сын,  и даже не родственники и
не  знакомые.  Просто однофамильцы.  Но  Игорь к  тому же  похож на чеканку,
которая висит в комнате Александра Александровича. Вообще-то, честно говоря,
сходство весьма отдаленное, очень приблизительное.
     Но попытка,  говорят, не пытка. Я отбросил все колебания и повернулся к
Игорю:
     - Подымись на четвертый этаж, найди там квартиру 37 и позвони.
     - А кто там живет? - спросил Игорь.
     - Позвони,  я тебя очень прошу, - повторил я. - Только не говори, что я
с тобой пришел...
     Так ни о чем не догадавшись,  Игорь вошел в подъезд.  Я представил, как
он  взлетает,  перепрыгивая через ступеньку,  на  четвертый этаж и  нажимает
кнопку звонка. А вдруг Александр Александрович вышел из дому?
     Нет,  Александр Александрович дома. Вот он выскочил на балкон и кого-то
высматривает. Не меня ли? Как же он догадался? Или Игорь рассказал?
     Я  едва  успел  присесть и  спрятаться за  "Жигули",  которые стояли  у
подъезда.
     Значит,   все-таки  Игорь  -   сын  Александра  Александровича.  Что  и
требовалось  доказать,   как  говорил,  заканчивая  объяснение  задачи,  сам
Александр Александрович.
     Вечером меня позвали к телефону.
     - А-квадрат  говорит,  -  послышался знакомый голос.  -  Так  вы  меня,
кажется, называете?
     - Я не знаю, - пролепетал я в трубку.
     - А я знаю,  -  сказал Александр Александрович и,  помолчав, спросил: -
Твоя работа?
     - Вы о чем? - я прикинулся непонимающим.
     - О том, - ответил Александр Александрович. - Спасибо тебе.
     - Пожалуйста, - сказал я, потому как понял, что притворяться больше нет
смысла.
     - Приходи, научу чеканить. Приходите вдвоем с Игорешкой.


        "ЛЮБИМЫЙ УЧЕНИК"

     - Ты готов? - спросил я у Гриши.
     Мой друг стоял посреди комнаты.  Он закрыл глаза и  мысленно,  про себя
повторил  еще  раз  все,  что  ему  предстояло совершить.  В  поте  лица  мы
тренировались целую неделю. Должно получится, как задумали.
     Гриша открыл глаза и кивнул мне:
     - Я готов.
     Волнуясь,  я  набрал номер  телефона и  услышал высокий петушиный голос
Льва Семеновича.
     - Я вас слушаю.
     - Лев Семенович,  здравствуйте,  дорогой,  -  крикнул я  по-английски в
трубку и махнул рукой Грише - мол, начинай.
     Взмахивая руками,  Гриша закружил по комнате.  Он надул щеки и загудел,
как самый настоящий самолет.
     - Простите,  я не расслышал,  - откликнулся Лев Семенович. - С кем имею
честь?
     Мне пришлось кричать,  потому что Гриша совершенно меня заглушал.  Само
собой, что кричал я на чистом английском языке.
     - Это я, ваш ученик Роберт Полозов. Я в аэропорту. Вынужденная посадка.
Как ваше здоровье?
     - Это  вы,  Роберт?  -  Лев  Семенович  был  очень  удивлен  и  спросил
по-русски.
     - Да-да,  Роберт,  -  я не сдавался и шпарил по-английски.  -  Я лечу в
Индию,  на трассе -  сильная облачность.  Вынужденная посадка.  Слышите, как
гудят самолеты?
     Последние слова я говорю по-русски.  Это сигнал для моего друга.  Гриша
начинает гудеть, словно самолет, идущий на посадку.
     Чтобы гудеть по-настоящему, Гриша махал крыльями, то есть руками, и все
ниже и  ниже наклонялся,  пока,  наконец,  не  распластался на ковре посреди
комнаты и не затих.
     - Слышу,  слышу,  мой дорогой,  -  радостно закричал старик.  -  У  вас
отличное произношение.
     - Это ваша заслуга,  Лев Семенович,  -  воскликнул я. - Когда я говорю,
все  меня  слушают.  А  когда я  замолкаю,  все  спрашивают,  кто  меня  так
замечательно научил говорить по-английски. И я отвечаю - мой любимый учитель
Лев Семенович...
     - Вы очень добры ко мне, мой мальчик...
     Я  слышу,  как Лев Семенович едва сдерживает слезы,  -  так взволновало
учителя, что ему позвонил любимый ученик.
     Я подал знак Грише.  Мой друг вскочил на ноги, зажал двумя пальцами нос
и занудливым, простуженным голосом, как диктор в аэропорту, объявил:
     - Внимание, внимание! Объявляется посадка на рейс номер 1979...
     - ...Лев Семенович,  -  поспешно прокричал я  в трубку.  -  Мой рейс...
Объявили посадку...
     - Слышу, слышу, - ответил Лев Семенович. - Как жаль, что нам не удалось
побольше поговорить с вами, Роберт.
     - Мне тоже, но я рад был услышать ваш голос. Обнимаю, будьте здоровы...
     - Спасибо, мой дорогой. Гуд лак, май бой! (Удачи, мой мальчик!)
     - Сенкью. Гуд лак, Лев Семенович (Спасибо. Удачи, Лев Семенович).
     Гриша,  объявив посадку,  вновь превратился в самолет и гудит так,  что
щеки  у  него  побагровели.  Когда я  положил трубку на  рычаг,  Гриша сразу
замолк.
     - Как  думаешь,  поверил?  -  шепотом,  словно  Лев  Семенович мог  нас
услышать, спросил я.
     - Конечно,  поверил, - у Гриши, как всегда, не было никаких сомнений. -
Тут любой поверит. Я гудел, как настоящий самолет. Да что там! Я гудел лучше
настоящего самолета.
     Мне  тоже показалось,  что Лев Семенович поверил.  Как он  обрадовался,
услышав мой голос.  Нет,  не  мой голос,  а  голос Роберта,  своего любимого
ученика.
     - Интересное кино получается,  -  хмыкнул Гриша.  -  Сперва ты  обманул
старика,  уверив его,  что ни бум-бум не разбираешься в английском. А теперь
второй  раз  обманул и  шпарил по-английски,  как  взаправдашний англичанин.
Честное слово, я ни словечка не понял.
     - А ты что думаешь,  что тот Роберт не шпарит по-английски лучше любого
англичанина?  -  спросил я.  -  Еще как шпарит. А сейчас я не обманывал Льва
Семеновича. Роберт мог вполне ему позвонить. И вот я позвонил вместо Роберта
и перекинулся парой словечек со старым учителем.
     Меня все время грызло сомнение. Разгадал Лев Семенович мою хитрость или
нет? Я решил так. Если сегодня вечером он позвонит, значит, разгадал.
     Вечером я ждал,  волнуясь,  звонка.  Лев Семенович не позвонил. Значит,
поверил, что с ним и вправду говорил любимый ученик.
     Тогда я  решил,  что  если  и  завтра он  не  позвонит,  то  можно быть
абсолютно спокойным - мой план удался.
     Лев  Семенович позвонил на  третий день,  когда  у  меня  уже  не  было
сомнений, что наша с Гришей операция увенчалась успехом.
     Расспросив,  как обычно, о здоровье моем и моих родственников и получив
самые исчерпывающие ответы, Лев Семенович попросил:
     - Не могли бы вы меня навестить,  молодой человек?  Мы с вами в тот раз
простились так скоропалительно, я не успел вам всего сказать.
     Я  замычал что-то в трубку.  Я сейчас очень боялся встречаться со Львом
Семеновичем. Но старый дипломат по-своему расценил мои колебания.
     - Всего на пять минут, молодой человек. Я человек слова.
     Я сказал, что приду с удовольствием и не на пять минут, а на сколько он
хочет. Мы договорились встретиться завтра.
     Точно в  назначенное время я нажимал на кнопку звонка.  Лев Семенович в
черном костюме и  белой рубашке встретил меня  со  всем радушием и  провел в
комнату.
     Учитель сам не садился и  мне не предлагал.  Я понял,  что наша встреча
будет происходить стоя, как дипломатический прием.
     Лев  Семенович вынул  из  кармашка круглые  часы-луковичку на  цепочке.
Щелкнул кнопкой, крышка открылась.
     - Сейчас ровно два часа дня,  -  торжественно произнес учитель и поднес
мне часы под самые глаза, чтобы я мог убедиться, что он говорит правду.
     Я  переминался с  ноги на  ногу и  от  неловкости сунулся носом прямо в
циферблат. А потом кивнул: верно, два часа.
     Луковичка исчезла в кармашке учителя.
     Лев  Семенович взял  с  полки  томик  Шекспира  с  золотыми буквами  на
обложке.
     - Вы  знаете,  молодой человек,  как  дорога мне  эта  книга.  Она была
неизменным спутником моей долгой жизни.  И сейчас,  когда дни мои клонятся к
закату,  я задумался,  кому отдать,  в чьи руки передать книгу.  Не скрою от
вас,  что я долго колебался. Но вчера я твердо решил, что она ваша по праву.
Возьмите книгу в память о наших занятиях.
     Я  замотал  головой,   а  руки  протестующе  выставил  вперед,   словно
отталкивая нежданный подарок.  Но  Лев  Семенович поймал мои  руки  и  ловко
вложил в них томик Шекспира. А потом прижал мои руки с книгой к моей груди и
отпрянул  от  меня.  Это  произошло  в  одно  мгновение,  я  не  успел  даже
опомниться.
     - Никаких возражений! - твердо произнес Лев Семенович.
     Таким решительным я видел его впервые.
     - Но почему мне? - только и мог спросить я.
     - Потому что  вы  мой любимый ученик,  и  я  вами горжусь,  -  спокойно
объяснил Лев Семенович.
     - А как же?.. - я замялся.
     Недаром Лев Семенович был дипломатом,  он сразу догадался, о ком я хочу
спросить.
     - Вы имеете в виду Роберта?
     Лев  Семенович  простодушно улыбнулся,  как  мальчишка,  который  долго
хранил тайну и дождался, что настал час, когда ее можно открыть.
     - Да, Роберта. - От смущения я готов был залезть под стол.
     - Я гордился и горжусь Робертом,  -  ответил учитель. - Но он давно уже
не писал мне,  не звонил.  Я даже не знаю,  где он сейчас.  Разумеется, я на
него не в обиде, я понимаю, что он чрезвычайно занятой человек...
     Ни  секунды  больше  я  не  мог  оставаться  в  доме  Льва  Семеновича.
Пробормотав слова благодарности,  с  томиком Шекспира в  руках я скатился по
лестнице вниз.
     Конечно,  Лев Семенович сразу догадался,  что звонил ему я.  Это только
Грише  могло  показаться,  что  мы  здорово  обвели  вокруг  пальца  старого
дипломата.
     Но если он подарил мне книжку и назвал своим любимым учеником,  значит,
Лев Семенович совсем не обиделся, что я его обманул.
     Я осторожно дотронулся до золотых букв, сверкавших на обложке.


        "ТЯМТЯ-ЛЯМТЯ"

     - Здравствуйте, Всеволод! Вы совсем забыли к нам дорогу. Что случилось?
     Я  и вправду забыл Юлю,  которая еще не ходит в школу,  а говорит,  как
взрослая.
     Мы  тихо прошли по полутемному коридору,  стараясь не шуметь,  чтобы не
потревожить хозяйку.
     В   комнате  все   было  как   прежде.   Важное  пианино  занимало  все
пространство.  Почти  два  года,  страдая  и  мучаясь,  я  барабанил по  его
клавишам. А теперь в первый раз поглядел на пианино с симпатией.
     - Почему вы не приходите, Всеволод?
     Юлины глаза, увеличенные очками, пристально смотрели на меня.
     - Твоя мама сказала, что мне медведь на ухо наступил.
     - Неправда,  -  возразила Юля.  - У вас есть слух, слабый, но есть. Его
надо развивать.
     Это я  тоже забыл.  Забыл,  что Юле надо говорить только правду.  У нее
фантастический нюх на фальшь. Она настоящая дочь музыканта.
     - Понимаешь, - протянул я, - это долго рассказывать.
     - Я никуда не спешу, - Юля поудобнее уселась на диване.
     - Это сложная история, - отнекивался я. - Ты не поймешь.
     - Как-нибудь разберусь,  -  обиделась Юля и добавила,  чтобы я понял, с
кем имею дело: - Я в этом году в первый класс пойду.
     Я задумался.  А почему бы не рассказать Юле правду?  Она такой человек,
что может все понять.
     И я рассказал Юле все начистоту.  И о том, что я света белого не видел,
и о Грише, который надоумил меня, как избавиться от учителей, и о том, как я
играл ее маме лишь бы что, а она думала, что я играю правильно.
     - Наверное, твоя мама была чем-то расстроена тогда, - сказал я. - У нее
что-то случилось?
     - Случилось, - подтвердила Юля.
     - А что? - допытывался я.
     - Долго рассказывать,  -  Юля  отнекивалась точно так,  как  только что
отказывался я.
     - Не хочешь -  не надо,  -  я перевел разговор на другое.  - А вы когда
переезжаете на новую квартиру?
     - Не знаю,  -  пролепетала Юля. - Маме сказали, что в том доме квартиру
не дадут.
     И тут меня осенило:
     - Значит, твоя мама из-за этого и была тогда расстроенная?
     - Из-за этого, - кивнула Юля.
     - А  я  воспользовался ее  состоянием  и  обдурил,  -  я  не  на  шутку
рассердился сам на себя. - Хорош гусь!
     - Нет,  Всеволод,  вы  не гусь,  -  шмыгнула носом Юля.  -  Вы случайно
поступили плохо. Но вы не хотели так поступить.
     - Ты меня,  пожалуйста, не защищай, Юля, - кипятился я. - Раз я сказал,
что гусь - значит, гусь. А почему не дадут квартиру?
     - Маме сказали,  что  непредвиденные обстоятельства,  -  Юля  с  трудом
выговорила тяжелые слова. - Пообещали, что дадут через год.
     - Ты не расстраивайся,  -  попробовал я утешить девочку.  - Ты думаешь,
год -  это долго?  Время очень быстро летит.  Я вон уже десять лет прожил на
свете, а не заметил даже...
     - Я не из-за квартиры расстраиваюсь,  - Юля вытерла слезы ладошкой. - Я
из-за мамы с папой. Я не знаю, что мне с ними делать...
     - А что? - удивился я.
     - Она так дружно жили,  так любили друг дружку, что приятно на них было
смотреть. А сейчас...
     Юля запнулась. Я ее понимал. Очень трудно рассказывать про маму с папой
да еще не совсем хорошее.
     - А  сейчас ссорятся,  кричат друг  на  друга,  -  переведя дух,  вновь
заговорила Юля. - И меня совсем не стесняются...
     Я сочувственно кивал Юле и ничего не говорил.  А чего говорить.  Иногда
человека просто надо выслушать, и ему сразу станет легче.
     - Мама  кричит на  папу:  "Ты  ничего не  можешь предпринять,  сидишь и
молчишь, тямтя-лямтя настоящий..."
     - А что такое тямтя-лямтя? - подал я голос, услышав незнакомое слово.
     - Я  думаю,  -  вздохнула Юля,  -  тямтей-лямтей  называют человека,  у
которого нет характера,  силы воли... А тут еще хозяйка велит нам убираться,
осточертели, говорит, ваши пианины...
     - Ну, это уже безобразие, - возмутился я. - Надо что-то предпринять.
     - А что? - спросила Юля.
     Что,  я  и  сам  не  знал.  Но  предпринять что-то  надо.  Нельзя  быть
тямтей-лямтей. Правильно сказала Юлина мама.
     - Знаешь что,  -  вдруг сказал я.  - Напиши мне, пожалуйста, адрес того
дома,  куда вы должны были переехать.  А еще ваш теперешний адрес и фамилию,
имя, отчество родителей.
     - Зачем? - встрепенулась Юля. - Вы нам поможете, Всеволод?
     - На всякий случай, - я не стал вдаваться в подробности.
     Просто я знал, что с Юлиными родителями поступили несправедливо, но как
им  помочь,  совершенно не представлял.  У  меня была надежда на Гришу.  Мне
казалось, что мой друг должен разбираться в такого рода делах.
     Юля,  хотя еще не была школьницей,  умела писать.  Она быстро исполнила
мою просьбу.
     Я  сунул  листок  бумаги  в  карман и  прямиком направился к  Грише.  Я
рассказал ему обо всем, что узнал от Юли.
     - Бывает, - с философским спокойствием заметил Гриша.
     - Ну, а что можно сделать, чтобы им помочь?
     - Надо написать бумагу, - важно проговорил Гриша.
     - Что?
     - Заявление в райисполком и все объяснить.
     Я вырвал двойной лист из тетрадки, взял ручку и вопросительно уставился
на моего друга.
     - Лучше всего писать от имени бывших учеников.  -  Гриша приосанился. -
Пиши! "Мы, нижеподписавшиеся лауреаты Международных конкурсов пианистов..."
     - Погоди,  -  остановил я  Гришу.  -  А я не знаю,  есть ли у Валентины
Михайловны ученики-лауреаты Международных конкурсов?
     - Это не важно, - махнул рукой Гриша. - Но все заявления так пишутся...
"Мы,  нижеподписавшиеся чемпионы мира,  Европы  и  Олимпийских игр"  и  тому
подобное...
     - А  если у  человека нет знаменитых учеников,  значит,  и квартиры ему
нельзя дать? - сердито спросил я.
     - Ну до чего вы, вундеркинды, темные люди, - вскипел Гриша. - Я же тебе
сто раз объяснял: заявления так пишутся. Не хочешь, пиши сам...
     Нет, без Гриши я бы не справился. После долгих споров мы начали так:
     "Мы,  нижеподписавшиеся лауреаты  Международных и  Всесоюзных конкурсов
пианистов,  а  также будущие лауреаты этих  конкурсов,  обращаемся к  Вам  с
убедительной просьбой..."
     А дальше шло более правдоподобное,  в общем,  то,  о чем мне рассказала
Юля.
     Когда заявление было окончено, Гриша восхитился:
     - Отличная работа! А что тебе не нравится?
     Я и вправду сидел мрачный.
     - А где мы возьмем подписи?
     - Ты что, не знаешь ни одного знаменитого пианиста? - спросил Гриша.
     - Знаю, - ответил я. - Но не хочу врать...
     - Ладно,  -  ответил Гриша.  - Заявление возьми, и попробуем попасть на
прием к председателю райисполкома.
     - А это трудно?
     - Спрашиваешь, - фыркнул Гриша. - Но ничего невозможного нет...


        "УКРОТИТЕЛЬ ТИГРОВ"

     Со  школьными сумками через  плечо мы  двигались по  длинному коридору.
Гриша  вертел  головой по  сторонам,  отыскивая нужную дверь,  и  давал  мне
последние наставления.
     - Значит,  договорились?  Ты будешь только кивать головой,  а  говорить
буду я...
     - А вдруг он подумает, что я немой? - не выдержал я.
     - Ты прав,  - подумав, согласился Гриша. - Можешь иногда сказать: "Да",
"Хорошо", но не больше, понял? Все остальное предоставь мне.
     Я кивнул, входя в роль. Гриша подмигнул мне, мол, отлично.
     Мы вошли в небольшую комнату, где слева и справа были двери. Не мешкая,
Гриша направился к  левой двери,  на  которой было  написано:  "Председатель
райисполкома". Я брел следом за другом.
     Тетя в брюках, которая стучала на машинке, приподнялась:
     - Вы куда?
     Тогда Гриша выставил меня вперед и очаровательно улыбнулся:
     - К папе. Забыл, понимаете, ключ и не может попасть домой.
     Я вздрогнул от такой неожиданной лжи, но, как было договорено, кивнул и
сказал:
     - Да.
     - Проходите, - разрешила тетя.
     По ее лицу было видно,  что она нам ни капельки не поверила,  но просто
не знала, как поступить.
     Гриша торопливо открыл дверь и  подтолкнул меня,  но  впереди оказалась
еще одна дверь, которую я уже открыл сам и замер на пороге.
     У  распахнутого настежь окна спиной к нам человек в белой рубашке делал
приседания с гантелями в руках.
     Гриша ввалился сразу же за мной и хлопнул дверью.
     Человек обернулся и с нескрываемым удивлением посмотрел на нас.  Потом,
не  торопясь,  закрыл окно,  сунул гантели в  ящик письменного стола,  надел
пиджак, повязал галстук и тогда только спросил:
     - Вы ко мне?
     Гриша недоверчиво глядел на человека -  совсем не похож на председателя
райисполкома, слишком молодой да еще гантелями размахивает, как мальчишка.
     - Как  вы  считаете,  лауреаты Международных конкурсов прославляют нашу
страну? - начал издалека Гриша.
     - Считаю,  что прославляют,  -  улыбнулся председатель.  - Но нельзя ли
ближе к делу?
     - Можно,  -  сказал  Гриша.  -  Так  почему же  вы  не  даете  квартиру
талантливому педагогу, воспитателю будущих лауреатов?
     - Кому конкретно?
     Гриша повернулся ко мне за помощью.  Я вытащил из сумки сложенный вдвое
лист  бумаги  и  протянул его  председателю.  Тот  внимательно прочитал наше
заявление, сделал на календаре какую-то запись и вновь поглядел на нас:
     - А вы, как я понимаю, будущие лауреаты, наша надежда и слава?
     Грише очень хотелось приврать,  что  он  будущий лауреат,  но  при  мне
постеснялся.  Я  видел,  как мучительно он боролся сам с собой.  На этот раз
верх взяла честность.
     - Я,  к сожалению, нет, - вздохнул Гриша. - А вот он - будущий лауреат,
наша надежда и слава.
     Гриша пошарил глазами по кабинету:
     - Жаль,  у вас нет рояля, а то Сева сыграл бы сейчас первый концерт для
фортепиано с оркестром.
     - Жаль,  что и оркестра нет,  - шутливо подхватил председатель, а потом
протянул  Грише,   как  взрослому,  руку:  -  Разберемся,  ребята,  с  вашей
учительницей.
     Мне он тоже пожал руку:
     - А что же будущий лауреат молчит?
     - Он  скромен,   как  настоящий  талант,   -   произнес  Гриша  заранее
придуманную фразу.
     Вместо  того  чтобы  кивнуть  согласно  или  проговорить "да",  как  мы
договорились с Гришей, я вдруг взорвался:
     - Никакой я не талант и не будущий лауреат.  Совсем наоборот. Валентина
Михайловна перестала со мной заниматься,  потому что у  меня слабый слух,  и
сколько ни учи, лауреата все равно не