Ну и что с того, что
Лев Семенович на пенсии? Проницательность с годами только возрастает.
     Я подумал,  что даже Гришу Лев Семенович раскусил бы с первого взгляда.
Не удалось бы Грише провести старого дипломата.
     Но  стоило мне  вспомнить Гришу,  как в  ушах моих зазвучал его ехидный
голос:
     "Ну чего трусишь,  вундеркинд? Дело движется как по маслу! Еще усилие -
и ты вольный человек".
     И  я  нажал  на  кнопку  звонка.  Как  всегда,  дверь  отворил сам  Лев
Семенович.  Сперва он поинтересовался моим здоровьем и, удостоверившись, что
оно вполне благополучное,  осведомился о  здоровье моих родителей,  а  также
бабушки и  дедушки,  поинтересовался,  как  они переносят эту странную зиму,
когда то минус, то плюс, то мороз, то оттепель.
     Я самым подробным образом, как того и требовал Лев Семенович, поведал о
здоровье своем и всех моих родных.  А потом спросил,  как себя чувствует Лев
Семенович, на что мой учитель, как всегда, произнес:
     - Здоров дух, здорово и тело.
     Лев Семенович снял с меня пальто и шапку и провел в узкую комнату,  где
мы обычно занимались.
     Как  всегда,  сперва учитель попросил меня  почитать.  Я  откашливаюсь,
прочищаю горло.  На  меня  нападает страх.  Едва  я  начну читать,  он  меня
раскусит.
     Я  приступаю к  чтению.  Я  произношу все буквы подряд.  А кто знаком с
английским языком,  тот знает,  что нет ничего ужаснее для английского,  как
читать букву за буквой.  Потому что по-английски написано,  например,  шесть
букв,  а произносится всего четыре, остальные же просто для красоты. Если же
читать все буквы подряд, то получится какой-то другой язык, а не английский.
     Мне удалось прочесть всего три предложения, как Лев Семенович остановил
меня:
     - Стоп!
     Старый  дипломат принялся внимательно изучать мое  лицо.  "Включил свой
проницательный взгляд", - догадался я, и у меня все внутри оборвалось.
     - Будьте добры,  молодой человек, откройте, пожалуйста, рот, - попросил
Лев Семенович.
     Орлиный нос старого дипломата едва не залез в мою распахнутую пасть.
     - Закройте, пожалуйста.
     Я  закрыл  и  посмотрел  на  Льва  Семеновича.  Учитель  выключил  свой
проницательный взгляд и крепко задумался.
     - Попробуйте еще разок сначала, - снова попросил Лев Семенович.
     Снова буква за буквой я заскрежетал по странице.
     У Льва Семеновича на сей раз хватило терпения только на две строчки.
     - Минуточку,  молодой человек,  -  он положил свою руку на мою и  вновь
впился в меня проницательным взглядом.
     Этого я уже вынести не мог и поник головой.
     Учитель одобрительно похлопал меня по руке.
     - Все ясно, - воскликнул Лев Семенович с неожиданной бодростью.
     Ну  вот,  он  меня и  раскусил.  А  что тут раскусывать?  У  меня такое
произношение,  как будто я первый раз в жизни читаю по-английски.  Не то что
старый дипломат с  проницательным взглядом,  тут  каждый человек догадается,
что я отчаянно вру.
     Ужасно стыдно!  А  во всем виноват Гриша.  Если бы я его не послушался,
ничего бы не произошло.
     Вот  говорят:  ему  было так  стыдно,  что  он  готов был  сквозь землю
провалиться.  Я  бы с  удовольствием провалился сквозь пол,  чтобы очутиться
этажом ниже и не видеть обиженного Льва Семеновича.
     - Яснее быть не  может,  -  повторил учитель.  -  У  нас был длительный
перерыв в занятиях. Сперва хворал я, потом болели вы. Произошла, как говорят
спортсмены, растренировка.
     Я кивал, соглашаясь с каждым его словом.
     - И этот длительный перерыв привел к тому,  - продолжал, воодушевляясь,
Лев Семенович, - что ученик совершенно забыл все, чему его учили.
     Я поднял голову и посмотрел на учителя. Что он хочет этим сказать?
     - Значит,  -  радостно объявил Лев  Семенович,  -  знания  ученика были
поверхностными,  им  не  хватало глубины.  А  кто  сему виной?  Естественно,
учитель, то есть ваш покорный слуга...
     Не вставая, Лев Семенович развел руками и склонил голову.
     - Нет, не вы, - вырвалось у меня.
     Лев Семенович мягко улыбнулся:
     - Молодой человек, вы славный мальчуган. Вы бесконечно добры ко мне, но
долгие годы жизни научили меня, не страшась, смотреть правде в глаза.
     - Я вам сейчас расскажу всю правду,  -  я решил, будь что будет, открою
учителю, как стал обманщиком.
     - Не утешайте меня, молодой человек, - не дал мне говорить учитель.
     Лев  Семенович поднялся и  достал с  книжной полки  томик,  на  котором
золотом сверкали английские буквы.
     - Это  моя  любимая книга -  Шекспир,  -  воскликнул учитель.  -  Я  не
расставался с  ней нигде,  куда ни  забрасывала меня судьба.  Позвольте мне,
молодой человек, на прощанье прочитать вам монолог Гамлета, принца датского,
из  трагедии Уильяма Шекспира.  Я  хочу,  чтобы вы  унесли с  собой музыку и
красоту великого творения...
     Лев  Семенович раскрыл книгу,  откинул немного назад голову и  прочитал
первую строчку:
     - То be or no to be...
     "Быть или не быть..." -  перевел я, но больше переводить не мог. Потому
что был захвачен тем,  как читал учитель. А он читал так, как никогда еще не
читал.  Слова сверкали,  смеялись,  плакали,  сталкивались друг  с  дружкой,
взрывались, разили наповал, погибали, воскресали и снова звали на бой.
     Когда чтение окончилось,  я  долго не  мог  опомниться.  Учитель закрыл
книгу и молча стоял, держа ее в руке.
     Наконец я поднялся и спросил:
     - Я пойду?
     - Да, да, разумеется, - очнулся и Лев Семенович.
     В прихожей учитель помог надеть мне пальто и поинтересовался:
     - Могу я вас, молодой человек, попросить об одном одолжении?
     - Я сделаю для вас все, - выпалил я.
     - Спасибо,  -  улыбнулся одними  глазами  Лев  Семенович.  -  Спросите,
пожалуйста,  у  бабушки,  в  какой день и  в  котором часу она могла бы меня
принять.
     - Спрошу, - пообещал я. - А зачем?
     - Я заранее вам благодарен.  -  Не отвечая на мой вопрос, учитель пожал
мне  руку  своей сухонькой крепкой рукой.  -  Всего вам  хорошего.  О  наших
совместных занятиях и  о  вас,  молодой  человек,  я  сохраню  самые  добрые
воспоминания.
     - Я тоже, - быстро сказал я и поспешно закрыл за собой дверь.
     Когда я  очутился на  улице,  у  меня на  душе скребли кошки.  Ну что я
натворил! Обманул такого замечательного человека...
     Да,  о чем он хочет поговорить с бабушкой? Наверное, о том, что со мной
заниматься нет смысла...
     Так это же здорово! Выходит, я и от английского избавился.
     Все идет как нельзя лучше.  Трех учителей я одолел. Остался последний -
А-квадрат. Крепкий орешек, ничего не скажешь...
     Ладно, справимся!


        "КРЕПКИЙ ОРЕШЕК"

     - Гриша,  -  восхищенно протянул я, - я никогда не думал, что врать так
легко... То есть врать трудно, но люди легко верят, когда им врешь...
     Встретившись с Гришей, я живописал моему другу, как я избавился от трех
учителей.
     Гриша ни капельки не удивился, только слегка надулся от гордости.
     - Что я тебе говорил!
     - Остался последний -  А-квадрат,  - сообщил я и хвастливо добавил: - С
ним я легко разделаюсь. Я у него целыми днями картинки в книжках разглядываю
и совсем не занимаюсь математикой.
     - Вообще-то, матеша - ценная наука, - осторожно заметил Гриша.
     - Да ты что!  -  удивился я, что мой друг пошел на попятную. - Со всеми
расставаться, так со всеми! Вспомни, как сам меня уговаривал...
     - Ты прав, - без особой охоты согласился Гриша.
     Мы распрощались, и я отправился к А-квадрату.
     На  этот раз опоздал я.  Явился к  концу занятия.  И,  не дав кандидату
опомниться, с места в карьер сказал, чтобы он позвонил бабушке и заявил, что
никаких математических способностей у  меня нет и  в  помине,  а  потому нет
смысла попусту тратить его (А-квадрата) время и ее (бабушкины) деньги.
     Выслушав мою тираду, А-квадрат рассмеялся мне прямо в лицо:
     - И не подумаю.
     - Но  я  же у  вас ничего не делаю,  -  растерялся я.  -  Книжки только
листаю.
     - А тебе что... не нравится?
     - Книжки я могу и дома листать.
     - А у тебя дома есть такие книжки? - А-квадрат хитро сощурился.
     У  меня  дома  таких книжек не  было,  потому я  их  с  удовольствием и
просматривал.
     - Во-первых, - не сдавался я, - я их уже все перелистал...
     А-квадрат меня перебил:
     - ...и  тем  самым основательно расширил свой кругозор,  чего и  желала
твоя бабушка.
     - А во-вторых,  - упорствовал я, - я скажу бабушке, что вы обманщик. Вы
обманывали ее все время и ни за что ни про что получали деньги...
     А-квадрат уже не улыбался. Поглаживая бородку, он с любопытством глядел
на меня. Наверное, не ждал от меня такого выпада.
     - Хорошо,  я обманщик,  -  вдруг согласился А-квадрат.  - А ты разве не
обманывал свою бабушку?  Говорил ей,  что  занимаешься математикой,  а  сам,
оказывается, листал книжки...
     Мне нечего было ему возразить.
     - Так что мы с тобой одного поля ягодки,  - снова заулыбался А-квадрат,
- и не в наших интересах изменять статус-кво?  То есть,  все должно остаться
по-прежнему.
     Я  никак не ожидал,  что кандидат будет так защищаться.  Я  думал,  что
стоит мне заикнуться, как он сразу со мной согласится.
     - Тебе что, плохо у меня?
     А-квадрат снял очки и  стал их протирать.  Без очков вид у  учителя был
растерянный и  грустный.  Словно рыцарь поднял забрало и оказалось,  что под
железом симпатичное человеческое лицо.
     А-квадрат снова нацепил очки, поднялся и заходил по комнате.
     - Я мечтал бы о такой жизни,  как у тебя.  Пару часов в день ты читаешь
книжки, какие нигде не достанешь. Скажу тебе по секрету, что, кроме меня, ты
единственный  читатель  моей  библиотеки...   Попутно,   между  прочим,   ты
набираешься знаний по математике и физике. Кое-что осело в твоей голове?
     - Угу, - промычал я.
     - И  потом ты  мне  очень помогаешь.  -  А-квадрат остановился напротив
меня.  -  За это я тебе весьма благодарен. И еще... мне просто хорошо, когда
ты приходишь...
     А-квадрат взлохматил мне волосы. Я поднял голову и уставился на него во
все глаза. Никогда я не слыхал от него таких речей.
     А  учитель,  видно,  спохватился и  тут же  перевел разговор на другое.
Показав на стену, сплошь завешанную чеканкой, он спросил:
     - Как тебе мои новые творения?
     - Здорово!
     Я не мог сдержать восхищения. Чеканку он сделал замечательную. Ну точно
такую в магазинах продают.
     - Хочешь научу? - предложил А-квадрат.
     - Хочу, - тут же согласился я. - А у меня получится?
     - Получится,  -  рассеял  мои  сомнения А-квадрат.  -  Приходи  завтра.
Придешь?
     - Приду, - пообещал я. - А куда вы деваете старые творения?
     А-квадрат расхохотался:
     - Дарю друзьям. У меня много друзей.
     - Я знаю, - сказал я. - Вы их продаете...
     - Продаю,  - не возражал А-квадрат. - Если людям нравится, почему бы не
продать? А ты меня осуждаешь?
     - А вот эту почему не продаете?
     Я  показал на чеканку,  которая висела в  стороне от других,  прямо над
изголовьем.  На  ней  был  изображен лохматый веселый -  рот до  ушей,  хоть
завязочки пришей -  мальчишка, босоногий, в засученных штанинах. Из-за плеча
мальчишки вылетала птица.
     - Потому что это не продается, - глухо ответил учитель и сел в кресло.
     - А почему вы все время один? - спросил я.
     А-квадрат неопределенно хмыкнул.
     - У вас семья есть? - не отставал я.
     - Была, - коротко ответил он.
     - А это сын? - я показал на чеканку.
     - Сын,  -  кивнул он и  стал разглядывать лохматого веселого мальчишку,
как будто видел его в первый раз.
     - А почему он к вам не приходит?
     - Не знаю, - пожал плечами А-квадрат. - Может, потому, почему ты хочешь
от меня уйти...
     Учитель подсел к столику, на котором стоял телефон.
     - Какой номер у бабушки?
     Я сказал.
     А-квадрат набрал номер и, глядя на меня, словно говорил со мной, а не с
бабушкой, сказал в трубку:
     - Елизавета Петровна,  добрый  вечер!  Вас  беспокоит Смелковский.  Как
здоровье?  Рад слышать.  Елизавета Петровна,  у меня к вам не очень приятный
разговор,  к сожалению. Да, он касается Севы. Не волнуйтесь, с ним ничего не
случилось.  Вы  знаете,  после  года  занятий с  ним  я  пришел  к  твердому
убеждению,  что у  мальчика нет ярко выраженных математических способностей.
Ну  что  поделаешь,  не  все становятся учеными.  Вот почему я  считаю,  что
абсолютно нет смысла тратить мое время и ваши деньги.  Послезавтра -  первое
число,  так  вот  с  послезавтра мы  расторгаем наш  договор.  До  свидания,
Елизавета Петровна. Да, надо смотреть правде в глаза.
     Положив трубку на рычаг, А-квадрат спросил:
     - Ты этого хотел?
     - Да, - ответил я. - Вы сказали правду.
     - Нет,   я  соврал,   -  горячо  воскликнул  учитель.  -  У  тебя  есть
способности,  и  через пару лет ты  сам в  этом убедишься.  Но раз ты хочешь
уходить, значит, уходи...
     Я быстро оделся, потоптался в прихожей.
     - До свидания, Александр Александрович.
     - Будь здоров!  -  учитель положил мне руку на плечо. - Завтра придешь?
Научу делать чеканку...
     - Приду, - с легким сердцем пообещал я.
     Я еще не знал,  что не приду к Александру Александровичу ни завтра,  ни
послезавтра, ни послепослезавтра, и даже через неделю не приду. Снова у меня
не будет ни капельки свободного времени. Правда, совсем по другой причине.
     Когда я  сообщил Грише,  что последний учитель сам от  меня отказался и
теперь я вольный человек, мой друг нахмурил брови:
     - Ты поступил необдуманно.
     - Это почему же? - опешил я.
     - Все остальные науки,  верно, ничего не стоят, - рассуждал Гриша, - но
матеша -  очень полезная наука.  Потому что  она  приносит пользу не  только
тебе, но и твоим друзьям.
     Ах,  вот  оно что!  Теперь мне стало понятно,  почему Гриша отговаривал
меня бросать занятия у Александра Александровича. Гриша беспокоился о себе.
     - Не  волнуйся,  -  успокоил я  друга.  -  Моих  знаний  хватит,  чтобы
справиться с любой задачкой для третьего класса...
     - Ну тогда другое дело, - просиял Гриша.
     - А во что мы будем играть?
     Мне не  терпелось поноситься сломя голову по улице.  Я  застоялся,  как
жеребенок в конюшне.
     - Счас придумаем, - небрежно бросил Гриша. - Айда во двор!
     Мы спустились на лифте вниз и выскочили во двор.
     У меня начиналась новая, детская, жизнь.


        "ГРОМ СРЕДИ ЯСНОГО НЕБА"

     До  родительского собрания было  еще  добрых полтора часа,  а  мама уже
стала наряжаться.  Когда она облачилась в  свое самое праздничное платье,  в
котором она  обычно ходит в  театр или  в  гости,  в  спальню заглянул папа.
Увидев мамины приготовления, папа слегка побледнел:
     - Ирина, позволь узнать, куда ты собираешься?
     Не отрывая взгляда от зеркала, у которого она примеривала бусы и откуда
она прекрасно видела папу,  хотя он  стоял у  нее за  спиной,  мама ответила
вопросом на вопрос:
     - А ты куда?
     Папа тоже облачился в  вечерний костюм и сейчас ломал голову,  какой из
его  многочисленных галстуков лучше  всего  подойдет к  нему.  Мамин  вопрос
застал папу врасплох.  Папа растерянно повертел в руках галстуки,  будто они
могли помочь ему найти ответ.
     Папа был человек прямой, и он сказал правду:
     - К Севе на собрание. А ты куда?
     - И я туда же, - невозмутимо ответила мама.
     Она уже надела бусы, поглядела в зеркало и осталась собой довольна.
     Мамино спокойствие и вывело из себя папу.
     - Но послушай, Ирина... - возвысил голос папа.
     - Я слушаю, - еще невозмутимее произнесла мама.
     Папе  надоело  разговаривать с  маминым отражением,  он  стал  рядом  с
зеркалом и посмотрел маме прямо в глаза.
     - Ирина, сегодня моя очередь, - твердо сказал папа.
     - Ну и что? - Маму ничем нельзя было пронять.
     - Если ты помнишь,  -  папа заговорил мягко, но настойчиво, - в прошлый
раз, когда ты вернулась с собрания, ты жаловалась на ужасную духоту.
     - Верно, - согласилась мама. - В школе невыносимо топят.
     - Вот видишь,  -  радостно ухватился папа за мамино согласие.  -  Зачем
тебе снова мучиться? Сегодня пойду я...
     Папа  повернулся к  зеркалу и  стал завязывать синий в  красную полоску
галстук.
     - Но сегодня,  - произнесла мама так, как будто не слышала, что говорил
папа,  -  но сегодня я все предусмотрела. Я надела легкое платье с короткими
рукавами.
     Папины руки задрожали,  галстук не захотел завязываться.  С досады папа
сунул галстук в карман пиджака.
     - Ну хорошо, - собрав всю силу воли, папа заговорил спокойно. - Неужели
тебе не  надоело каждый раз  выслушивать одно и  тоже:  "Ах,  какой ваш  сын
прекрасный-распрекрасный,  он  гордость  и  слава  школы,  спасибо,  большое
спасибо, что воспитали такого сына".
     - Я  вижу,  что  тебе  надоело  слушать,  как  хвалят  твоего  сына,  -
парировала мама.  -  Ну что ж, сегодня я избавлю тебя от этой малоприятной и
скучной обязанности.
     Папа простонал. Он понял, что допустил промах. А мама, воспользовавшись
папиной оплошностью, нанесла ему решительный удар.
     - Целый день крутишься на работе,  устаешь,  как собака, - пожаловалась
она.  -  А вечером за вами убираешь, стираешь, готовишь... Неужели я не имею
права хоть на  несколько минут радости?  Неужели я  не могу пойти к  Севе на
собрание, чтобы услышать, какого прекрасного сына я воспитала?
     Мама  поняла,  что  папа повержен.  Но  насладившись победой,  проявила
великодушие:
     - А почему бы нам не пойти вдвоем на собрание?
     - В самом деле, - обрадовался папа. - Отличная мысль.
     Он достал из кармана синий в красную полоску галстук и в одно мгновение
завязал его.
     Все  кончилось  миром,  и  мама  с  папой  отправились на  родительское
собрание, совершенно не подозревая, что их там ждет.
     Я  захлопнул книжку,  которую вовсе не  читал,  а  лишь делал вид,  что
читаю. Теперь мне не было перед кем притворяться!
     ...Я  могу  во  всех подробностях представить,  как  все  произойдет на
собрании.
     Торжественные и  гордые,  мама с папой усядутся на первую парту,  чтобы
быть поближе к Клавдии Васильевне и чтобы не пропустить мимо ушей ни единого
слова учительницы,  когда она станет хвалить меня.  Маму с  папой не смутит,
что  Клавдия Васильевна чуть  сдержаннее обычного с  ними поздоровается и  с
некоторым укором поглядит на них.
     Упоенные славой,  скорее всего,  мама с  папой ничего не  заметят и  не
почувствуют, что гроза надвигается.
     Первый  гром  среди  ясного неба  грянет в  ту  минуту,  когда  Клавдия
Васильевна,  вместо того чтобы восхвалять их  удивительного сыночка,  начнет
превозносить Люду Тисович, которая всегда шла второй, следом за мной.
     Но уверенность во мне так велика,  что мама с папой решат,  что Клавдия
Васильевна просто  изменила  своему  принципу  и  самое  интересное оставила
напоследок.
     Тут они не ошибутся. И правда, самое потрясающее произойдет в конце.
     Подробно рассказав об  успехах  тех,  кто  получил пятерки и  четверки,
Клавдия  Васильевна скороговоркой сообщит  о  двоечниках и  лентяях.  Почему
скороговоркой?  Да потому, что родители двоечников и лентяев, как обычно, не
пришли на собрание и некому было слушать,  какие не очень хорошие дети у них
растут.
     И вот настал мой черед.
     Я даже зажмурился,  потому что все представил себе так ярко, словно сам
сидел вместо мамы с папой на родительском собрании.
     Клавдия  Васильевна откашляется,  наберет побольше воздуха и,  наконец,
произнесет:
     - А теперь о Соколове. Я не знаю, что с ним произошло. За последние две
недели Сева получил столько двоек и  троек,  сколько не  получал за всю свою
жизнь.  Я не знаю также,  что случилось с Севиными родителями. Я передавала,
чтобы они зашли в школу, неоднократно писала в дневнике, но все впустую...
     И  тут  мама с  папой