о он - дырка, значит, ничего не сказать, он -
пустое место...
     - Может, мне отказаться от занятий английским?..
     - ...если вместо него поставить трехлетнего пацана,  и то больше пользы
будет...
     - ...или от математики...
     - ...а нападающие? Мазила на мазиле...
     - ...мне просто тяжело...
     - ...тяжело -  не то слово, они двигаются по площадке, словно их неделю
не кормили...
     - ...или от музыки... ну какой из меня музыкант?
     - ...ты прав - какой из него тренер, одно название, что тренер...
     Мы остановились одновременно.  Несколько секунд ошалело глядели друг на
друга.
     - Да  о  чем говорить,  -  скривился папа.  -  Всем ясно,  что тут дело
безнадежное...
     - Ты прав, дело безнадежное, - прошептал я.
     - Естественно,  тут  другого мнения быть не  может,  -  папа зевнул.  -
Ложись поскорей, поздно уже.
     Вот такой разговор по душам произошел у меня с папой.


        "Я ПИШУ ПАПЕ, А ПАПА ПИШЕТ МНЕ"

     Что же  делать?  Как поговорить по  душам с  родителями?  И  вдруг меня
осенило -  я напишу папе. Письмо он прочтет и тогда уж обязательно поговорит
со мной по душам.
     Я сел за стол и вот что написал:

     "Дорогой папа!
     Мне  необходимо с  тобой  серьезно поговорить.  Дело  очень важное,  не
терпит отлагательств.
     В  последнее время я пришел к убеждению,  что мой режим дня нуждается в
серьезном изменении.  В моем возрасте надо,  как минимум, гулять четыре часа
(см.  журнал "Здоровье").  Мой неокрепший организм может не  выдержать такой
непосильной нагрузки,  и  последствия могут быть самыми плачевными.  Пока не
поздно, надо предпринять решительные меры.
                                                         Твой сын Всеволод".

     Письмо я вручил папе утром, когда он, позевывая, вышел из спальни.
     - Что это? - испуганно спросил папа.
     - Прочти, пожалуйста, - попросил я и помчался к троллейбусу.
     Я  надеялся,  что вечером папа будет меня ждать.  Но я ошибся.  Когда я
пришел, папа уже спал.
     На  телефонном столике белел лист  бумаги.  Письмо!  Мне!  Я  торопливо
развернул листок и прочитал:

     "Отец!
     Что у  тебя стряслось?  Отчего такая паника?  Все будет хорошо.  Ты еще
молодой, у тебя вся жизнь впереди.
     В другой раз пиши разборчивее.  У тебя ужасный почерк,  и я половины не
понял.
                                                                 Твой папа".

     Не раздеваясь,  я  так и сел на стул.  Никак не получается поговорить с
папой по душам.
     Что  ж,  ничего не  поделаешь -  придется еще  раз написать папе и  все
объяснить.  Мое  первое  письмо он  наполовину прочел.  Наверное,  прочтет и
второе.  Только надо  писать поразборчивее.  Неужели у  меня ужасный почерк?
Никогда бы не поверил,  но раз папа говорит,  наверное,  так оно и есть... И
если он просит писать поразборчивее, постараюсь выводить каждую буковку. Мне
ничего другого не остается, раз я хочу, чтобы папа меня понял.
     Не откладывая дела в долгий ящик, я сразу взялся за новое письмо. И вот
что у меня получилось:

     "Дорогой папа!
     Очень жаль,  что ты сильно устал и  меня не дождался,  и  потому нам не
удалось поговорить по душам.
     В последнее время я много размышлял и пришел к выводу,  что мне следует
отказаться от двух учителей.
     Во-первых,  от учителя математики.  Все время,  когда я бываю у него, я
занят  только  одним  -  листаю книги.  Это  очень  интересные книги  -  про
диковинных зверей и  про  разные страны.  Но  какое  они  имеют  отношение к
математике?  Короче  говоря,  все  занятия по  математике -  напрасная трата
времени.
     Придется расстаться и с учительницей музыки.  Хотя я и очень привязался
к ней и к ее семье. Валентина Михайловна живет очень далеко, и поездки к ней
отнимают много времени.  И потом -  и это главная причина -  с моими данными
нет никакого смысла заниматься музыкой.
     В  результате сокращения двух занятий у меня освободится много времени,
которое я могу посвятить общему развитию.
                                                         Твой сын Всеволод".

     Утром я  протянул папе незапечатанный конверт,  в  который было вложено
мое письмо.
     Папа прервал свой зевок и недоуменно поглядел на конверт.
     - Это кому?
     - Тебе, - ответил я, торопливо застегивая пальто.
     - От кого? - папино изумление не поддавалось описанию.
     - От меня, - я нахлобучил шапку и закрыл за собой дверь.
     К сожалению,  я не успел увидеть, как отнесся папа к моему письму. Но у
меня не было ни капли времени. Задержись я хоть на минутку, чтобы поглазеть,
какое впечатление произвело на папу мое послание,  я  бы наверняка опоздал в
школу.
     Только вечером я узнал, какие чувства всколыхнуло в папе мое письмо.
     Когда вечером я приехал домой,  родители,  конечно, спали. На столике у
телефона я нашел сложенный вдвое лист бумаги.
     У меня сразу пересохло в горле. Дрожащей рукой я взял письмо и прочел:

     "Дорогой сын!
     Ты с ума сошел. Тебе созданы условия, о которых только можно мечтать, а
ты фыркаешь.  Мы с  мамой,  бабушкой и  дедушкой не жалеем сил,  делаем все,
чтобы ты вырос разносторонне - и умственно, и физически - развитым.
     Выкинь немедленно из головы эти глупые мысли.
     Нет и еще раз нет! Все остается по-прежнему.
                                                                 Твой папа".

     Д-да!  Хорошо хоть,  что  папа понял,  о  чем я  написал.  Значит,  все
остается по-прежнему.
     Ну нет!  Сам не знаю откуда, но у меня появилось упрямство. Я снова сел
за стол и на обороте папиного письма сочинил свое.

     "Дорогой папа!
     Я  чрезвычайно благодарен тебе  и  маме  и  бесконечно ценю ту  заботу,
которую вы проявляете, чтобы я вырос разносторонне развитым - и умственно, и
физически.
     Но,  дорогой папа,  у меня совсем нет детства. Я всего один раз в жизни
катался на портфеле с ледяной горки.  У меня никогда не было своей собаки. Я
никогда ни  с  кем  не  дрался,  никому не  расквасил нос.  Я  ни  с  кем не
подружился.
     У меня нет ни на что времени.
     С  утра до вечера я развиваюсь,  накапливаю знания,  чтобы когда-нибудь
удивить мир.
     Папа, вспомни свое детство, и ты поймешь меня.
                                                             Твой сын Сева".

     Письмо я  положил на тот же столик у телефона.  Вечером на том же месте
меня ждал ответ от папы.

     "Дорогой сын!
     Да если бы у  меня в  детстве была хотя бы капля тех возможностей,  что
есть у тебя,  знаешь,  кем бы я был?  Я бы развернулся, я бы показал, на что
способен.  Во  всяком случае,  не  был бы тем обыкновенным инженером,  каким
сейчас являюсь.
     А все потому, что у меня в детстве ровным счетом ничего не было - ноль:
ноль.  Никто  ничему меня  не  учил,  никто не  развивал моих  способностей.
Родители считали - здоров, и слава богу.
     Телевидения тогда не было, книжек не хватало.
     Мало было стадионов,  катков,  бассейнов.  Про хоккей с шайбой никто из
нас,  мальчишек, и не слыхал. В него взрослые еще учились играть. О фигурном
катании тоже никто не знал.
     А  теперь?  К  твоим услугам лучшие тренеры и  лучшие учителя,  да  еще
телевизор  горит  с  утра  до  вечера,  а  в  библиотеках полки  ломятся  от
замечательных книг.
     А ты от всего нос воротишь.  Зажрался ты,  брат.  Вот так.  Поэтому мой
совет тебе  -  учись и  тренируйся с  полной отдачей сил.  Помни -  упустишь
время, потом в моем возрасте крепко пожалеешь, да поздно будет.
                                                                 Твой папа".

     На этом папино письмо оканчивалось, и тут же начиналось мамино.

     "Дорогой сыночек!
     Мне  совершенно ясно,  откуда ветер дует и  откуда у  тебя такие глупые
мысли. На тебя кто-то дурно влияет. И я догадываюсь кто.
     Мне передали, что ты связался с Гришей, тебя видели несколько раз с ним
в одной компании.
     Гриша - двоечник и лентяй, ничему хорошему он тебя не научит. Поэтому я
категорически запрещаю тебе видеться и тем более дружить с ним.
     Вероятно,  у тебя много свободного времени, если ты катаешься с ледяной
горки с этим сорванцом.  Поэтому мы решили, что тебе необходимо добавить еще
одно занятие. Какое, ты скоро узнаешь.
     Осторожнее переходи улицу.
                                                                 Твоя мама".

     Вот так так!  Не только не избавился от занятий,  но и получу скоро еще
одно, добавочное.
     Зря  послушался  Гришу.  Я  как  чувствовал,  что  ничего  хорошего  из
разговора с родителями не выйдет.
     Надо сейчас же написать покаянное письмо,  признаться,  что я  пошутил,
разыграл родителей, не надо придавать серьезного значения моим посланиям.
     Но что-то меня остановило. Я решил подождать с ответом до утра.
     Утро вечера мудренее, как сказал однажды некий вундеркинд.


        "КЛЮЧИ К СЕРДЦУ БАБУШКИ"

     Тот вундеркинд не ошибся.  Утро и вправду оказалось мудренее вечера.  Я
решил, что каяться рано, надо бороться.
     Папу с мамой мне убедить не удалось.
     Оставались бабушка с дедушкой. Бабушка всю эту кашу заварила, пусть она
ее и расхлебывает.  Я понимал,  что вот так просто, с бухты-барахты, бабушке
ничего не скажешь.  Если уж до папы ничего не дошло (а я так надеялся!),  то
до бабушки и  подавно не дойдет.  К  бабушке нужен подход.  К ней надо найти
ключик.
     Однажды, когда я после обеда делал уроки, бабушка спросила:
     - Как твои успехи? Что-то ты давно не хвалился...
     Раньше,  едва появившись у  бабушки,  я  выкладывал ей  обо всем,  чему
научили меня учителя,  что я вчера узнал,  увидел,  услышал...  Мне хотелось
хоть с кем-нибудь поделиться тем, чем я живу. Моими слушателями были бабушка
и дедушка.
     Свой рассказ я обычно делил на две половинки.
     Бабушке  я  сообщал об  успехах,  а  дедушке -  о  неудачах.  Бабушке я
хвалился - она этого хотела, а дедушке я жаловался - вряд ли он этого хотел,
но слушал меня терпеливо.  И  получалось,  в  общем,  что им обоим я  говорю
правду.
     Но в последние дни я действительно не хвалился перед бабушкой успехами,
попросту молчал.
     - Успехи есть,  - ответил я, записывая в тетрадку по математике условие
задачи. - Но они могли быть большими... Гораздо большими...
     Бабушка  встрепенулась и  оставила на  мгновение свое  любимое вязание.
Когда речь заходила об успехах внука, бабушка вся превращалась в слух.
     - Каким образом?
     Бабушкины руки  не  могли долго оставаться без  дела,  и  в  них  снова
замелькали спицы, но глаза бабушкины не отрывались от меня.
     Я положил ручку и произнес:
     - Бабушка,  я  распыляюсь.  Я  растрачиваю силы и  способности на  все,
вместо того  чтобы сосредоточиться на  одном,  единственном!  Только тогда я
добьюсь успеха в жизни.
     Бабушка слушала меня с любопытством.
     - Бабушка, - вздохнул я, - нельзя объять необъятное...
     - Я тебя не понимаю, - жалобно сказала бабушка.
     - Бабушка, ты знаешь, в каком веке мы живем?.. - спросил я.
     - Что за вопрос? В двадцатом...
     - Верно,  -  подтвердил,  я.  -  Мы живем в двадцатом веке - веке узкой
специализации.  Объясняю,  что  это  такое.  Вот живут три человека.  Первый
человек знает одно,  второй - того, что знает первый, совершенно не знает, а
знает лишь свое. Третий же не знает того, что знают первый и второй, а знает
нечто свое, то, чего они, первый и второй, абсолютно не знают...
     - Ты  прав,   -   наконец  включилась  в  разговор  бабушка.   -  Узкая
специализация -  необходимость нашего времени,  когда  количество информации
удваивается каждые десять лет...
     - Верно, удваивается, - охотно подхватил я бабушкины слова. - Так стоит
ли мне в начале пути разбрасываться,  заниматься и музыкой,  и английским, и
плаванием?.. Не лучше ли сосредоточиться на математике, тем более что в мире
идет процесс математизации наук?
     Бабушка наконец поняла,  куда я клоню, и совершенно растерялась. Следуя
совету учителя, я решил ковать железо, пока оно горячо.
     - Ведь А-квадрат,  то есть Александр Александрович, считает, что у меня
явные математические способности.
     Я  вспомнил,  как отлично проводил время в  уютной квартире кандидата с
прекрасной книжкой в руках, и понял, что математика - мое призвание.
     Я  уже торжествовал победу.  Бабушка не знала,  что мне ответить.  Но я
слишком рано обрадовался. Недооценил я бабушку.
     - В  твоих рассуждениях есть доля истины,  -  начала бабушка робко,  но
вскоре ее голос окреп,  и я услышал,  как в нем зазвучала труба,  зовущая на
бой.  Бабушка принимала вызов.  -  В твоих рассуждениях есть доля истины,  -
повторила бабушка.  -  Однако ты  наверняка согласишься со  мной,  что самые
великие открытия века произошли на стыке наук, там, где одна наука проникает
в другую.
     Я  должен был согласиться.  И еще я почувствовал,  что чаша весов стала
клониться на бабушкину сторону.
     - И  потом тебе,  как ты  правильно заметил,  в  начале пути необходимы
широта знаний, кругозор, солидный багаж. Еще неизвестно, кем ты будешь и что
тебе пригодится.
     Что  ж,  придется отступать.  Не  удалось мне  найти  ключик  к  сердцу
бабушки.
     - Сева,  - продолжала бабушка, - ты весьма кстати затеял этот разговор.
Я  вчера проходила мимо станции юных натуралистов и  подумала,  а  почему бы
тебе туда не записаться?
     - Бабушка, побойся бога, - только и мог произнести я.
     - Не спорь,  пожалуйста,  -  бабушка подняла руку.  -  Биология - очень
перспективная наука, наука будущего. Станция юннатов недалеко от бассейна, и
ты бы мог ходить туда сразу после плавания...
     - Сразу после плавания я еду на музыку, - буркнул я.
     - Верно,  -  сказала бабушка.  -  Но выход найти можно.  Я  скажу твоим
родителям, и мы вместе подумаем...
     Вот так так. И бабушка туда же.
     Что они с мамой, глухие?
     И маме,  и бабушке я твердил,  что мне надо сократить,  уменьшить число
занятий,  а  они почему-то подумали,  что мне для полного счастья не хватает
еще станции юных натуралистов...
     Что за странные люди взрослые.
     Им говоришь одно, а они думают совершенно другое.
     У меня осталась последняя надежда - дедушка.


        "КАК Я УВИДЕЛ БЕЛЫЙ СВЕТ"

     Больше всех я люблю дедушку. Сам не знаю даже почему. Я редко его вижу,
он меньше других бывает со мной.  Да и  когда вижу,  он сидит,  уткнувшись в
свои блесны, крючки, лески и перекладывает их из коробки в коробку.
     Нет,  все-таки я знаю,  почему люблю дедушку. Он единственный, кто меня
ничему не учит. Ну абсолютно ничему, даже рыбной ловле.
     А вдруг дедушка мне поможет?
     Когда я  рассказал дедушке,  что из-за  этих занятий я  света белого не
вижу,   он  заскрежетал  зубами.   Я  ждал,   что  дедушка  отпустит  сейчас
какое-нибудь словечко, вроде "эксплуататоры". Но неожиданно спокойно дедушка
произнес:
     - Завтра увидишь.
     - Что? - не понял я.
     - Свет белый, - пояснил дедушка и покосился на дверь кухни, где бабушка
мыла посуду. - Ты умеешь держать язык за зубами?
     Это было уже ни на что не похоже, и я кивнул, мол, умею, не сомневайся.
     - Завтра утром  наденешь шерстяные носки и  захватишь теплый свитер,  и
вместо школы поезжай на вокзал. Я тебя буду ждать там. Задачу уяснил?
     - Уяснил, - кивнул я, ошарашенный. - А куда мы собираемся?
     Дедушка не ответил, только часто-часто заморгал.
     - А куда вы собираетесь?
     Услышав мой  вопрос,  из  кухни  вышла  бабушка и  теперь подозрительно
поглядывала на нас.
     Но дедушка недаром был когда-то военным.  Он сразу сообразил,  что надо
ответить.
     - Мы собираемся в  бассейн,  -  сказал дедушка и,  повернувшись ко мне,
добавил: - Поторапливайся.
     На улице я пытался расспросить дедушку, куда мы завтра отправляемся. Но
мне  не  удалось вытянуть из  него ни  полслова.  Дедушка решил,  что и  так
наговорил липшего, а потому всю дорогу до бассейна молчал.
     У  бассейна мы распрощались до завтра,  и дедушка предупредил,  чтобы я
вел себя осторожнее, как бы родители ничего не заподозрили.
     Насчет родителей дедушка зря беспокоился. Они спали, когда я, как велел
дедушка, надел шерстяные носки и, сунув свитер в портфель, вышел из дома.
     Я ахнул,  когда проезжал мимо школы. До меня только теперь дошло, что я
пропускаю уроки.  Но что было делать?  Дедушка сказал мне вместо школы ехать
на вокзал. А я всегда слушаюсь старших.
     На вокзале я  с трудом узнал дедушку.  Просто таким я его еще не видел.
Дедушка был в  черном тулупе и  валенках.  Через плечо на ремне у него висел
железный ящик.  В  руке он держал штуку,  похожую на отбойный молоток или на
электродрель, которая была у моего папы.
     - Скорее,  -  крикнул дедушка, когда я с ним поздоровался. - Электричка
отходит.
     Едва мы вошли в вагон, как поезд тронулся.
     - Носки надел? - строго спросил дедушка.
     - Надел, - сказал я.
     - А свитер?
     - Он тут, - похлопал я по портфелю.
     - Надень, - приказал дедушка.
     Я  натянул свитер,  а  поверх него надел пиджак.  А потом,  само собой,
зимнее пальто и  шапку-ушанку.  Дед оглядел меня с ног до головы и,  видимо,
остался доволен, потому что проговорил:
     - Должен выдержать.
     - Дедушка,  а ведь я школу пропускаю...  - сказал я о том, что с самого
утра мучило меня.
     Наверное, дедушка не знал, как мне ответить, поэтому сам спросил:
     - Ты говорил, что света белого не видишь?
     - Не вижу, - подтвердил я.
     - Так гляди, - дедушка показал на окно.
     Я поглядел. За окном ничего не было видно - сплошная темень.
     - Скоро рассветет, - пообещал дедушка.
     Но рассвело не скоро.  В темноте мы вылезли на станции. Начало светать,
когда мы добрались до замерзшего озера.
     Дедушка разложил на льду рыбацкие причиндалы.
     - Не замерз? - спросил он.
     - Не-а, - помотал я головой.
     - Сегодня мороз даст нам жару.
     Дедушка показал на багровое солнце,  которое медленно всходило. Вот это
да!  Даже солнце замерзло.  У  солнца был вид пловца,  который поплескался в
проруби.
     Дедушка, наверное, не поверил, что мне не холодно. Он вручил мне штуку,
похожую на отбойный молоток,  и показал,  что ею делать.  Оказалось, что это
коловорот.  Им пробивают, просверливают лед, делают лунку и вот в этой лунке
ловят рыбу.
     Дедушка  вытащил  из  ящика  коротенькую удочку,  настоящую удочку  для
дошкольников и младших школьников, и закинул ее в лунку.
     Вскоре первый ершик  трепыхался на  льду,  а  потом  второй,  третий...
Пршики недолго шевелились, мороз был такой сильный, что они сразу застывали.
     Дедушка как сел над лункой,  так и  забыл обо всем на свете.  И обо мне
забыл. Я подергал его за рукав, он пробормотал:
     - Погоди.
     И снова уткнулся в лунку.  Я понял,  что ему не до меня.  Дедушка тягал
ершей одного за другим.  Мне наскучило глазеть на это,  и я стал смотреть на
белый свет.
     А он и вправду был белый.  Белое застывшее озеро, белые в снегу берега.
Лишь кое-где на льду темнели фигурки рыбаков да черные деревья, как часовые,
стояли на берегу.
     Вдруг  я  почувствовал,  что  весь  дрожу.  Дрожь  начиналась в  ногах,
проходила по всему телу и добиралась до зубов. Зубы уже отбивали чечетку.
     - Ты чего стучишь зубами? - спросил дедушка.
     - Это не я, это они сами, - выдавил я из себя.
     Дедушка оторвался от лунки и с ног до головы оглядел меня.
     - Пока я буду собираться,  -  сказал он,  -  ты беги к берегу,  а потом
назад. Ну, бегом марш!
     Я кивнул и побежал.  Замерзшие ноги с трудом слушались меня. Ботинки по
льду скользили. Я шлепнулся, но быстро встал и побежал дальше.
     А  тем временем дома у бабушки происходило вот что.  Через неделю после
описанных  событий  бабушка  мне  во   всех  подробностях  поведала  о   том
злополучном дне.
     К  положенному часу,  когда внук  (то  е