Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
Наступает тишина. Но я слышу, как звучат еще слова, летая по комнате,
пока последнее слово не ускользает в раскрытую форточку.
Вдруг учитель открывает глаза.
- Вы знаете, - произносит Лев Семенович, - кем стал один из моих
учеников? Он стал советником по вопросам культуры в нашем посольстве в одной
крупной стране. И когда он говорит, его слушают. А если слушают его, значит,
слушают всех нас.
Лев Семенович вскидывает длинные худые руки и обводит ими комнату.
Странное дело, но мне вдруг кажется, что его узкая комната расширяется и
даже взлетает над земным шаром.
- А когда мой ученик замолкает, его спрашивают, кто его научил так
прекрасно говорить по-английски.
Лев Семенович глядит на меня, чуть сощурив глаза, спокойно и ласково.
Но я уже разбираюсь в дипломатических взглядах и понимаю, что он хочет
сказать. А он хочет спросить, будут ли слушать меня.
Тут Лев Семенович спохватывается, что он должен учить меня английскому
языку, и говорит:
- А теперь вы почитайте, молодой человек...
Во мне еще звучат слова, которые он произносил, и я начинаю их
воспроизводить по памяти. Я увлекаюсь, и мне самому кажется, что я никогда
еще так здорово не читал.
Дипломатическая выдержка помогает Льву Семеновичу вытерпеть на сей раз
две страницы. К концу второй страницы я замечаю, что он начинает ерзать в
своем кресле.
- Маленький перерыв, молодой человек, вы его заслужили, - останавливает
Лев Семенович меня, когда я переворачиваю вторую страницу. - И послушайте,
как это звучит по-английски.
И все начинается сначала. Снова слышится беспрерывное чмоканье, снова
мой учитель упивается своим чтением, и снова во мне долго еще звучат
прекрасные слова...
Потом принимаюсь за чтение я. Но теперь я чувствую, как ужасно читаю,
спотыкаясь на каждом слове, будто вижу его впервые. В общем, жую какую-то
жвачку, вместо того чтобы пить божественный нектар или вкушать сладчайшую
амброзию.
Для тех, кто не знает, что такое нектар и амброзия и с чем их едят,
объясняю, что оба эти блюда были самыми любимыми у древнегреческих богов,
которые жили на горе Олимп, высотой примерно с мой 20-этажный дом.
И в третий раз все повторяется. Учитель снова показывает мне, как это
звучит по-английски. Я совершаю третью попытку подняться на высоту моего
учителя, но безуспешно.
Наконец время урока истекает. Лев Семенович, дав мне задание на дом,
провожает меня до двери, галантно раскланивается, наказывает, чтобы я
непременно передал привет бабушке и дедушке, маме и папе.
В прихожей он долго трясет мою руку:
- Мне очень приятно было сегодня с вами заниматься. Вы делаете
несомненные успехи, молодой человек. Жду вас послезавтра.
Ошеломленный, я спускаюсь во двор. Какие успехи?! Мне кажется, что
никогда так скверно я еще не читал. Но тут во мне начинают звучать слова,
произнесенные Львом Семеновичем, и у меня появляется надежда, что
когда-нибудь я прочту их так, как старый дипломат.
Во дворе меня встречает дедушка. Я передаю ему большой привет от Льва
Семеновича. Дедушка бурчит в ответ нечто невразумительное. Я ни капельки не
удивляюсь этому. Сказать про моего дедушку, что он неразговорчив, это значит
ничего не сказать. Как говорит бабушка, дедушка открывает рот раз в год, и
то по большим праздникам.
Дедушка берет меня за руку и ведет через парк к бассейну. Следующий мой
урок - плавание.
"КИТ В БАССЕЙНЕ"
- Не отвлекайся, Сева! - напоминает мне с бортика Янина Станиславовна.
- Работай руками...
Если ты скажешь в бассейне слово шепотом, то получится, будто ты
крикнул. А если ты крикнешь, то раздастся такой вопль, что могут вылететь
окна. Огромные окна, которые заполнили всю стену - от пола до потолка.
Вот почему я услышал Янину Станиславовну и вовсю заработал руками, а
также ногами.
А вначале мы замерли на тумбах. Мы ждали, когда Янина Станиславовна
свистнет в свисток, и тогда мы поплывем наперегонки.
И дождались. Я плюхнулся плашмя, вода обожгла мне живот. Я ойкнул, но
поплыл.
Сегодня были тренировочные соревнования - кто быстрее проплывет вольным
стилем 25 метров. Вольным стилем - это значит, что каждый плывет, как хочет,
как ему больше нравится.
Мне больше нравился кроль, потому что кроль - самый быстрый стиль в
плавании, а мне хотелось быть первым.
Интересно, что бы сказал Лев Семенович, увидав, как я плыву. Наверное,
воскликнул бы: "Минуточку передохните, молодой человек, посмотрите, как
плавают кролем по-английски".
Я представляю, как Лев Семенович сбрасывает дипломатический костюм,
прыгает с тумбы в воду и начинает демонстрировать настоящий кроль,
разумеется, английский. Мне становится неудержимо весело. Рот у меня
раскрывается, и я тут же захлебываюсь водой.
Я совсем выпустил из виду, что плыву в бассейне.
Вот тогда и крикнула мне Янина Станиславовна, чтобы я не отвлекался, а
работал руками. И еще она добавила:
- Посмотри, где уже ребята...
Я наконец откашлялся и поглядел, где уже ребята. Они меня здорово
обогнали. Тогда я стал изо всех сил работать руками, а также ногами, как мне
советовала Янина Станиславовна.
Да, а на что понадобился Грише бинокль? Вообще-то ясно на что. Был бы у
меня бинокль...
Да, что бы я сделал, если бы у меня был бинокль?
- Сева, снова задумался?
Янина Станиславовна опять мне напомнила, что я на соревнованиях по
плаванию, а не сижу дома в кресле с книжкой в руках.
Все ребята уже финишировали, остался я один. Но вот и я заканчиваю
дистанцию.
- Ну что мне с тобой делать? - встречает меня Янина Станиславовна. -
Почему ты такой несобранный?
- Шел первым, а пришел последним, - улыбается Игорь, мальчишка из нашей
группы.
- А кто выиграл? - спрашиваю я.
- Я, - произносит Игорь и снова улыбается.
- Ну и хорошо. - Я на Игоря совсем не обижаюсь, у него очень добрая
улыбка - рот до ушей, хоть завязочки пришей.
- У тебя такие отличные данные для пловца, - сокрушается Янина
Станиславовна.
- Ноги коротковаты.
К нам подошел директор бассейна - широкоплечий мужчина с короткими
седыми волосами и с глазами холодными, замерзшими, как будто он целыми днями
не вылазит из воды. А что? Если бы я был директором бассейна, я бы плескался
в воде день и ночь.
- Нет, нормальные, - защищает мои ноги Янина Станиславовна.
- Коротковаты, - не сдается директор.
- Но зато какие руки. - Янина Станиславовна велит мне вытянуть руки. -
А грудная клетка?!
- Крепкий парень, - соглашается директор, но я чувствую, что восторга
Янины Станиславовны он не разделяет, и добавляет: - Засиживается на
старте...
- И нет совсем спортивной злости, - огорчается Янина Станиславовна.
- Чего нет, того нет, - наконец улыбается директор.
Правда, глаза его не теплеют. Здорово застудил их директор в бассейне.
Мы остаемся вдвоем с Яниной Станиславовной. Она огорчена и раздумывает
над словами директора.
Я понял лишь одно, что директору что-то во мне не понравилось. И он
совсем не уверен, что из меня выйдет толк. То есть, что я когда-нибудь
установлю мировой рекорд.
А Янина Станиславовна уверена, что я установлю рекорд. Пусть сперва не
мировой, а городской, но установлю. Поэтому ее так огорчили слова директора.
Мне очень нравится Янина Станиславовна. Она совсем не похожа на
взрослую. Янина Станиславовна никогда нас не ругает, а когда у нас что-то не
получается, расстраивается, как девчонка. Да и похожа она на
девчонку-семиклассницу, тоненькая, с коротко стриженными волосами.
Я очень бы хотел, чтобы из-за меня Янина Станиславовна никогда не
огорчалась. Но не выходит.
- И потом, как ты ныряешь? - наконец прервала молчание Янина
Станиславовна. - Плюхнулся животом... После тренировки мы с тобой отдельно
займемся...
- Я не могу после тренировки, - протянул я. - У меня после бассейна
музыка...
- Я и забыла, - вздохнула Янина Станиславовна. - Тогда займемся сейчас.
Она велела ребятам взять доски и отрабатывать движение ног. А со мной
направилась к стартовым тумбам.
Я взобрался на одну из тумб, пригнулся, подготовился к прыжку.
- Пригнись, - командовала Янина Станиславовна. - Еще, еще... Прыгай!
Я прыгаю и ударяюсь животом о воду. В бассейне раздается оглушительный
всплеск. Будто прыгнул с тумбы кит крупных размеров.
Я снова взбираюсь на тумбу, незаметно поглаживаю живот.
- Не отрывай ноги, - советует Янина Станиславовна. - Входи в воду,
входи...
Я вхожу и снова хлопаюсь пузом о воду. По всплеску в бассейне можно
предположить, что с тумбы плюхнулся кит средних размеров.
Кожа на животе красная и ужасно жжет, будто я обгорел на солнце.
Янине Станиславовне стало меня жалко:
- На сегодня хватит... Беги в раздевалку...
Я мотаю головой и снова влезаю на тумбу.
Я прыгаю до тех пор, пока не чувствую, что наконец-то в бассейн
плюхнулся кит маленьких размеров, может быть, даже дельфин.
- Молодец, - хвалит меня Янина Станиславовна. - Продолжим в следующий
раз...
В раздевалке уже нет никого из наших ребят. Я вытираюсь насухо, быстро
одеваюсь и бегу на улицу.
Вот и мой трамвай. Поглядел на часы. Ехать мне двадцать минут, успею. А
пока можно и вздремнуть. Я здорово устал сегодня в бассейне.
Я закрываю глаза и снова вижу Гришу. С биноклем в руках он стоит на
балконе и что-то высматривает. Но что?
"МНОГОСЕРИЙНЫЙ ДЕНЬ"
Уже совсем темно, когда я стучусь в дверь одноэтажного деревянного
домика.
Слышатся быстрые легкие шаги. И тут же возглас: "Ой!" Я улыбаюсь. Юля
снова потеряла тапочку. Она так торопилась открыть мне дверь, что тапочка
слетела с ноги и теперь Юля, бедняжка, ищет ее в темноте. Ведь хозяйка не
разрешает зазря палить свет в коридоре, она считает, что и так все видно.
Я больше не стучу и терпеливо жду.
"Ой!" - снова долетает до меня. Но это уже радостное "ой". Значит,
тапочка нашлась. И вот уже Юля отворяет мне дверь.
- Здравствуйте, Всеволод! Вы приготовили урок?
- Добрый вечер, Юля! Конечно, приготовил.
В темном коридоре Юля помогает мне снять и повесить на вешалку куртку.
А потом берет меня за руку и ведет в комнату. Как она умудряется видеть в
сплошной темноте, я не представляю. Но спросить - не спрашиваю. Знаю, что
надо вести себя тихо, ведь за стеной живет хозяйка.
Юле скоро семь лет, на будущий год она пойдет в школу, но меня она
почему-то называет на "вы" и полным именем - Всеволод. Честно говоря, мне
очень нравится, когда меня так зовут - Всеволод.
А когда мне Юля первый раз сказала "вы" (это было больше года назад), я
покатился со смеху. Юля обиделась и не разговаривала со мной весь вечер. С
тех пор я стараюсь ее больше не расстраивать и принимаю "вы" как должное.
Наконец этот длиннющий мрачный коридор оканчивается, и Юля открывает
еще одну дверь - дверь комнаты, где она живет с мамой и папой.
Я не знаю, оттого ли, что пианино такое большое, или оттого, что
комната маленькая, но пианино занимает половину комнаты, оно только и
заметно.
Я здороваюсь с Юлиной мамой, Валентиной Михайловной, и мы начинаем
урок.
При первых звуках пианино за стеной резко поворачивают рукоятку
громкости телевизора - чтобы нас не слышать.
Валентина Михайловна вздрагивает. Я делаю вид, что ничего не слышу, и
играю очень старательно.
Валентине Михайловне, я чувствую, моя игра нравится, и она постепенно
успокаивается.
Я изредка бросаю взгляды на Юлю. Она сидит на диване, тихая, как мышь,
и играет с куклами. Но я знаю, что Юля все видит и все слышит.
- Молодец, ты отлично подготовился, - хвалит меня Валентина Михайловна.
Краем глаза я вижу, как сияет Юля, будто ее похвалили.
- Начнем новый материал... Этюд Э 14... Послушай, как он звучит...
Пальцы Валентины Михайловны опускаются на клавиши. Я слышу, как за
стеной приглушили телевизор. Наверное, хотят послушать Валентину Михайловну.
А играет она здорово. Так здорово играют только по радио или на пластинках.
Я повторяю за ней следом, по нотам. Раньше, когда я видел, как играет
моя мама по нотам, я ничего не мог понять. Ноты мне казались загадочными
письменами древних народов. А теперь я знаю, что за каждым нотным знаком
прячется звук, и когда я гляжу на ноту, я уже слышу, как звучит весь этюд.
- Не останавливаться, - поправляет меня Валентина Михайловна. -
Ритмично играть. Больше уверенности...
Я прошу разрешения снять пиджак. Мне уже жарко.
Засучив рукава рубахи и расстегнув верхнюю пуговицу, я снова принимаюсь
за этюд Э 14.
- Плотнее звук... Выше стоять на пальцах... Ярче звук...
Я начинаю этюд сначала.
- Концы фраз - тише... Следи за ритмом... Точно выполняй штрихи...
Играй с оттенками...
И так бесконечно. За стеной уже выключили телевизор. То ли передача
кончилась, то ли устали бороться с музыкой.
- На сегодня, пожалуй, все, - наконец говорит Валентина Михайловна.
Она записывает в мой дневник домашнее задание. У меня есть особый
музыкальный дневник. И отметки там есть. Правда, не музыкальные, а обычные.
- За домашнее задание и за сегодняшний урок я ставлю тебе пятерку, -
объявляет Валентина Михайловна.
Я оборачиваюсь, чтобы поглядеть на Юлю, но девочка уже спит.
Свернувшись калачиком и прижав к груди куклу с золотыми волосами.
Каждый раз Юля хочет дождаться, когда мы с ее мамой кончим урок, и
каждый раз не выдерживает - засыпает. Ничего не поделаешь - детям пора
спать.
- Я тебя провожу до остановки, - шепотом говорит Валентина Михайловна.
- Не беспокойтесь, - отказываюсь я. - Я сам дойду, не маленький.
- Скоро переедем в свою квартиру, - словно не слыша меня, продолжает
Валентина Михайловна. - Весной обещают сдать дом. Будет у нас три комнаты.
На всех хватит. И Сережа не будет так часто ездить в командировки.
Я знаю, что Валентина Михайловна с Юлиным папой, которого зовут
Сережей, уже два года строят кооперативную квартиру. Все они ждут не
дождутся, когда переедут.
Снова меня ведут по темному коридору, но уже не Юля, а ее мама.
- Как переедем, - произносит Валентина Михайловна уже на улице, - я
откажусь от половины уроков, устала я ужасно.
Я молчу, хотя мне страшно хочется спросить, откажется ли она от меня.
- Хотя и не хочется, - говорит Валентина Михайловна. - Привязалась я к
вам.
Мы выходим на улицу. К остановке подкатывает автобус. Мой. Я прощаюсь с
Валентиной Михайловной до нового урока.
Когда я отворил дверь нашей квартиры, там стояла полнейшая тишина, не
слышалось ни звука. Я осторожно, стараясь не шуметь, разделся и заглянул в
большую комнату.
В кресле напротив телевизора, свесив голову на плечо, спал папа.
Телевизор тоже спал. Наверное, телевизору снилось безоблачное детство.
Я пожелал телевизору спокойной ночи и щелкнул выключателем.
Потом я заглянул в спальню. Мама спала с книгой в руках. Наверное, сон
пришел так неожиданно, что она не успела выключить настольную лампу. Я
осторожно вытащил книгу из маминых рук и укрыл маму одеялом. Мама застонала
во сне, повернулась на бок и почмокала губами, словно собиралась мне что-то
сказать, но ничего не сказала, потому что не проснулась. Тогда я погасил
свет и закрыл за собой дверь.
Я осторожно дотронулся до папиного плеча. Папа радостно открыл глаза:
- А-а, отец!
Как это ни удивительно, но папа зовет меня "отец", словно не он мой
отец, а, наоборот, я его родитель. И еще папа называет меня "старик". Это
уже совершенно не понятно. Я, конечно, не младенец, который ни говорить, ни
ходить не умеет, но и вовсе не старик.
- Отец, я тебя поздравляю, - папа вскочил с кресла. - И меня можешь
поздравить - наши выиграли. Выиграли, ты представляешь! Сегодня все у них
получалось как по заказу... Перевес в четыре шайбы - это тебе не фунт изюму,
это признак класса... Нет, если так дело пойдет, на следующий год мы в
высшей лиге... Исполнятся наши золотые мечты...
Порыв папиного красноречия прервал зевок. Потянувшись всласть, папа
пробормотал:
- Отец, ты знаешь что, я пойду спать. Чертовски устал сегодня. Поищи
чего-нибудь пожевать в холодильнике. Да, как прошел день?
- Как обычно, - ответил я.
- Ну и отлично, - снова зевнул папа. - Нет, отец, наши шансы растут...
Папа отправился спать, а я пошел в кухню. Открыл холодильник, сделал
бутерброд, согрел чаю.
Когда лег в постель, долго ворочался. Весь длинный день я видел снова,
как будто по телевизору. Удивительно многосерийный фильм получался.
Да, а самого главного я так и не узнал - что высматривал в бинокль
Гриша. Ладно, завтра узнаю... Или послезавтра... А когда завтра или
послезавтра? И завтра, и послезавтра будут такие же сумасшедшие дни, когда
не будет ни секунды времени, чтобы остановиться и передохнуть.
Но почему сумасшедшие дни? Просто очень занятые, до краев заполненные
трудом, как у президента Академии наук...
Любопытно, а президент уже спит или сидит за письменным столом и его
задумчивое лицо освещает настольная лампа? А может, бросил все дела и видит
уже второй сон?
Нет, я думаю, что он еще бодрствует и размышляет над сложнейшими
проблемами науки. Все-таки он президент Академии наук, а не третьеклассник,
как я...
"АКАДЕМИК СПАСАЕТ ШКОЛЬНИКОВ"
А все началось тогда, когда на одной лестничной площадке с бабушкой
поселился академик.
Надо вам сказать, что моя бабушка трепетала перед знаменитостями. Она
знала их всех назубок. Ничего удивительного, скажете вы, знаменитость на то
и знаменитость, чтобы ее все знали. Это верно. Но попробуйте, не
задумываясь, назовите хотя бы с десяток знаменитостей. Уверяю вас,
перечислив с ходу пяток фамилий, вы надолго задумаетесь.
Стоило появиться кому-нибудь впервые на экране телевизора, как бабушка
тут же наводила о нем справки. Бабушка считала, что раз человека показывают
по телевизору, значит, он знаменитость. И она разузнавала об этом человеке
все - и что он сам о себе знал, и что, как бы ни старался, знать не мог.
И вскоре, как говорит папа, у бабушки было готово досье на очередную
знаменитость. Досье - это такая папка, в которую собирают различные сведения
о команде противника, о всех игроках. Так объяснил мне папа. Я, правда,
никогда не видел у бабушки никаких папок, и вообще она спортом, кроме
фигурного катания, не интересуется.
И вдруг такая удача. Знаменитость живет буквально в двух шагах, рукой,
как говорится, подать до его, знаменитости, звонка.
Надо было лишь придумать причину для визита.
Такой причиной оказался я. Я тогда учился во втором классе и после
школы шел не к себе домой, а к бабушке. Потому что у нас никого не было
дома, а у бабушки была сама бабушка да еще вдобавок дедушка. Я у бабушки
обедал, делал уроки, читал, играл с дедушкой в шахматы, в общем, жил целый
день, и лишь вечером дедушка отводил меня домой к маме и папе.
И вот бабушка решила навестить нового соседа, чтобы узнать у него, не
мешает ли ее внук, то есть я, академику размышлять над актуальными
проблемами развития науки.
Дедушка был против визита.
- Как же, - хмыкнул дедушка, - ждет он