова  отправился
на поиски.
   -  А  старый  святоша  _действительно_  был  очень  огорчен,  что  ваше
величество не вернулись к нему, - сказал Гендон, - это было видно  по  его
лицу.
   - В _этом_ я не сомневаюсь, - сказал король и в свою очередь рассказал,
что  было  с  ним;  выслушав  его,  Гендон  очень  пожалел,  что  не  убил
"архангела".
   В последний день пути Гендон был очень возбужден. Он болтал без умолку.
Он говорил о своем старике отце, о своем  брате  Артуре,  приводил  разные
примеры их великодушия и благородства, с любовью рассказывал о своей  Эдит
и был так счастлив, что даже о Гью говорил по-братски, почти с  нежностью.
Он  вслух  мечтал  о  предстоящей  встрече  с  родными,   о   том,   какой
неожиданностью будет его приезд в Гендонский замок и какую бурю  восторгов
и радости он вызовет.
   Они ехали по красивой местности, мимо домиков и фруктовых садов; дорога
шла через широкие пастбища; отлогие подъемы и  спуски  напоминали  морские
волны. После полудня возвращающийся блудный сын  все  чаще  отклонялся  от
своего пути, взбирался на какой-нибудь бугор и  пытался  разглядеть  вдали
крышу родного дома. Наконец он разглядел ее и взволнованно крикнул:
   - Вот деревня, государь, а вот и замок с ней рядом! Отсюда видны башни;
а вон тот лес -  это  парк  моего  отца.  Теперь  ты  увидишь,  что  такое
зна